Выживших нет

– Ты долго бродил. Тридцать солнц, – серьёзно ответила она.

– Где я был? – спросил я.

– Гулял вечером, – ответила она, употребив поэтическое выражение языка сиу, обозначающее бессознательное состояние.

Я лег на спину, думая, возможно ли это. Тридцать дней, выпавших из моей головы, все еще живой, лежащий в типи индейцев сиу, и за мной, по-видимому, всё это время заботливо ухаживали.

– Почему я здесь, тот, кто должен был умереть? – спросил я.

– Х'г-ун! Х'г-ун !– произнесла она нараспев. Это был крик, которым подбадривали себя отважные воины сиу. – Хмунка, хмунка, магическая сила причинять боль. Тахунса.

Это последнее она сказала, после того как она указала сначала на себя, а потом на меня.

Я остался жив, потому что проявил большое мужество и могучую способность причинять вред. А еще потому, что мы были тахунса, кузенами. Мой разум все еще не работал достаточно ясно, но я смог понять, что бредятина Эда Гири, сказанная Тупому Ножу про то, что я великий вождь, была принята этими людьми. Я знал, что часто в их сражениях между племенами, воин противника, проявивший исключительную храбрость, был захвачен живым, его отвозили в вигвамы пленителей, оказывали ему всяческие почести и относились к нему не как к пленнику, а как к почётному гостю.

То, что со мной обращались подобным образом, было предположением. Но поскольку сиу, вопреки лжи белых, не пытают своих пленников и почти никогда не берут в плен взрослых белых мужчин, такой вывод не был нелогичным.

Сиу считали, что я принадлежу к их крови и сведущ в искусстве войны.

Я хотел расспросить её подробнее, но женщина велела мне выпить содержимое ложки, сделанной из рога бизона, которую она поднесла к моим губам. Я выпил эту жидкость, горькую и мыльную на вкус, и почти сразу же меня окутала ночь.

Когда я проснулся снова, в типи было пусто. Голова у меня была ясной, и я впервые почувствовал силу в своем теле. Я осторожно сел, не почувствовав никаких неприятных ощущений, кроме легкого головокружения, которое тут же прошло. Раны, о которых я помнил – стрелы в бедре и плече, удар томагавком по голове – при тщательном осмотре оказались почти зажившими, что свидетельствовало о том, что я долго восстанавливал силы, поскольку это были тяжелые ранения. Чудом было то, что я вообще выжил, не говоря уже о том, что полностью исцелился.

Пока я сидел там, осматривая свои раны и пытаясь разобраться в своём затруднительном положении, я заметил фигуру, стоящую у самого входа в типи. Мгновение назад её там не было, но я не видел, чтобы кто-нибудь входил. Я поднял глаза и увидел индейца среднего роста, прямого, как бревно, одетого просто, без каких-либо украшений или знаков отличия, кроме единственного пятнистого орлиного пера в толстых чёрных косах. Не требовалось второго взгляда, чтобы выделить его среди множества воинов. Его голос был глубоким и мягким, как рычание пантеры, и таким же завораживающим.

– Добро пожаловать в мой типи, – сказал Бешеный Конь.

– Войюонихан, – сказал я, указывая на себя, затем на него, демонстрируя тем, что я испытываю искреннее уважение к такому великому вождю.

Он кивнул и молча подошел ко мне, наклонившись и слегка коснувшись моей груди правой рукой. Затем, приложив ту же руку ладонью к своей груди, он произнес единственное слово «Тахунса», которое произнесла скво в черном одеяле.

Мы с Бешеным Конём были двоюродными братьями.

Так начались десять лет моей жизни в племени оглала сиу; кровный брат из общества Плохие Лица, полноправный вождь племени Ойат Окайю, верховного совета семи племен сиу; протеже и сын по обряду великого Ташунка Витко.

Я стал и другим человеком: их постоянным спутником на военных тропах и бизоньих пастбищах, на летних пастбищах и в заснеженных зимних лагерях; их постоянным защитником на армейских советах с «Красным Носом» Гиббоном, «Звездой» Терри, «Три звезды» Круком и «Желтоволосым» Кастером; их защитником, их учеником, их сыном.

За две недели, прошедшие между тем, как я пришёл в сознание и полным моим выздоровлением, я много раз беседовал с Бешеным Конём, с готовностью подчиняясь его силе и личным качествам. Он был не более чем на два-три года старше меня, но все же окутан тем вечным покровом духовной силы, который, кажется, окутывает великих людей, бросая вызов времени, чтобы одолеть или победить.

Первая из этих бесед помогла мне понять, что я нашел человека, который так же, как и я, относится к войне между краснокожими и белыми. И все же, в некотором смысле, мы оба были людьми войны, и он был величайшим военным гений своей расы, воином-одиночкой, которому нет равных; я же профессиональный солдат по послужному списку и воин в силу обстоятельств.

Он убил моего брата, а я – его. И все же мы говорили о мире и гонении.

На следующее утро после того, как он принял меня за кузена, он пришел в типи с красивой церемониальной трубкой в руках. Присев на корточки напротив меня, напротив костра, он тщательно набил трубку, зажёг её и несколько минут молча курил.

Я знал достаточно, чтобы понять, что это за трубка – с покрытой изысканной резьбой каменной чашечкой, длинным отполированным чубуком, украшенным орлиным пером и крашеными волосами – не обычная трубка, которую носил с собой каждый воин и которая была в каждом типи.

Если бы сама трубка не заставила меня замолчать, то это бы сделало то, как Бешеный Конь курил её – потому что медленно затягивался, закрыв глаза, затем выпускал дым вверх и, открыв глаза, наблюдал, как он по спирали движется к дымовому отверстию типи.

Вскоре он протянул трубку мне через костёр. Я взял её и курил, как и он, не говоря ни слова и даже не взглянув в его сторону, сосредоточив все свое внимание на трубке и дыме из неё. Сделав несколько затяжек, я вернул её ему, и весь процесс повторялся до тех пор, пока трубка не опустела. Когда он вложил ее обратно в богато украшенный чехол из кожи вапити, я, запинаясь, спросил его, запинаясь, на языке сиу:

– Брат мой, что это за трубка, которую мы курим?

– Это трубка мира, – просто ответил он.

– Я хотел бы знать об этом больше, – медленно произнес я, – потому что это, конечно, не обычная трубка.

Я понятия не имел о том, насколько верны мои слова, чувствуя только, что принимаю участие в церемонии, которая была священна для него и не желая, по своему невежеству, нарушать правила приличия.

В ответ на мои слова он извлек трубку из чехла и поднес ее ко мне чашечкой, чтобы я мог разглядеть надпись, глубоко вырезанную на ее каменной поверхности.

– Это слово чести моего народа. – Бешеный Конь серьезно кивнул. – Девиз их жизни.

– И что там написано?

– Мир без рабства.

Он с любовью произносил каждое слово.

Тогда мы поговорили, и он многое мне рассказал. Эта трубка была священным символом целого народа. Ни один договор, заключённый, когда её курили, не был нарушен. Если её доставляли на поле брани, то, каким бы жестоким не было сражение, оно немедленно прекращалось, и перемирие, заключённое под облачками её дыма, никогда не нарушалось. Я узнал, что эта трубка была уникальной в иерархии индейцев сиу. Другой такой не было. Ташунко Витко был её нынешним хранителем. Ей было много сотен лет, её происхождение терялось в легендах прошлого, но её духовная сила была так велика, как будто она был получена только вчера.

Выкурив её вместе со мной, Бешеный Конь оказал мне честь, которую трудно переоценить. После первой затяжки я не имел об этом ни малейшего представления, но, не зная этого, я хранил молчание – это всегда наиболее безопасный способ общения с индейцами.

Я не видел трубку много лет и ни разу не курил её после того первого раза. Но в последующие дни моего выздоровления мы часто тихо советовались по поводу обычных трубок. Таким образом, к тому времени, когда я смог передвигаться, мы достигли большого взаимопонимания.

Я так и не понял, почему он так со мной обращался. Я могу объяснить это только тем, что он действительно обладал духовной силой. Каким-то образом о беспричинном восхищении, которое вызывала у меня его раса, и ответил на него.

Перед тем, как мы расстались, я узнал, что это действительно он подъехал в тот момент, когда его воины окружали меня. Он отозвал их и приказал доставить меня в военный лагерь на реке Языка. Здесь в течение недели меня лечила Чёрное Одеяло, его жена, затем, хотя мое состояние не улучшилось, весь отряд отправился на север и восток, чтобы разбить зимний лагерь на юго-востоке от Хе Сапе, Чёрных Холмов.

Этот шаг был сделан для того, чтобы препоручить меня заботам великой целительной силы. Когда я спросил его об этой силе, Бешеный Конь пожал плечами и сказал: «Вийан Вакан», что на языке сиу буквально означало святую женщину и могло относиться к чему угодно – от морщинистой старой знахарки до горы или сосны; индейцы во всем находили магию и лекарство. Все мои попытки выяснить, что же это за сила в Черных Холмах, к которой меня привели на лечение, наталкивались на уклончивость или даже полный отказ отвечать.

И все же в ответах, которые я получал, чувствовалась некоторая неловкость, так что мне трудно было ассоциировать её с деревом или горой. Я чувствовал непреодолимую уверенность в том, что Вийан Вакан была реальной женщиной, но в глубине души не признавался в этом даже самому себе, упорно ассоциируя призрачный звездный лик из моего подсознания с этой воображаемой, «настоящей» женщиной. Это была странная, неотразимая ассоциация, которую не могли рассеять никакие доводы с моей стороны или неясности со стороны моих хозяев. Я не мог забыть эту звезду, ни избавиться от мысли о том, что она должна засиять снова.

Дальнейшее обсуждение выявило тот факт, что Тупой Нож сказал Бешеному Коню о высоком белом вожде, который ездил верхом и выглядел как индеец, разговаривал только с помощью своего оружия, и у него были глаза и клюв ястреба. Бешеный Конь увидел меня на совете в форте Ларами и сразу узнал.

В ночь того совета, когда он вёл свой народ на север, а его лошадь, спотыкаясь, пробиралась сквозь бушующий ливень, Ташунко Витко увидел сон. В нем огромный ястреб появился среди индейцев. Он яростно атаковал их, из каждой его когтистой лапы вырывались желтые молнии. Когда раскаты грома стихли, тринадцать воинов лежали мертвыми. Затем огромная птица громко произнесла на языке сиу:

– Я сделал это, чтобы ты знал, что моя магия сильна и что я Ястреб, Который Ходит Среди Вас Как Человек. Я не боюсь тебя, и я твой друг, но ты в это не веришь. Я ещё раз ударю тебя, лишь вполовину своей силы. Тогда ты это узнаешь. С момента второго удара вы будете знать, что я пришел к вам с добрым сердцем и прямым языком. Храбрый говорит с храбрым языком смерти, потому что это единственный настоящий язык.

Бешеный Конь никому не сказал об этом сне.

Затем последовала первая стычка из-за дровяного обоза, в которой, по нелепому стечению обстоятельств, тринадцать воинов погибли в схватке, в ходе которой они ворвались в круг фургонов. Когда Бешеный Конь, который не участвовал в битве, узнал об этом, он понял, что его сон сбылся, потому что, хотя это было совершенной неправдой, один воин, выживший в битве, рассказал историю о том, что это я в одиночку убил всех тринадцать воинов из маленьких ружей, которые было моим языком и говорили за меня.

Так что, когда я наткнулся на отряд оглала, убегая с места гибели отряда Феттермана, и убил пятерых из них, прежде чем остальные одолели меня, Бешеный Конь понял, что все его видения сбылись, и не дал меня убить. Пророчество исполнилось, и Ястреб, Который Ходит Как Человек, появился среди них, чтобы остаться.

Когда он закончил, я рассказал ему о себе, сказав, что Гири был шутником, и что в его утверждении о том, что во мне течет индейская кровь, не было правды. Я был полностью белым.

– У тебя красная душа. Ты останешься с нами.

Похоже, мои объяснения его не заинтересовали. Я понял, в чём состоит эта особенность характера индейцев. Они видят вещи такими, какими хотят их видеть, или такими, какими, по их мнению, они должны быть. Я мог бы быть бледным, как алебастр, с волосами цвета чистого золота, но если бы Бешеный Конь захотел видеть во мне индейца, он бы так и видел. Я бы действительно стал для него индейцем. На самом деле это странное изменение, по-видимому, уже произошло, поскольку с того дня он никогда не разговаривал со мной только так, как как один краснокожий с другим.

Эта привычка придавать чему-то ту ценность, которую они сами назначают, независимо от реальности, может быть единственным логическим объяснением того, что они принимали меня на своих советах как вождя. Это поистине удивительная способность – видеть другого человека в своём образе, не обращая внимания на то, что его кожа может быть одного цвета, а наша – другого. Изложение этого в двух предложениях из уст Бешеного Коня стало моим первым уроком индейской мудрости3.

Затем я рассказал ему, как его народ вызвал у меня большую симпатию.

– Это правда, – кивнул он. – В моем сне мне тоже это было сказано.

Зная их огромное почтение к видениям и любым откровениям, которые они могли таким образом получить, я решил подойти к нему с этой стороны в вопросе о таинственной целительной силе Хе Сапы, чувствуя в то же время большой стыд за

то, что таким образом воспользовался его дикими представлениями.

– Во сне познается вся истина. Не так ли, брат мой?

Мой вопрос прозвучал спокойно.

– Это правда.

– Прогуливаясь вечером, я оказался в тени Ванаги-Яти, Места, Где Собираются Души. Ты веришь в это?

– Совершенно верно, брат мой. Я верю в это.

– Так вот, когда тени сгустились надо мной, я получил великое видение.

– Это место святое.

– Так и есть, – ответил я. – И в этом сне, который я увидел в этом святом месте, передо мной предстало лицо. Оно было прекраснее любого другого лица.

Я подождал, но он ничего не сказал, только беспокойно заерзал.

– Это лицо ничего не говорило, но оно улыбалось мне и выводило меня из тени, освещая мой путь своим светом.

Я снова сделал паузу, и он снова промолчал.

– Это было лицо женщины, – объявил я, пытаясь сыграть на его уважении, как индейца, к святости чужого видения. – И это лицо воззвало ко мне, не словами, а улыбкой, сказав, что я должен следовать ему. Сказало, что, как только Вакан Танка вернёт мне силы, я должен следовать за ним. Только улыбкой оно сказало это. У меня острый язык, брат мой.

Это был первый, но не последний раз, когда я солгал Бешеному Коню.

Я внимательно наблюдал за ним, видя, что он глубоко тронут. Долгое время он сидел неподвижно, пристально глядя на костёр в типи.

– Это правда, – сказал он наконец. – Моё сердце неспокойно, но тебе это приснилось, и поэтому я должен тебе сказать.

Мне было очень стыдно за то, что я воспользовался доверчивостью язычника, но мной двигало желание, более сильное, чем любое другое под индейским солнцем или луной. Я был влюблен в лицо из сна. Я должен был знать, существует ли его двойник в других сферах, кроме расстройства воспаленного разума.

– Это лицо было бледно-красной звездой в вечерних сумерках. – Теперь мои слова путались. – Рот, похожий на раздавленные алые ягоды, скрывающий белоснежные зубы. И глаза у нее были зеленые, как горный лед, над которым летает орел. Скажи мне, брат, есть ли среди живых такая женщина?"

– Живёт. – Голос его звучал сурово. – Это она. Это Звезда Севера. Твой сон был правдой, брат мой.

– И это Вийан Вакан, святая женщина?

– Самая святая из всех них.

– Она так же прекрасна, как в моем сне?

– Прекраснее любого сна.

– Столько тогда ей лет? Она, должно быть, не старая.

– Очень молодая. Чуть старше ребёнка.

– И ты покажешь мне, где сияет эта звезда, брат мой?

Я тщетно пытался скрыть тревогу в своем голосе.

– Это должно быть сделано, – серьёзно сказал он. – Потому что ты видел её во сне.

Мое сердце бешено заколотилось. Все мысли о Кастере и Слейтмейере разом исчезли. Это лицо, преследующее меня во сне, было реальным. Оно жило. И я шёл к нему. Всё это время я не смел в это поверить, и все же не мог не поверить. Что-то в моем волнении проявилось.

– Она не может быть твоей, Четан Мани. – Впервые он назвал меня моим именем на языке сиу, Шагающий Ястреб. – И она не может принадлежать ни одному мужчине. Она так пожелала.

– Она будет моей, – бездумно возразил я. – Или я буду принадлежать ей. Потому что я не могу жить без нее.

– Тогда ты умрешь, брат мой, – объявил Бешеный Конь, поднимаясь на ноги с непринужденной грацией. – Потому что ты не можешь получить её и остаться в живых.

С этими словами он оставил меня, и я не окликнул его, а целый час сидел, неподвижно уставившись в огонь.

Глава 8

Поскольку у меня было видение, Бешеный Конь был вынужден поверить в него. Он рассказал мне все, что знал о Звезде Севера.

Девочкой пяти или шести лет она попала в плен к оглала во время набега на лагерь Ворон, который был далеко на западе и севере. Она не была из племени Ворон; это племя само захватило её в плен, но откуда её привезли и откуда она происходила, люди Бешеного Коня так и не смогли выяснить. Старая знахарка Ворон рассказала сомнительную историю, в которой говорилось, что эта девочка была привезли из Мексики апачими и продана в рабство команчам, у которых её увели Вороны. Но Ташунка Витко за это не ручался.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Белый, в конце 18 века ребёнком попавший в плен к индейцам и принятый в племя (перев)

2

Живший в конце 18-начале 19 века разведчик и первопроходец (перев)

3

Терпимость индейцев к цвету кожи была абсолютной. Несколько сбежавших негритянских рабов стали уважаемыми членами разных племён, и по крайней мере двое стали вождями разных рангов.