Мысль Гира

«Не чует меня, – промелькнула мысль. – Кровью одурманено! Вот он, шанс!»

Рука Гира потянулась к мечу. В следующее мгновение свистнула сталь, выскакивая из ножен. Раскрылся круглый, бледный, точно туман, глаз умертвия, очнувшийся от сладостного упоения! Сталь пронзила шар плоти! Поток крови брызнул из рассеченного брюха!

Свалившись на спину, Гир судорожно отталкивался ногами от рыхлой почвы, отстраняясь от телеги. Он проткнул брюхо умертвия, видел, как оно беззвучно оскалилось, и моментально, точно насекомое, скрылось из-под телеги, оставляя пульсирующий шлейф из раненого живота. Вскочив на ноги, Гир схватился за меч обеими руками, крутясь из стороны в сторону и пытаясь понять, куда делось умертвие. Откуда ожидать атаки? Ржание Светлячка вновь ворвалось в уши. Теперь-то Гир четко понимал, почему так ревело животное, которое еще секунду назад жрали буквально заживо, разорвав плоть на груди.

«Бежать! Нужно бежать!» – кричало нутро, а ноги дрожали и не желали сделать и шагу.

– Едаааа? – прошипел вдруг тихий, хрипящий голос со стороны телеги.

Глаза Гира, как и острие меча, встрепенулись в сторону звука. На стволе неохватного дерева, вниз головой, с красной от крови мордой расположилось умертвие. Длинные когти на ногах и руках вонзались в кору. Создавалось впечатление, что бледное чудовище не прилагает никаких усилий, чтобы удерживаться. Хвост мерно двигался, подобно змее, и на кончике его Гир приметил крючковатое жало.

Все в деревне знали об умертвиях, но видели их единицы. Чаще всего сталкивались с кровопийцами лесорубы, тщетно борющиеся с деревьями-великанами, растущими быстрее, чем их могли вырубить. Они-то и рассказывали об умертвиях и о том, как они иной раз хватают зашедшего слишком глубоко в лес лесоруба. Пусть тела их и тощие, точно у изможденного голодовкой пленника, но сила в них скрыта несоизмеримая человеческой, как и скорость. Хвост они используют как средство для молниеносного убийства, пронзая им жертву точно в шею, под ребра или в глаз. Свидетелей подобной охоты немного, ибо убивает умертвие быстро, а человек не успевает издать и звука. Если же посчастливится найти останки жертвы, то у нее не остается крови и мозгов. Лесорубы говорят, что первым, точным ударом умертвие убивает жертву, затем тащит его на ствол дерева в полумрак, царящий в гуще даже днем, затем через глаз выедает мозги и если не насытится, то высасывает и кровь. Впрочем, не было найдено ни единого тела с кровью.

Смотря сейчас на тощее и обманчиво слабое тело с длинными конечностями, Гир каким-то чудом осознавал, что стоит ему побежать, и в один прыжок чудовище настигнет его, убив за мгновение.

«Бежать! Нет, умрешь! – судорожно мелькали в голове варианты. – Стоять? Нет, умрешь! Кричать? Умрешь! Нападать? Да, нападать!»

Либо в тот момент страх заставил Гира потерять рассудок, либо его внутреннее животное посчитало, что так он сможет выжить! Как загнанный стаей волков кабан бросается в атаку, так и Гир, вскинув меч над головой и хрипло закричав, с искаженным ужасом лицом бросился на умертвие, застывшее на стволе дерева над телегой.

Сделав несколько судорожных шагов, Гир вдруг споткнулся о корень, и в тот же момент костяной шип просвистел совсем рядом с его шеей, рассекая воздух. Умертвие, точно пущенная стрела, проскочило мимо и теперь отделяло Гира от спасительной дороги с лучами солнца. Но и сюда к краю дороги, сквозь кроны гигантских деревьев просачивались редки лучи. Умертвие словно ощущало каждое их прикосновение своей тонкой, почти прозрачной кожей. Стоило редкому лучу попасть на пергаментную кожу кровопийцы, как в тот же момент даже в полумраке становились видны покраснения, вздувающиеся и причиняющие боль монстру.

Но Гир сейчас не был способен осознать или заметить такие мелочи. Поднявшись на ноги, обезумевший и не осознающий, как сильно ему повезло, что он еще дышит, он вновь бросился в атаку. Тяжело дыша и неловко ступая, он рычал и размахивал перед собой мечом, точно отбивался палкой от бешеной собаки. Он наверняка был бы уже мертв, если бы не обжигающие чудовище лучи солнца, вспенивающие на его тонкой коже волдыри при каждом прикосновении. Смертоносный хвост пару раз вздымался для атаки, но солнце дарило Гиру очередную секунду жизни, разя умертвие со спины, а он продолжал реветь, как оголтелый, размахивая мечом. Впервые он использовал сталь для сражения, да и где мог он воспользоваться ею еще, за шестнадцать лет, живя в деревне, под защитой Святодревов.

Меч свистел, рассекал воздух, а умертвие отступало, шипя и дергаясь от ожогов, но везению вышел срок, а полумрак окутал умертвие вновь, и хвост с крючковатым шипом взвился в воздух. Удар! Вой стали! Хрип! Брызги крови!

Шип метил точно в горло, но яростные и беспорядочные атаки Гира послужили ему на пользу. Сталь вонзилась точно под шип, врезавшись в кость, и отвела смертельный удар вбок. Кровь хлынула из разодранной щеки, обжигая лицо Гира, но не причиняя ему боли. Сейчас он не чувствовал ничего кроме безумства. Его нутро боролось за жизнь, крича, размахивая мечом, ударяя кулаками и ногами. Даже получив серьезную рану, изуродовавшую ему в одно мгновение лицо, он устоял на ногах, но ненадолго. Кровосос уже ринулся на него, молниеносным движением схватив Гира за ногу и вонзив ему клыки в голень! Но и тут жертва не закричала, а лишь правой ногой начала бить по круглой голове каблуком сапога.

В полумраке леса, рядом с хрипящим от боли конем, придавленным телегой, боролись жертва и охотник. Худощавый парень с остервенением колотил ногой по хищнику, стараясь освободить кровоточащую ногу. Правды ради у него получалось! Умертвие было столь голодным, что кровь его буквально пьянила, как заядлого пьяницу первый стакан крепкой выпивки. Попавшая в пасть человеческая кровь заставила монстра на мгновение задрожать от удовольствия, и в этот момент хватка чуть ослабла. Гир дернул ногу, и, казалось бы, она почти освободилась, но мгновения не хватило, и умертвие сомкнуло стальные капканы на ступне, разрывая сухожилия и хрящи. Из сапога полилась алая кровь, а зверь начал терзать ногу, длинными когтями вонзившись в бедро. Животное внутри Гира сражалось, билось! Сознательное уступило бессознательному, вверив жизнь в его руки! Сейчас сражались не подросток и умертвие, а два зверя!

В пылу борьбы Гир вдруг почувствовал, как нога его освободилась! Сапог слетел с голени с кровавым бульканьем, и умертвие вцепилось в него когтистыми пальцами, чавкая и упиваясь кровью. Не теряя и секунды, Гир поднялся и сделал шаг, но тут же рухнул вперед, не чувствуя под ногами опоры. Еще попытка! Снова тело не слушалось, точно он проваливался в яму. Тогда он пополз к свету! К дороге, дарующей жизнь. К лучам света, куда монстр не мог добраться. Он полз не оглядываясь, а позади все тише ржал Светлячок, истекая кровью, теряя последние силы, и, хрипя от возбуждения, упивалось обедом умертвие.

Глава 3. Кто за дверью скребется?

– Это на чем ты такое пойло выстоял?! – воскликнул огненно-рыжий здоровяк, громко ударяя деревянной кружкой о стол. – У меня со второй кружки ощущение, что лесолап мне по лбу копытом съездил! Ха… Крепкая дрянь!

– Особый настой на масле брюхосвета, – ответил высокий и тощий мужчина, протирая кружку, а после Мыслью отправляя ее на верхнюю полку за спиной. – Настаивается неделю в бочке из грибохода, проходит лиственную фильтрацию, так что напиток получается крепкий и забористый! Будь аккуратен, Гриммар.

Здоровяк поднял кустистую бровь, глянув в сторону обратившегося к нему трактирщика, утирая усы. Был он крепок собой, даже можно сказать – гигант. Все черты лица его были массивны, руки бугрились мускулами, а широкая грудь раздувалась при вздохах точно меха в кузнице.

– Смотри-ка, парни, на нашего трактирщика, – весело вскрикнул Гриммар, оглядывая небольшой зал, похожий на внутренности бочки, где уместились за крепкими деревянными столами семь человек, держа по кружке в руке, – кто еще кроме него осмелится мне такое говорить, а?!

По залу прошелся одобрительный хохот, и кружки вновь взвились вверх, глухо ударяясь друг о друга.

– Ты хоть какое пойло настаивай, а меня свалить будет ой как сложно! – вторил он трактирщику, взявшемуся за следующую кружку. – Вот тебя ежели взять, то сколько ты осилишь кружек? Сам же тощий, поди, и топором взмахнешь разок-другой, и сил не останется. А ежели в тебе сил нет, то и пойло тебя с ног свалит, стоит тебе чуть пригубить! Ну что, правду говорю, парни!? – выкрикнул он, громко смеясь и прикладываясь к кружке.

– Правда, Грим! Правда! – весело откликнулись мужики, увлеченные едой и выпивкой.

– Твое дело топором махать, – спокойно ответил трактирщик, – а мое – поить вас да кормить.

Закончив с кружками, трактирщик подошел к каменной печи, где в котле аппетитно булькал наваристый бульон. Помешивая и пробуя на вкус приготовленное блюдо, он свободной ладонью изредка дергал из стороны в сторону, и пустые кружки улетали со столов, а чистые подлетали к бочонку, наполнялись и возвращались к столам, не проливая при полете ни единой капли.

– Эк у тебя как хорошо получается! – восхитился Гриммар, следя за Мыслью трактирщика. – Мысль у тебя отточена, как мой топор. Верно говорят, что ежели одним чем-то занимаешься долгое время, то даже самые сложные вещи даются бездумно, словно дыхание ночью. Вот меня возьми, так я лес с раннего детства рублю. Сколько помню себя, как папка мой в лес меня брал, хоть мамка и кричала на него потом, что, мол, пятилетнего и в лес берешь. Так вот, я рубил с тех пор, и поначалу сложно, наверное, было, я уж не помню. Но сейчас хоть весь день махать буду, а усталости и нет как будто. Вот и ты Мыслью ловко орудуешь: сам суп пробуешь, а вон как парням по столам кружки разлетаются. Ловко, ловко! – заключил он, откидываясь на спинку стула и в тоже время упираясь затылком в деревянную стену.

Поглаживая усы, Гриммар осмотрел подопечных, которым разговор трактирщика и Гриммара были не столь интересны, как выпивка и густой бульон в миске. Они лишь поддакивали, если главный к ним обращался, а все их мысли были устремлены в тарелку и кружку, после тяжелого дня.

– Вот я иной раз думаю, – после недолгого молчания проговорил Гриммар вполголоса, – а как сильно бы ты топором мог с помощью Мысли деревья рубить? С кружками да легкой посудой управляться одно, а вот дерево охватом в сорок человек – другое. Глава деревень Врон набирает в лесорубы крепких да удалых ребят. Вон, взгляни на этих лбов, – обвел он могучей рукой жующих и пьющих подопечных. – Думаешь, Мыслью пользуются? Не-а, оно им не нужно! Машут топором, пока солнце светит, а как перестает, так либо спать, либо пить!

Трактирщик же, казалось, занимался своими делами, не обращая внимания на адресованные к нему слова здоровяка. Он занимался различными приготовлениями, в том числе заправлял лампы, ибо окон в таверне не было, лишь плотные, деревянные стены с одним очагом, десятком небольших столов, стойкой, за которой готовилась еда, и лестницей, уходящей по стене наверх. Вот и сейчас он достал из-под стойки бочонок и заправлял железную, плоскую лампу густой и тягучей жидкостью ярко-желтого цвета. Наполненная лампа без огня освещала помещение теплым светом, и после заправки вылетела из рук трактирщика и закрепилась на цепи над столом Гриммара.

– Слышал ты наверняка, – закончив с освещением и вновь встав за стойку, проговорил трактирщик, – что Мысль утомляет не хуже физической работы. Разный у каждого потенциал при рождении задается, как сила или выносливость. Да вот только мощь мускулов твоих тело контролирует, и ежели силы покидают, то и махать топором не сможешь, а упадешь. Мыслью же до смерти можно пользоваться. Хочешь камень огромный поднять, то ничего тебя не остановит, если сконцентрирован на задаче и ни о чем больше не думаешь, то и поднимешь. Но тут две загвоздки, о которых мало кто говорит. Во-первых, единицы способны поверить в то, что могут сделать Мыслью больше, нежели руками. Смотрит иной на камень, и в голове у него картина, как он к камню подходит, и сколько бы ни толкал его, сколько бы усилий ни приложил, то все едино не сдвинет и на полшага. Вот и Мысль его не способна камень поднять. Во-вторых, если вера в Мысль слаба, а усилие уже приложено, пусть тот же камень будет, то стоит пошатнуться вере, как весь вес камня внутри что-то переломит, и вот уже здоровый с виду мужик лежит бездыханно. От чего умер? Никто не скажет. Переломилось внутри что-то – вот и весь сказ.

– Ну, пусть так, – с ухмылкой ответил Гриммар, разглаживая рыжие усы, изрядно вымокшие от крепкого напитка. – А как же мелкие вещички? Оставим мы камень, чего его тягать-то. Возьмем за пример топор и дерево. Отчего же топором с помощью Мысли не махать? Иль и тут придумаешь оправдание, бульонщик?

На укол трактирщик не обратил внимание, лишь вновь махнул ладонью, отправляя тарелку к котлу наполняться супом. До краев полная тарелка, исходя паром, пронеслась над деревянным полом, изрядно заляпанным землей от сапог, и приземлилась точно перед носом лесоруба, не разлив и капли! Довольный хохот и стуки кружек ознаменовали благодарность за быструю подачу. Трактирщик же вытер руки об низ фартука, словно лично поднес тарелку, после чего соизволил ответить.

– Бить топором весь день можно и во время этого думать о чем попало, хоть о жене своей или о настойке из грибохода. Если желание есть, то и с товарищем шутками поперебрасываться. Да хоть зад почесать, если назойливая муха укусит, а Мыслью нужно всецело управлять. Нельзя отвлекаться, только о ней и думать, иначе надломишься, как я тебе сказал ранее.

Водя по тарелке ложкой, словно что-то выискивая, Гриммар с легкой усмешкой в глазах смотрел на трактирщика, занимающегося своими хозяйственными делами. Даже сам Гриммар не дал бы ответ, касаемо того, доволен он умозаключениями трактирщика или нет. Да и чаще всего он заводил разговоры с ним не для того, чтобы зерно истины отыскать, а чтобы развлечь себя разговором после рабочего дня. Уж сильно ему нравились доскональные пояснения трактирщика, имеющего ответ на любой вопрос, но при этом ни о чем почти не спрашивающего.

Вскоре с супом было покончено, и большинство лесорубов принялись курить трубки, наполняя комнату тягучим дымом, едва успевающим просачиваться сквозь круглые отверстия в стене. Обычно в конце рабочего дня, если везло, бригады останавливались в таверне «Дохлый Кровосос», расположенной на перекрестке дорог, ведущих от Пятачка, Топи и Гряды. Тут ждал вкусный ужин, выпивка и соломенные матрасы на втором этаже. Сам же трактир был вырублен в стволе некогда могучего дерева и занимал не самую большую его часть. Стены внутри изрядно закоптились и обсохли, так что лиственный гигант, ныне пень, даже не замечал того, что в его основании образовался трактир. Место же служило для лесорубов и путников перевалочным пунктом, где можно было отдохнуть, поесть и переждать ночь, когда умертвия выходят на охоту.

Внутри было тихо и спокойно, каждый словно погрузился в свои мысли, пыхтя трубкой, окуная усы в пойло или протирая посуду. Приятное забвение, когда ты сыт, тело в тепле и безопасности, а мышцы тянет после тяжелой работы. Но идиллию эту вскоре прервал отдаленный звук. Поначалу тихий и схожий с комариным писком, но все набирающий силу с каждой минутой.

– Кто там голосит!? – выпуская облако дыма из-под рыжих усов, прогремел Гриммар, явно недовольный прерванными раздумьями. Взгляд его сердитых глаз уставился на обитую железным каркасом дверь.

На лицах лесорубов также отразилось недоумение. Время было позднее, и сейчас на дорогах не могло быть кого-либо кроме диких животных и пробуждающихся умертвий.

– Человеческий говор! – подойдя к двери и прислушиваясь, поведал один из лесорубов. – Кричит чего-то!

– Знаем мы ихние уловочки! – воскликнул сидящий ближе всех к двери лысый лесоруб, закидывая ноги на край стола. – Эти кровопийцы иной раз орут не хуже артиста. Вот помните Грида Лопоухого?

Товарищи утвердительно закивали головами, усмехаясь под нос, явно вспоминая что-то забавное.

– А помните, как этот дурень в лес поперся, думая, что там девка его зовет? Девка! – воскликнул он, ударяя себя по лбу ладонью. – Хорошо еще, что умертвие то ему точно во фляжку в нагрудном кармане попало шипом, прежде чем за уши схватило! Так бы точно не жилец. А так всего лишь ушами отделался.

– Но вот в чем еще интерес! – продолжал задумчиво лысый, почесывая мундштуком трубки лоб. – Ежели не было бы у Грида ушей здоровых, то точно бы помер! Я это как представляю? Умертвие его сначала в сердце, а затем – за башку и на дерево! А тут-то оно просчиталось и вместо головы за уши вцепилось. Отстегнуло, значит, умертвие уши, но зато Грид живой остался! Этак ему дважды повезло! Как сейчас помню картину: ор на весь лес, оборачиваюсь, а там Грид несется, за голову схватился, Ишку почем зря костерит и никого не видит! Сколько я ему ни кричал, все одно не обернулся! Так и удрал в Пятачок, не останавливаясь!

Компания дружно разразилась смехом, вспоминая бывшего напарника. Но даже сквозь смех здоровых, выпивших мужиков прорезался крик, приближающийся к «Дохлому Кровососу».

– Помогите! Эй, вы там! – надрывно звал голос совсем уже близко к двери. – Трактирщик! Открывай, умертвие тебя сожри!

Лесорубы поднялись со своих мест, взволнованные происходящим. Лишь Гриммар остался сидеть, из-под бровей вглядываясь в дверь, и трактирщик продолжал спокойно заниматься своими делами.

– Что-то не похоже на умертвие, – пробубнил кто-то из лесорубов, сгрудившихся рядом с дверью и вглядывающихся в небольшие дырки, служащие вентиляцией и удобным средством узнать, что происходит снаружи, – но и не увидишь ничего, уже вон как смеркается.

– Не умертвие это, – спокойно и без намека на сомнение проговорил трактирщик. – Как постучит в дверь, то открывайте, но смотрите, чтобы кровопийца не запрыгнул вслед, если рядом где притаился.

Услышав распоряжение, лесорубы схватились за топоры, которые до этого момента мирно стояли рядом с их столами, и встали около двери наготове. Видно было, что страха в глазах у них нет. Больше волнение или азарт воина. Все они были крепки собой, а массивные топоры, сталь которых блестела точно месяц на поверхности пруда, словно литые устроились в их мозолистых ладонях. На миг воцарилась тишина, лишь едва уловимый шум раздавался за дверью, вскоре переросший в кряхтение и глубокое, надрывное дыхание. Через секунду в дверь едва слышно постучали, и что-то тяжелое рухнуло на землю. Лесорубы переглядывались, не понимая, считать ли одиночный удар в дверь за стук или подождать, но громогласная команда Гриммара о том, чтобы отворили дверь, привела всех в чувство. Заскрипели металлические засовы, и дверь попыталась было отвориться, но мягко во что-то врезалась. Лысый лесоруб, что рассказывал минуту назад о Гриде Лопоухом, осторожно выглянул за дверь, желая узнать, что ее подпирает. Голову он надежно прикрывал топором, а товарищи позади уже были готовы нарубить на мелкие частички любого, кто попытается силой проникнуть внутрь.

– Погоди-ка, – опуская топор, служащий в этот момент чем-то вроде щита, прошептал лысый. – Это же извозчики! Ох, мать… Что это с ними!

Навалившись на дверь, он сумел отворить ее настолько, чтобы протиснуться на улицу. Вокруг расползался мрак, сменяя своего младшего брата сумрака. Только небольшое блюдце с жиром брюхосвета тускло освещало вход в «Дохлого Кровососа». В этом желтоватом мерцании лежали на земле у двери Ули и Гир.

– А ну, тащи их скорее внутрь! – скомандовал лысый, поднимая на руки более тощего Гира, лежащего на спине товарища.

Двое других схватили Ули, который находился сейчас между сознательным и бессознательным состоянием из-за усталости. Дверь с грохотом затворилась, и запели засовы, закупоривая основание таверны от приближающейся ночи и пробуждающихся чудовищ.

– А кровищи-то! – воскликнул лысый, бесцеремонно сваливая тело Гира на стол. – Аж лица не видно! Грязь да запекшаяся кровь… Ох и потрепаны!

– Что кровь! – воскликнул товарищ по топору, указывая на ногу. – У него ступня висит! Глянь-ка, как сочится кровь!

Все пребывали в состоянии шока, кривясь при виде ноги, а точнее, того, что от нее осталось. На столе лежало тело подростка, измазанное грязью, а левая его ступня свисала сейчас со стола, покачиваясь на тонкой полоске кожи. Мясо, сухожилия и грязь смешались воедино. Кровь уже не сочилась так сильно, а стекала по мостику кожи, соединяющему целую часть ноги и висящую на ней ступню. Впрочем, ее было достаточно, чтобы оставить заметный след от двери до стола.

Растолкав в разные стороны лесорубов, перед столом появилась высокая фигура трактирщика. В одной руке у него была глиняная чашка с полотенцем на предплечье, а во второй руке блестящий нож.

– Разойдись! – скомандовал он холодным тоном. – Свет мне загораживаете! Один пусть лицо омоет и следит, чтобы малец не захлебнулся кровью, а остальные займитесь вторым!

Приказ был выполнен. Лысый мужик, втащивший ранее Гира в таверну, схватил со стола полотенце и, окунув его в глиняную чашу, начал аккуратно оттирать лицо от грязи и крови. Лежащий на столе Гир едва дышал. Взглянув на него со стороны, любой бы заключил, что сейчас смерть нависла над юным, обескровленным и изуродованным телом. Суматоха царила среди лесорубов, и лишь Гриммар не пошевелился, продолжая восседать за столом и попивать выпивку. Не морщась, он наблюдал, как трактирщик перетянул ногу парня, как без лишней суеты омыл ее, используя выпивку, как одним твердым движением отсек ступню и аккуратно поставил ее под стол, словно была она хрупкой вещью, а не куском уже мертвой плоти. Вскоре он перемотал ногу и взялся за лицо, где на левой щеке зияла дыра, сквозь которую отчетливо виднелись зубы.

– Жилец или помрет? – спросил Гриммар у трактирщика после того, как перевязанного парня унесли лесорубы на второй этаж.

– Кто знает? – пожал плечами трактирщик, доставая трубку и присаживаясь рядом с рыжебородым главой лесников. – Я пою да кормлю, а не лечу. Ногу ему я почистил. Рану на лице тоже подлатал, как мог. Дышит ровно, хоть крови и много вытекло. Посмотрим, как ночь переживет. Настойка Святодрева должна гниения не допустить.

– А второй что? – кивнул Гриммар в сторону Ули, недавно пришедшего в себя и сейчас с жадностью пьющего воду.

– В порядке, как видишь, пьет да сидит.

– Эй, пацан! – окликнул Гриммар чумазого Ули. – Что случилось? Волк твоего товарища потрепал, али как?

Ули, отложив в сторону кружку, и, утерев губы, бледный от пережитых волнений, принялся рассказывать о том, как взбесился Светлячок, скинув их с товарищем с воза. Упоминать о драке он не стал, а перешел к моменту, как Гир побежал вслед за взбесившимся конем.

– Гир? – перебил рассказ один из лесорубов, окружавших сейчас Ули. – Это тот, что родственник Кровавого Аларда?

Ули подтвердил, и по паре бородатых лиц можно было сказать, что знай они раньше, кого втаскивают в таверну, то, может, и подумали бы дважды, прежде чем дверь открывать. Впрочем, сейчас они были больше заинтересованы тем, что произошло с Гиром, а не тем, от кого он был рожден.

Рассказал Ули и то, как он нагнал позже воз, а точнее, то, что от него осталось. На краю дороги нашел он лежащего Гира, истекающего кровью, а в глубине леса виднелась телега с дохлым, по всем признакам, Светлячком. Уточнять Ули не стал, так как с его слов и дураку понятно, что, зайдя вглубь леса, можно повстречать хищника похуже волка. Поведал он и о том, как перетянул рукавом рубахи ногу, чтобы не истек товарищ кровью, и то, как тащил его на спине, пока солнце не начало садиться, до «Дохлого Кровососа», а как дошел, то так и рухнул рядом с дверью без сил.

– Ох, и везучие же вы! – прогремел лысый лесоруб, крепко саданув ладонью по плечу Ули. – Ни волка, ни какого иного хищника за все время хода? Никто из леса не вылез?

– Как же, – горько хмыкнул Ули, поудобнее усаживаясь на стуле. – Волки выли, но в отдалении, боялись подойти!

– Кого же они боялись? – загоготали лесники, смотря на полноватого, светловолосого и выглядящего дружелюбно, но никак не устрашающе, молодого парня. – Не тебя ли?

Ули был слишком уставшим, чтобы даже злиться или отвечать на колкости, да и перечить лесникам было все равно, что по камню бить голым кулаком.

– Что-то преследовало нас всю дорогу, как я нашел Гира. – продолжил Ули. – За нами обильная капель кровяная тянулась, а до крови далеко не только волки жадные. Всю дорогу я по правую сторону леса ощущал присутствие чье-то, а иной раз и ветки трещали, будто кто-то по ним за нами скакал.

– Экий ты дурень, Ули! – дружелюбно хохотнул сидящий по левую сторону лесоруб, опирающийся на древко топора обеими руками, точно старик на трость. – Неужто ты на умертвий намекаешь? Так ведь день был, а твари в это время либо в дупле скрыты, либо под корнями хоронятся. Столько на телеге ездишь, а такие глупости иной раз сказанешь!