Выживших нет

– Вскрываемся.

Фраза, произнесенная низким голосом, возымела такое же благотворное действие, как стакан ледяной воды, выплеснутый на поясницу. Пусть никто не говорит вам, что волосы на затылке не могут встать дыбом; у людей волосы встают дыбом в буквальном смысле этого слова.

– Дамы. Их четыре.

Я подтвердил свои слова, показав карты.

– Фулл, – сказал мужчина пониже ростом. – Десятки и валеты.

Здоровяк, казалось, колебался. Все мое тело напряглось. Затем он выложил карты.

– Четыре туза.

Моя левая рука лежала на земле передо мной, правая была свободна и легко лежала на правом колене.

– Я полагаю, вы не слышали меня, когда я сказал, что мы сыграем в честный покер.

Я едва узнавал свой собственный голос.

Рука Слейта замерла на полпути к банку.

В более спокойные времена и в более спокойных местах обвинение в шулерстве при игре в карты оказывалось самым надежным аргументом в пользу начала перестрелки. У обоих моих противников были двуствольные пистолеты. Мне за своим тянуться не пришлось.

Коротышка потянулся за своим, и я выстрелил ему в живот. Он вытащил пистолеты, хотя их дула не поднялись выше земли. Краем глаза, когда мой взгляд и револьвер были прикованы к Слейту, я увидел, как другой игрок медленно скользнул вперед, широко раскрыв глаза, и его тело вместе с пистолетами опустилось в грязь конюшенного двора. Он перекатился на правый бок, попытался что-то сказать, у него хлынула кровь, и он умер.

Рука Слейта застыла в воздухе.

– Ещё ставки?

Мой голос охрип от напряжения.

Слейт отдернул руку. Глядя мне в глаза, как в самом начале, он очень тихо проворчал:

– Я пас.

С этими словами он вскочил на ноги движением, которое не имело ни начала, ни конца. Не было больше ни слова, ни взгляда. Он просто повернулся и исчез; толпа расступилась, пропуская его, и снова сомкнулась, чтобы его поглотить.

Глава 3

Я никогда не узнаю, почему Слейт сдался и пошел на попятную. Даже в то время я знал, что это было не от страха. Позже, когда я узнал о том, что мне и в голову не могло прийти, что он всегда играл на пределе своих возможностей, то смог предположить, что он принял свое решение с присущим ему хладнокровием. Я переиграл его, его партнер выбыл из игры. Карты для этой раздачи были против него. В то время, как и сейчас, я могу только догадываться, что он взвесил ставки, посчитал их незначительными и сделал соответствующие выводы. Мое отношение к нему, что касается уважения, ничего не значило. Он оказался единственным человеком, с которым я когда-либо сталкивался, в духовном скелете которого не было ни грамма присущей человеку слабости.

Но передо мной на одеяле лежали девятьсот настоящих долларов янки. Все они были моими благодаря моему кольту.

Поднимаясь, чтобы уйти, я почувствовал на своем плече чью-то руку. Напрягшись, я взглянул на нее, обнаружив, что она больше похожа на лапу старого гризли, чем на что-либо принадлежащее человеку. Владелец руки своим обликом это оправдывал.

Ростом он был не больше пяти с половиной футов, а весом, я бы сказал, фунтов двести, но его голос звучал странно мягко, почти по-женски.

– Сынок, я на минуту подумал, что твои ботинки потянут тебя вниз, когда ты захочешь сделать большой прыжок.

– Друг, – согласился я, становясь словоохотливым теперь, когда напряжение спало, – Я никогда в жизни не был так напуган.

– Не удивился бы. – В его мягком голосе послышалась усмешка. – Ты выглядел крутым, как огурчик, и был в два раза зеленее. Есть какие-то мысли о том, против кого ты так взбрыкнул?

Реакция на нервное напряжение во время игры была бурной. Мой пищевод мужественно боролся, пытаясь понять, сможет ли он удержать мой желудок от того, чтобы извергнуть его содержимое. По-видимому, это могло продолжаться довольно долго, прежде чем я смог ответить.

– Нет, никаких. Кажется, его напарник называл его Слейт.

– Да. Это верно. Его зовут Слейтмейер. Джон Слейтмейер. Слейт – для его друзей, которых у него нет. По крайней мере, сейчас нет, когда ты навёл револьвер на его напарника.

Мой новый друг бодро продолжил.

– Однако на нём есть и другое клеймо. Люди там, – он неопределенно махнул рукой в сторону запада, – называют его Арапахо Джек.

Я подумал, что хорошо было бы найти здание, на которое можно было бы опереться. Мои колени внезапно стали словно из желатина, а дверцы, запиравшие желудок, готовы были сорваться с петель.

Если я и нажил себе врага, то не сделал из этого ничего путного. Арапахо Джек был почти современным Саймоном Герти1. Я сразу понял, почему зрители нашей маленькой игры с таким уважением отнеслись ко мне после ухода Слейта. Арапахо Джек! Я действительно разбудил ад и заварил крутую кашу.

Однако, возможно, минутный испуг породил во мне излишнюю скромность, потому что следующие слова моего приземистого друга остановили моё разыгравшееся воображение.

– Должен сказать, я никогда не видел руки, которая быстрее обращалась бы с револьвером. Выглядело это так, словно звено в цепи порвалось от удара молнии. Тем не менее, вы застали Слейтмейера спящим. В противном случае вы были бы на девятьсот долларов беднее и ничуть об этом не беспокоились. Приходилось быть стрелком?

Я сказал ему, что никогда таким не занимался. И еще немного о себе.

– Если вы направляетесь на запад, – предложил он, выслушав мою историю, – и можете постоять за себя, как только что сделали со своим кольтом, я могу нанять вас на работу.

– Куда вы направляетесь и что это за работа?

Я был не слишком удивлен.

– Направляюсь на территорию Монтаны. Еду с обозом. Двадцать упряжек. В основном люди едут на золотые прииски. Это не так интересно, как то, что они по пути собираются пересечь местность вокруг реки Паудер.

В прошлом году сиу получили негласную гарантию от правительства, защищающую их страну. Они не собираются забывать об этом. В то же время новая дорога к Монтане, то есть тропа Боузмена, проходит прямо через эти земли. Там оказались крупные месторождения – в ущельях Последнего шанса, Конфедерата и Ольховом. Белые доберутся до этого золота, несмотря ни на что, а армия разместит гарнизоны, целую вереницу фортов от Ларами до Вирджиния-Сити. Так вот, у инджунов ещё нет подписанного договора. Но они имеют обещание правительства не пускать в их страну поселенцев и караваны. Если ты ничего не даешь инджуну, то отобрать это у него не составит труда. Но раз уж ты вручил ему подарок, не стоит пытаться забрать его обратно.

– Старина Красное Облако не собирается мириться с этой новой тропой Боузмена. Если он добьется своего, то ни наши фургоны, и ничьи другие, не доберутся до Монтаны через долину реки Паудер.

И все же золото есть золото, белые люди есть белые люди, политика есть политика, взяточничество есть взяточничество, Бюро по делам индейцев жуликоватое, армия тупая, а я веду этот караван.

– И я там каким боком?

– Разведчиков мало. Фургонов слишком много, чтобы ими можно было управлять. Мне нужна помощь, и я полагаю, что после четырех лет скитаний по южным лесам и перестрелок с янки вы мне подойдёте.

– Мистер, – внезапно меня охватило желание согласиться, – у вас есть ученик. Меня зовут Джон Клейтон, и я направляюсь на запад.

Задумчиво склонив свою большую голову набок, с блестящими глазами, мой новоиспечённый работодатель ответил на мое приветствие. Сжав мою руку с такой силой, что у тисков от стыда отвисла бы ручка, он представился:

– Я Эд Гири.

Моя челюсть, должно быть, отвисла, как у собаки в июле, потому что он вопросительно покосился на меня и добавил:

– О, да не волнуйтесь вы так. Бриджер – лучший разведчик, Карсон – лучший проводник, Коди – лучший стрелок.

Я пробормотал какой-то бессмысленный ответ, но мое воображение уже было взвинчено и снова заработало на полную катушку, пустившись в галоп благодаря магии имени моего спутника. Эд Гири – разведчик, индейский боец, великий житель равнин. Правда, Джим Бриджер и Кит Карсон занимали первое-второе места в прессе Востока, посвящённой границе, а «Буффало Билл» Коди был бесспорным чемпионом дешёвых книжек Неда Бантлайна.

И все же, в прериях, вверх по рекам, в горах, с эмигрантами, армией и у индейцев, ни один разведчик не сравнился бы с Эдом Гири. Мне стало казаться, что мои утренние приобретения были не такими уж плохими. Если бы я купил Саймона Герти за девятьсот долларов, то в придачу получил бы и Лью Ветцеля2.

Человек очень склонен чихать на перец на банкете его славы. Я думал, что мне повезло встретиться с Арапахо Джеком и Эдом Гири в один час, но в при разных обстоятельствах. Я услышал так много известных имен и видел так много известных лиц, что задыхался, как ящерица на горячем камне.

Гири теперь вел меня через Рыночную площадь, выдав витиеватые указания, а именно:

– Пошли.

Маршалом Канзас-Сити был старый житель пограничья по имени Том Спирс. Он выступал со своим отрядом индейских разведчиков и охотников на бизонов перед зданием тюрьмы. Вскоре я узнал, что это и был наш пункт назначения.

Гири остановился там, где группа мужчин собралась перед зданием, на сером фасаде которого красовалась вывеска «Городское полицейское управление». Несколько человек из толпы поприветствовали его, затем он нашел место с краю и жестом пригласил меня присоединиться к нему.

– Мы просто будем молчать и слушать. Вы выбрали занятие, в котором обращение с оружием либо поместит вас на нос в каноэ, либо отправит на дно реки. Все эти люди – крутые парни.

В то утро на этом удивительном собрании присутствовал Кирк Джордан, Эммануэль Даббс, Бермуда Карлайл, Билли Диксон, Джек Галлахер и Джеймс Б. Хикок. Все они были известными людьми, но для меня все они стали безликой массой, когда я понял, что смотрю на легендарного Дикого Билла.

Хикок был крупным мужчиной, грациозным, как антилопа, богато и безукоризненно одетым, с львиной осанкой, и выделялся даже среди этой толпы. Он носил два кольта с рукоятками из слоновой кости, висевших очень низко, сильно сдвинутых вперёд. Его высокие сапоги были начищены до блеска,

а модный сюртук ручной работы с отложным воротником из зеленого бархата.

Рубашка, без единого пятнышка, из безупречного ирландского льна была надета под великолепный жилет из белой оленьей кожи, богато украшенным индийской вышивкой и бусинами. Воротник его рубашки был стильным, отложным, с идеально завязанным черным галстуком-бабочкой. Черные брюки из тонкого сукна, спускающиеся на голенища ботинок, и широчайшее черное сомбреро с идеально загнутыми полями дополняли его наряд.

В руках у него была превосходная новая винтовка-винчестер, богато украшенная гравировкой. Позже я узнал, что это был подарок от Неда Бантлайна, чьи захватывающие истории были в немалой степени обязаны реальным приключениям Дикого Билла.

Для меня было большим сюрпризом увидеть такую одежду на самом знаменитом из стрелков фронтира. На такой фигуре можно было бы ожидать увидеть оленью замшу, рубашку из грубой ткани и кожу с бахромой. Но я увидел, что большинство жителей равнин переняли этот модный наряд во время пребывания в Канзас-Сити, причем многие из самых смелых из них предпочитали шёлковые рубашки, парчовые жилеты и даже модные дерби и кепки.

Если внешний вид и одежда этих людей очаровывали, то их рассказы были вдвойне увлекательными. Единственной темой разговоров было огнестрельное оружие и уничтожение индейцев, бизонов и своих собратьев – белых людей, причем не обязательно в таком порядке.

За тот час, который я их слушал, я узнал больше, чем можно было бы узнать за всю жизнь.

Револьверы носили в любом удобном для их хозяина положении, но обычно их носили в открытых кобурах, слегка выдвинутых вперед и низко подвешенных; как правило их было два. Кольты были излюбленным короткоствольным оружием, причем это были более поздние военные модели, значительно превосходившие мой старый драгунский. Новые модели имели неразъемную раму с верхними скобами, к которым надежно крепился ствол и в которые был вложен барабан. Некоторые известные люди носили уникальные пистолеты, известные как дерринджеры – короткие, цельнометаллические, одноствольные пистолеты, стреляющие пулей 41-го калибра. Они считались очень эффективными в качестве шестой карты при плохой покерной комбинации.

Что касается винтовок, то новый Винчестер должен был заменить старый Генри. Это короткое и надежное ружье, выпущенное в течение года, имело замечательную особенность – пружинную пластину в правой части ствольной коробки, через которую магазин можно было зарядить очень быстро.

Вооружение, которое некоторые из этих бойцов носили с собой, было поразительным. Два пистолета, винтовка и дробовик, один или несколько дерринджеров, а также патронташи с патронами у всех, составляли арсенал, с которым многие из них садились в седло. Некоторые, особенно старожилы, носили на правом бедре охотничий нож в ножнах, или же он висел на ремешке из оленьей кожи у них на шее, под охотничьими рубашками.

До этого момента, когда я сидел с Эдом Гири и слушал рассказы бойцов-пограничников того времени, я думал, что хорошо владею винтовкой, пистолетом или дробовиком. Всего лишь одной из таких демонстраций было достаточно, чтобы ткнуть холодное дуло реальности в живот любым подобным мыслям.

Хикок сидел на скамье маршала Спирса вместе с другими присутствующими. Все они рассматривали пару револьверов с рукоятками из слоновой кости, которые какой-то сенатор подарил Хикоку в знак признательности его заслуг в качестве проводника по индейской территории. Маршал подначивал Хикока насчёт его легендарной меткости, как это мог бы сделать только очень старый друг. Ранее в тот же день знаменитый стрелок продемонстрировал два своих любимых трюка: пулей выбил пробку из бутылочного горлышка и попал пулей в ребро десятицентовой монеты. Поскольку эти два трюка были выполнены с расстояния примерно в двадцать пять шагов, Спирс назвал Хикока мастером ближнего боя. Также возник вопрос о ценности новомодного оружия.

Прежде чем кто-либо из группы успел догадаться о его намерениях, новые револьверы Хикока уже дымились.

На другой стороне рыночной площади, на расстоянии не менее восьмидесяти ярдов, стоял большой галантерейный магазин «Бостон Хаус». Хикок выстрелил из револьвера правой рукой, пять раз; сменил оружие, выстрелил из револьвера левой рукой, еще пять раз. Он держал револьверы чуть выше уровня талии, разведя локти в стороны.

После десятого выстрела, что заняло около трех секунд, Хикок предложил:

– Том, пошли кого-нибудь из парней посмотреть на эти «о» в слове Бостон.

Несколько человек пересекли площадь и вернулись с рассказом, который я слышал потом сотни раз и в разных изложениях. В центре каждой буквы «о» было по пять дырок, и все они располагались так, что их можно было накрыть ладонью.

После этого урока Гири решил, что я увидел достаточно, чтобы сделать правильный вывод о выборе оружия. Так и было. Час спустя мы отправились в путь, я ехал с Гири во главе каравана, чувствуя прилив энтузиазма перед предстоящим предприятием, и мне ничуть не мешали два кольта из воронёной стали на бёдрах и успокаивающее ощущение нового винчестер под коленом.

Наш маршрут пролегал по Орегонской Тропе до места в пятидесяти милях от форта Ларами, где Гири планировал повернуть на север, вверх по реке, на Тропу Бозмена, ведущую к золотым приискам Монтаны. Путешествие прошло спокойно, наш караван не встретил врагов, хотя вдали было замечено несколько отрядов, которые следили за нами. С первого взгляда эти индейцы диких равнин очаровали меня.

Глава 4

За год до моего прибытия в долину реки Паудер индейцы попросили о гарантии, о которой говорил мне Гири, и получили её. По сути, это обещало сиу, арапахо и шайенам все земли, лежащие между рекой Йеллоустон, Скалистыми горами и Черными холмами, простирающиеся от подножия гор на восток до Малой Миссури. Это было лучшее пастбище для бизонов на всех северных равнинах. Оно всегда принадлежало индейцам, у них было обещание, что оно останется им, и они намеревались следить за тем, чтобы обещание это исполнялось.

Гири неоднократно подчеркивал, с какими опасностями мы столкнемся, когда покинем реку Платт и направимся на север. Наш путь лежал прямо через эти, гарантированные им земли. Между нами и концом тропы Боузмена в Вирджиния-Сити лежали сотни миль и тысячи индейцев. Вожди сиу – Красное Облако, Человек Боящийся Своих Лошадей и быстро набирающий силу шаман племени хункпапа по имени Сидящий Бык – все они отсутствовали. С ними были Тупой Нож, вождь шайенов, и Чёрный Щит, вождь миннионжу. Позади этих великих вождей, окутанная тайной и легендой, стояла одинокая фигура Бешеного Коня, предводителя общества оглала Плохие Лица, и, по словам Гири, величайшего из всех индейцев.

Когда мы приближались к форту Ларами, произошло событие, которое потрясло даже Гири до самых шнурков его мокасин.

Только начинало смеркаться, и наш лагерь был разбит раньше обычного, чтобы пораньше отправиться в оставшийся день пути до Ларами. Когда наши фургоны были поставлены в плотный круг, под нами была хорошая возвышенность, охрана стояла на посту, в лагере было достаточно дров и воды, мы чувствовали себя в относительной безопасности, особенно из-за близости форта Ларами. Через пять минут эта приятная перспектива превратилась в кошмарное предчувствие.

Вскоре после захода солнца Гири вызвал меня к себе, сказав, что заметил дым от множества костров к северу от нас. Мы присели на корточки так, чтобы нас не могли услышать остальные, под днищем головного фургона.

– Полковник, – продолжил он (несмотря на мои возражения, он всегда называл меня по званию), – если эти костры то, что я думаю, то нас ждут времена жарче, чем в аду, когда там хорошая тяга.

– Индейцы?

– Нет. Ещё хуже. – Он говорил тихо и быстро. – Ты помнишь траппера, который проезжал мимо, направляясь вниз по реке, когда в полдень мы останавливались?

– Да. Казалось, он торопился попасть туда, куда направлялся.'

– Так и было. И место, куда он направлялся, было далеко отсюда.

– Откуда он ехал?

– Он ехал из Ларами. Большой человек из Вашингтона находится в Ларами. Его зовут Тейлор. Кажется, глава Бюро по делам инджунов. Красное Облако, Бешеный Конь и почти все сиу собрались в форте, чтобы обсудить соглашение об этой новой тропе Бозмана, вдоль которой армия собирается построить ряд фортов, и по которой мы собираемся провести наш караван. Вот именно, прямиком через долину Паудер, полковник. Земля, на которую индейцы в прошлом году получили гарантию.

Эти сиу – не инджуны из агентства. Красное Облако зол, и его люди тоже. Совет созван на завтрашнее утро. Этот траппер почуял, что с индейцами что-то неладно, и отправился в путь. Сказал, что вокруг Ларами разбили лагерь, наверное, больше двух тысяч воинов.

За двадцать восемь дней, проведенных в Канзас-Сити, я многое узнал от Гири об индейцах и их стране, но эти знания не давали мне понимания того, что он сейчас говорил.

– И что же это нам дает, Эд? – спросил я. – Если они все в Ларами, что это за костры на севере?

– На это есть только один ответ. – Его голос был таким тихим, что я едва мог разобрать слова. – Боюсь, я знаю, в чем дело, но прямо сейчас я поеду на север, чтобы в этом убедиться. Хочешь пойти со мной?

Мы оседлали лошадей и незаметно выскользнули из лагеря, хотя к этому времени уже совсем стемнело и весь лагерь видел зарево ночных костров на севере.

Через час мы уже взбирались на гребень последнего хребта, отделявшего нас от костров, и Гири, казалось, было не труднее находить дорогу, чем при дневном свете. Мы стреножили лошадей и последние несколько ярдов проползли на брюхе. Не зная, чего ожидать, я раздвинул последние заросли кустарника, вглядываясь в долину внизу. Гири не издал ни звука, но мой вздох был резким, как свист стрелы.

Под нами, вдоль обоих берегов красивого ручья, протянувшегося на полмили, усеянного десятками походных костров и казавшегося призрачно-белым на фоне безлунной ночи, раскинулись десятки равномерно расставленных палаток; зрелище, которое сразу же вызвало ностальгию у бывшего офицера Конфедерации.

– Это армейский лагерь, Эд. Пехота. Должно быть, тысяча человек.

– Это делает его совершенным, – сказал Гири; его голос был спокоен, как вода в поилке для лошадей. – Их недостаточно, чтобы принести какую-то пользу, но слишком много, чтобы не вызвать проблем. Полковник, мы должны спуститься туда и выяснить, что они здесь делают. Помоги нам Бог, если они направляются в Ларами.

Это были напряженные полчаса, в течение которых мы ползли на животах, пока не оказались в сотне ярдов от пикетов. Как раз в тот момент, когда Эд собрался встать и назвать наши имена, я почувствовал, как он напрягся в темноте и услышал, как он пробормотал:

– Будь я проклят, если это не старина Большая Глотка.

– Что это значит? – прошептал я.

– Не обращайте внимания, полковник. В конце концов, нам не придется идти в этот лагерь. Видишь того человека в куртке из оленьей кожи? Того, что сидит у костра перед командирской палаткой?

Я наконец разглядел фигуру, о которой он говорил.

– Ну, так понаблюдай за ним.

Пока я следовал его указаниям, Гири крепко прижал ладони ко рту, издав такой изумительный лисий лай, что я, находясь в десяти дюймах от него, не мог поверить, что он исходит из человеческого горла. Я огляделся в поисках лисы. Какое-то время человек у дальнего костра не двигался. Затем он встал и вышел из круга света от костра. Три минуты спустя справа от нас залаяла лиса.

– Это настоящая, – прошептал я. – И она ничем не лучше твоей.

– Это лучше, чем настоящая, – ответил Гири. – Это Бриджер.

Еще минута, и очередной лисий лай привлек к нам внимание человека, одетого в оленью кожу. Он вырос прямо перед нами из-под земли.

– Привет, Эд.

– Привет, Джим.

– Что тут творится?

– Сами хотим знать, – сказал Гири. – Вон там, за холмом, у нас двадцать фургонов, и мы слышим, что Красное Облако готовится действовать решительно.

– Кто это с тобой?

– Это полковник Клейтон, Джим. Пошёл со мной на разведку. Полковник, Джим Бриджер.

Мы поприветствовали друг друга кивками, я был слишком увлечен видом великого разведчика, чтобы ответить на его дружелюбную улыбку. Я навсегда запомню его как нечто нереальное, потому что темнота была такой, что можно было составить о нём только общее впечатление. Тем не менее, я смог разглядеть достаточно, чтобы заметить, что у него был большой зоб, что напомнило мне фразу Гири о Большой глотке. Я узнал потом, что это его индейское имя.

Но теперь Бриджер заговорил, и его слова привлекли внимание.

– Этим подразделением командует полковник Кэррингтон, настоящий гарнизонный офицер. Никогда не был в стране индейцев; инженер, хорош только чтобы учить рядовых в казармах. В войсках все зеленые. Их не больше тысячи, не считая целой группы музыкантов. У них нет ни одного патрона, и они направляются в Ларами, чтобы взять там сто тысяч патронов. – Небольшая пауза, затем сухое заключение. – Я бы сказал, что это именно тот отряд, который должен был бы бродить по окрестностям, где сиу прошлым летом надрали задницу этому Неду с генералом Коннором.

– Да. А с ним было три тысячи опытных кавалеристов.

Согласие Гири было таким же сухим, но его следующие слова прозвучали громче:

– Боже мой, Джим! Ты знаешь, что сейчас две тысячи сиу и шайенов сидят вокруг Ларами и пытаются заключить соглашение с Бюро по делам индейцев по тропе Бозмана?

– Я знал, что тут нечто большее, чем просто получить боеприпасы по приказу Кэррингтона, и, клянусь Богом, так и есть.

– Господи. – Гири помедлил, затем тихо добавил: – Они идут туда с инженером из казарм и несколькими сотнями зеленых юнцов, чтобы обмануть две тысячи конных воинов.

– О, это еще не все, Эд. У этих парней нет ничего, кроме дульнозарядных ружей.

Единственным ответом Гири был стон.

– Эд, ты собираешься этой ночью вести свой караван?

– Придётся. Все живое, что останется в этой прерии через двадцать четыре часа после того, как Кэррингтон введет свои войска в Ларами, не будет белым и двуногим.

Мы пожали друг другу руки и расстались, пообещав Бриджеру еще раз попытаться отговорить Кэррингтона от вступления в Ларами, пока действует соглашение, а если это не удастся, задержать ввод войск достаточно долго, чтобы позволить нам привести караван в форт раньше них. Внезапно каждый час стал дорог.

Вернувшись в фургонный лагерь, Гири отдал приказ о форсированном ночном марше. Люди были в панике, пока дюжий разведчик не отрезвил их угрозой:

– Если вы не будете работать как черти и гнать как в ад, ваши волосы будут сушиться над дымоходом в вигваме сиу не позже, чем через два часа после завтрашнего восхода.

Все, включая детей, взялись за поводья и запрягли лошадей. Дух страха дышал им в спину, и караван тронулся через двадцать минут после нашего возвращения.