bannerbanner
Ренс уехал
Ренс уехал

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
6 из 14

– Что за выставка?

– Приходи и увидишь. А сейчас отвези меня домой – нужно принять ванну и отдохнуть от этих весельчаков.

Я не стал предлагать поехать ко мне, решил, что не хочу выслушивать очередную лекцию на тему эмансипации. Обычно мне это интересно. Не сама тема, а факт общения с Джейн, её полноценное мнение и принципы, исходя из которых она действительно живёт. Но увы, мой запас внимания истощён людьми намного глупее. Я отвёз Джейн и отправился домой.

Идея с ванной оказалась заразительна, и, покормив Каризму, я сразу пошёл наверх – хорошенько прогреться и смыть всю налетевшую за день дрянь.

Всегда приятно возвращаться в свою реальность. По дороге на второй этаж цепляю бутылку бурбона и тяжёлый стакан. Слова Джейн про празднование чего бы то ни было означали лишь то, что мне разрешено прийти на её праздник и побыть немного с ней. Так что я решаю отпраздновать на пару с Каризмой. Он, кстати, уже тут – пробрался вперёд меня и развалился на ковре. Надо было захватить два стакана.

Я погружаюсь в горячую воду, пена переваливается через края ванны и опадает, чувствую приятный зуд в скулах, сегодняшние события улетают в прошлое, не имеющее уже никакого смысла. Джейн, которая никогда не жила тут больше пары дней, тем не менее присутствует незримо в виде моих же собственных мыслей, которые приходят в голову, только когда я тут. В тепле и уюте. Один.

* * *

Откуда у Джейн этот навык? Люди, с которыми она без конца знакомится, – неужели все они ей интересны? Эксцентричные, безалаберные артисты, вечно беспокойные, обсуждающие вещи, которые и в голову не придут никому. Никому из кого? Кого я противопоставляю им? Уж точно не себя, ведь в моей голове периодически и не такая дребедень возникает. Может быть, я такой же? Как она вообще меня выбрала и так ли сильно я от них отличаюсь? А если нет, может ли она заменить меня на кого-то из них? Я прекрасно помню, как она подошла ко мне первая, тогда, в библиотеке. Что же я делал в библиотеке?

Я учился в университете на последних курсах и с Брайаном и Жаклин активно занимался проектами с её подростками, а также кое-какими собственными экспериментами. За пару недель до нашей очередной встречи я собрал целую кипу листов – различные наблюдения и комментарии, первые опыты с ЭЭГ и наши с Брайаном наивные наработки, попытки проникнуть в человеческий разум. И вот я решил разобраться с собранным материалом и пошёл в библиотеку: тихое место подходит идеально. Атмосфера тесной квартиры совершенно меня не воодушевляла, – вечная мамина суета и готовка, низкие потолки и жёлтые обои. Для своих занятий я выбрал библиотеку Академии художеств, так как до неё ближе от дома и само здание вдохновляло меня больше, чем нововозведённый корпус нашего университета. Но оказалось, в библиотеке нельзя сидеть просто так и нужно записаться и взять книгу, работать только с этой книгой и обозначить проект и предмет, над которым трудишься. Что ж, правила есть правила. Я с умным видом прошёл вдоль рядов полок, пару раз остановившись, якобы моё внимание привлекла одна из книг. Но нет, это не она, не та, что я ищу. Сделал так пару раз, периодически поглядывая на библиотекаря. Казалось, ему нет до меня дела, но я продолжал свой театр. Через минуту я таки определился – выбрал тяжёлый альбом с чёрной суперобложкой, отметился и прошёл дальше в зал, подальше от входа. Для достоверности раскрыл альбом посередине, а сам приступил к своим делам – вытащил кипу бумажек, огляделся и начал в них рыться, а позже совсем обнаглел и достал небольшой калькулятор: данные требовали вычислений.

Примерно через полчаса позади раздался голос, мягкий, тихий, но чёткий. В этот же момент он стал естественной частью моего пространства, вырос из меня, как часть тела.

– Творчество Рублёва, конечно, сложно, но разве настолько, что требуется калькулятор?

– Эм, Рубл…? – Я повернулся в сторону голоса и остальную часть вопроса закончил мимикой. Положил руку на калькулятор и медленно потянул на себя в уверенности, что человек позади меня – библиотекарь. Какой-то другой библиотекарь, красивый и молодой.

– У тебя «Русское искусство XV – XVII веков». – Она аккуратно, одним пальцем закрыла альбом, придержав второй рукой, и строго тыкнула пальцем в название. Затем отодвинула, дав понять, что мне эта книга больше не пригодится.

– Ну да.

– Над чем работаешь? – Она села рядом и немного придвинулась, аккуратно убрав ноги под стул, оперлась подбородком на руку и с интересом посмотрела на меня и на мои бумажки.

Я сразу заметил её забавные уши, но быстро отвёл взгляд – не каждый день девушки знакомятся со мной, и надо бы постараться не пялиться.

У прекрасной Джейн ещё не было ни галереи, ни художников, которыми она жонглировала, ни загадочных практик, но уже тогда она точно знала, что делала, и вот-вот я должен был стать частью её плана. Её уверенность немного пугала. И уверенность, и внезапное внимание ко мне.

– Это… – Я растерялся. – Своего рода дневник наблюдений. – Какая глупость, каких ещё наблюдений – я что, за птицами наблюдаю? Я пытался сосредоточиться. – Кое-какие данные… – Тоже звучало не очень. Я выпрямился и быстро проговорил: – Мы с другом изучаем поведенческие паттерны. Работаем над одним проектом.

Я подробно рассказал, чем занимались мы с Брайаном. У меня не было заготовленного описания, и я импровизировал. До этого момента, кроме нас с Брайаном, нашей деятельностью интересовалась только Жаклин, но иначе, для своих целей. Цели же этой девушки мне были неясны. Я чувствовал подвох. Помню, как машинально сгрёб бумажки в охапку, будто это последнее, что у меня есть.

– Я Джейн, – она протянула руку, но весьма необычно – ладонью вверх и так, будто она кормит меня, как птицу.

Обычно девушки подают руку ладонью вниз, в дань традиции, что мужчина должен поцеловать костяшку сверху. Жест Джейн явился призывом к чему-то обратному. От этого стало уютно и безопасно. Захотелось стать маленьким, улечься в эту ладонь, свернувшись калачиком. Всё это захватило меня, и она заметила, что я отвлёкся, смотрю на руку, будто не понимаю, что от меня хотят. Спохватившись, я схватил её руку таким нелепым образом, что в самой ладони оказался только мой большой палец, а остальное – снизу. Кажется, в момент рукопожатия она считала всю нужную информацию, добавила в каталог, и мне оставалось лишь указать своё наименование для корешка.

– Ренс.

– Это Лоуренс или Флоренс? – Джейн игриво забарабанила пальцами по обложке с Рублёвым.

– Это просто Ренс. – Я, в свою очередь, раз десятый, наверное, разобрал и собрал шариковую ручку.

– Знаешь, просто Ренс, – Джейн заметила мои нервные манипуляции с ручкой и выразительно взяла её у меня, – тут можно оформить студенческий абонемент, и тебе не придётся беспокоить все эти бедные книги.

– Вообще-то, я не отсюда. Учусь в Политехническом. Но ваша библиотека мне нравится больше. Тут очень красиво. – Я виновато посмотрел на стол, а потом сделал нелепую попытку состроить ей глазки. Она улыбнулась – в этом и была моя цель.

– Я наблюдала за тобой – ты весьма увлечён. – Она ухватилась за край листочка и игриво потянула на себя, я рефлекторно придавил лист рукой, и это развеселило её. – Это интересно. Почти поверила, что ты не ради студенток сюда пожаловал.

– Но ты даже не знаешь, что это. – Я с деловым видом сложил развалившуюся кучку листков в ровную стопку.

– Ты же рассказал. Помогаете слепым видеть, а глухим слышать. Это интересно.

– Всё намного сложнее, – важно ответил я.

– Интересно то, что тебе интересно.

Когда Джейн говорила, то практически не отводила от меня глаз, даже на секунду, в сторону, чтобы вспомнить что-то или подумать, будто она знает все реплики и ответы наизусть или ещё хуже – у меня на лбу высвечиваются субтитры. Это казалось отчасти зловещим, мистическим, но затягивало, хотелось продолжать показывать ей эти субтитры, ведь только она может их прочесть. Её слова про увлечённость мне понравились, я ведь и вправду увлечён.

– Ты увлечён, и это прекрасно, значит, из этого родится нечто по-настоящему большое.

– Большое и полезное? Или только большое? – продолжил я наивно флиртовать.

– Не знаю, вдруг ты великий злодей. Куколка злодея.

– Как в «Джеймсе Бонде»? А это мой план по краже ядерных боеголовок?

– Почему нет?

Передо мной сидела девушка, называла меня куколкой, подала руку ладонью вверх, будто смотрела на меня не только сквозь одежду, но и сквозь кожу и гендерную оболочку. Все эти первичные сигналы чётко дали понять, как к ней относиться и дополнять её личность, пройдя мимо этапы утверждения половой принадлежности и борьбы за внимание. Ей подобная борьба казалась ужасной глупостью, и периодически она подшучивала над однокурсниками, бегающими друг за другом, «как голуби или кошки». Но возможно, дело не только в глупости этого процесса, но и в том, что Джейн будто хотела побыстрее разобраться с этим этапом жизни и перейти к следующему – взрослому, созидательному. Видимо, когда я попался ей, она уже точно знала, что делать. Эта мысль мне не очень нравилась, в ней моя роль носила формальный и сторонний характер. Я будто был материалом, средством. Разобраться с этим мне не удалось до сих пор.

Библиотечный флирт предсказуемо перешёл в прогулки и разговоры. Мы встречались, ходили в кино, я рассказывал про наши с Брайаном достижения, она рассказывала про мечту о галерее с лучшими художниками со всего мира. В общем всё вполне обычно.

* * *

Галерея Джейн располагается в недействующем кирпичном маяке девятнадцатого века, в пригороде, в местечке Хеллевутслёйс, это примерно в сорока минутах езды из центра, но от дома пришлось добираться целых два часа. Весьма экстравагантный выбор для размещения арт-галереи, но, по словам Джейн, они не испытывают проблем с посещаемостью и к ним не заходит кто попало. Вторая причина – человек, добравшийся туда, проводит больше времени в галерее и в результате приобретает работы художников, в отличие от того, как если бы галерея находилась в центре города и каждый прохожий заглядывал бы мимоходом. Джейн – адепт «медленного движения», культуры замедления ритма жизни. Она считает, решение о приобретении произведения искусства невозможно принять в суете, даже если деньги вываливаются у тебя из карманов и для тебя покупка картины то же, что и покупка газеты в киоске.

Я наконец подъезжаю, мой автомобиль выделяется своей серостью на фоне остальных машин на парковке. В маяке три этажа, и на каждом горят жёлтым крошечные круглые оконца, утопленные в массивную стену. На первом этаже большие картины, пластика и инсталляции, на втором – мелкие предметы, те, которые возможно поднять по узкой винтовой лестнице. На последнем этаже – маленький офис Джейн и её команды. В залах тесно, как в небольших гостиных, поэтому люди толпятся на улице, несмотря на то что сегодня прохладно.

Я вхожу в толпу у входа и читаю название на стоящей рядом табличке: «Вневременное послание: Гарлемский Ренессанс и современное искусство Нидерландов».

В описании сказано следующее:

«Выставка – соединение ретроспективы художников первого Гарлемского Ренессанса и актуальных художников Нидерландов, отражающих в своих работах тему возвращения к истокам социальной справедливости через искусство. Культурные и нравственные отголоски, взгляд на новую жестокость и аспекты враждебности в современной среде. Мы погрузимся в трагедию и драму Гарлемского Возрождения и работ современных авторов. Эта выставка объединяет две схожие волны в изобразительном искусстве, возникшие с разницей в 50 лет, и проливает свет на ограничения и несправедливость, с которыми сталкиваются маргинализированные сообщества. Через призму искусства мы исследуем темы рабства, насилия и ущемления прав, открывая для себя художественный взгляд на проблемы общины и примеры борьбы человеческого духа. Маяк – символ надежды и просвещения – служит подходящим фоном для этой эмоционально заряженной демонстрации».

Отлично, сегодня день трагедии и драмы. Однако наряды гостей у входа и их настроение отнюдь не трагичны. Видимо, в этом и суть борьбы. Все одеты броско, а некоторые даже вызывающе. Девушки в облегающих платьях с пайетками пурпурных, зелёных и золотых цветов. Боа из перьев, жемчуга, нелепые шляпы и вульгарный макияж. Похоже на маскарад. Мужчины в костюмах времён Великой депрессии, в широкополых шляпах и с галстуками едких цветов, в туфлях на каблуках и с массивными запонками. Всё это бесчинство заправлено обилием парфюма и марихуановым духом.

Я пробираюсь к фуршетному столу и занимаю позицию пассивного наблюдателя, разглядывая картины и гостей в доступном окружении. Взглядом ловлю Джейн – мне от неё ничего не нужно, просто хочется как-то заземлиться. Я прекрасно понимаю, что долго тут не задержусь, но отсчёт времени начнётся лишь после того, как я «отмечусь» у Джейн. Я пью шампанское и листаю журнал Arte-n о современном искусстве Латинской Америки, стопка которых лежит тут же на столе. Журнал на испанском и, как мне кажется, не соответствует тематике мероприятия. По всей видимости, галерея получает его по подписке. Номера свежие. Кому нужны эти иностранные претензионные журналы, к тому же на испанском? Будто бы сама эта экзотичность делает информацию в них ценной.

Рядом со мной группа из трёх парней и девушки. Я краем уха подслушиваю – обсуждают какой-то постмодернистский подход к истории и то, что «неправильно разделять поток эмиграции во всём мире на волны и бороться с ними, а надо принять тот факт, что этот процесс постоянен и неиссякаем – поток обмена культурой и генетическим материалом». Или культуры на генетический материал. В общем, как-то так… Короче, «пока власти элит этого не примут, будет так, как будет». Как именно будет, я уже не понял, но мне понравилось определение «постоянен и неиссякаем». Надо будет использовать его как-нибудь в самый неподходящий момент.

Образ некоторых посетителей проще и современнее – пиджаки с квадратными плечами, блузки с галстуками в виде лент, но иногда это дополнено тематическими аксессуарами: жемчугом, бисером и шёлковыми перчатками. Вспомнился один фильм и фраза из него: «Если вы собираетесь использовать только один палец, для чего вам перчатка по локоть?» Кто-то воспринял всё слишком буквально и одет в этнические африканские наряды – объёмные платья и вариации тоги с орнаментами. Есть и те, кто бойкотировал дресс-код. Такие люди пришли в обычных чёрных брюках или синих джинсах и вязаных свитерах. Стараются выглядеть интеллигентно, у кого-то даже очки в толстой оправе – весомый аргумент. Чаще всего ради таких людей и устраиваются подобные мероприятия, с расчётом на хорошие отзывы, длинные обзоры в модных журналах или выгодные заказы. Примерно в таком же виде пришёл и я. Разумеется, не специально.

Кажется, я пропустил самое начало, и публика уже заметно весела.

Я допиваю бокал шампанского и решаю пройтись по экспозиции. Как я помню из описания, тут представлены работы как конца 20-х годов, так и нашего времени, и надо сказать, различие заметно, причём почти всегда не в пользу последних. Кажется, актуальность повестки для них не столь остра. Но о чём я могу судить? Тем не менее меня заинтересовывают три работы. Они представляют собой угловатые коллажи, отдельные кусочки которых пугающе реалистичны, словно вырезаны из фотографий, но если присмотреться, лица на фотографиях неестественно искажены, имеют странный оттенок кожи, весьма трагичны и болезненны. Остальные составляющие вырезаны из цветной бумаги либо из бумаги, облитой краской или чем-то измазанной. Некоторые очертания грубо напоминают кошек и собак, кресты, здания и части тел. В работах остальных художников также прослеживается наивность, тревожность, анатомия и ломаность. Вообще, это модернистская выставка, а в модернизме всегда сложно отличить настоящие шедевры от барахла. Больше всего в такие моменты я боюсь, что ко мне кто-то подойдёт и спросит, что я думаю.

Я наконец вижу Джейн. Когда она говорила, что ей нужно переодеться, она скромничала. На ней сине-фиолетовый двубортный пиджак и широкие бархатные брюки изумрудного цвета, ярко-розовый берет с крошечным белым пером, а также сапоги на толстом высоком каблуке. На левом лацкане клетчатого пиджака крупная золотистая брошь с двумя кошками. Во всём этом, очевидно, есть отсылка к афроамериканским революционерам.

– Недавно приехал? – Джейн приходится говорить громко, поэтому её привычная манера акцентов и пауз на время ушла. Она приятно пьяна и суетлива. Я люблю такое её состояние.

– Полчаса назад.

– С кем-нибудь успел познакомиться?

– Нет. Все эти люди – твои друзья?

– Почти никто. – Джейн забавно улыбается и смотрит исподлобья мне в глаза, затем подаёт знак, что хочет что-то сказать на ухо. Это несложно: на этих каблуках она с меня ростом, что меня весьма будоражит. – Для меня загадка, почему они сюда приходят. Знаешь, больше половины из них совершенно не разбираются ни в чём и не знают ни про какой Гарлем.

– Как и я, они пришли посмотреть на тебя.

– Тебе тут кто-нибудь нравится? – Джейн реагирует на комплимент и вполне однозначно приближается.

– В каком смысле?

– В обычном смысле – нравится кто-нибудь из людей?

– Имеешь в виду их наряды?

– Ренс, не придуривайся. Кажется, вон та парочка ничего, – Джейн показывает на высокую худую темнокожую девицу лет двадцати пяти и рослого брюнета, похожего на француза.

– Ты знаешь их?

– Нет, но если хочешь – познакомимся. В них есть что-то притягательное, я бы провела с ними время.

– Думаешь, они пришли сюда ради искусства?

– Не думаю, посмотри, как она хороша. Посмотри, какая у неё гладкая и матовая кожа. Кажется, они полны жизненной силы и жажды нового, и, возможно, мы бы им понравились. Как считаешь? – Джейн, не дождавшись моего ответа, смотрит куда-то позади меня: её кто-то позвал. В ответ она махнула рукой и принялась жестикулировать.

Пока она отвлечена, я пробую лацкан её пиджака на шелковистость, цепляясь пальцами за блестящую брошь. Забираюсь выше на плечо, высвобождаю волосы из-под ворота пиджака и прячу за ними появившиеся ценные уши, украшенные серьгами в форме крошечных виноградных гроздей.

– Я считаю, ты тоже хороша, и мне нравится твой румянец. – Я приближаюсь и целую Джейн в скулу.

– Хочешь, и ты покраснеешь? – Она протискивает два пальца в передний карман моих джинсов и притягивает к себе. Я заметно смущаюсь.

– Давай попробуем.

– Знаешь, – поворачивается она к присутствующим и говорит слегка поджимая связки, – в какой-то момент их интеллектуальная близость исчерпает себя, они напьются и захотят близости физической, более естественной, понимаешь? Большинство вообще приходит сюда только ради этого.

– И как это происходит? Технически…

– Многие приехали на автомоби-и-иле, – Джейн растягивает последнее слово и смотрит в толпу, словно говорит о ком-то конкретном. – Кто-то снял номер неподалёку. Некоторые наивные полагают спрятаться тут, но у меня повсюду капканы и стрелы с ядом, так что ничего не выйдет.

– Хорошо, что у нас есть автомобиль, – реагирую я после небольшой паузы. – Хочешь, захватим тех двоих? – Конечно же, я шучу, но хочу поддержать игру.

– Обязательно! О, кажется, мне удалось! – Джейн смеётся и щипает меня за щёку. – Ты раскраснелся!

– Это шампанское.

– Твою машину можно использовать лишь строго по назначению, так что поедем на ней к тебе домой.

– Разве наша интеллектуальная близость исчерпана? И кто будет выгонять всех этих пьяных искусствоведов?

– Наша физическая и интеллектуальная близость друг другу не мешает. Ты так не думаешь?

– Моя уж точно. Ты хочешь уйти в самый разгар вечеринки?

– Да, так и надо делать, если хочешь, чтобы вечеринка удалась. Всё, жди меня через полчаса, сильно не напивайся. – С этими словами Джейн убегает наверх по винтовой лестнице, на которую даже смотреть страшно.

Я сразу распределил эти полчаса. Сначала я постою на этом месте столько, сколько смогу, глядя в толпу, будто кого-то жду. Затем не торопясь пойду на улицу и постою там столько, сколько смогу, также делая вид, что кого-то жду. Возможно, выкурю сигарету, а потом ещё одну. Когда перестану чувствовать руку, вернусь в зал греться и досматривать выставку, поднимусь на второй этаж и там встречу Джейн, напомню о себе.

Почти всё задуманное сбывается. Пока я стою на улице и курю, происходит небольшой диалог.

– Вы тоже обратили внимание, что острота темы некоторым образом притупилась за эти пятьдесят лет? Что скажете? – раздаётся голос слева.

Я поворачиваю голову и вижу одного из тех, кто не поддался дресс-коду, – человека в чёрной водолазке и серых шерстяных брюках.

– В моём Гарлеме свой ренессанс, знаете ли. Я не очень хорошо разбираюсь во всём этом.

– Понять это на все сто могли лишь современники авторов, сражавшиеся спина к спине в этой борьбе, являвшиеся своего рода пилюлями, уничтожавшими горечью искусства недуги общества. Что вообще мы знаем об этом?

– О пилюлях?

– Любая, даже самая смелая метафора будет лишь преуменьшением той реальности. Сейчас нам несравнимо слаще и теплее. К чему все эти вторичные попытки ухватить за хвост память?

– В общем да. Затея глупая, – отвечаю я с понимающим видом, поворачиваюсь к собеседнику и многозначительно выдыхаю струю дыма в прохладный воздух.

Я решаю подыграть и слегка высокомерно оглядываю его сверху вниз. Судя по всему, он один из обозревателей выставки, журналист, критик или всё вместе. Из тех, кого не приглашают, но, попав сюда, они становятся самыми уважаемыми гостями.

– Для чего нужны эти постоянные отсылки, будто актуальные проблемы недостаточно вдохновляют авторов на новое? Вместо того чтобы тащить этих стариков с того конца океана.

– Может быть, в этом и суть – показать разницу и невозможность сравнивать эти два периода? Закрыть тему и двигаться дальше?

– Да, но как же название выставки? И все эти слова про связь, общую борьбу?

– Кто знает, возможно, организаторы таким образом попытались выявить способность распознать подвох. Ведь название – это установка. Насколько сильно меняется ваше представление и ожидание после прочтения названия или критики? Насколько комфортнее накладывать увиденное в реальности на подготовленный фундамент?

– Несомненно. Но вы предполагаете, тут многим доступна такая тонкая ирония, думаете, организаторы выставки способны на это?

– Думаю, это и неважно. Цена ошибки невелика, а вот цена удачи – очень даже. Важно то, что организатор даёт пищу для размышлений. Неоднозначность и загадочность, достигнутая такими простыми методами, – прекрасный, но хрупкий инструмент. Это работает, пока такие, как мы, говорим об этом, и перестаёт работать, когда ответ получен.

– Да, но это не совсем честно. В таком случае подача должна быть совершенно нейтральна, никаких названий и описаний. Нужно предоставить право зрителю решить эту задачу и рассудить.

– Опять же, отсутствие названий и какого-либо описания сразу повышает градус и подвешивает в воздухе вопросительный знак. Но подвесить этот знак – тоже задача зрителя, а не куратора выставки. В нашем случае, когда всё выглядит как традиционная выставка, посетитель не ждёт подвоха. И можно сказать, что это и есть та самая справедливая нейтральность, о которой вы говорите. И вторая причина – как мне кажется, описание нужно для того, чтобы люди не чувствовали себя глупыми, ведь уловить смысл может не каждый, а мрачные рожи тут совершенно ни к чему. Не должно быть конфликта с теми, кому не нужен скрытый смысл. Это, конечно, вопрос чисто коммерческий, но всем надо на что-то жить.

– Да, это интересно. Хотите сказать, большинство тут ради праздного веселья?

– Да, и не только тут.

Я вспоминаю слова Джейн про то, что надо вовремя уходить. Не дожидаясь, пока этот господин захочет со мной познакомиться, я энергично тушу сигарету, киваю в знак того, что стоило бы нам всем поразмыслить над этой проблемой. Далее теряюсь в толпе расфуфыренных гостей.

Кое-что в моём плане проходит не гладко – поднимаясь по винтовой лестнице в поисках Джейн, я попадаю в дурацкую ситуацию. Дело в том, что по этой лестнице можно передвигаться либо только вверх, либо только вниз, и если сверху кто-то одновременно спускается – вам не разойтись. Убедившись, что никого нет, я поднимаюсь, и вот мои глаза пересекают уровень пола, и я вижу пространство второго этажа, продолжение экспозиции и Джейн. Тут я останавливаюсь как вкопанный, не понимаю, как реагировать. Джейн стоит с тем статным брюнетом, и он так обнимает её за талию и прижимает, что я решаю, что при виде меня он не отдёрнет руку, так как не знает, кто я, а Джейн – как она себя поведёт? Скажет ему, или сама уберёт, или… А если не случится ничего? Если, увидев меня, они так и будут стоять обнявшись и ждать, пока я отреагирую? Как тогда быть? Все эти мысли проносятся за две секунды и заставляют меня запнуться, отшагнуть на пару ступенек ниже, но сзади уже скопилась приличная очередь тех, кто хочет попасть наверх, – приходится идти. Я до последнего делаю вид, что не замечаю их, но затем вижу, как Джейн сама приближается, а тот парень уже рядом со своей темнокожей подругой.

На страницу:
6 из 14