Наш друг человек

– Ну что я могу сделать? Ты же понимаешь, Пуша – кошка твоей тети. Мало того что мы живем в ее доме, я еще должна просить ее отдать нам ее же кошку. Как это называется, по-твоему? Наглость это, и ничего больше! Знаешь, как она мечтала о рыженькой с белыми лапками? Будем к ним заходить в гости, лакомства кошачьи приносить.

– Ну мама. Я же ее люблю. Я жить без нее не могу, – рыдала Тома. – И Пуша меня любит, а тетю Машу не любит, ну ни капельки. Как они будут жить вместе? А я и учиться без нее не смогу, все время буду думать, как там Пуша.

Ситуация назревала наинеприятнейшая, внутренне Маша уже почти что смирилась с потерей кошки, но только она же знала Ксению: даже если она сама предложит Томе забрать Пушу, Ксенья, с ее повышенным чувством справедливости, наверняка сразу же пойдет в отказ. Как она может забирать у сестры ее единственную кошку!

Ради этой самой справедливости Ксения могла горы свернуть, ну или упереться как баран, танком с места не свернешь.

Второй раз они увидели котят, когда те весело носились по соседскому дворику, играя в догонялки. Шикарная мама грациозно возлежала в тени и прохладе, краем глаза наблюдая за своими малышами.

И повторилось то же самое. Маша, Ксюша и Тома подошли к котятам, и бурый тут же оставил игры, подбежал к Маше, схватил ее за брючину и, пронзительно заглядывая в глаза, вдруг пополз вверх. Это был уже явный знак – котенок выбрал своего человека.

– Что же, – Маша посмотрела на сестру, перевела взгляд на племянницу, – мне кажется, выбор сделан. Томе нравится Пуша, и Пуша к ней привязалась, какой смысл разлучать любящие сердца. Я же возьму себе котенка, который выбрал меня. – Подхватив на руки невесомое пушистое существо, Маша обнаружила, что имеет дело с девочкой, и сразу же пошла договариваться с хозяйкой.

Маленькая бурая кошечка – позже ее мех из бурого превратился в дымчатый серый – получила имя Муза.

С тех пор Пуша и Муза познакомились и подружились. Когда Маша уезжала из города по своим делам, Муза гостила у Пуши, а когда хозяйки Пуши должны были оставить свою рыжую красавицу, отправившись по своим делам, та переезжала к своей названой сестричке Музе.

Так что все сложилось лучше не придумаешь. Действительно, с судьбой не поспоришь.

Книжкина неделя

С тех пор, как Гутенберг изобрел печатный станок, молодежь пошла не та. Уткнутся в книгу – никакой духовности.

Никола Флавийский, 1444 г.

На книжкиной неделе в Аничковом дворце наш поэтический кружок почему-то неизменно выступал перед мальчиками и девочками, явившимися на книжный праздник. Почему мы, а не ТЮТ (Театр юношеского творчества)? Понятия не имею. Наверное, занимались более серьезными делами. На книжкину неделю нет-нет да и заглядывала поэтесса Ирина Малярова. Но это было не ее время, а время карнавала. Малярова председательствовала в жюри творчества юных и если и посещала веселые представления, то просто желая развлечься.

Основное действо шло по написанному сценарию, и потом все занятые в представлении актеры сопровождали группы гостей, кому какая достанется. Группы определялись в самом начале, когда дежурные раздавали детям разноцветные шапочки. Сколько групп, столько и цветов. Мы же заранее знали, кому какой цвет выпадет, и вели группы по заранее намеченному маршруту. В каждой гостиной проходило костюмированное представление уже со взрослыми актерами, поэтому имело смысл каждый день брать себе новую группу и наслаждаться вместе с детьми разными спектаклями. Но каждый день дежурить на книжкиной неделе не разрешалось, роль учили два-три человека, с чем я решительно не могла согласиться. Честно отработав предшествующий год в костюме развеселой обезьянки Чи-чи и уразумев, что три выступления меньше шести, а значит, и удовольствия в два раза меньше, на следующий год я устроила первую в своей жизни интригу.

Роль пса Артемона досталась мне и Юле Григорьевой. Мы получили свои тексты и, быстро выучив, приступили к репетициям. Но тут Юля заболела. Пропустив пару репетиций, она позвонила мне, забрасывая вопросами о предстоящем празднике.

– Знаешь, мы так много уже успели без тебя, думаю, тебе будет трудно запомнить все мизансцены, – с хорошо деланой честностью в голосе посетовала я.

– Трудно? – Я знала, что Юля панически боится этого слова. – Ну, тогда я, пожалуй, не буду ходить до книжкиной недели. Кашель еще не прошел, да и вообще…

Было немного стыдно, но я просто не могла отдать хотя бы часть радости пребывания на сцене другому человеку. К слову сказать, всю неделю непрекращающихся праздников со мной во дворце был мой младший брат, чью радость я также не собиралась прерывать, если бы на входе перед началом представления не оказалось галантного пса Артемона, который нежно целовал ручки дамам, дарил цветы, а потом вдруг направлялся в гардероб для того, чтобы хлопнуть по плечу уже ожидавшего чего-то подобного Виталика и провести его наверх мимо бдительных билетеров, – кто знает, может, у нас так задумано: Артемон выбирает одного из гостей и вместе с ним поднимается по беломраморной лестнице.

Вообще-то по жизни я никогда особенно не ладила с собаками, точнее, не понимала их и потому старалась держаться подальше. Но пес Артемон дорог мне до сих пор.

– Это моя сестра, – с гордостью показывал на меня брат одному из своих новых приятелей, с кем свел знакомство на книжкиной неделе.

– А твоя сестра – мальчик или девочка? – задавали ему встречный вопрос.

Детки в клетке

Боже, помоги мне быть таким человеком, каким считает меня моя собака…

Януш Вишневский

Шел 1943 год, в редакции газеты «New York Times» прозвучал телефонный звонок. Секретарша подняла трубку и, немного послушав, попросила собеседника подождать, заглянула в кабинет главного редактора, где как раз проходило еженедельное рабочее совещание.

– Что вам, Мэгги? – недовольно отвлекся от бумаг шеф.

– Прошу прощения, сэр, но мне кажется, звонок исключительной важности. Не мог бы кто-нибудь из редакторов подойти к телефону и побеседовать с этим человеком?

– Скажите, чтобы перезвонил. Что за срочность? – недовольно поморщился главный редактор.

– Кого-то наконец убили? – оживился редактор криминальной колонки.

– Звонит фермер из Канады, некто Олив Дион. Он утверждает, что у него украли пять дочерей. Я подумала, что вы сочтете это важным.

В следующий момент ведущий репортер «Таймс» Гарри Смит уже выскочил из кабинета шефа и схватил трубку на столе секретаря.

– Итак, ваша фамилия Дион и вы уверяете, что ваши дети похищены!

– Совершенно верно, – ответили на другом конце провода.

– Пятеро детей? – уточнил Смит.

– Да, пять девочек: Аннет, Мари, Эмили, Ивонн и Сесиль. – Фермер говорил с каким-то присвистом. Возможно, он страдал бронхиальной астмой.

Имена показались Смиту знакомыми, но где он мог их слышать? В криминальной хронике? В уличных происшествиях? Вряд ли.

– Сколько девочкам лет, когда и при каких обстоятельствах они пропали? Когда вы видели их в последний раз? Есть ли предположение, где они могут находиться?

– Все они родились 28 мая 1934 года – пятерняшки. Неужели вы не слышали, сэр?

– Почему я должен о них слышать? – удивился журналист и тут же вспомнил. Сестры Дион! Вот уже восемь лет, как фотографии хорошеньких сестричек украшают все детские товары, каждый год магазины продают комплект из пяти дорогущих куколок с именами девочек на фартучках. Форменное разорение для родительского кармана, но дети требуют. Его дочка Нэнси на день рождения устроила безобразный скандал, когда он, вместо того чтобы купить обновленный набор пятерняшек Дион, приобрел ей симпатичного голубого пони со звездой во лбу.

– Я простой фермер. Выращиваю скот на продажу, крупный рогатый скот, но в этом году на пробу завел и свинок. Хорошее дело. Честное. Плачу налоги и всегда голосую на выборах. – Он откашлялся. – Восемь лет назад у нас с женой родились пять девочек. Роды принимал доктор Аллан Рой Дэфо. Пять младенцев – обычно такие роды хорошо не заканчиваются, поэтому мы спешно окрестили девочек, завернули их в подогретые одеяла и начали ждать, какая помрет первой. И что бы вы думали? Все выжили! И это притом, что у жены не было молока и каждые два часа приходилось кормить наших малюток смесью из воды, кукурузного сиропа, коровьего молока и пары капель рома. Это было тяжелое время для всей нашей семьи, сэр. Жена чуть не умерла родами, а другие дети и сами были еще маленькими, им было трудно приглядывать за пятью сестрами. Но вместе мы справились. И через полгода я решился показать наших малышек на Всемирной выставке в Чикаго. Мне говорили, что это первый случай, когда все родившиеся выжили. Что это своеобразный рекорд. Что мои девочки – гордость страны, ее достижение. Вот я и согласился.

– Вы согласились отправить своих дочерей на выставку, как… – Смит пытался подобрать слова, но вышло все равно грубо. – Как скот?

– А что в этом такого? – нимало не обиделся фермер. – Для них был выстроен специальный загончик… нет, павильон с десятью огромными окнами и галереей, это, стало быть, чтобы их было со всех сторон видно. Меня уверили, что девочки в хороших руках. Что дома мы бы не смогли сделать и половины того, что делает для них государство. При них постоянно были медсестры, кроме того, пока они там, нам не нужно было кормить и одевать их. Не нужно было заботиться о детском садике. Что, согласитесь, тоже существенная помощь. Представляете, как мы тогда все устали.

На выставке рядом с домом была построена детская площадка с качелями и песочницей. У них были самые лучшие игрушки. Люди смотрели на моих малышек из-за сетки. Никто не мог подойти к ним и обидеть. За посетителями все время наблюдал полицейский.

Потом выставка начала продавать сувениры с фотографиями девочек. Кружки, носовые платки, сумки… Все это можно было приобрести в специальной лавке. Тогда же я обратился к организаторам выставки с просьбой положить мне процент за использование бренда, они обещали, но так ничего и не сделали. Сказали, что, когда дети вернутся домой, вслед за ними привезут грузовик с детскими вещичками, игрушками и подарками. Мы ждали.

Я думал, что их вот-вот вернут, но, когда закончилась выставка, начались съемки документального фильма, потом еще одного. Фирмы, изготавливающие детское питание и одежду для самых маленьких начали использовать их фотографии. Известные люди все время фотографировались с близняшками. А мы – их родная семья – не получили с этого ни одного цента! Если я захочу сфотографироваться на ярмарке с обезьянкой, я заплачу доллар. А это ведь пять живых людей!

* * *

Узнав адрес фермера, Смит договорился о встрече и, отпросившись у главного редактора, направился на вокзал за билетом. Ему жутко не понравился разговор с этим Оливом Дионом, который явно желал вернуть домой девочек лишь с целью зарабатывать на них, как на своей скотине. С другой стороны, о какой отеческой любви может идти речь, если отец не общался со своими детьми целых восемь лет и видел их лишь малютками? Дочке Смита Нэнси было семь, и он никогда не расставался с ней на долгое время. А если бы расстался, неужели его сердце очерствело бы до такой степени, что он… нет, такого просто не могло быть. И вполне возможно, что фермер просто тщательно скрывает свои чувства. Наверное, его и самого воспитывали согласно правилу «Мужчины не плачут», так что теперь он просто не понимает, как может выражать свои чувства, так же как понятия не имеет, что эти чувства у него вообще могут быть.

Позвонив домой, Смит попрощался с женой и дочерью, пообещав привезти из командировки подарки и обожаемые Нэнси булочки с кремом, которые продавали в пекарне недалеко от вокзала. Когда дочка болела, Гарри ездил туда через весь город, лишь бы только раздобыть любимое лакомство к чаю.

Нэнси хотела получить на день рождение очередные пять пупсов Дион, жена же начала было рассказывать о приезде своего брата и о сюрпризе, который тот решил сделать Нэнси, но Гарри не дослушал ее. Вдруг подумалось, что вполне способен дать своему ребенку больше, нежели очередной набор кукол. Он освободит сестер Дион, и потом его Нэнси сфотографируется с ними. С живыми девочками, а не с похожими на них куклами. Отличный подарок для его Нэнси! Будет что вспомнить.

Явившись на ферму к Дионам, Смит получил под расписку все документы, начиная со свидетельства о браке Олива и Элзайр, свидетельства о рождении близняшек, дальше следовали вырезки из газет и образцы рекламы с фотографиями сестер Дион.

Статья Смита «О человеческом зоопарке» сработала как разорвавшаяся бомба. Вслед за ней Гарри написал гневную «Позор страны» и, специально для мамочек, «Детки в клетке», а потом еще в колонке для юристов «Верните родителям их детей». Тираж газеты взлетел на невиданную до этого высоту.

В результате суд обязал организаторов выставки вернуть девочек родителям, а в качестве компенсации администрация штата Калландер выстроила большой дом, куда теперь должна была переехать вся семья Дион.

Как и планировалось, Смит привез Нэнси на торжественное новоселье, и они действительно сфотографировались с самыми знаменитыми в мире близнецами. Получился великолепный, незабываемый праздник. Что же до Смита, с того дня он резко пошел на повышение.

В тот год дядя Нэнси преподнес племяннице роскошный, по его мнению, подарок – пять щенков самой модной собаки сезона кокер-спаниеля на выбор. Вилли Монс как раз торговал ими, но для любимой племянницы был готов пожертвовать даже всем выводком.

– Я хочу пять щенков! Я назову их Аннет, Мари, Эмили, Ивонн и Сесиль! – восторженно лепетала счастливая Нэнси.

– Но, милая, тут только две девочки, а остальные мальчики, – попыталась урезонить Нэнси мама.

– Значит, будут Аннет, Мари, Эмиль, Ивонн и Сесил, – не моргнув глазом сообщила дочь. – Дядя разрешил. Это его подарок.

– Но как ты собираешься заботиться сразу о пяти щенках! – Мама уже начала отступать.

– Я буду шить на них одинаковую одежду и гулять сразу со всеми пятью.

– Не знал, что так получится, – Вилли выглядел сконфуженным, – но вы же давно собирались перебраться в загородный дом. Ты же сам говорил: какой прок торчать в городской духоте, когда можно купить ранчо, ну или просто собственный дом. Мои соседи как раз продают. Будим жить рядом, как настоящая дружная семья.

В то же лето семья Гарри Смита отправилась на отдых на ферму дяди Вилли, где теперь Нэнси проводила все время со своими пятью любимцами, а Гарри ездил в город на службу. Собственно, он вполне мог писать дома, так что все получилось даже неплохо. Осенью, когда сделалось прохладно, Смиты заторопились в город, и тут выяснилось, что хозяин дома, в котором они арендовали квартиру, ввел запрет на животных. Собак пришлось оставить на ферме.

Гарри Смит был удивлен, что его дочь совершенно не расстроилась при мысли о грядущем расставании; скорее всего, причиной такой бесчувственности стало то, что очаровательные щенки-кокеры, к которым успело привязаться все семейство, к концу лета выглядели уже как вполне взрослые собаки, Нэнси же желала играть только с пухленькими щеночками.

Понимая, что не имеет морального права позволить дочери проявить такую безответственность, Гарри Смит отказался перевозить семью в город, пока не снял другую квартиру, и тогда они уже перебрались туда со всем собачьим семейством.

Дочь продолжала выполнять свои обязанности по уходу за собаками, но только было видно, что делает она это чисто по обязанности. Когда же Нэнси пошла в школу, он уже не мог требовать от дочери проявления ответственности, и все обязанности относительно животных легли на него и супругу.

* * *

Шли годы, главный редактор «Таймс» Гарри Смит уже почти что забыл о близняшках Дион, когда совершенно неожиданно в редакции прозвучал телефонный звонок, и юная секретарша подозвала его к телефону.

– Меня зовут Аннет Дион, – услышал Гарри чуть надтреснутый голос, – вы ведь тот самый журналист, который вытащил меня с сестрами из вольера? Я правильно понимаю?

– О, сестры Дион! – Смит ослабил галстук. – Прошло двадцать лет!

Неожиданно подумалось, что настало время еще раз вспомнить эту нашумевшую историю и заодно рассказать читателям, как сложились судьбы сестер. Наверняка счастливо. Он снова поднимет старое дело, приложит фотографии малышек и какими они стали теперь. Наверняка у всех семьи, дети… Как он мог забыть о них?!

У его Нэнси уже сын и дочка – внуки, в которых он души не чает.

Аннет Дион согласилась принять старого знакомого в своем доме, расположенном недалеко от музея истории. В мягком кресле перед Гарри Смитом сидела молодая хмурая женщина с широкими черными бровями и блестящими карими глазами. Надеясь увидеть сразу всех сестер, Смит был поражен царившей в доме тишиной. Ни одного звука. Скорее всего, здесь жила только Аннет.

– Невозможно вернуть потерянные годы, – начала она, – в раннем возрасте нас оторвали от семьи, от родителей, братьев и сестер и воспитывали в вольере на радость толпе. У нас было все: красивая одежда, вкусная еда, при нас всегда находились врачи и педагоги, но… – Она замолчала.

– Но? – Гарри Смит пододвинул к ней диктофон.

– Когда в десять лет нас вернули в семью… – Она снова замялась. – Понимаете, мы привыкли быть друг с другом, только друг с другом. Мы не знали родителей и считали это нормальным. Наш мир был изолирован и предельно стерилен. Мы видели других детей, которые смотрели на нас из-за ограждения, но никогда не разговаривали и не играли с ними. В результате мы не смогли не то что полюбить, а хотя бы принять наших братьев и сестричек. Долгое время мы не могли выйти из дома и хотя бы дойти до магазина, как делали это все остальные дети. Мы не учились в школе и не могли ни с кем общаться.

Мы привыкли, что все всегда смотрят на нас, и нам было сложно понять: отчего все изменилось столь печальным образом, почему мы перестали вызывать всеобщее восхищение, отчего от нас что-то требуют? Что мы сделали не так? В чем наша вина? Казалось, что сам мир вокруг нас сломался, но никто не говорил, как его можно восстановить.

Отец постоянно злился на нас за то, что он так и не получил своего процента с продажи сувениров. Мы же все до одной были бесполезны в его бизнесе. Настоящее разочарование.

В общем, он терпел нас до шестнадцати лет, после чего мы отправились в интернат, где и находились вплоть до своего совершеннолетия. Но и там мы могли общаться исключительно друг с другом. Ближе к выпускному мы все чаще задумывались над тем, как сложатся наши дальнейшие судьбы. Были даже варианты создать что-то вроде коммуны, где мы могли бы жить со своими новыми семьями, но при этом никогда не расставаться. Мы действительно надеялись когда-либо выйти замуж и иметь детей. И только самая робкая из нас, Эмили, заявила, что собирается провести жизнь в монастыре, где она будет надежно ограждена от пугающего ее мира.

Она умерла в двадцать лет, мистер Смит.

– Зовите меня Гарри.

– Гарри, у нее рано обнаружилась эпилепсия. Когда мы были рядом, мы успевали подсунуть ей под голову подушку и принять другие меры. Ее нашли с разбитой головой. Все очень печально.

Мы работали в модельном бизнесе. Собственно, это было единственное, что мы по-настоящему умели. Мэри вышла замуж, но брак оказался неудачным, и она покончила с собой. У Сесиль родились близнецы, но один из них вскоре умер. Остальным сестрам также не повезло в браке.

Я много раз говорила с психологами, и все они, узнавая нашу историю, только и могли разводить руками: откуда взяться счастливому браку, когда в детстве вы не видели рядом с собой счастливых родителей? Если не знаете, как это бывает, что такое семья, отцовская и материнская любовь и забота.

Я позвонила вам, мистер Смит, Гарри, чтобы сказать. Напишите, пожалуйста, о нас еще раз, напишите о наших загубленных жизнях. Пусть это послужит уроком тем, кто пожелает оставить своих детей хотя бы на несколько лет. Пусть знают: потерянное время никогда не возвращается. Время, проведенное со своей семьей, – святое, его нельзя подменить ничем на этой земле. Кто-нибудь скажет: все люди разные, многие бросают своих детей, а после обретают их снова. Но, мистер Смит, нас было пять сестер, и никто из нас не обрел семейного счастья. Помните это.

Но Смит почему-то в этот момент думал о пяти шаловливых кокер-спаниелях, которые жили в их доме, каждый день наполняя его веселым лаем. Несмотря на то что их дочка быстро наигралась и остыла к собакам, они с женой любили и заботились о пятерке до самой их смерти. То есть у этих собак в жизни было больше счастья, чем у всемирно знаменитых сестер Дион.

Выйдя из дома Аннет Дион, Смит добрел до первого попавшегося телефонного аппарата и набрал номер дочери.

– Нэнси, дорогая! Как ты? – хрипло произнес он в трубку. Смит давно уже развелся с женой, а его взрослая дочка жила со своей семьей в Калифорнии.

– Ох, пап! Давно же ты не звонил. Знаешь, мне так не хватает вечерних разговоров с тобой и мамой.

– Как муж?

В трубке послышалось всхлипывание.

– У тебя проблемы?

– По телефону всего не расскажешь… – Наверное, дочка в этот момент вытирала глаза.

– Можно я приеду к тебе?

– Когда? – удивилась Нэнси.

– Да хоть прямо сейчас. Доберусь до аэропорта, возьму билет – и первым же рейсом.

– Ты всегда был лучшим папой на свете. – Нэнси опять всхлипнула. – А как же твоя ответственная работа? Как газета?

– К черту работу! Газету подготовят и без меня. Так я могу приехать к тебе прямо сейчас? Не возражаешь? Привезу твои любимые булочки с кремом.

– Папа, приезжай! Приезжай, пожалуйста! Мне тебя так не хватало! И булочек тоже. Здесь таких не пекут.

Кот по имени Класс Восемь и «Room 8»

Кошки и музыка – два способа спастись от жизненных невзгод.

Альберт Швейцер

Никто не знал, откуда и зачем пришел этот кот, никто не ведал, где он ночует или проводит лето. Но целый день он находился в школе, с тем чтобы вечером покинуть ее вместе с последним учеником, не забыв проследить, правильно ли вахтер запрет дверь.

История началась осенью 1952 года в начальной школе Элизиан Хайтс в Калифорнии. Однажды во время урока дверь в класс № 8 отворилась, и в помещение вошел здоровенный полосатый котище. Естественно, ребята сразу же загомонили, и учительница была вынуждена шикнуть на них. Поначалу она решила, что это кот кого-то из детей, но ученики отрицали это, мало того, все они утверждали, будто никогда прежде даже не видели этого котищу. Кот же, нимало не испугавшись большого количества детей, устроился на подоконнике и принялся себя вылизывать.

Понимая, что гость явно голоден, на перемене учительница сходила в буфет и напоила бродяжку молоком, после чего довольный кот улегся спать. Таким образом он провел в классе полдня, а потом вдруг поднялся и, так же никого не предупреждая, куда пошел, не прощаясь покинул класс. На следующий день все повторилось.

Кот остался жить в школе, где сразу же сделался самым любимым и самым популярным персонажем. Одно было странно – никто не знал, куда котище уходил ночью, когда школу запирали. Это была загадка.

И еще: кота стали называть не Мурзиком и не Барсиком, а дали ему официальное и очень странное имя Класс Восемь. Так назывался класс, в который он вошел в первый раз.

Все старались принести ему что-нибудь вкусненькое из дома, и в результате кот сильно располнел. Тогда учительница, которая первая пригрела бродяжку и теперь по праву считалась чем-то вроде котокуратора, решила, что лишний вес еще никого до добра не доводил, и ввела почетную должность «кормильщик кота», а потом и «сдвигатель спящего кота»; в обязанности последнего входило передвигать разжиревшего котяру, когда тот укладывался на стопку тетрадей или классный журнал.

Во время каникул, когда школа была закрыта, кот уходил неведомо куда, но всегда возвращался в день, когда школа снова начинала работать.

И еще он очень любил фотографироваться на общих фото со всем классом. Причем он не только присутствовал на всех классных фотографиях, но и в обязательном порядке занимал почетное место посередине.

Возможно, в прошлой жизни он был педагогом, может быть, даже из этой школы, оттого его и тянуло на прежнее место службы. Когда перед зданием школы цементировали площадку, при журналистах и вообще без помощи учителей и учеников Класс Восемь вышел вперед и, на правах официального талисмана школы, оставил следы своих лап.

Через много лет гитарист Лео Коттке увидит эти отпечатки, узнает историю появления в школе странного кота и напишет инструментальную композицию «Room 8».

Однажды Класс Восемь, должно быть, подрался с соседскими котами, и его раны долго не заживали, ситуацию усугубила пневмония. Стало понятно, что кот уже не может жить где придется, подвергаясь риску умереть от переохлаждения или быть убитым бродячей собакой. Тогда же учительница Вирджиния Накано предложила коту приходить к ней хотя бы в ночное время. И что бы вы думали? После окончания уроков, внимательно выслушав предложение о новом жилье, кот пошел за Вирджинией и, поужинав с ее семьей, спокойно устроился в старом кресле. Утром он как ни в чем не бывало направился в сторону школы, где его ждали. В таком режиме кот прожил несколько месяцев, пока у него не обнаружились первые признаки артрита.