bannerbanner
Звездный Мост
Звездный Мост

Полная версия

Звездный Мост

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 5

− Хотел я с тобой потолковать, Милославич… Степняки замечены у рязанских рубежей,− волнуясь, произнес Василько и тронул Вольгу за плечо.− Дядя обещал вызов прислать на совет. Прошу, поезжай со мной!

− Только меня в Володимере и ждут! − хмыкнул Вольга.

− Послушай, Милославич,− дрогнувшим голосом сказал Василько,− необходимо уговорить Великого подсобить Рязани, призвать в помощь киян и черниговцев, ежели будет на то потребность. Дело вельми серьезное, сердцем чую.

− Уговорить? − презрительно скривился Вольга.− Князь Юрий у нас девица красная? А на дуде ему посопеть не надобно? Пошутковать, попоясничать… А-ась?

Василько схватился ладонями за уши и начал быстро читать «Отче наш».

− Сколько сил идет с Батухой? − прервал его Вольга.− Каковы ваши сведения?

− Десять туменов,− нерешительно сказал Василько.− Десяток ромейских мириад.

− Десяток! − сердито фыркнул Вольга.− Вот Эрик мне сказывал, что пятнадцать, а то и все двадцать, коли Батуха с родичами договорится. Это немало, двести тысяч сабель! Прибавь к ним обозников и прочую мелкую шелуху… И это тьма тьмущая живности − быков, коней, вельблюдов. Они нас с потрохами сожрут, как давеча схрумкали Булгарию! Нельзя их пускать на Русь! На дальних полуденных кордонах встречать надобно, сообща, в топоры да в копья, иначе раздавят нас поодиночке. Таков мой крайний глагол!

− Сломаем ли вражью силу? − с тоской прошептал Василько.

− Купно − сломаем! − решительно сказал Вольга.− Сломаем и обратно за Итиль вышвырнем. Люди имеются, оружия и броней хватает с избытком. Один мой Мышград может легион кметов добрыми доспехами обеспечить. Но ты пойми, надобно всю Русь набатом колокольным поднимать! Вооружить монасей, землепашцев, рыбарей, мастеровых. Вручить им в руки острые копья и накрепко втемяшить в мозг, что сонно-бражной неги и покоя не будет более… Вообще до известного срока пускай похерят эти сладкие словеса, ибо покой нам только снится!

Вольга задохнулся словами, судорожно сглотнул невидимый горловой комок и надолго замолчал, потирая кончиками пальцев провисшие усы.

− Так ты поедешь в Володимер? − выждав время, осторожно спросил Василько.

Вольга, сорвав с ветви поклеванное птицами яблоко, задумчиво произнес:

− Поедем, княже, был бы толк…

− Будет! − обрадованно заверил его Василько.− Еще как будет!

−Ну-у… дай Бог! − выдохнул Вольга, увлекая ростовского князя за собой.

* * *

Город имел вид правильного шестиугольника с таким же количеством улиц, растекавшихся подобно лучикам от центральной площади, где стояло массивное здание детинца. В поселении насчитывалось более сотни дворов с подсобными хозяйствами и несколько общественных строений, в том числе школа; ученики могли свободно пользоваться Вольгиной вивлиофикой, считавшейся одной из лучших в Залесье. Был здесь и настоящий Гостиный двор − с торжищем, с баней, с удобными палатами для купцов и прочего заезжего люда. Церковь, украшенную резными узорами, ставили умелые новогородские плотники. Поодаль от жилой застройки, ближе к восходной крепостной стене, располагались огнедышащие владения местного Вулкана − неутомимого кузнеца Вышаты и его товарищей, тружеников молота и наковальни.

За десяток лет, прошедших со дня основания Мышграда, Вольга Милославич сумел собрать и выпестовать наиболее знатных мастеров кузнечного дела, которым не было равных на просторах Залесья. Уроженец Полоцка Вышата был первым ковалем-рудознатцем, кто живо откликнулся на призыв бывшего галицкого воеводы и заложил на берегах Юхоти небольшую изначально мастерскую. В окрестных болотах в изобилии обнаружилась богатая руда, и поселение без труда обеспечило себя необходимым в хозяйстве железным инструментом: от гвоздя и конской подковы до хитрого лемеха с отвалом. Мышградские оружейники принялись мастерить самострелы, собирать кольчужные рубахи, а из-под молота Вышаты возник дивной красы и прочности меч длиной в полтора аршина и весом около пяти фунтов, выкованный из небесного железа. Изделия из данного металла ценились буквально на вес золота и были дороже клинков из дамасской стали, поскольку несомненно обладали известными магическими свойствами.

Когда же новорожденный меч был привезен в стольный град Владимир и торжественно вручен Юрию Всеволодовичу, всем на просторах Руси стало очевидно − дотошные мышградцы отыскали в дремучих северных лесах один из тех чудных камней, что некогда рухнули на грешную землю с заоблачных высот!

На круглой площади перед детинцем царило праздничное оживление. Прямо на свежем воздухе были выставлены ровными рядами широкие дощатые столы, аккуратно покрытые безразмерными скатертями, украшенные пестрыми букетами поздних цветов и ломящиеся от обилия аппетитной снеди.

Чего тут только не было…

Веселые румяные девицы сноровисто разносили по столам дымящиеся чугунки с разваристой пшенной и гречневой кашей. Следом тащили подносы с ароматной зеленью, овощными закусками, квашеной капустой и соленьями. Выкладывали на столы березовые туески с мохнатым крыжовником, малиной и морошкой. Из глиняных корчаг отчаянно парило щучьей ухой с шафраном, заливными гольцами, жареным на постном масле судачком, вяленой белужиной и шехонской осетриной.

А неугомонные девки подавали к столам жареных цыплят, соленых кур, зайчатину заливную, печеную с морковью и репой, тушеные свиные ножки, вареники со сметаной, солонину с чесноком и терпкими пряностями. Прямо из раскаленных печей, с пылу да с жару возникали на столах пышные курники с рисом (что называли сарацинской крупой), вареной курятиной и грибами-лисичками, а рядом высились пирамидки сваренных вкрутую яиц, окружавшие глубокие блюда с копченой дичью.

Уже слегка хмельные и раскрасневшиеся гости отрезали ножами от пшеничных караваев толстые ломти, макали хлеб в приправленную душистым перцем мясную подливу, ложками поглощали осетровую икру и грызли − нет! − вгрызались крепкими зубами в нежные стерляжьи спинки. Журчащей на перекатах рекой лился из бочек отменный мышградский мед, искрящийся сбитень и ячменное пиво. Горожане, на краткий миг позабыв о рутинных заботах, праздновали окончание полевых работ, от души радовались заслуженному благополучию и полным закромам, не страшась встретить голодную слякоть поздней осени, промозглые дожди темного месяца груденя, а за ним злобную, пробирающую до костей круговерть ледяного и снежного студеня.

Взрослого мужского населения в Мышграде насчитывалось свыше пять сотен. Многие были выходцами с Волыни, прибывшие в залесские края по призыву Вольги Милославича и приведшие за собой свои семьи либо оженившиеся прямо по месту, благо в невестах недостатка не ощущалось. Были здесь новогородцы, переселенцы с Белоозера, Углича и Ростовской земли, да только далеко не каждый пришлый человек мог полноправно влиться в сплоченные мышградские ряды и принести строгую клятву верности социальным идеалам трудовой общины, не терпевшей мракобесия, рабства и кабалы. Единственный на просторах Руси вольный город-крепость предпочитал жить обособленно от бесконечных княжеских свар и междоусобиц, держа в надежных ножнах разящую сталь и дружно растя многочисленную вихрастую детвору.

Сегодня же вечером, в честь праздника Покрова, бок о бок с мышградскими обитателями сиживали хозяйственные соседи-угличане, хлеборобы и молочники; дородные, однако весьма оборотистые мологжанские купцы; востроглазые костромские охотники-зверобои; добродушные, пропахшие ржаной брагой и водорослями рыбари из Усть-Шексны; новогородские и тверские головастые умельцы, искусные плотники и изографы, а промеж них − рыжебородая ватага моремана Эрика Рудого.

Ростовский князь перед входом на площадь был встречен шумными приветственными криками собравшихся и одарен хлебом с солью, который на червонном рушнике поднесла милая его сердцу сестрица Мария Ярославна, десятилетие тому назад по доброй воле и без оглядки пошедшая замуж за немолодого, жестоко израненного в побоище на Калке галицкого воеводу. Василько бережно принял священный дар, и брат с сестрой, такой же русоволосой, статной и румяной, троекратно расцеловались, что вызвало новый взрыв восторга поднявших полные чаши горожан и прочих заезжих гостей. Достойного сына ныне покойного князя Константина строгий, но справедливый и отходчивый народ Залесья любил за тверезый ум и разумную храбрость в ратном деле, а еще за чистую, открытую для сострадания душу.

− Слава князю! − взорвалась мышградская площадь.− Слава!! Слава!!!

* * *

Ближе к полуночи пир понемногу начал затихать. Местные, разобрав знакомых и приезжую родню, в обнимку разбредались по дворам. Упившихся вдосталь норвегов дежурные дружинники перенесли на Гостиный двор и поставили им полный бочонок браги для грядущей опохмелки. Ростовские гридни, сладко разомлев после бани и обильного угощения, полегли за столами, а кто и под ними, на заботливо разложенных половиках. Привычные к подобным возлияниям угличане держались, сидели чинно на скамьях, окружив седовласого Бояна, терзавшего многострунные гусли. Некоторые пустили горючую слезу, тоскливо взирая на усыпанное далекими адамантами небо, и грозились высидеть до утра − видимо, решили встречать денницу.

Миновав крутую лестницу третьего поверха, Вольга вывел Василько на смотровую каланчу детинца. Это было прочное строение, огороженное по периметру широкими перилами. Четыре столба поддерживали покатую крышу, исполненную в виде эллинской буквы лямбды. По краям стояли низкие скамьи, в центре находился круглый столик, сплошь занятый дубовым ларем, из недр которого выглядывали кожаные корешки толстенных книг с латинскими названиями, усыпанные тайными иероглифами желтоватые листы пергамента, потертые древесные таблички с хитроумными чертами и резами, тугие свитки берестяных грамот, карты неведомых гористых земель, испещренные острыми стрелочками и загогулинами. Пол был устлан звериными шкурами − белыми и бурыми медвежьими, полосатыми тигровыми и даже пятнистыми пардусовыми.

Вскоре на каланчу поднялись Данила, норвег Эрик, отец Николай и Исаак Левант,− пожилой иудей с завитыми пейсами на висках,− бессменный хранитель мышградской казны. Мария принесла амфору с белым вином, поставила ее на столик и, распустив волосы, присела рядом с Василько, положив голову брату на плечо. Вольга, подойдя к лестнице, отдал мимолетное распоряжение заспанным слугам, затем вернулся, бережно поднял ларь и задвинул его под свою скамью. Столик незаметно покрылся светлой шелковой скатертью, на которой,− как на былинной самобранке,− появились серебряные кубки и овальный поднос с заморскими фруктами, орехами и халвой. На отдельном блюде была подана истекающая соком дыня, весьма умело порезанная на очень привлекательные кусочки.

Василько всегда до изумления поражала неистощимость щедрого рога Амальфеи, которым, видимо, владел Вольга Милославич. В гуще чащобных лесов и болотных топей свободные люди лакомились восточными сладостями и вкушали солнечные плоды, приобретенные в далекой Тавриде за полновесное золото. Широко жил Мышград и его могущественный хозяин, полюбившийся гордой Марии Ярославне. Отец исподволь готовил ей совсем другое будущее, намереваясь сделать королевной одного из прикордонных западных соседей… Редкое, почти немыслимое дело, чтобы княжеская дочь выходила замуж сознательно, по любви и согласию, а не соблюдая державные интересы. Вот и здесь вышла было фатальная заминка, однако хрупкая на вид Мария не устрашилась проявить твердость характера, имела с властным отцом серьезный разговор, и Ярослав Всеволодович, отметя условности, выдал долгожданное разрешение на неравный брак.

Скромную свадьбу справили в Угличе. Спустя полгода Вольга заявил о своем решении заложить при слиянии рек Влги и Юхоти малую крепость и даже приобрел на то благоволение Великого князя Юрия Всеволодовича. Через некоторое время Исаак Левант вывел в Залесье тяжеленную телегу, нагруженную ценной утварью, оружием, книгами и мешками с золотыми и серебряными монетами разнообразной чеканки. Вольга тогда пояснил молодым князьям, что продал родительский домишко в Киеве. Однако минуло короткое лето, и неугомонный иудей Левант возвратился с Волыни во главе доспешного отряда и поезда из трех подвод, под завязку набитых рубленым серебром, балтийским янтарем, самоцветами и великолепным узорочьем… Василько наконец осознал, что его героический зять далеко не так прост, как могло показаться вначале. За красавицей Марией приданого не было. Не в том положении находился вечно скорбный рыжьем новогородский правитель, чтобы за строптивую дочурку раздавать подобные богатства, позволявшие содержать крепкую дружину. Горластые же ильменские мужики по любому поводу могли собраться на вече, вволю поорать о наболевшем, а после грохнуть заветное: «Путь перед князем чист!». То бишь проваливай на все четыре стороны…

Мягко горели укрепленные на столбах масляные светильники. Босые ноги приятно ласкала медвежья шерсть. Мария тихонько мурлыкала песенку про похождения черного кота. Василько сидел на скамье, покачивая опустевшим серебряным кубком. Данила с присвистом посапывал в сторонке, скрестив на груди руки. Отец Николай чистил ножиком мясистый апельсин. Исаак Левант, беззвучно шевеля губами, внимательно изучал разложенный на коленях свиток. Эрик с затаенной грустью взирал на золотистую луну, запутавшуюся в тенетах призрачной звездной дороги.

− Слышишь, братушка? − не открывая сомкнутых глаз, сонно прошептала Мария.− Милославич мне как-то сказывал, что в прежние времена на небе две луны светили.

− А я читал, что до потопа Селены вообще не было,− заметил Исаак Левант.

− Куда же она подевалась? − поразился Василько.

− Дракон пожрал во чрево свое,− улыбнулся кончиками губ Исаак Левант.

Василько посмотрел на отца Николая, болезненно поджавшего увечную ногу.

− Братушка, не веришь? − позабыв про сон, развеселилась Мария.− А ежели я отыщу в стародавних летописях описания чудес? Спорим? Эрик, разними!

− Quos ego! − Вольга легонько погрозил жене пальцем.− Вот я вас!

− Всякое могло быть,− сказал отец Николай, жуя дольку апельсина.− Осерчал Господь и в гневе наслал потоп на землю, а как он сие сотворил? Мог луну обрушить, коли напрочь его грешники до белого каления довели. Почему бы и нет?

Василько сокрушенно вздохнул, по-новому оглядывая звездный небосвод.

− Что хочу сказать, други,− пристукнув кулаком по столику, негромко произнес Вольга.− Времена настают крамолые! Ломовые, неудольные… Лукавых небылиц сочинено обо мне немало, потому поведаю я вам свою невеселую житейскую историю…

Думы о прошлом

«Мене, текел, фарес − Исчислен, взвешен, разделен»

(Даниил, библейский пророк)

Вольга неторопливо выпил кубок вина, вытер рушником влажные усы и, откинувшись на спину, размеренно начал свой рассказ:

− Родился я в ромейских Климатах, в граде Корсуни, в том году, когда Игорь Святославич выступил из Путивля против расшалившихся куманов и был взят в полон ханом Кончаком. Отец мой, Милослав Обренович, прежде жил в Далмации, затем в составе сербского королевского посольства убыл в Киев, где был приглашен патриархом потрудиться над переводами эллинских рукописей. После верой и правдой служил Святославу Всеволодовичу, ведя его особые дела в Царьграде и иных городах империи… Матушка моя родом из Полоцкой земли, она правнучка князя Всеслава.

Василько удивленно поднял брови.

− Всяслава? − искренне поразился Данила.− Тохо, цто волком мох?

− Nein, он мог быть bjornen,− вдумчиво сказал Эрик.

− Бером? − опасливо переспросил Данила.− Медведом, цто ли?

Вольга, нехотя усмехнувшись, заметил:

− Кем его только не называли! Бером, оборотнем, волколаком…

− Ересь,− брезгливо сказал отец Николай.− Нормальный христианский князь был. Народ Всеслава уважал. А что болтали разное − так браги лакать надо меньше.

Где-то далеко в ночном лесу раздался протяжный волчий вой. Данила, нащупывая под рубахой серебряный крест, придвинулся поближе к Марии, которая тут же игриво кинула ему за шиворот липкую абрикосовую косточку.

− Жили мы в постоянных разъездах,− отогнав от жены перекошенного Данилу, негромко продолжил Вольга.− Киев, Корсунь, Константинополь… В Царьграде наконец обосновались, когда родилась моя сестренка Весна, а мне пошел пятый годок. Я к тому времени начал читать по-русски и по-ромейски, а к десяти годам осилил и латинскую грамоту, благо имелись добрые наставники. Царьград в те годы был не в пример нынешнему. Отец определил меня в академию при дворе василевса Ангела. Кого в ней только не было! Армяне, персы, фряги… И там я в один прекрасный день познакомился с Левантом!

− Да-да! − улыбнулся Исаак Левант.− Мой фотер был далеко не последним человеком в Царьграде… Элохим! Какие знатные караваны мы приводили в Романию, минуя тяжелые пески Большого Нефуда! Мы поставляли для повседневных нужд Палатия душистые смолы и благовония: амбру, ладан, сандал. А какие духи из бергамотового масла и кориандра! Какой чудесный, какой манящий букет… Не правда ли, ладушка княжна?

− Вельми ладные! − с чувством согласилась Мария, притрагиваясь к волосам и медленно накручивая на палец русый локон.

Василько склонился к сестриной голове. Тонкий аромат ориентальных духов был превосходен, но было в нем нечто щемящее, отдающее невысказанной чужедальней грустью, бескрайней как раскаленная яростным солнцем аравийская пустыня.

− Учили нас добро, воспитывали душу и тело,− продолжал Вольга, постукивая кулаком в раскрытую ладонь.− Силушкой обижен не был, меч держал крепко, из лука бил не хуже маститых дружинников. Хотя о ратной доле я думал менее всего…

− Что же тебя влекло, Милославич? − тихо спросил Василько.− Какая муза?

− Клио,− серьезно сказал Вольга.− Мне хотелось познать глубину веков, что отделяют нас от времен сотворения мира. Но это такая бездна, княже… И мириады осколков минувшего утеряны! Измараны, сожжены, стерты в известняковую пыль… Мне довелось побывать на холме, где некогда высилась крепкостенная Троя, а ныне замордованный деспотами ясельничей няньчит тощих коз, и сей антропос уже не говорит на языке Гомера!

− А на каком языке он говорит? − удивился Василько.

− На тарабарщине,− грустно улыбнулся Вольга.

− Мир далеко не юн,− задумчиво произнес Исаак Левант.− Все течет, все меняется. Мой несчастный народ тысячу лет скитается по свету, лишенный родной земли, но все же он существует и помнит своего Бога. А где наши надменные гонители, выкормыши Капитолийской волчицы?.. Сгинули в небытие, оставив после себя вычурные руины и мертвую латынь, заимствованную книжниками и римской церковью.

− Какой зе он мертвый, коли на нем попы тресцят? − поинтересовался Данила.

Вольга выразительно показал кормщику сомкнутый кулак, а после заговорил внешне спокойно, но пальцы его сильных рук сминали края серебряного кубка:

− Ты, княже, всегда пытался понять мою ненависть к латинянам. Так? Тридцать четыре года тому назад кафолики собрались покорить Палестину. Поход стал четвертым по счету и самым позорным, ибо от альфы и до омеги был открыто посвящен подлой татьбе. Изначально крестоносные рыцари собрались плыть морем в Египет, схлестнуться с потомками Саладина, а затем шагать на Ерушалайм. Скопилось их почти триста сотен, все франки да германцы. Тертые калачи! И вот некий титулованный хрен Бонифаций надумал разорить по пути кроатский город Задар…

Вольга, замолчав на полуслове, отбросил в сторону измятый кубок и налил себе вина в глиняную кружку, причудливо разрисованную огненными жар-птицами.

− А ведь Задар христианский город,− растерянно сказала Мария. − Зачем же они пошли на богопротивное деяние? Загубили души, олухи… Неужто из-за злата?

− Кнехты полгода безвылазно сидели в трущобах Венето, собираясь с силами, вот и поиздержались порядком,− спокойно заметил Исаак Левант.− Дож Энрико потребовал оплаты немалых долгов, и это так называемое святое воинство было спущено с цепи, взяв на копье важный для судоходства по Адриатике торговый порт.

− Ладно! − хлебая из кружки вино, раздраженно проговорил Вольга.− Попали лишенцы в ситуацию, окрысились… Бывает! Но после Задара вся эта крестоносная шушера поплыла не к знойным берегам Палестины, а прямиком на Царьград!

− Ja,− подбирая слова, медленно сказал Эрик.− Мой родитч ходил в тот чертофф похот. Взад пришел med gull… ja, он пришел со златтом, но без шуиссы. Рукку вырвал stone… ja, Мэри, камень, что броссил tunge ballista… Но он не сгинул, nein, он дошел взад в наш добрый Берген,− Эрик, замолчав, важно сложил ладони на животе.

− Как папа Иннокентий допустил подобное злодейство? − всплеснув руками, искренне поразилась Мария.− Да, он кафолик, но Божий ставленник! Ему ответ держать перед Всевышним за свою паству, за всех этих горьких грешников.

− А что − папа? − ворчливо заметил Вольга.− Папа их проклял, только опосля простил. Выгорело дело… И какое! Теперь Константинополь под латинцами!

− Как люди докатились до раздела Божьей церкви? − возмутилась Мария, поднявшись со скамьи.− Греховно делить между собой милость Спасителя!

− Ты куда, любушка? − ласково спросил жену Вольга.

− Челядь кликну, пусть питья принесут,− негромко ответила Мария, продолжая думать о своем (на лице ее заиграл упрямый багровый румянец).

− Алустонского пошукайте,− предложил Вольга,− только не белого.

− Винца красна хотца,− елейным голосом попросил Данила.

Мария отмахнулась от него рукой и быстро спустилась в третий поверх детинца.

− Ты ответь моей хозяйке, отче,− предложил священнику Вольга.− Бог един, а крестимся по-разному, гробим други своя, кознодействуем… В чем корень зла?

− А ты будто бы не ведаешь, Милославич,− хмуро сказал отец Николай и принялся ковырять ножиком очередной апельсин.

− Все ведаю ! − жестко сказал Вольга, прикусывая зубами кончики усов.− Все на собственной шкуре сполна испытал, кровью расписался в книге Судеб. Я это от тебя хочу услышать, друже мой Степан. От человека, жизнь Богу посвятившего…

Василько заерзал на скамье, с тревогой прислушиваясь к словам своего старшего товарища. Слухи о Вольгином вольнодумстве вовсю ходили по просторам Руси, и это не радовало местные духовные власти. Особо взбудоражил мирской народ недавний случай, когда Вольга прибыл в Волок Ламский, чтобы вызволить из тамошнего монастыря опального попа-расстригу Хому Брута, заточенного в поруб за перепись и публичное чтение апокрифических текстов. Дело было довольно скаредное… Монахи всей братией атаковали хозяина Мышграда (которого откровенно побаивались) и его спутника Мишу Новогородца, не вынувших мечей из ножен, а потому быстро скрученных по рукам и ногам грубыми витыми жгутами. Волоколамский настоятель, источая праведный гнев, бегал вокруг поваленных на землю пленников и обещался предать их анафеме, а после заживо сгноить в подземелье… Но тут на реке Ламе был примечен тупоносый струг, подгребавший к монастырским стенам. На корме его реял широкий изумрудный стяг с пляшущей серой полевкой посередке. Это были мышградцы, ведомые киянином Яромиром, отчаянно пытавшимся отвадить Вольгу от очной встречи с монахами. Почуяв неладное, опытный воевода вступил в переговоры с затворившимися черноризцами, однако те орали в ответ проклятия и швырялись всякой дрянью. Яромиру это быстро надоело. Мышградцы выгрузили со струга передвижную баллисту с запасом десятифунтовых каменных ядер и за полчаса вдребезги порушили ворота, после чего двадцать доспешных ратников взяли обитель штурмом… Вусмерть разъяренные монахи завалили жалобными грамотами митрополита и Великих князей, но Всеволодовичи оставили дело без должного внимания, предложив Вольге покаяться и пожертвовать серебра на храмовые нужды…

− Милославич, ты потише рассуждай о подобных вещах,− попросил Василько, бросая осторожные взгляды на хозяина Мышграда.− Святые отцы володимерские тебя страсть не одобряют, тот же епископ Митрофан. Чую, нарвешься на анафему!

− Ну, энто ты, князе, захнул,− недоверчиво заметил Данила.

− Напугал ежа голым задом! − фыркнул Вольга, блестя голубыми глазами.− Да я с митрополитом Кириллом еще не такие диспуты затевал в свое время. До хрипоты, до песьего лая на весь Киев! Хороший Кирилл Философ был дед, начитанный, умный, однако до глубины своей греческой души не терпел исконных славянских верований. Что касается анафемы, так кафолики по всем костелам меня уже давно прокляли!

− Ja,− протяжно сказал Эрик.− Я слышшал… Тураки!

− Милославиць, давай Дерпт спалим? − с чувством предложил Данила.

− Цыть, гомоза! − слегка прикрикнул на него Вольга.

Отец Николай положил недочищенный апельсин на столик и негромко заговорил, обводя горящим взором собравшихся:

− Христос, уходя из этого мира, поручил устройство новой церкви людям, прежде всего двенадцати апостолам, ставшим ловцами душ человеческих. Число вовлеченных в новую веру росло год от года, а потому начали возникать суетные неурядицы, требовавшие решения. Церковь проникла во все пласты общества, подменив истинной верой языческие предрассудки изжившего себя политеизма, сиречь многобожия. Но в нашем мире существует такая сложная вещь, как политика, что имеет собственные законы, нередко попирающие Божьи заповеди. Император Константин первым из власть предержащих ромеев принял веру Христа и нарек Византий, нынешний Царьград, «новым Римом». А вскоре Романия разделилась… Запад пал под ударами германцев и готов, Восток стал духовным правопреемником минувшего величия… Четыре века тому назад был коронован франк Шарлеман, вобравший в новую империю земли Галлии, Германии, Италии. Западная политика бросила вызов влиятельным восточным правителям, а Римская церковь более не желала считать себя primus inter pares, то бишь быть первой среди равных, объясняя свое исключительное положение неким заветом святого Петра!.. Таков мой взгляд на первопричины раскола, угробившего единство прежнего монолита. Я, впрочем, не собираюсь растекаться мыслью по древу и касаться различий в Символе Веры…

На страницу:
2 из 5