Рождённая на стыке веков

– Пусть привыкнет, да и поел он недавно, – сказала Дарья и ушла в комнату, откуда вынесла деревянную лошадку.

– Я так счастлива! – вырвалось у меня.

Я смотрела на сына, который тут же сел на коврик и занялся игрушкой.

Кажется, я расслабилась, сыночек был рядом со мной, я успокоилась. Но от напряжения болела голова, руки, ноги и спина, всё тело просто ломило. Кажется, лицо у меня выражало то ли боль, то ли страх, но Дарья внимательно  посмотрела на меня.

– Да на тебе лица нет! А ну-ка, поешь немного и ложись, отдохни. Если утром хорошо будешь себя чувствовать, провожу на вокзал. Путь далёкий, его ещё выдержать нужно, – сказала она, протягивая мне кусочек хлеба и варёную картошку.

Даша взяла из моих рук картошку и почистив её, посыпала солью.

– На вот, с зелёным лучком поешь, вкуснее будет, – сказала она.

Я была им очень благодарна, мне было приятно, что обо мне заботятся.

– Спасибо, мои дорогие. Я в порядке. Просто переволновалась. Слабость такая… сама не пойму, – с трудом пытаясь улыбнуться, сказала я.

– Теперь всё будет хорошо, Халида. Давай, поешь и ложись. А за Абдуллой я сама присмотрю, – сказала Даша.

Я с благодарностью посмотрела на неё, оставлять сына мне не хотелось. Малыш усердно старался двигать лошадку, но на половике у него это никак не получалось. Мы втроём смотрели на Абдуллу, который не обращал на нас внимания. Кажется, он устал и начал злиться от того, что его лошадка совсем не двигается, он вдруг поднял её и с детской силой, бросил игрушку под стол.

– Ох! Характер показывает, мужчина, – воскликнула Даша.

Я встала, чтобы взять сына на руки, но покачнувшись, чуть не упала, тут же сев обратно.

– Халида? Что с тобой? – вскрикнула Даша.

– Не знаю… голова закружилась. Сейчас пройдёт, – ответила я, оперевшись о стол.

Не слушая меня, Дарья помогла мне подняться и отвела в комнату.

– Вот, ложись, отдохни. Ты просто переволновалась. А за твоим сыном мы присмотрим, – сказала Дарья.

Я легла, мне и правда стало плохо. Хотя оставлять сына, которого я только что нашла, мне не хотелось.

Дарья прикрыла дверь, оставив меня одну. Кажется, я уснула, хотя чувствовала, будто провалилась в бездну. Проснулась я от шума, поднявшись, вышла и увидела, как Даша игралась с Абдуллой. С работы вернулась Пелагея, они с Дарьей готовили ужин. Видимо, Пелагея принесла молоко и каша была почти готова. После отдыха, мне стало намного лучше, я взяла сына на руки, но он, отталкиваясь от меня, просился к Даше.

– Он привыкнет, наберись терпения, – успокоила меня Даша.

– На вот, покорми сына кашей, я ему немного сахарку положила, – сказала Пелагея.

С благодарностью посмотрев на неё, я взяла из её рук миску и усадив Абдуллу на колени, стала его кормить. Кажется, ребёнок хотел есть, поэтому он спокойно ждал очередную ложку каши, на которую я старательно дула, чтобы остудить. Аппетит у него был хороший, когда он доел, я вытерла ему ротик и прижала к себе. Но он тут же спустился с моих колен и сев на пол, взял, брошенную им игрушку. На имя Абдулла, малыш не реагировал. А я не уставала повторять его имя.

– Не мучай ты ребёнка, называй Сашей, красивое имя. Вырастет, привыкнет к своему имени, – сказала Пелагея.

– Да, Вы правы. Сашенька? Иди к маме, – сказала я, протянув руки к сыну.

К моей радости, он подошёл ко мне и попросился на колени.

– Ну, наконец-то! – радостно воскликнула я, прослезившись.

– Что решили то? Может пару дней отдохнёте? Уехать завсегда успеете, – сказала Пелагея.

– Нам, конечно же, лучше уехать… путь не близкий, да и отметиться надо будет по приезде в Ташкент. Иначе, могут быть проблемы. Но… я тут подумала… Дарья? Нам бы хотелось помочь тебе в поисках сына, но мы и сами сейчас на птичьих правах. Так хоть узнаем, что ответит нарком. Иначе, покоя нам не будет, после всего, что ты и Пелагея для нас сделали, – сказала Даша.

Я была с ней согласна. Моей благодарности этим женщинам не было предела.

– Если мы не будем Вам в тягость… мы только узнаем, что у Дарьи всё в порядке и уедем, – сказала я.

– Какая тягость? Оставайтесь, картошка есть, хлеба ещё на два дня хватит. Вот, молока немного осталось, так что голодными не останемся. Скоро Иван с работы придёт, он всегда что-нибудь приносит, – сказала Пелагея.

– А младший-то где? Не пришёл ещё? – спросила я.

– Как не пришёл? Вечереет уже, с ребятнёй на улице носится. Скоро зайдёт, – ответила Пелагея, отдёрнув занавеску и посмотрев в окно.

Скрипнула дверь, потом с шумом закрылась.

– Мам, я есть хочу, – с порога заявил младший сын Пелагеи, Егор.

– Набегался, сорванец? За стол садись, скоро есть будем. Вот брат только придёт и сядем ужинать. А грязный какой! А ну быстро во двор, умываться! – громко сказала Пелагея, хлопнув сына по попе.

– А чё сразу драться? Я есть хочу, – нехотя направляясь к выходу, сказал Егор.

– Опять с улицы домой не заходил? Быстро умываться! Шалопай, – услышали мы голос Ивана со двора.

– Ванечка пришёл, – просветлев, сказала Пелагея.

– Здравствуйте, – войдя в комнату, сказал Иван.

Перед нами стоял высокий, русоволосый парень, с прямым, упрямым взглядом карих глаз. Типично русский парень. Егор был очень похож на старшего брата, только взгляд у мальчишки был задорный и беззаботный. Вернувшись, Егор взял с верёвки, протянутой вдоль печки, полотенце и вытерев лицо и руки, быстро сел за стол и схватил кусочек хлеба. Заигравшись, Егор и пообедать забыл.

– Опять портфель на полу валяется? Сколько раз говорю, на место клади, а? – дав подзатыльник брату, сказал строго Иван.

Егор, шмыгнув носом, встал и взяв под лавкой старый портфель, положил к окну. Потом опять сел за стол и уткнулся себе под ноги с виноватым видом.

– Будет тебе, Иван, мал он ещё. Садись за стол, ужинать будем, – сказала Пелагея.

Они вели себя так, словно находились в комнате одни, а нас вовсе и не было. Но я с таким умилением смотрела на них, невольно улыбаясь, такая доброта шла от них, покой и умиротворение, будто вокруг и не было так тяжело и голодно. Иван отдал матери матерчатую сумку, сшитую Пелагеей, а она тут же выложила на стол штук шесть бубликов на тонкой верёвочке, пару кусков сахара, крупу и кусок сала. Пелагея с любовью посмотрела на Ивана.

– Где же сальце-то достал, сынок? – спросила она, понюхав сало и закатывая от удовольствия глаза.

– Фёдор принёс, сосед, говорит, кабана завалил, вот продавал и мне досталось, – ответил Иван.

Правда, я не совсем поняла его слов, но смысл до меня дошёл. Пелагея отложила бублики в сторону, в горшке поставила уже очищенную картошку, политую маслом и сверху покрошенную луком, тонко порезала хлеб, правда, сначала перекрестила его, нарезала ещё тоньше сало.

– Бублики утром, к чаю, – коротко сказала Пелагея, когда Егор протянул руку за бубликом.

Егор тут же убрал руку. Пелагея сама положила на хлеб сало и положила перед каждым из нас.

– Ешьте. Что Бог послал, – сказала она.

Абдулла молча наблюдал за всеми, а когда Пелагея увидела, что я свой хлеб дала в руки сыну, она тут же отрезала кусочек от сала и положив на хлеб, быстро дала ребёнку.

– Не нужно, я не очень голодна. Вот…картошки поем … – возразила я, но Пелагея посмотрела на меня таким взглядом, что я замолчала.

За столом все ели молча, только было слышно, как жевали, с аппетитом причмокивая. Сало было редкостью не только в этом доме, я чувствовала себя неловко, будто ела чужую долю. Даша, напротив, ела с большим аппетитом.

– У нас в Ташкенте сейчас фрукты поспевают, летом жарко. Приезжайте до нас. Мы с Халидой очень рады будем. Так же Вас потчевать будем, – вытирая руки маленькой, чистой тряпкой, лежавшей на столе, заменившей полотенце, сказала Даша.

– Дарья? Налей всем кипятка, чая нет, к сожалению, давно уже нет. Вот, листья смородины завариваем, – сказала Пелагея, не ответив Даше.

Я вспомнила Мирзу, он тоже заваривал листья смородины. Вспомнила Бахрихон, на душе стало тоскливо.

– Что с Хадичой стало? Жива ли она? – подумала я.

Первым из-за стола встал Иван, парень даже не поинтересовался, кто мы и почему находимся в его доме. Он зашёл за занавеску из ситцевой материи в мелкий цветочек и залез на печку.

– Егор? Спать иди. Утром рано вставать, – сказал он.

Егор послушно встал и пошёл за братом. Дарья и Пелагея стали убирать со стола. Даша хотела помочь им, но Пелагея сказала, что они сами справятся.

– Халида? Сын засыпает у тебя на руках, идите спать. И ты, Даша, тоже иди. Мы с Дарьей сами приберёмся, – сказала она.

Было неловко, несмотря на то, что эти люди с добром отнеслись к нам, делясь с нами и так скудной едой, но мы послушно встали из-за стола, я подняла Абдуллу на руки и мы прошли в комнату. Широкая кровать позволяла нам всем на ней разместиться.

– Завтра узнаем, что с сыном Дарьи и сядем на поезд, неудобно… неудобно обузой быть. У неё и так двое детей и мы ещё тут, нахлебники, – тихо сказала Даша, снимая платье из грубого  материала.

– Ты права, сама себя неловко чувствую. Я очень им благодарна. С сыном так удачно всё получилось, сама не ожидала. Дай Бог и Чижик Дарьи найдётся и она прижмёт сына к груди, как и я, – наглядно прижимая сына к груди и убаюкивая его, легонько хлопая по плечу, сказала я.

Ребёнок быстро заснул и мы легли, Даша у стены, посередине Абдулла и я с краю. Обняв сына, чувствуя его тихое посапывание, я ощущала его хрупкое тельце и меня переполняла радость.

Утром, я не стала будить Абдуллу, поцеловала его в пухлые щёчки и поднялась. Тронув Дашу за плечо, я разбудила и её. Надев с ней одинаковые, холщёвые платья, мы вышли из спальни. Даша и Пелагея хлопотали, одна у печи, кажется, в горшке готовила кашу, другая накрывала на стол, положив ложки, вчерашний, оставшийся хлеб и горшок с остывшей картошкой. Ивана уже не было. Он очень рано уходил на работу, Егор, сидя за столом, ел бублик. Мы с Дашей вышли во двор и умывшись из умывальника, прибитого к дереву, зашли в дом. На улице было очень прохладно, но нам было не привыкать, в лагере зимы были лютые, весна холодная, а лета почти не было.

– Доброе утро. Дарья… во сколько уходит поезд со станции? – спросила Даша.

– Думаю, вечером, обычно, он проездом проходит через станцию, задерживается всего на полчаса. Значит решили ехать? – спросила Дарья.

– Да, загостились мы у Пелагеи, пора и честь знать. Вот только узнаем, есть ли вести о твоём сыне и в дорогу, – ответила Даша.

– А мы сейчас с Пелагеей и пойдём к наркому, она вчера отпросилась на час у Натальи Дмитриевны, сказала, что попозже придёт. Садитесь к столу. А Сашенька спит ещё? – спросила Дарья.

– Спит, я не стала его будить. Такой сладкий! – ответила я.

– Ну, вы тогда и оставайтесь дома, а мы с Пелагеей сами сходим. Всё равно вас не пропустят. Нас бы пропустили, – сказала Дарья.

– Егор? Поел? Одевайся, в школу опоздаешь, – сказала Пелагея, обернувшись к сыну.

Тот тут же встал, надел уже коротковатое пальто, наверное, оставшееся от старшего брата, ботинки и шапку, взял портфель, что оставил вечером у окна и быстро вышел из дома. Я видела в окно, как он побежал по двору и вышел за калитку.

Мы согласились, к наркому зайти было не просто. Быстро поев, они оделись и вышли из дома. Мы сказали, что сами уберём со стола. Не зная, чем заняться, мы убрались и в комнатах, подмели и вытерли пол. Когда Абдулла, проснувшись, заплакал, видимо испугавшись, не понимая, где находится, я побежала в спальню и подняв ребёнка на руки, крепко его обняла.

– Шшш… тихо, родной. Испугался? Мама здесь, с тобой. Сейчас мама тебе кашу даст… хочешь кашу? – выйдя с сыном на руках и усаживая его за стол, ласково говорила я.

Малыш, перестав плакать, с рук есть не стал, попросил ложку и захотел есть сам. Я дала ему кусочек хлеба и придвинула тарелку, Абдулла с аппетитом стал есть, а я с наслаждением наблюдала за ним. Потом, я вытерла ему ротик и усевшись с ним на половик, стала играть. Не сдерживаясь, я часто целовала его ручки и щёчки. А он, с удивлением посмотрев на меня, вновь погружался в игру.

Ближе к обеду, пришла Дарья, Пелагея, видимо, ушла на работу и домой заходить не стала. Я по выражению лица Дарьи пыталась угадать, что же ей сказали о сыне, но её лицо ничего не выражало. Устало опустившись на скамью, она сложила руки на свои колени и посмотрела под ноги. Мы с Дашей терпеливо молчали, в ожидании услышать, что же она скажет.

Прошло минут семь, Дарья так и сидела, не поднимая головы, но я увидела, что из её глаз капают слёзы. Я взглянула на Дашу, она с тревогой смотрела то на меня, то на Дарью. Я пожала плечами. Тут Дарья подняла голову и посмотрела на нас.

– Нарком нас не принял, вернее, нас к нему и не пропустили. Вышел какой-то мужчина, в форме и фуражке, хотела ему в ноги броситься, да он оттолкнул меня и накричал. Говорит, нет пощады врагам народа. Прошу, умоляю, скажите только, жив ли мой сын, а он… он:

– Ты что, баба! Совсем рехнулась! Знаешь, сколько таких, как твой сын? У меня что, больше дел нет, как искать фамилию твоего сына? Может, его и в живых давно нет. Сдох в каком-нибудь лагере!

Он так кричал, что окна дрожали. Но я не испугалась, спрашиваю, кто сможет мне ответить, жив ли мой Васенька. Так нас двое ихних солдат взашей и прогнали. И что теперь делать, я не знаю. Где искать моего Чижика, я тоже не знаю, – Дарья горько заплакала.

А я прижала Абдуллу к груди, понимая, какую боль испытывает эта женщина. Даша села рядом с Дарьей и обняла её за плечи.

– Послушай меня, Дарья. Жив твой Чижик, слышишь? Жив! Ты только надежду и веру не теряй, любовь в твоём сердце и так есть. Верь и жди. Однажды, он вернётся к тебе и ты прижмёшь его к своей груди. Поняла? – говорила Даша, крепко обняв Дарью и прижав к груди, раскачиваясь с ней в такт своим словам.

И так убедительно Даша это говорила, что я даже представила себе, как в дом Дарьи, поздней ночью, постучав в маленькое, низкое оконце, заглядывает Чижик. Я не видела парня, но его лицо, с задорным, добрым лицом, стояло перед моими глазами.

– Ты правда в это веришь, Даша? – оторвавшись от Даши, спросила Дарья и в её взгляде мелькнула искорка надежды.

– Я не только верю, Дарья, я знаю, я вижу это, – ответила Даша.

– Странно… но я тоже это увидела, – произнесла я, удивившись.

– Дай-то Бог. Я ведь и живу только с этой надеждой, вновь увидеть сына. Иначе, зачем мне жить? – ответила Дарья, крепко обнимая Дашу.

– Вот и живи, и надейся. Жди столько, сколько понадобится. Я бы сказала тебе, поезжай в Москву, обей все пороги. Но это бессмысленно. Ответ будет один и ты знаешь какой. Пока ты не увидишь его мёртвым, не дай Бог, значит он жив, поняла? Советую тебе ехать к себе домой, ведь Чижик, если вернётся, придёт именно домой, – сказала Даша, поглаживая сухие от горя плечи Дарьи.

– Да, ты права, Даша. Я сегодня же вернусь домой. Вместе на вокзал пойдём. Вот вернётся Пелагея и пойдём, – нетерпеливо ответила Дарья.

– Вот и хорошо. Сборы не нужны, у нас и вещей-то нет, – сказала Даша.

– Пелагея просила вам в дорогу картошки отварить. Она вчера тесто на хлеб поставила, сейчас печь разожгу, каши Сашеньке сварим, немного и маслица есть, добавим. Вчера Иван два куска сахара принёс, отломаем кусочек и в кашу положим. А там… может в дороге что прикупите, когда ничего не останется, – своими словами, Дарья словно успокаивала себя, разжигая печь и вытаскивая  из-за печи тесто, в деревянной кадушке.

Оглянувшись на нас, не услышав ответа, Дарья заметила, что мы переглядываемся с Дашей. Она улыбнулась.

– Знаю, что у вас денег нема, ничего, у меня есть немного, у Пелагеи тоже, так что доедете до своего Ташкента, – сказала Даша.

Мы засмеялись.

– Ташкента, Даша. В переводе, название нашего города значит камень. Город и был весь в камнях и валунах, – сказала Даша.

– Да? Надо же. Не знала, – думая о чём-то своём, произнесла Дарья.

Абдулла, поев, уснул у меня на руках, я занесла его в комнату и положила на кровать. Дарья успела поставить хлеб в печь, где в горшке варилась картошка, убрав её, она поставила другой горшок, с кашей. Даша помогала ей, я прибиралась в комнате. Позже, пришла Пелагея, держа в руках алюминиевую кастрюлю, завернутую в полотенце.

– Немного макарон принесла, с луком обжаренные. В дорогу заберёте. Вот хлеб скоро готов будет, две булки вам положу, должно хватить, если понемногу есть будете. Сухих листьев смородины ещё, заваривать будете. Дарья? Ты же остаёшься? – посмотрев на дальнюю родственницу, спросила Пелагея.

Та взглянула на нас и улыбнулась.

– Нет, Пелагея. У тебя и так двое сыновей, мне своего дождаться надо, а он, если вскоре вернётся, придёт не иначе, как к себе домой. Я уеду, спасибо тебе за всё, – ответила Дарья.

– Ну что ж, может так и правильно. Вернётся наш Чижик, помяни моё слово. Вот, в корзину всё съестное и положим, давай, сначала пусть всё остынет, -говорила Пелагея, достав из-за печки корзину и положив на её дно белую тряпочку.

Собрав немного на стол, мы поели, к тому времени и каша, и картошка почти остыли. Пелагея аккуратно складывала в плетёную корзину довольно больших размеров хлеб, в отдельную тряпочку сложила картошку, достала немного сала и порезав тонко, положила между двумя небольшими булками хлеба. Макароны выложила в миску, кашу в банку. Вскоре, корзина наполнилась. Пелагея накрыла её полотенцем и края подоткнула в корзину.

– Будьте осторожны с продуктами, сейчас до еды многие охочи. Особенно беспризорные шастают, чтобы украсть, – сказала Пелагея.

В меньшую корзину она положила поесть и Дарье.

– Мне много не клади, знаешь, я много не ем, – стоя рядом с Пелагеей, сказала Дарья.

С учёбы прибежал Егор и бросив по привычке портфель на пол, хотел бежать на улицу, но мать его остановила.

– Вот придёт Иван, опять подзатыльник получишь. Убери свой портфель на место. И есть садись, не то не пущу на улицу, – повышая голос, но всё же ласково, сказала Пелагея.

Егор тут же остановился и повернувшись, взял с пола свой портфель и положил на широкий подоконник, где, как оказалось, он делал и уроки. Потом сел за стол и второпях поел.

– Мам? Я поел. Можно я теперь пойду? Пацаны ждут, – спросил Егор, умоляюще посмотрев на мать.

– А уроки кто за тебя делать будет? – спросила Пелагея.

– Приду, сделаю. Половину в школе спи… сделал, – ответил Егор запнувшись и не дожидаясь разрешения матери, выскочил на улицу.

– Вот сорванец! – ласково посмотрев вслед сыну, воскликнула Пелагея.

Из-за шума, проснулся Абдулла и открыв со скрипом дверь, вышел к нам. Я тут же подняла его на руки и усадила на колени.

– Накорми ребёнка кашей, скоро ехать, – сказала Пелагея, положив немного оставшейся каши в миску и подвинув к нам, вместе с кусочком хлеба.

Я накормила сына, аппетит у него был хороший и он быстро поел.

– Ну что? Присядем на дорожку и пойдём уже. Спасибо тебе, Пелагея, за хлеб, за соль. Помогла ты нам всем. За то, Бог тебя вознаградит, – сказала Даша, присаживаясь на скамью.

– Ну что ты? Чай не чужие. Поезжайте с миром, – ответила Пелагея, сев рядом со своей родственницей и сложив руки на коленях.

– И мы с Халидой Вам очень благодарны. Добрая Вы, Пелагея, мы никогда этого не забудем, – сказала Даша.

– Ладно, время уже. Провожу вас до вокзала, – вставая с места и поправляя платок на голове, сказала Пелагея.

Даша взяла корзину и мешок с вещами Абдуллы.

– Подожди. На-ка вот, мои-то выросли из игрушек, а Саше в самое время, – сказала Пелагея, протягивая ребёнку деревянную лошадку.

Потом полезла в карман и достала немного денег. Повернувшись, она протянула их нам.

– Вот и это возьмите. В дороге пригодятся. Неизвестно, что там Вас ждёт, в дороге и дома, – сказала она.

Я посмотрела на Дашу, потом на Пелагею.

– Нет, не нужно. Вы и так столько для нас сделали. Спасибо Вам за всё, – сказала я.

– Бери-бери. Сочтёмся, – сказала Пелагея, сунув деньги мне в руки.

– Мы вернём деньги, когда-нибудь, обязательно вернём, – воскликнула я.

– Вот и будет повод ещё раз приехать в Архангельск, – неуверенно ответила Пелагея.

– Поверьте, это обязательно произойдёт. Не знаю когда, но однажды мы сюда приедем, – ответила Даша.

Абдулла тут же схватил игрушку и прижал к себе, вызывая наши улыбки. Мы вышли из дома и пройдя через двор, вышли на улицу. Вокзал находился в двух километрах от дома Пелагеи, мы пошли пешком по протоптанной дороге.

Вечерело, когда мы дошли до платформы, Дарья обнялась с Пелагеей и они, поцеловавшись, попрощались.

– Дай знать, как только Чижик вернётся, – сказала Пелагея.

– Вместе с ним к тебе приедем. Обещаю. А так… не серчай, если что, – ответила Дарья.

Мы с Дашей тоже обнялись с Пелагеей, потом она подняла с земли Аблуллу и прижала к себе.

– Ну, Сашенька, вот ты и нашёл свою мамку и уезжаешь с ней в тёплые края. Не забудешь бабку Пелагею, а? Ну-ка, обними меня, – целуя малыша в щёчки, говорила женщина.

Абдулла маленькими ручками обвил шею Пелагеи.

– Счастливого Вам пути, – сказала Пелагея, опуская Абдуллу на землю.

– Мне ещё ждать своего поезда, а ваш скоро подъедет. Так что, давайте и мы прощаться, – сказала Дарья, подходя к Даше.

Они крепко обнялись, затем и я обняла Дарью.

– Спасибо, Дарья, спасибо, что мимо не прошла. От всей души желаю, чтобы и ты своего сына дождалась, – искренне сказала я.

Минут через десять, подошёл наш поезд, Пелагея помогла нам войти в вагон, мы помахали руками и ей, и Дарье.

Поезд, простояв пятнадцать минут, пыхтя, поехал дальше, а мы долго выглядывали в окно, где остались стоять Пелагея и Дарья. Потом, Пелагея ещё раз обняла Дарью и быстро зашагала в сторону своего дома.

Я знала их всего два дня, не считая дороги, когда мы ехали вместе с Дарьей из лагеря в Архангельск. Всего два дня, которые перевернули мою жизнь. Всего два дня и роднее людей у меня как-будто не было. Я прослезилась, сев на свободное место и посадив рядом с собой Абдуллу.

– Ты что это плачешь? – удивилась Даша.

– Столько доброты в этих людях. Увидимся ли мы с ними ещё? – ответила я.

За окном мелькали пейзажи, сменяя один на другой. Мы думали, что доедем до Ташкента за семь-восемь дней и одним поездом. Но через пять дней, нам пришлось пересаживаться на другой, этот ехал в другую сторону. Другого поезда мы ждали почти сутки. Не зная, куда идти, прижавшись к другу, закутав в телогрейку Абдуллу, мы с Дашей сидели на вокзале, окна которого во многих местах были с разбитыми стёклами и помещение продувалось насквозь. Увидев мужчину в железнодорожной форме, как оказалось, просто рабочего, Даша спросила у него, когда подойдёт поезд на Ташкент.

– Ещё утром должен был подойти, может сломался в пути. Шут их знает. А вы ждите, вон… все ждут и вы ждите. Значит скоро подойдёт, – ответил мужчина и пошёл к выходу.

Поезд подошёл поздней ночью, мы едва успели зайти в вагон, как он тут же тронулся и набирая скорость, поехал дальше. Ехали ещё трое суток, всё что приготовила нам в дорогу Пелагея, понемногу таяло. Я старалась есть меньше, чтобы больше оставалось сыну. Даша делала то же самое и я с благодарностью ей улыбалась. На полках не было матрасов, но в вагоне было жарко, поэтому, сняв телогрейки, мы спали на них. Я, прижав к себе сына, спала с ним на одной полке, Даша спала напротив. Через трое суток, вдали показались поля и растущие вдоль них тополя.

– Ну наконец-то. Кажется, мы приехали, – сказала Даша, посматривая в окно.

– Ташкент! Мы подъезжаем! – кричала проводница, проходя мимо нас.

Поезд замедлил ход и минут через пятнадцать, наконец остановился. Взяв пустую уже корзину, куда Даша положила вещи Абдуллы, она первая вышла из вагона. Подняв сына на руки, я вышла следом, Даша помогла мне спуститься. Свою деревянную лошадку, Абдулла не выпускал из рук. В Ташкенте стояло солнечное утро. Погода резко отличалась от той, в Архангельске, с холодным северным ветром и снегом, ещё лежащем на земле.

Мы с Дашей вышли из поезда и остановились. Я держала на руках сына и невольно растерявшись, опустила его на землю, но крепко держала за руку.