Полная версия
– Прошу! Мне больше не к кому обратиться!
– А что на счёт Милли? Быть может, она…?
– Нет! У неё я просила в последний раз, я и так должна ей очень много. – На серо-зелёном лице Марты оставило свой отпечаток унизительное чувство безысходности. Она взглянула на Майю, как на последнюю надежду. Впрочем, так оно и было. Майя знает – эти скромные деньги, которые она может вручить женщине, не исправят её положения и даже не будут возвращены. Более того, они даже не будут потрачены на то, на что Марта их просит. И Майя вполне может проигнорировать бедствие ближней. Ведь никто и ничто не виновато в судьбе Марты Лэнгли, кроме её собственной неспособности справляться с трудностями. Майе это виднее, ведь она как-то живет, старается не унывать, несмотря на то, что жизнь без Эдгара представляется ей настоящим Адом. Но даже в таком случае Майя не способна закрывать глаза на это жалкое, забитое существо. Она не в состоянии перестать инвестировать пьянство и стимулировать попрошайничество Марты. И Марта пользуется этим, не с корыстным намерением, нет. От бедствия души, от того, что она не видит для себя иного выхода. Да и Майя, всё же, питает маленький огонёк надежды на то, что её мизерная помощь будет оказана во благо, а не во вред.
Майя вздыхает, смиряется. Перед Мартой закрывается дверь, и она стоит в ожидании, глядя отсутствующим взором на замысловатые трещины, пролегающие по белой краске дверного косяка десятками маленьких тропок и линий. Куда ведут эти тропки? Есть ли у линий конец? Определённо, конец есть всему – и тропам, и линиям, и страданиям Марты когда-нибудь придёт конец. Вновь появляется Майя, в руке она держит помятую купюру и несколько монет, слегка задетых признаками коррозии. Марта рассыпается в благодарностях, принимая деньги в обе руки. Миссис Ардерн ничего не говорит, она смотрит на женщину, кажется, с безразличием. Но это безразличие – лишь маска, защищающая Майю от излишних беспокойств и тревог. Маленькая крючковатая фигура в замусоленном розовом халате исчезает за разросшимся у проезжей части кустом. Шарканье старых тапочек быстро смолкает, когда Марта выходит на дорогу, только её длинную тень едва можно разглядеть через буйствующую зелёную густоту. Майя закрывает дверь, устало опирается на ручку, снова прихватило колени. Надо бы добраться до гостиной, воспользоваться мазью. Глухими шарканьями она добирается до аптечки, садится в кресло-качалку с мазью в руках, приподнимает болтающиеся на худых ногах серые штанины и распределяет средство. По суставам бежит приятное ощущение, будто тепло и холод смешались в одно и заставляют боль онеметь. Полдень оглашается звонким голосом старых часов, маятник неустанно раскачивается, отстукивая механизмом. Странно всё вышло. Марта Лэнгли явилась практически в полдень, возникла внезапно и непонятно откуда после двухнедельного отсутствия. Злая ирония проникла в размышления Майи внезапным воспоминанием: а ведь всё случилось именно ближе к полудню!
***
Разгар зелёной весны наполняет воздух обжигающей духотой. Духота полна трескучими напевами насекомых и многоголосыми перекличками птиц. Жёлто-серая дымка стелется на горизонт неосязаемым барьером, на её фоне гуляет низко к земле трепет раскалённого воздуха. Сегодня не пришёл почтальон. Майя сидит вместе с мужем на диване, тревожно постукивает пальцем по подлокотнику, на неё заразительно действует беспокойство Эдгара, преумножая её собственное. Как-то само собой сложилось общение Эдгара с этим славным парнем. Теперь почтальон был частым гостем в их доме, Майе даже довелось познакомиться с его супругой и побывать у них в гостях. Марта Лэнгли, чуть старше Майи – милая и чуткая женщина, в её доме всегда будет заварен отличный чай для гостей, или кофе – кому как нравится. Всегда эта женщина будет больше слушать гостя, чем сама о чём-то ему расскажет, и никогда не оставит его голодным. Пироги, запеканки, торты – она большая мастерица на всякого рода вкусности. Её тонкому и открытому характеру всегда вторит и внешность. Мягкий овал её лица обыкновенно красиво обрамлён каштановыми волосами, губы подведены помадой необыкновенного цвета вишни, и взгляд, всегда радостный, украшен пушистыми ресницами. Марта в целом, как всегда казалось, буквально была вторым солнцем – Майя никогда прежде не встречала столь улыбчивого и жизнерадостного человека. И всё в этой женщине говорило: «я счастливая жена и в будущем – счастливая мать». Да, они с супругом ждали ребёнка. Марта находилась на девятом месяце беременности, когда у врачей возникли предпосылки для беспокойства за здоровье малыша. Конечно, они уверяли, что всё прекрасно, что лёгкое беспокойство может быть необоснованным. Но они не говорили всей правды, или же сами не до конца знали об истинном положении вещей.
Утром, когда Эдгар выходил к калитке, чтобы поприветствовать приятеля и будущего отца, вместо Лэнгли он встретил другого почтальона – полную даму, запыхавшуюся от нарастающей уже с утра жары. Она и рассказала Эдгару – мистер Лэнгли выпросил отгул на работе, чтобы быть рядом с супругой. Ночью они поехали в больницу, миссис Лэнгли подошёл срок рожать. Конечно, первое мгновение после услышанного Эдгар провёл в небывалом восторге. Он был так счастлив от услышанной новости, будто бы речь шла о его собственной супруге, которой подошёл срок рожать. Однако же, его супруга в тот момент с любопытством выглядывала из окна гостиной, пытаясь разобрать разговор мужа и почтальона. Да и радость столь же бурно сменилась тревогой, как и появилась. Эдгар поблагодарил за новость, взял из рук почтальона свежий номер газеты и парочку коммунальных квитанций, вернулся в дом. Майя вышла в коридор и босыми ногами прошлёпала в сторону мужа, он успел лишь забросить газету и квитанции в корзину для почты, а супруга уже обнимала его и с улыбкой что-то лепетала по поводу скорого пополнения в семье Лэнгли. Эдгар заключил её в ответные объятия, щекой прильнул к шелковистым волосам жены и неопределённо вздохнул.
– Что случилось? Ты не рад? – Майя подняла взгляд на мужа, заметила в его глазах тревогу.
– Нет, я очень рад, правда! Просто… – он ненадолго потерялся в словах. – Надеюсь, у них всё будет хорошо. Помнишь, Патрик говорил…
– Да, я помню. – Нерешительно ответила Майя и вновь прильнула головой к груди Эдгара. Она сказала: – Врачи тоже могут ошибаться. К тому же, на протяжении всей беременности Марта чувствовала себя хорошо. Нам лишь остаётся ждать новостей. Но я уверена: роды пройдут без осложнений! Скоро увидим не только Марту и Патрика, но и маленького Сэмми! – она произнесла это уверенно, будто сама ручалась за исход родов. Слова жены успокоили Эдгара, но Майя и сама была крайне взволнована и страшно переживала за семью Лэнгли. Она вернулась в гостиную, и Эдгар последовал за ней. – Позвони в больницу, поговори с Патриком. – Посоветовала Майя. Эдгар глухо кашлянул, подавляя нарастающее волнение, подошёл к телефону и набрал номер больницы. Вскоре, после монотонных гудков и не менее монотонного голоса медсестры из приёмного отделения трубку взял Патрик. Эдгар ничего толком не спросил, Патрик быстро пробормотал, что не может говорить и что перезвонит позже, после чего вновь холодными сигналами посыпались гудки.
С каждым часом, неумолимо близившимся к обеду, Майя и Эдгар становились тревожнее. Уже никто не бросал на ветер беззаботных надежд. Они теперь сидели на диване и ожидали звонка от Патрика. Телефон молчал, он казался частью тумбы, на которой стоял, буквально сливался с ней до состояния монолитного камня. Ожидание мучило неизвестностью, а неизвестность мучила всякого рода предположениями и догадками. Эти догадки никто из них не озвучивал, но интуитивно Эдгар и Майя чувствовали, что с тревогой думают об одном и том же. Телефон начал трезвонить в неожиданный момент, когда уже они отчаялись дождаться звонка и узнать хоть какие-то новости. Это случилось ближе к полудню. Телефон разрывался в нестерпимом рёве и клокотании, пока Эдгар не взял трубку.
– Патрик, как я рад, что ты позвонил! Как всё прошло? – волнительно спросил он, исступленно смотря на прозрачный глянец диска номеронабирателя. В трубку дышал надрывистый вздох, Патрик плакал. – Патрик, что случилось? Скажи хоть что-то! – голос Эдгара заметно вздрогнул на слове «что-то». Майя возникла за его спиной, затаив дыхание. В её голове крутился только один вопрос: «Как там Марта и малыш Сэмми?», и она хотела бы озвучить его, но не решилась. Понимала, что её вопрос, вероятнее всего, останется без ответа, пока Эдгар не положит трубку. Эдгар же вслушивался в неровное дыхание друга, он и сам уже чувствовал, как волнение начинает душить его. Патрик по ту сторону линии, кажется, набрал побольше воздуха в грудь, и произнёс только:
– Мой Сэмми… его нет… – послышался спешный шорох, затем звонок оборвался…
Светлые мечты, разговоры о пелёнках и игрушках, счастливое предвкушение материнства – всё для Марты Лэнгли рухнуло в один миг. Девять долгих и тяжёлых месяцев она копила свою любовь, грезила о неспокойных вечерах, когда крик младенца будет раздражать соседей, но умилять новоиспеченную мать. Она с нетерпением ждала белую детскую кроватку, которую доставили из магазина за неделю до родов. Она бережно складывала купленные ею маленькие носочки, ползунки и шапочки, иногда доставала из шкафа вновь, любовалась и возвращала на место. Все соседи знали, с каким трепетом молодая женщина готовилась к появлению сына, и поздравляли её с этим, пусть и заранее. Но могла ли она представить, что всё это было зря? Могла ли она ожидать, что уже льющаяся через край любовь к ещё не родившемуся ребёнку окажется для неё ужаснейшей из проказ. Никакие болезни, никакие состояния тела, души и разума не смогли и уже никогда не смогут напугать Марту. Она пережила самое страшное – потерю ребёнка. Но эта страшная проказа до сих пор остаётся уродливым шрамом на её сердце, ужасной опухолью в мозге. Это – опухоль отчаяния, она вселяет в человека ложную надежду на то, что всё ещё исправимо, и Марта стала жертвой такой опухоли, утянув за собой и Патрика. Она начала травить себя алкоголем и заставила травиться мужа. Что же могла сделать со своим горем семья? Они оба видели своего малыша один единственный раз, когда его маленькое посиневшее тельце лежало на груди рыдающей Марты. И Патрик видел его, видел своего мертворождённого сына и не понимал до конца: точно ли это его жена сокрушается в рыданиях об умершем кровавом комочке, его ли сын – этот кровавый комочек? Как неловко ощущали себя знакомые и соседи, ещё недавно радостно поздравлявшие пару с грядущим рождением ребёнка, и теперь вынужденные нести траур вместе с ней. Каждый считал неуместным радоваться собственной жизни, когда в доме соседей поселилось сокрушительное горе. Эта история оставила след на многих. Эдгар и Марта крепились не меньше, чем их друзья. Сами на себя они возложили ответственность за состояние Марты и Патрика. Майя навещала подругу почти каждый день, проводила с ней всё свободное время. В разговорах и хозяйстве она старалась отвлечь Марту, но процесс был уже необратим. Жизнь для Марты прекратилась на этой точке, её душа умерла вместе с ребёнком, осталось только бренное тело, ещё способное раз за разом вспоминать и переживать непосильное горе. Поначалу Майя порывалась выхватывать бутылку алкоголя из рук Марты каждый раз, когда та бралась за выпивку. Марта начинала истерить, кричать, биться в конвульсиях и обвинять Майю в стремлении помешать ей залить своё горе чем-то покрепче, чем кофе. Майя начинала сдаваться, она начинала терять прежнюю Марту. С Патриком всё оказалось хуже. На него алкоголь действовал крайне губительно, но он усердно заливал отчаяние очередными порциями этого яда. Эдгар пытался вразумить его. Однажды, когда они находились на кухне, он неосторожно сказал:
– Патрик, я искренне сожалею, что всё так вышло. Но ты должен понять одно: на этом твоя жизнь не кончается! – он положил руку на плечо уже подвыпившего приятеля. – Вам с Мартой нельзя опускать головы, у вас всё впереди. Пройдёт некоторое время, у вас ещё появится ребёнок, нужно только взять себя в руки…
– Взять себя в руки? Появится ребёнок? – клокочущим хрипом отозвался голос Патрика. Он не поднимал головы от столешницы, за которой сидел, Эдгар пытался растормошить его, взглянуть в лицо и понять его состояние. – Другой ребёнок?! – Патрик внезапно вскинул голову, Эдгар увидел на его красном лице пьяные отчаянные слёзы. – Я тебе не собака, чтобы вот так просто забыть о прежних щенках и плодить новых! Ты сам себя слышишь?! Я потерял сына! Я даже не успел подержать его на руках! – он метнул на ошарашенного друга разящий молниями взгляд и произнёс с остервенением: – Ах, да! Что же я говорю! Ты ведь не знаешь, каково потерять своего первенца! Ты не знаешь, каково видеть этот задушенный комок каждый раз, как стоит закрыть глаза! Родить другого ребёнка? Да, это же так просто: «Марта, чёрт с ним с этим первенцем, давай плодить новых детей, а если и те умрут, мы наплодим ещё!» – так я должен поступить? Это я должен сказать?! – голос Патрика надорвался, он глухо закашлялся и отвернулся от Эдгара, вновь уткнулся лицом в столешницу, закрылся руками. Эдгар понял, что в попытке ободрить друга совершил ужасную оплошность, но исправить её он был уже не в силах. Он не знал, что следует сказать в таком случае, да и стоит ли вообще? А ведь Патрик в чём-то прав, например в том, что Эдгар не способен в полной мере сочувствовать горю несостоявшегося отца. Это был их последний дружеский разговор, прежде чем их дружба начала безвозвратно растворяться в монотонности будней…
Но Майя не теряла надежды. Уже реже, но она продолжала навещать почтальона и его жену. Она наблюдала страшную метаморфозу Марты: из улыбчивой и жизнерадостной женщины та превращалась в нуждающегося в постоянной поддержке и выпивке человека. Похоже, она ощущала ту жалость, которая возникала у Майи и некоторых неравнодушных соседей при её виде, она превратилась в паразита, извечно требующего помощи или же простой моральной поддержки. Это длилось до тех пор, пока это состояние Марты не переросло в помешательство, даже в сумасшествие.
На головы семьи Лэнгли обрушилось новое несчастье, Марта сама навлекла его. Призрачная надежда на то, что всё исправимо – это она заставила Марту взять неподъёмный кредит. Патрик был против, он устроил скандал, когда узнал, что его жена намерена взять кредит, чтобы оплатить сомнительные услуги сомнительного человека. Он, этот человек, появился в их судьбе, будто по волшебству. И он сам казался Марте волшебным, он обещал отчаявшейся матери спасение для её ребёнка. Он в буквальном смысле с холодной деловой серьёзностью утверждал, что способен воскресить мёртвого, уже похороненного ребёнка. Естественно, он не собирался работать бесплатно, и Марта прекрасно это понимала. Тогда это было единственным, что она прекрасно понимала. Марта до сих пор, хоть и размыто, помнит, как повстречала этого человека, как сказала ему, что посоветуется с супругом. Но ту ссору с Патриком она помнит, словно она произошла минувшим днём. Он называл её безумной, спятившей, он был в ярости, и она ощутила эту ярость на своей шкуре. А остановить эту опухоль уже было нельзя, Марта взяла кредит, несмотря на запрет мужа.
Тот человек, казавшийся бедной женщине ангелом, появившимся в непроглядной темноте, обещал вернуть её сына. Он принял плату и… исчез. Она всё ждала, терпеливо выносила побои мужа, разъярённого тем, что их дом странным образом оказался в залоге, что их положение теперь куда более плачевное. Ребёнок, что было вполне ожидаемо, не воскрес. Мошенник растворился в пространстве вместе с кучей денег, оставив Лэнгли с кредитом на шее. Патрик смирился с ситуацией. Сейчас Майя уже и не вспомнит, что сталось с бедным почтальоном, судьба которого сделала круг на триста шестьдесят градусов, затем вскинула его вверх тормашками и разбила о землю. Но Марта и по сей день маячит скрюченной фигурой на улице. Первые подачки она стыдливо попросила у той самой Милли – неравнодушной к её трагическому положению соседки. Затем она попросила денег и у Майи. Лишь потом, когда соседям открылась правда о странном кредите, они поняли – женщина окончательно сошла с ума. Но даже так деньги уходили вовсе не на погашение кредита. Соседи, как оказалось, инвестировали беспробудное пьянство Марты. Порядочные люди готовы бесконечно входить в бедственное положение других людей, но ни один человек не станет мириться с тем, что его помощь идёт не по назначению. Если ещё можно было приложить усилие, чтобы понять должника в безвыходном положении, то понять пьяницу – это уж слишком. Многие осознали это, прекратили давать подачки. Майя и Милли – одни из тех немногих пожилых людей, ещё помнящих об этой истории, в них одних Марта Лэнгли по сей день ищет оправдания и спасения. Печальная история отразилась и в душе Эдгара, в его творчестве. В черновиках «Сумеречной долины» возникли новые образы. Марта и малыш Сэм Лэнгли оставили свои призрачные тени на страницах будущего произведения…
Вспоминая былое, Майя внезапно осознала, что вспомнила и имя почтальона, с которым дружил Эдгар. Патрик Лэнгли – так звали почтальона! Марта Лэнгли – его жена, та самая бездомная женщина, которая изредка появляется на улице и просит денег у неравнодушных людей. Невероятное открытие! Майя теперь пытается припомнить дом, в котором жили супруги, но память выбросила этот фрагмент из головы, он оказался ненужным. Да и есть ли этот дом сейчас? Возможно, на его месте теперь пустырь, стройка или супермаркет, которые пёстрыми точками натыканы на каждом углу. Или сейчас там проживает другая семья, которая также переживает горе или живёт в своё удовольствие, не зная капризов судьбы. Марта появилась ближе к полудню, словно призрак, воскресла в годовщину смерти своего ребёнка и своей души. Майя уже не может вспомнить дату, но время звонка – одиннадцать тридцать – она запомнила, как время смерти материнской любви, время для последующих годовщин.
***
Огненные ленты заката проникают сквозь прозрачный барьер из стекла. Оранжевым золотом они грунтуют белоснежную стену, местами занятую постерами, фотографиями и цветными бумажками. Хелен удобно устроилась на широком подоконнике с чашкой ароматного горячего шоколада и «Сумеречной долиной». Старая кожаная обложка отражала свет лёгким полупрозрачным глянцем. Девушка открыла вторую главу, взгляд побежал по размашистым буквам, длинным крючкам и петелькам. Она не заметила, как привычная взгляду уютная обстановка спальни растворилась в вымышленном образе таинственного леса, в котором оказалась маленькая героиня книги…
***
Белёсые вспышки света, чьи-то голоса. Паула, падая в белую пустоту, оказалась вновь в непроглядной темноте. В этой темноте она ощутила тяжесть, по телу лавиной прокатывалась боль. Почему так больно? Отчего так тяжело дышать? Стоит звон в ушах, но даже так девочка умудряется различить два человеческих голоса. Мама, она с тревогой, со всхлипами вопрошает:
– Как..? Возможно ли..? – Паула не может разобрать большую часть слов, но она точно угадывает материнский голос. Некто отвечает ей:
– Мы сделаем всё… Время… Подождать и подготовить… – Пауле этот голос не знаком. Он говорит холодно и беспристрастно, констатирует. Но Паула совсем не понимает сути обрывистого разговора. Что-то, будто невидимая сила, толкает её в грудь, мимолётное ощущение падения заставляет сердце болезненно забиться. Вновь ощущение лёгкости. Девочка с криком распахивает глаза и садится.
– Мама! – её крик, к её же удивлению, разносится гулким эхом. Кругом шелест, тревожные вскрики ворон. Паула сидит на холодной серо-бурой тропе посреди густого леса. Заворожёно она поднимает взгляд в небо. Светло. Здесь, в отличие от пугающих тёмных топей, ощущается присутствие небосвода. Небо где-то высоко, кроется за занавесом из густого, как вата, тумана. И деревья тонкими ровными стволами, будто стеблями, тянутся в этот туман, пряча в его объятьях необычайно странные кроваво-красные кроны. Лес полон движения: гуляет ветер, шуршит листва, перекрикиваются вороны, которые прячутся где-то среди кровавых крон. Паула легко поднимается на ноги, отряхивает платье и оглядывается по сторонам. Всего одна тропа проложена через таинственный лес, и та уже почти заросла. Бросая опасливые взгляды на кустарники и шумящие деревья, девочка побрела по тропе.
Деревья медленно проползают мимо маленькой странницы, они выныривают из тумана перед ней и ныряют в него за спиной. На одной из ветвей Паула заметила птицу. Глянцевый чёрный ворон склонил голову на бог, всматриваясь одним глазом в девочку. Рядом с ним на ветвь приземлился ещё один ворон. Птицы с гомоном стали собираться на ближайших деревьях, клокочущая стая чего-то выжидала. Паула ускорила шаг, стараясь больше не смотреть на птиц. Вороны кружились над её головой и пронзительно вскрикивали. Они будто преследуют, ждут чего-то недоброго. Девочка перешла на бег. Птицы не торопились гнаться за ней, но она ощущала их незримое присутствие. Вскоре Паула выбежала на небольшой голый пригорок. Тропа оборвалась. Девочка оглядела округу: деревья обступают высокий продолговатый холм, покрытый ковром сухой лежалой травы. На вершине холма – колодец. Большой каменный колодец, оплетённый странного вида узловатыми чёрными корнями. Эти корни были длинные, напоминали спутанные мокрые волосы или скопление замысловато переплетённых водорослей на берегу водоёма. Это нечто живое, Паула чувствует это. То, что опутало старый колодец, трепещет, вздымается и сжимается, словно дышит. Снова противные вороньи голоса. Птицы расселяются чёрными точками по ветвям, ждут и наблюдают. Паула вдруг ощущает, как под кожу щекочущим движением пробирается тревога. Колодец не держит её, не притягивает. Но отчего-то хочется заглянуть в него. Тихо и осторожно Паула поднимается на холм и подходит к колодцу. Вблизи он ещё больше и уже внушает страх темнотой, которая холодом тянется из его глубины. Корневища, обволакивающие колодец, кажутся совсем безобидными. Девочка осторожно касается корней лишь пальцем и.. ничего не происходит. Тогда Паула становится смелее и теперь, положив обе руки на каменную кладку колодца, заглядывает вниз, приподнимаясь на носочках. Внизу, в сырой темноте, она замечает что-то, похожее на свёрток. Что-то, завёрнутое в полусгнивший кусок синей материи, неподвижно лежит на дне колодца. Паула не может понять, что это такое, она щурит глаза, пробуя это разглядеть. Но внезапный детский плач, или щенячий скулёж, заставляет девочку отпрянуть от колодца. Она в испуге отступает назад. Откуда этот звук? Он возник из колодца? Сначала Паула предположила, что ей показалось, но, когда она вновь решилась посмотреть вниз, отголосок этого плача вибрациями отстучал по стенам колодца. Но звук не казался настоящим, и то, что находится на дне, вряд ли вообще способно издавать звуки. Оно кажется неживым. Откуда-то справа донёсся шорох. Паула вновь отпрянула от колодца с его загадочным содержимым. И в зарослях девочка увидела два мёртвых глаза. Они, походящие на глаза стухшей рыбины, смотрят прямо на неё, медленно двигаясь в её сторону сквозь листву. Зловонный, едкий запах ударил в нос, это существо источает его?
По всей округе раздался громогласный рёв. Паула зажала уши, этот рёв едва не оглушил её. Сухая белая головёшка на длинной шее понеслась в её сторону. И девочка побежала. Прогорклая вонь чуть не лишила Палу чувств, настолько этот запах, источаемый зубастым подобием рта существа, был омерзителен. Крики Паулы теперь возникают то слева, то позади, то справа, будто бы она бежит по кругу, а не по прямой тропе. И отвратительный рык существа следует за её голосом. Ужасное положение дел. Вот, чего ждали птицы. Это существо никогда не спит и не ест, бродит среди деревьев, не видя своего пути. Оно осушает ледяные ключи, застоялые лужи и не брезгует даже болотной водой, а всё равно не может утолить свою жажду и погасить извечный смрад, источаемый пастью. Крик существа устрашающе клокочет то там, то здесь, и никогда нельзя разузнать, с какой стороны оно подступит. Но больше всего оно жаждет поймать заблудшую душу, поглотить её и вселить в своё мёртвое дитя, разлагающееся где-то на дне пересохшего колодца. Это уродливое и пугающее Нечто безжалостно лишает одинокие души надежды на спасение, но все эти жертвы напрасны, потому как его дитя уже не проснётся. Оно навечно обречено растворяться в забвении и не растворяться до конца. Родитель слышит его беспомощный крик, или же он ему мерещится, как померещился девочке, и Нечто делает всё, что в его силах, слепо веря в свои безумства. Оно пытается разбудить своего отпрыска, чтобы тот поднялся со дна колодца и продолжило существование вместе с родителем.
Противный захлёбывающийся крик раздаётся почти совсем близко, над головой Паулы простирается тень головы существа. Паула бежит из всех своих сил, но и Нечто не отстаёт. Этот смрад невыносим, он заливает слезами глаза, вонзается иглами в ноздри, но девочка упорно стремится вперёд, в неизвестность. Лес кажется нескончаемым, он словно сгущается, пытается помешать девочке выбраться. Тропа, некоторое время назад потерянная, вновь находится. Нечто не отстаёт, лысая человеческая голова на длинной тонкой шее тянется за девочкой стрелой, и в тряске трепещут на костлявом теле обрубки и огрызки больших жёстких перьев. Лишь одна мысль о том, что тварь могла бы летать, вгоняет в глубочайшее отчаяние и неподдельный страх, и было бы положение дел совсем никчёмным, окажись эта мысль правдой. Но Нечто не летает, что-то подрезало ему крылья. Лес гудит сухими стволами, тревожными вскриками птиц, душным ветром среди листвы. Тропа тянется в бесконечность, и от обилия рыжих и красных оттенков уже утомились глаза. Но Паула продолжает бежать. Напуганный, воспалённый ужасом разум уже не понимает, что в глазах блестят слёзы давящего плача. Кажется, эта гонка никогда не окончится, или же ей придёт конец, когда эта тварь настигнет свою жертву. В столь безвыходной ситуации Паула, как никогда, нуждалась в помощи. И помощь пришла, вернее, возникла золотым маяком в густых зарослях. Паула увидела светлячков. Насекомые беззаботно клубятся вокруг пышных кустарников, раскинувшихся за плотным рядом древесных стволов. Девочка резко свернула направо и, почти падая на колени, забралась под шапку листвы. Нечто резко затормозило, оно не сразу осознало внезапное исчезновение жертвы. Только что девочка бежала перед ней, куда-то юркнула, и существо не успело углядеть, куда она подевалась. На зубастом подобии человеческого лица возникло что-то вроде недоумения. Существо стало оглядываться, присматриваться к пространству между деревьями, медленно и вальяжно расхаживая на тонких, похожих на иглы, ногах. Паула забралась под куст, насколько ей это удалось, и зажала рот ладонями, сквозь горячие слёзы глядя на мелькающее в паре метрах от куста существо. Светлячки нисколько не боятся его, они продолжают трепетать крыльями, копошиться в листве. Их мягкий отсвет почти меркнет перед светом туманного неба, но он успокаивает, вселяет подобие уверенности. Паула чувствует себя защищённой, когда рядом трепещут крыльями светлячки. Нечто глухо рычит, безуспешно мотает головой и мечет растерянный мёртвый взгляд в разные стороны. Девочка словно испарилась, провалилась под землю. Паула испуганно вздрогнула, когда Нечто обратило внимание на её укрытие. Сердце звонко ёкнуло в груди, и девочка уже подумала, что это конец. Существо с минуту вглядывается в куст белёсым рыбьим взглядом, затем хмыкает и отдаляется. Округлёнными от страха глазами Паула осторожно наблюдает через листву: тощий силуэт удаляется, медленно ползёт в туманный заслон. Чем бы ни было это существо, но оно отступало ни с чем. Паула несколько минут просидела в зарослях, пребывая в оцепенении, только руки, ими она теперь обнимала колени, немного вздрагивали. Суетливые вороны начали терять интерес. Их криков становилось меньше, хлопки широких крыльев уносили их прочь от спасшейся жертвы. Кровавое пиршество не состоялось.
