Седьмая

В один момент мне даже удалось придумать оправдание. Что если это всего лишь одна из пыток, которую я просто не знаю? Но в глубине души я знала, что это не так, это не было пыткой. Им нравилось происходящее. То, что они делали, было отвратительно прекрасным. При воспоминании об этом, внизу живота затягивался томительный узел, от чего мне становилось невероятно стыдно и мерзко. С самого начала обучения в школе с военным уклоном в нас взращивали ненависть к Иным. Вдалбливали в неокрепшие умы, что они низшие создания, грубые, властные, дикие, глупые. Что они варвары и недостойны называться людьми и, тем более, топтать с нами одну и ту же землю. Что от Иных лишь беды и разрушения. В их венах течет кровь с огнем, они привыкли подчинять, крушить, ломать и приносить хаос туда, куда пришли.

Тогда почему в темных, мрачных коридорах кипела другая жизнь? Мне нужны были ответы на многочисленные вопросы, но я не знала где их можно получить.

***

Впервые с устройства на работу я с огромным нежеланием вышла в свою вечернюю смену. И хотя я не была виновата, мне хотелось опустить глаза в пол, когда я сталкивалась с кем-то из служащих. Просто не могла заставить себя им улыбаться, словно что-то треснуло во мне. Я быстро управилась с уборкой, чтобы поскорее покинуть это место.

На выходе из здания я встретила маму, она была прекрасна в своем холодном безразличии. Словно случайно шла по своим срочным делам и увидела меня. Но я знала, что это не так, знала, что она планировала встретить меня. Эта женщина никогда ничего не делала просто так, и осознание этого кольнуло неприятным предчувствием.

– Надо поговорить, – серьезно сказала она и завела меня в один из свободных кабинетов. – Я знаю о том, что случилось в зоне 2.

Я инстинктивно сжалась, ожидая продолжения неприятного для меня разговора. Мне меньше всего хотелось сейчас обсуждать увиденное с матерью.

– Не лучшая тема для разговора, – скривилась она. – Я всегда знала, что ты еще попьешь моей крови, но не ожидала, что это начнётся так скоро. Немыслимо, что ты решила работать уборщицей!

Я удивленно посмотрела на нее. Чего? Это все, что тебя сейчас волнует? У тебя в секторе женщины нарушают все возможные правила, а тебя волнует только то, что я работаю уборщицей? Кажется, она поняла, что обвинениями ничего от меня не добьется, ведь я больше не двенадцатилетний ребёнок, который с жадностью впитывает каждое её слово, и, убрав из голоса звенящую язвительность, заговорила почти по-доброму:

– Я понимаю, что тебе сейчас сложно осознать то, что ты увидела. Ведь ты так молода и ни разу не была в бою, не смотрела смерти в глаза…

– А при чем тут это?

– При том, что все взаимосвязано, чем больше твой опыт, тем легче принимать мысль о том, что мир несовершенен. Что мы всего лишь люди, и у нас бывают свои слабости. Тем более, это всего лишь физический контакт, разрядка. В этом нет ничего плохого, наоборот, это полезно для здоровья. Я хочу, чтобы ты без драматизма относилась к увиденному.

– Тогда, если это так полезно, почему из этого сделали такую тайну? В чем смысл?

– Понимаешь, не всё общество готово принять то, что здесь происходит. Там, наверху, мы создали идеальный мир, без жестокости, грубости. Женщины счастливы, зачем рушить их счастье сомнениями? Ведь ты же начала сомневаться? Думаешь, почему на работу в сектор не принимают людей со стороны?

– Чтобы никто не узнал, военные же будут молчать, – прошептала я. – Поэтому так сложно найти уборщиц.

– Все верно. Мы просто бережем наш хрупкий мир.

– А разве это справедливо? Разве у людей не должно быть выбора? Получается, что все давно решено за нас. В то время, как другая часть занимается тем, что другим попросту недоступно.

– Ты еще просто маленькая, – улыбнулась она, – не понимаешь, какую опасность несут в себе Иные. Мы оберегаем женщин. Даем им безопасность и уверенность в завтрашнем дне.

– Ну да, – горько сглотнула я, – маленькая, не понимаю… Но чувствую! Чувствую, что тут происходит что-то не то… Ответь мне честно, ты тоже? Тоже бываешь тут? Ну, ты понимаешь, о чем я, – я дерзко посмотрела ей в глаза.

Она тяжело вздохнула и отвела взгляд. Кажется, впервые в жизни я видела ее такой растерянной.

– Пойми, многие пользуются своим положением и бывают тут, это не считается чем-то плохим. При желании и ты можешь попробовать и понять…

– Хватит! – прервала ее я, не в силах дальше выслушивать ее откровения. – Я просто не понимаю, чем мы тогда лучше Иных? Если сами ведем себя с ними также! Они там как рабы, а некоторые содержатся как животные! В чем смысл? За какую правду боремся мы?

– Мы боремся не за правду, а за свободу! – прищурив глаза, ответила мама: она больше не выглядела растерянной, а снова была неприступной и недосягаемой женщиной. – Это не всегда одно и то же. И тебе придется принять эту истину. Не тебе нас судить. Ты выросла без побоев, унижений, в благополучном обществе, ты просто не знаешь жизни, которая творится за стенами Шайна!

– Нет, мама. Это ты не знаешь меня. И не знаешь, какими жестокими могут быть дети в вашем идеальном мире, – прошептала я и, развернувшись, покинула кабинет. Впервые в жизни последнее слово осталось за мной.

Глава 15. Отрезав крылья, не забывайте посыпать солью

– Седьмая! Ты меня слышишь? – в подкорки моего сознания настойчиво ворвался голос командира Шеп. Я находилась в аудитории на лекции по поведению в экстремальных ситуациях и, кажется, задумалась.

– Что? Простите? – растерянно спросила я, и в аудитории послышались смешки.

– Тихо! – гаркнула преподаватель. – Повтори мои последние слова!

Она сверлила меня свирепым взглядом.

– Кажется, Вы сказали: «Ты меня слышишь?»

По аудитории прокатилась волна хохота.

– Да что с тобой? – ткнула меня в бок Вэл.

– Простите, я задумалась, – выдала я и виновато опустила глаза в пол.

– Неуд, – вынесла приговор командир Шеп.

Глядя на её довольное лицо, мне показалось, что поставить плохую оценку было для неё отдельным видом удовольствия. Раньше меня невозможно было подловить, я всегда учила материал и усиленно готовилась ко всем предметам. Знала, что мне не спустят даже малую погрешность в теории, как могли спустить той же Вэл. Однако, в последнее время я стала рассеянной и несобранной, и появились мои первые неуды. Мне же было наплевать, с полным равнодушием я наблюдала за тем, что происходит вокруг. Я просто хотела поскорее прийти в общежитие, стянуть одежду и залезть под одеяло, укрывшись с головой, чтобы меня никто не трогал. Даже однокурсницы перестали меня задирать, словно чувствовали, что сейчас мне совершенно не до них.

– С такими оценками ты вылетишь отсюда, – проворчала рядом сидевшая Вэл.

Я молча пожала плечами.

– Тебе все равно? – злобно прошипела она.

Я лишь печально вздохнула. Мне, правда, было все равно.

– Тебя словно подменили! Это все из-за твоей работы, ведь так? Что у тебя там происходит? – не в первый раз пыталась выяснить она.

Если честно мне очень хотелось поделиться своими переживаниями с подругой, рассказать ей все без утайки. Но подписанные документы о неразглашении тормозили меня, да и имела ли я право выливать на неё все это, подвергая опасности?

И, может, мама была права в том, что неведение лучше, чем знание, если ты все равно не можешь ничего исправить. А могу ли я?

– У меня все нормально, – твёрдо ответила я.

Восьмая поджала губы. Было видно, что мой ответ обидел ее, что она не верила мне и хотела знать правду. Но правда могла слишком много ей стоить, поэтому я продолжала молчать.

***

Я подошла к пункту охраны и протянула свой служебный пропуск грузной женщине в форме. Она приложила его к сканеру, после чего раздался противный писк пропускной системы, а дисплей на ее компьютере замигал красным. Раньше такого не происходило, система зажигалась зеленым цветом, и сирены не было. Что-то определенно было не так.

– Ваш пропуск недействителен, – безэмоционально отчеканила женщина.

– Что? – удивилась я, а моё сердце застучало быстрее. – Попробуйте ещё раз, я тут работаю.

– Ваш пропуск недействителен, – словно робот повторила она.

– Но как это может быть? Я работаю в зоне три, ну, Вы же видели меня не раз! – пыталась достучаться до нее я.

– Ваш пропуск недействителен, – повторила она.

– Я поняла, – выдохнула я, стараясь успокоиться. – А Вы можете пригласить сюда капитана Нори, я уверена, что произошло недоразумение, и она поможет разобраться.

– Подождите… – отчеканила она и стала что-то быстро набирать и на экране компьютера.

Что за чертовщина тут творится?

– Вы Седьмая? – спросила она.

– Да! – обрадовалась я (ну наконец-то!).

Женщина еще раз посмотрела на экран и безразлично сообщила:

– Вы больше здесь не работаете, расчёт получите переводом на вашу личную карту.

– Не работаю? – не веря услышанному, переспросила я. – Почему?

– Я не владею данной информацией. Вы отвлекаете меня от работы. Всего доброго!

Она отвернулась от меня, дав понять, что разговор закончен.

Я нервно засмеялась. Они уволили меня, значит, я не прошла стажировку, не подошла им. Вышвырнули, как вещь, даже не потрудились объяснить причину. Обида, смешанная с унижением, поднимались в моей груди. И если бы я недобросовестно выполняла свои обязанности, но ведь такого не было! Капитан Нори знала это! Но меня уволили! Разве это не смешно? Не удивлюсь, если это произошло с подачи матери. Она словно умелый кукловод, в руках которого тысячи нитей по управлению чужими судьбами. Слишком многие ей подчинялись, слишком многие ее боялись.

Боль и обида сдавили грудную клетку и не давали нормально вздохнуть. Только стоило мне поверить в осуществление моей мечты, начать жить и дышать этим, как все разбилось на тысячи мелких осколков. Я понимала, что нельзя жалеть себя, это непозволительная роскошь.

Не сдамся, я обязательно что-нибудь придумаю и обязательно поступлю в институт искусств, вопреки всему. Не позволю ей решить за меня. Хватит! Сейчас мне было необходимо исправить плохие оценки, чтобы не лишиться стипендии.

Неприятен был и тот факт, что я больше не увижу пленного. Наша последняя встреча закончилась на плохой ноте. Я была в своих переживаниях, плюс разговор, в котором он оскорбил меня, наложил свой отпечаток на мое поведение.

Мне даже ненадолго показалось, что он жалеет о сказанном. Ведь он сам пытался завязать со мной разговор, но я была слишком зациклена на себе и не отвечала. А когда дала ему воду, и он поблагодарил меня, я посмотрела ему в глаза и злобно прошептала:

– Иди к черту!

Воспоминания об этом обожгли стыдом. Вот зачем? Видимо напряжение и обида вылились в желание причинить ему хоть крошечную боль. Как назло, эти слова оказались последними. Было грустно осознавать это. И почему-то становилось ещё печальнее от мысли, что я его больше не увижу.

С другой стороны, мне было странно от того, что я так переживала о том, что больше его не увижу. Он не давал мне обещаний, ложных надежд и прочее. Он вообще разговаривал со мной редко и через губу. Стоило ли тогда переживать о том, кому на тебя попросту плевать?

Мне было необходимо собрать волю в кулак и просто продолжать жить дальше. Как будто ничего не случилось.

Но смогу ли так, зная изнанку нашего мира?

Глава 16. Дружба

– Я растеряна, словно прикоснулась к тому, к чему нельзя было прикасаться, и оно прорастает во мне. Словно я не я, – тяжело вздохнула. – Такой бред несу. Просто я не знаю, как объяснить тебе то, что я чувствую.

С грустью посмотрела на Вэл.

Я рассказала ей не все, лишь о том, что меня уволили с подачи моей матери и что есть вещи, которые я при всем своем желании не могу ей открыть.

Мы сидели на зеленой траве недалеко от стен периметра, в том самом месте, возле реки, где я любила бывать одна. Последние дни мне не хотелось оставаться наедине с собой, а подруга словно чувствовала это и повсюду сопровождала меня. Вот и сегодня даже не ругалась, когда я предложила ей покинуть стены Шайна. Она вместе со мной нарушила правила и, похоже, всеми силами пыталась поддержать меня.

Мы смотрели на реку, слушали плеск воды и радостное пение лесных птиц. Мир вокруг успокаивал, целовал лучами теплого солнышка, гладил по голове и шептал: "Все будет хорошо". Мне очень хотелось верить в это.

– Спасибо, что ты рядом. Я не знаю, чтобы без тебя делала, – прошептала я и накрыла ладонью её руку, чуть сжимая.

– Я тоже рада, что ты у меня есть, – улыбнулась Вэл, кинула в мою сторону быстрый взгляд и снова посмотрела вдаль, словно о чем-то задумавшись.

– Иногда мне кажется, что ближе тебя у меня никого нет, – выдохнула я, признания давались мне нелегко, но я чувствовала потребность сказать об этом. Мне хотелось, чтобы она знала, что я чувствую по отношению к ней и насколько она мне дорога.

Восьмая сжала мою руку, и я посмотрела на нее. Она выглядела слишком озадаченной и сосредоточенной̆. Обычно она бывает такой перед чем-то очень серьезным или значимым.

– Вэл, что случилось? – обеспокоенно спросила я.

Она вздохнула, как будто перед решающим прыжком, и спросила:

– Ты думала о будущем?

– Конечно, я постоянно думаю о нем.

– А ты думала о детях? Ну… Ты бы хотела? Не сейчас, когда-нибудь? – задумчиво спросила она, даже не посмотрев на меня.

Честно, я раньше не раз думала об этом. Рано или поздно многие в нашем мире посещают «Центр материнства» и заводят детей. Я была уверена, что заведу ребенка когда-нибудь. Именно поэтому я не хотела быть военнослужащей. Моя кожа покрывалась мурашками от мысли, что я буду подвергать себя опасности в неравной схватке с Иными. Но главное, я не хотела для своего ребенка такое детство, которое было у меня. Строгий режим без права выбора.

– Думала, может быть, когда-нибудь, – честно ответила я.

– И я думала, – тихо сказала Вэл и посмотрела мне прямо в глаза. Этот взгляд был новым, незнакомым, заглядывающим в самую душу.

– А разве тебе не страшно, что однажды защищая периметр, ты можешь не вернуться домой? А твой ребенок, он… Он останется совсем один.

– Нет, я не боюсь. Я знаю, что о нем позаботятся. А ты разве боишься? – спросила она.

– Очень. Мне страшно отдать свою жизнь за непонятную борьбу. За что мы боремся, Вэл?

– Что ты такое говоришь? – возмутилась Вэл. – Они же монстры! Дикие, свирепые, если мы не будем защищать свой дом, они придут и уничтожат его!

– Знаешь, я уже ни в чем не уверена, – вздохнула я. – Что если все что нам говорили неправда? Что если нам постоянно врут? Ты не думала об этом?

– Ты с ума сошла? Ты хочешь загреметь под трибунал? Что бы я от тебя такого больше не слышала! Анна! О таком даже думать опасно!

– Да, действительно, чего это я? – постаралась оправдаться я. – Прости, не знаю, что на меня нашло.

– Прекращай себя так вести, – строго сказала подруга. – Меня пугает твоё поведение. Ты мне очень дорога, и я не хочу потерять тебя по твоей тупости.

– Прости, – я обняла Вэл, пытаясь успокоить её раздраженный пыл.

– Не трогай меня пока не исправишь свои оценки, – заворчала она, но обняла меня в ответ.

– Скажи, вот зачем тебе я, когда ты можешь дружить с любой? – спросила я. – Возишься со мной, переживаешь. Зачем ты выбрала себе в подруги жалкую слабачку?

– Дурочка, – улыбнулась она. – Мне не нужны другие. Ты моя лучшая подруга.

Ее слова растеклись во мне приятным теплом, и я улыбнулась.

– А ты моя. Люблю тебя сильнее себя.

Ее лицо словно озарилось светом.

– Правда?

– Конечно, – кивнула я.

Мы смотрели друг другу в глаза, и было в этом моменте что-то особенное, когда один человек открывает перед другим душу, а второй поддерживает.

Хоть по правилам академии нам нельзя было привязываться к однокурсникам, я была рада, что Вэл бесстрашно нарушала это правило. Ведь наша дружба привносила в мою серую обыденность яркие моменты.

Глава 17. Взмах крыла бабочки-монарха

Утро. 4:00

Звук будильника пронзил тишину маленькой комнаты. Я недовольно застонала и, понежившись еще пару минут в теплой кровати, соскочила, а затем начала спешно собираться. Вэл, как всегда, встала раньше меня и успела забаррикадироваться в ванной комнате.

Сегодня был важный день. Нам предстояло сдать один из самых сложных для меня экзаменов – "Защиту и нападение". Во время отработки этого предмета мне наставили немало шишек и ссадин.

Для этого экзамена группа выбиралась за пределы нашего периметра, кадеты тянули роли, делились на две команды, а затем рассредоточивались по лесу. Задачей атакующих было пробраться незамеченными к главному входу в город и прорвать оборону, а задачей защитников было выследить противников раньше, чем они нападут, и отбиться, не дав им пройти в город.

– Ну, хоть сегодня ты можешь не торчать там полчаса? – ругалась я под дверью, периодически постукивая по ней.

– Всё, всё, не ворчи! – в дверном проеме показалась уже полностью собранная Вэл.

– Ну, наконец-то, – выдохнула я, протискиваясь в ванную комнату.

Мельком взглянула на часы: до выхода оставалось пятнадцать минут. Быстро сделала все свои утренние ритуалы, надела военную форму и, забросив на плечо рюкзак, вышла в комнату.

– Пошли, а то опоздаем. Воду взяла, – бросила я Восьмой, продвигаясь к выходу.

В пять утра был общий сбор нашей группы возле стены у южных ворот Шайна.

Командир Шеп и еще два преподавателя встретили нас. Напомнив о правилах поведения вне города, провели нашу группу через пост охраны за стены периметра. Похоже, не одна я волновалась перед сдачей экзамена: остальные девушки тоже были тихими и задумчивыми.

Миновав ворота, преподаватели остановили нас возле леса. Было очень влажно и прохладно, солнце ещё не вступило в свою полную силу, отчего лес казался загадочно-мрачным. Мне нестерпимо захотелось достать из рюкзака блокнот и сделать зарисовки этой манящей утренней красоты. Я с силой заставила себя сосредоточиться на происходящем вокруг. Нужно сдать этот экзамен, а потом рисовать сколько хочется. Я поежилась от холода. Командир Шеп замогильным голосом еще раз вдалбливала в нас правила безопасности и условия сдачи экзамена. Когда поучительная речь закончилась, она заставила нас тянуть распределительные билеты.

Только бы попасть в одну команду с Вэл, пожалуйста, это уже половина успеха.

Я вытянула роль «атакующей» и тяжело вздохнула. Разочарование обрушилось на меня потому, что Вэл вытянула роль «защитника», а это означало, что мы будем «играть» друг против друга в разных командах. Надо было сосредоточиться и кинуть все силы на сдачу. Не хотелось получить очередной долг по учебе и перестать получать стипендию. Вэл с сожалением в глазах посмотрела на меня и прошептала одними губами:

– Держись.

Наконец-то жеребьевка была закончена, командир отдала последние указания, и мы разбрелись своими командами по две разные стороны.

– С этой дохлятиной мы стопроцентно продуем, – злобно бросила Шестая.

– Эта дохлятина бегает шустрее некоторых зазнавшихся куриц, – с ироничной улыбкой подколола я.

– Тварь! – выплюнула Шестая и двинулась на меня, чтобы ударить. Я инстинктивно отпрыгнул назад.

Я показала ей рукой неприличный жест.

– А ну прекратили! Обе! – раздался строгий голос Десятой. – Наша задача не перерезать друг другу глотки, даже если очень хочется.

Она выразительно посмотрела на меня, давая понять, что будь ее воля – я бы тут не стояла.

– Наша задача прорвать оборону, а Седьмая и вправду быстрее всех бегает, – неожиданно признала Десятая, от чего мои глаза полезли на лоб. – Её задачей будет обежать весь периметр и вычислить засады на пути движения к воротам.

У меня отвисла челюсть.

– Что значит весь периметр? – переспросила я.

– То и значит, или ты плохо слышишь? – съязвила Шестая.

Вот твари, они намеренно решили меня слить, потому что прочесать весь периметр одной без прикрытия и остаться незамеченной нереально. Но поскольку командиром нашего отряда была Десятка, не выполнить её указание – значит не сдать экзамен. Мне захотелось, чтобы литосферные плиты разошлись и разверзлись недра земли. Хотя, наверное, даже в этом случае экзамен бы не перенесли, просто сказали не наступать в потоки лавы, а то «будет немного щипать».

– Пожалуйста! – мысленно попросила я. – Пусть экзамен сорвется.

Ближайшие пятнадцать минут наша команда разрабатывала стратегию атаки, я слушала их в пол-уха. Смысла вмешиваться не было, ведь они уже все за меня решили и отправили в расход. Продержаться одной практически нереально, а Десятая обрекла меня на провал, отделив от команды и дав огромную площадь для прочесывания. Я решила, что так просто не сдамся. Ответом на несправедливость внутри меня закипала злость, и рождался азарт: "А вдруг смогу?" Я словно кидала вызов самой себе.

Прозвучал финальный свисток, оповещающий кадетов, что испытание началось. Десять кивнула головой, и все стали быстро разбегаться в разные стороны по двое, а то и по трое человек, и только я побежала одна. Но я была готова к чему-то подобному и давно привыкла, что ко мне относятся пренебрежительно, поэтому быстро переключилась и сосредоточилась на выполнении задания.

По тропинке двигаться было очень рискованно, поэтому я тихонечко пробиралась сквозь кустарники, старалась издавать как можно меньше звуков, представляя себя лисой, которая осторожно перебирает лапками, выслеживая свою добычу.

Не знаю, то ли мой небольшой рост и вес помогли мне, то ли подействовали злость и азарт, но мне удалось выследить и преодолеть незамеченной три поста вражеской команды. Я довольно улыбнулась, ведь ворота были уже близко, и, если все пойдёт также хорошо, я вернусь к месту встречи и выдам Десятой важную информацию, а значит, сдам экзамен, ведь я выполню задачу, поставленную мне командиром команды.

Окрыленная своими успехами я продвигалась все дальше и дальше, как вдруг воздух сотрясся от громогласного звука сирены. От испуга по коже побежали мурашки. Не может быть?! Сирену включали только в одном случае.

В случае реального вторжения Иных.

Я замерла, судорожно соображая, что мне делать. Мозг тут же выдал заученную информацию, которую нам вдалбливали преподаватели: "В случае вторжения находившимся за пределами города кадетам необходимо в срочном порядке двигаться по направлению к ближайшим воротам и спрятаться в укрытии".

Может быть, это лишь учебная тревога? Ведь Иные никогда не подбирались так близко. Находиться у стен периметра считалось безопасным.

Резко обернувшись на топот и крики, я увидела, как в метрах пятнадцати от меня бежали Пятая и Одиннадцатая, а за ними гнались трое Иных. Настоящие, живые, намного сильнее и мощнее тех, что я видела в подземных секторах. У меня перехватило дыхание, никогда раньше я не видела их свободными, дикими.

Как бы мне не хотелось остаться и понаблюдать, страх оказался сильнее. Собрав все силы, я кинулась со всех ног по направлению к воротам.

***

Перед глазами танцуют черные точки, каждый вдох причиняет легким адскую боль, а в правом боку словно проворачивают острое лезвие, но я бегу на пределе своих возможностей.

Остановиться – значит умереть.

И я приказываю себе передвигать ногами.

Приказываю не слушать, отгородиться от шуршания травы и веток за спиной. В голове раненой птицей мечется мысль о том, что они настоящие, безобразно дикие и прямо за моей спиной. По коже пробегает табун предательских мурашек. Можно оглянуться и увидеть их вживую, но я запрещаю себе делать это.

Долина сотрясается от звука пронзительного гонга, металл по металлу, я вздрагиваю и пытаюсь ускориться. Начинается отсчет.

Первый удар гонга – предупреждение. Я должна собрать всю свою волю в кулак, отдать последние силы и бежать, что есть мочи. Ведь после десятого удара спасительные ворота закроются.

Второй удар.

Кровь стучит в висках.

Третий удар.

В глазах прыгают темные мушки.

Четвертый удар.

Я несусь со всех ног.

Пятый удар.

В боку невыносимо колет.

Шестой удар.

Ворота близко.

Седьмой удар.

Мне остаётся преодолеть десять метров, и я спасена, но мои мысли были сосредоточены только на достижении цели, и разум отвлекся от самой дороги.

Восьмой удар.

Спотыкаюсь об корягу, лечу кубарем, мир взрывается болью, страхом и сожалением.

Девятый удар.

Я поднимаю голову и смотрю, как ворота медленно закрываются. Ледяной ужас окутывает тело от осознания того, что никто не придет на помощь.

Десятый удар.

На моей талии смыкаются тиски и вздергивают меня вверх. Мир уходит из-под

Глава 18. Махнемся, не глядя?