Дантал

– Почему именно здесь?

– Вот и я думаю о том же.

– Что-то находится там, за ними, – предположил Гурис.

– Не бывал я там. Так далеко не доводилось ходить. Может, ты и прав. Не пропустят они нас. Это верно. Здесь тот предел, до которого они ещё терпели нас, но больше не отступят, – Шурдия поднял руку.

Сотник Сиргс, не сводящий с них глаз, увидев поданный ему сигнал, подлетел на быстром скакуне и спешился в готовности исполнить приказ.

– Вот что, Сиргс. Ты опытный военачальник, и мы давно знаем тебя, – начал командующий. – Поэтому тебе будет дано особое поручение. Даже два. Первое. У проводников нубийцев немедленно узнай обо всём, что есть в этой местности, особенно там, впереди. Второе. Возьмёшь последнюю сотню и всех вооружённых мастеровых. Отойдёшь на полудневный переход на запад и будешь продвигаться одновременно с нами. Сообщаться через гонцов. Для быстроты распредели их сам. Приступай.

– Ударим по ним и с правого фланга. Заодно будем знать, нет ли там их войск, – проводив взглядом сотника, пояснил свои действия старший.

– Верно, – согласился Гурис.

Уже через некоторое время Сиргс привёл к ним одного из проводников.

* * *

– Скажи, Форкис, – голос десятника прозвучал довольно громко, – тебе доводилось сражаться?

– Бывало, – ускорив коня и приблизившись к нему, сдержанно ответил тот.

– Своих людей ты знаешь, вот и будешь ими командовать. Ты понял?

– Да.

– Держись меня, что бы ни случилось.

– Понял.

– Я надеюсь на тебя.

– Да понял я.

* * *

Солнце едва блеснуло своими первыми лучами по горным вершинам, а войска Бруакера уже вытянулись двумя ровными плотными рядами от их подножий строго на запад.

Впереди, почти в самом центре, выстроились двадцать боевых колесниц с лучниками.

Враг приближался и уже был виден.

Конница персов, разбившись надвое, шла на флангах.

Между ними, прикрываясь огромными щитами, также в два сомкнутых ряда двигалась вся египетская пехота, отличавшаяся от воинов Напаты лишь наличием кожаных панцирей, в остальном же являя собой её точную копию.

На расстоянии трёх полётов стрелы наступающие навстречу друг другу армии остановились.

Поднятая пыль медленно оседала, проясняя видимость.

Шурдия, гарцуя на резвом скакуне, выехал далеко вперёд.

Помня переданное ему самим сатрапом веление царя царей не вступать без надобности в битвы, зная о присутствии в своих войсках «глаз и ушей» властителя, коим мог быть любой из его воинов, он решил прежде всего провести переговоры с командующим вражеских войск.

Поняв его намерение, Бруакер также направился к нему.

– Приветствую тебя, доблестный напатийский военачальник! – произнёс на египетском языке Шурдия.

– Будь и ты в здравии! – вглядываясь в лицо перса, ответил тот.

– Я не желаю войны с тобой и нахожусь здесь по другой причине. Готов ли ты выслушать меня? – спокойно продолжил Шурдия.

– Так далеко в чужую землю не входят, не спросясь. Не так ли? Но я готов к беседе с тобой, даже если она будет последней.

– Что ж, хорошо. Тогда слушай. На границе, что пролегает между нами, странным образом пропало много подданных царя Персии, и все следы ведут в ваши земли. Что ты можешь прояснить о таком исчезновении людей?

– У моего правителя в достатке и своего народа. Уж не хочешь ли ты обвинить его в низких поступках?

– Как видишь, я лишь пытаюсь объяснить своё присутствие здесь и говорю тебе ровно столько правды, сколько ты слышишь. Тебе не следует пытаться обвинить меня в том, чего я не имею в помыслах.

– Тогда почему ты не прибыл к моему царю и не спросил обо всём у него? Вместо этого ты молча входишь в его земли и при этом ведешь себя как хозяин.

– Всё, чем я воспользовался у вас, уместится в нескольких бурдюках, и кроме этих глотков воды я ничего не взял. Ну а за убитую старую птицу я готов заплатить. Разве так поступают те, кто имеет дурные намерения?

– По-твоему, выходит так, что каждый, кто только возжелает, может беспрепятственно следовать там, где ему вздумается, при этом для него достаточно иметь всего лишь свою пищу, а всё остальное не имеет значения? Вот ты бы сам как отнёсся к подобному появлению чужаков в своей земле?

– Что верно, то верно. Мало кому такое будет по душе, но, прежде всего, нужно надёжно оберегать рубежи земель своего властителя и не давать даже малейшего повода для возникновения каких-либо недоразумений. Коль нет такого порядка, происходит то, что ты видишь, и моей вины в этом нет. Я ответил на все твои вопросы, ты же оставил безответным мой единственный вопрос.

– Признаюсь, мне неизвестно о пропаже ваших людей, но я перед тобой и одно лишь могу сказать тебе: разворачивайся и срочно покинь эти земли. Иного не дано. Я исполняю волю своего правителя.

– Тогда ты должен ясно понимать, что и я не по своей какой-то личной прихоти нахожусь здесь.

Бруакер молча развернул коня.

Оба полководца направились к своим войскам.

Шурдия вернулся на левый фланг.

– Сотник Сиргс других их войск не обнаружил. Похоже, они все здесь. Он не замечен ими и уже обошёл их, как и было велено ему тобой, – сообщил командующему стремительно подлетевший Гурис.

Тот нервно развернул скакуна.

– Хорошо. Будем атаковать. Другого выхода уже нет, – с этими словами Шурдия вытянул вверх руку блеснув полотном меча, приподнялся в седле, оглянулся по сторонам и указал в сторону врага.

Гурис возглавил конницу правого фланга. Громкой дробью ударили в барабаны. Отряды двинулись вперёд. Одновременно навстречу им тронулись и напатийцы. Их боевые колесницы на ходу выравнивались прямо перед египетским строем. Замысел Бруакера был понятен Шурдии.

Врезавшись в ряды его пехоты, внеся в них сумятицу, надвое разорвав её в слабом месте, окружив обе части по отдельности, тот явно намеревался завершить сражение разгромом каждой из них. Шурдия был готов к такой тактике.

Войска медленно сближались. Первыми не выдержали напатийцы. Рванув с места, колесницы устремились на египтян. Парные лошади, умело управляемые возницами, по бокам от которых находились по два лучника, быстро сокращали небольшое расстояние. Опытные египтяне тут же осыпали их стрелами и, не принимая удара, плотно прикрывшись щитами, раздвинулись перед ними, пропуская сквозь свои ряды. Вторая линия их пехоты мгновенно развернулась и вновь выпустила тьму стрел и копий, но теперь уже в спины проскакаквших мимо лучников. Сражённые в упряжках кони с грохотом падали, увлекая за собой свои раненые и здоровые пары вместе с колесницами, летевшими с треском через тела. Вскоре только несколько из них, чудом уцелевших, потеряв кто возниц, кто воинов, описав широкий круг, остановились в отдалении, не решаясь прорваться обратно, надеясь на помощь своей пехоты. Та, приотстав вначале, уже сошлась в битве с противником. Персидские сотни, заворачиваясь полумесяцем, охватывали её с боков. Перекрывая стук барабанов, земля наполнилась звуками боя: ржанием лошадей, лязгом оружия, стоном увечных и криками дерущихся. Стоял невообразимый гул.

Самым неожиданным для напатийцев стало внезапное появление за их спинами свежей персидской конницы. Теперь исход сражения был предрешён. Уже не имея никакой возможности для отступления, побросав оружие, все воины Напаты упали ничком на землю, поднимая руки над головами.

По команде Шурдии битва была прекращена. Кружась на коне посреди своих склонённых войск, Бруакер озирался по сторонам, ещё не веря в случившееся. Наконец, обречённо смирившись с поражением, он спрыгнул на землю, взглянул на окровавленный меч и бросил его себе под ноги.

Большая стая грифов, покружась над долиной, опустилась невдалеке на горные выступы.

* * *

Шесть сотен напатийцев были разоружены. Три с половиной сотни были убиты. Остальные, получив ранения, едва были живы. Из двадцати колесниц только восемь остались пригодными. Потери персидско-египетских войск составляли сто двенадцать человек убитыми, из которых семьдесят один были египтянами. Раненых в их рядах насчитывалось двадцать два человека.

После полудня у самого подножья гор все приступили к погребению погибших. Под присмотром персидского отряда напатийцы предали земле тела своих воинов. В стороне от них были захоронены персы и египтяне.

На ночь по велению Шурдии всех пленённых расположили в отдельном лагере, охраняемом конной сотней. Здесь же им была выделена часть еды и воды, из той, что имелась у них для этого похода.

В шатёр Шурдии, куда был приглашён Гурис, ввели Бруакера. Он был подавлен. Весь его смиренный облик свидетельствовал о сильных переживаниях от постигшего горя. Перемены, произошедшие в полководце в течение всего одного дня, были разительными.

Взглянув на него, Шурдия предложил ему сесть. Тот устало опустился на походный стул, слегка подался вперёд, упёрся локтями в широко расставленные колени и сильно сжал сплетённые длинные пальцы. Его высокий рост теперь скрадывался ссутулившейся позой. Без боевого одеяния и оружия, по рукам и ногам покрытый запёкшейся кровью, он был похож на простого мясника, на мгновение оторвавшегося от своего ремесла. Даже некогда белая ткань набедренной повязки была сплошь пропитана бурыми пятнами.

– Что теперь поведаешь мне, доблестный Бруакер? – спокойным голосом нарушил тишину Шурдия.

Услышав своё имя, тот поднял голову и взглянул ему прямо в лицо.

– Сказанное мной тебе было истиной, – не сводя с него глаз, продолжал Шурдия. – Но ты не поверил и стал моим пленником. Скажи мне, что будет с тобой по возвращении, если я отпущу тебя и твоих воинов?

– Не знаю. Всё зависит от того, куда ты пойдёшь дальше и кто придёт за тобой, – вздохнув, тихо ответил тот.

– Мне известно, что ты встал на моём пути, закрывая дорогу в горные ущелья. Не о тех ли местах ты так печёшься?

При его последних словах в глазах Бруакера блеснул огонёк, но тут же погас. Он напряжённо выпрямился.

– Не нужно молчать. Нам многое понятно. Хочу лишь узнать, насколько ты искренен, чтобы правильно решить твою судьбу. К тому же не следует забывать о том, что мы все воины, и по этой причине ты обязан отвечать на мои вопросы. Это не угроза. Это моё право победителя и твоя обязанность побеждённого.

– Хорошо, – после тяжких раздумий начал Бруакер. – Как ты верно сказал, я всего лишь воин, и со мной не делятся всеми сведениями. Думаю, о твоём вступлении в наши земли царю Куша и правителю Напаты было известно с самого начала. Видимо, не зная о твоих намерениях, приняли решение пропустить тебя. К тому же войск у тебя не так много. Именно по этой причине ты прошёл так далеко. О том, для чего ты здесь, пока никому, кроме меня, не известно, но взятое тобой направление стало уже опасным.

Он замолчал.

– Что ж, продолжай, – выдержав паузу, по-прежнему спокойно произнёс Шурдия.

– В двухдневном переходе отсюда находятся царские рудники. Может быть, на них твои люди. Этого я не знаю.

– Ты бывал там?

– Нет, – Бруакер опустил голову.

Шурдия и Гурис переглянулись.

– Как сильно они охраняются? – спросил Гурис.

– Я не знаю. Такое держится в строжайшей тайне. Думаю, вам туда не попасть, даже если бы у вас была целая армия.

– Не слишком ли ты принижаешь достоинства наших воинов? Я вижу, ты невысокого мнения о них? – слегка раздражённо повысил голос Шурдия.

– Я не о том. Уж больно ненасытны эти рудники. Огромное множество рабов постоянно поставляется туда, и, несмотря на это, их всё время не хватает. Такое количество не удержишь в повиновении малым числом войск.

– Тебе что, жалко рабов? – удивлённо спросил Гурис.

– Тех, что добыты в войне, нет. Но туда часто забирают своих, за долги, – как-то с горечью ответил тот.

– Вот видишь, ты сожалеешь о судьбах простых людей, а меня понять не захотел, – с укором произнёс Шурдия.

– Я выполнял приказ.

– Те, кто уводит в рабство должников, тоже исполняют волю правителей. Не так ли? – Шурдия, понимая, что разговор ведётся уже не о том, о чём следовало, всё же из нарастающего желания как можно больше узнать об этом человеке задавал отвлечённые вопросы.

– Да, выходит так.

– Скажи, у тебя есть семья?

– Нет.

– Что сулит твоя страна за твоё поражение?

– Я не вернусь в Напату.

– Почему? У такого, как ты, военачальника наверняка много заслуг перед ней?

– Чтобы смыть позор, этого недостаточно. Здесь со мной находятся те, с кем довелось мне пройти много войн. Сегодня я впервые не сумел привести их к победе. Что для меня наказание правителей, если главная моя кара – во мне самом. Я увидел их склонёнными, значит, они уже не верят в меня, – Бруакер взглянул в лицо Шурдии глазами, полными отчаяния, и, с сожалением махнув рукой, низко опустил голову.

Воцарилось молчание. Четыре ярких факела по углам шатра потрескивали сгорающим маслом, отбрасывая от сидящих множество косых теней.

– Может, ты и прав, – задумчиво произнёс Шурдия, понимая, что перед ним находится человек чести, истинный воин и хороший военачальник.

Его признания не являлись предательством, а были лишь соблюдением правил войны. И не боязнь за свою судьбу привела его к откровению. Тому, кто не раз бывал на грани жизни и смерти и вдруг осознал свою ненужность среди людей, никакой палач не страшен.

Шурдия поднялся. Бруакер выпрямился и спокойно посмотрел на него.

– Не знаю, как и чем тебе можно помочь, – неожиданно проникновенным голосом очень искренне произнёс перс.

Пройдя в дальний угол, недолго постояв, развернувшись, он продолжил:

– Я готов освободить тебя и твоих воинов, но после того, как продолжу свой путь, вас от наказания уже ничто не спасёт. Стоит ли идти по своей воле в рабство к тем, кому служил верой и правдой? Уйти обратно я уже не могу. Выход у тебя только один – присоединиться ко мне. Если такое предложение устраивает тебя, то я сочту за честь иметь под своим началом такого, как ты, полководца. Обещаю при возвращении в Египет наградить твоих людей. Там, в моей стране, вас оценят по достоинству. К тому же для тебя появляется возможность спасти своих воинов от бесславной погибели и вновь обрести их веру. Ну а если не доведётся вернуться, вместе поляжем в твоей земле.

Гурис не меньше Бруакера был удивлен словами командующего.

– Можешь пока не отвечать. Подумай до рассвета. Большего времени дать не могу, его и у меня остаётся не так много.

Бруакер встал, взглянул прямо в глаза Шурдии и решительно вышел из шатра.

* * *

– Как думаешь, что будет с пленными? – Данталу после бурного дня и первой в его жизни битвы не спалось.

– Отпустят, – зевая, ответил лежащий рядом Форкис.

– Они же снова придут и других приведут. Тогда нам точно не выбраться отсюда, – удивился юноша.

– Значит, казнят, – засыпая, равнодушно прошептал тот.

– Чего сразу не порубили? – не унимался Дантал.

– А так неинтересно.

– Ты всё шутишь, а мне вот не до сна, – возмущался младший брат.

– Лучше признайся, страшно было? – переворачиваясь, спросил Форкис.

– Очень. Я-то поначалу ничего увидеть не мог. Глаза пеленой заволокло. Вроде того, как будто я чуточку даже ослеп. Чуть с коня не слетел. Вот тогда я сильно напугался и тут же прозрел. Хуже всего, когда долго ждёшь. Потом уже некогда думать. Голова пустая становится. До сих пор передо мной стоит тот, кого первого сшиб.

– Он ещё долго будет являться к тебе. Так всегда бывает. Ты не бойся. Со временем такое проходит, – успокаивал его брат.

– Да, наверное, – повернувшись к нему, прошептал тот.

– С колесницами у них неправильно вышло. Не нужно было в один ряд идти. В две колонны надо было, чтобы цепью, друг за другом. Много бы положили. Не додумались, вот и попались. А всё спешка. Хотели числом взять, – Форкис стал увлечённо делиться мыслями, забыв на мгновение про усталость и сон, о котором весь вечер мечтал.

– Верно. Пока первые развернулись бы, до задних ещё черёд не дошёл бы, а потом – по кругу. Поди попробуй одолей их при такой быстрой езде, – соглашался Дантал.

– Ты у меня стал самым настоящим воином, – Форкис коснулся пальцами подбородка юноши. – Конечно, лучше было бы тебе не видеть и не знать всего этого, но ничего не поделаешь, коль такому суждено было случиться. Не переживай сильно. Мы вместе, а это самое главное. Ладно, давай спать, уже поздно.

– Давай.

* * *

Незадолго до рассвета Бруакер уже находился в шатре персидского командующего.

– Ты обдумал моё предложение? – встретил его вопросом Шурдия.

– Да. Я принимаю его. У меня нет другого выхода.

– Только по этой причине?

– Я верю тебе.

– В таком случае всем твоим воинам предстоит скорая встреча в бою с сородичами. Не будет ли измены?

– Я знаю, ты не отпустишь нас. Даже если пощадишь, все мои люди станут рабами в тех рудниках. Они тоже понимают это.

– Но служа мне, они обрекают своих близких на рабство. Ведь то, на что ты соглашаешься, и есть предательство!

– Мне тяжело слышать такие слова. По-своему ты, конечно же, прав. Прежде я никогда не находился перед подобным выбором… Долгие годы мои воины провели в походах. В них они и состарились, так и не успев обзавестись семьями. У многих из них не осталось никого из родных. Что им терять? Служа правителю, они ничего не нажили кроме ран и увечий. Обещанное тобой вселяет хоть какую-то надежду на спокойный остаток жизни. В этом походе ты не пришёл убивать. Твоя цель – найти и уберечь от смерти простых подданных своего повелителя. Такая забота нам неведома. Не веря в твои намерения, я встал на твоём пути и в равном сражении был одолён тобой. Ты не свершил расправы над нами. Перейдя на твою сторону, я лишь пытаюсь предоставленной мне возможностью сохранить жизни своим воинам. Думаю, они заслужили такое отношение. Ну а если доведётся вступить в сражение, что ж, значит, другого не дано. Пусть задумаются те, кто с утра направляет нас на бойню, а к вечеру уже не помнит о нас. Вчера, когда первый из моих воинов бросил меч, он не предал меня, он утратил последнюю веру в себя и в то, что может настать долгожданный момент достойной оценки его преданного служения.

– А как же честь?

– Она не потеряна там, где жива доблесть.

– Разве воину, склонённому в битве, присуще такое?

– Мужество чуждо тому, кто идёт бессмысленно на смерть. Да и отчаяние не лучший спутник и советчик, а всего лишь жалкий поводырь. Признание поражения от достойного противника – это и дань, и награда. Служение без веры всегда имеет один исход – проигрыш.

– Твои слова свидетельствуют о твоей мудрости. Признаюсь, они очень понятны мне и отчасти приятны. Осталось убедиться в их единении с поступками. Готовь свои войска к выступлению. Лично тебе я доверяю.

Глава третья

Корабль купца Прета вот уже тридцать восьмой день плыл по Красному морю, преодолев две трети его вод. Он держал курс на северо-запад, возвращаясь от берегов Индии в Навкратис. Сорокадвухлетний Прет разительно выделялся среди своего окружения из-за довольно высокого роста и весьма крепкого телосложения. Курчавые чёрные волосы, стянутые вокруг головы красной лентой, слегка спадали ему на плечи и развевались при каждом дуновении ветерка. Бронзовый загар, покрывавший его мужественное лицо и ладное тело, красиво сочетался с его просторным белоснежным хитоном, туго перехваченным на талии широким коричневым поясом из кожи. Такого же цвета сандалии завершали его простое одеяние, выказывая в нём принадлежность к греческим кровям. Отпущенные на время плавания усы и бородка были аккуратно подстрижены и придавали его облику более зрелый возраст.

Немногословный по жизни, в это утро он был по-особенному молчалив и задумчив. Вот уже восемь месяцев прошло с того дня, как он покинул свой дом, до которого теперь оставалось чуть более полумесяца пути. Он очень скучал по дочери, и чем ближе находился к родному городу, тем сильнее тосковал по ней. Казалось, время замедлило свой ход, и изрядно потрёпанное судно едва скользило по водной глади. С тех пор, как умерла его жена Эрифила, минуло четыре года. Их дочери Ортии тогда было всего лишь десять лет. Два последующих года после смерти её матери он не покидал свой дом, стараясь быть рядом с дочерью. Нелепая роковая случайность совершенно неожиданно отняла жизнь у его супруги, оставив в этом мире его вдвоём с Ортией.

Тот день начинался как обычно, и ничто не предвещало беды. Накануне, довольно поздно завершив торговлю с прибывшими издалека купцами, он возвратился домой и решил наконец-то отоспаться. Утром, когда он ещё находился в своей постели, к нему вдруг вбежала одна из служанок и сквозь рыдания стала пытаться что-то сказать, всё время жестикулируя и указывая в сторону двери. Так и не сумев понять её, но уже почувствовав, что что-то случилось, он выбежал из комнаты. Прямо на выходе из дома сгрудилась прислуга, тут же расступившаяся перед ним. Эрифила неподвижно лежала на спине, касаясь головой нижней ступени. Из-под её волос медленно расплывалась густая кровь. У её ног в луже воды валялись осколки кувшина. Едва он успел приподнять её голову, она умерла, натужно выдохнув. Цветы, её страсть, её и погубили.

Эрифила всегда сама ухаживала за ними, высаживала, стригла, поливала их, не доверяя никому свои любимые занятия. В это утро, по своему обыкновению, она и занималась чем-то подобным. Видимо, как он понял, выронив кувшин с водой и поскользнувшись, она ударилась о грань ступени.

Прет всегда с горечью вспоминал тот злополучный день. Тоска по супруге, так рано покинувшей его, была невыносимой. С их самой первой встречи Эрифила заполнила собой и всю его душу, и весь окружающий его мир. С той поры всё, к чему он стремился, всё, что он творил, было связано с ней и посвящалось только ей. Он долго не мог свыкнуться со страшной мыслью, что её нет и никогда уже не будет. Каждый раз, возвращаясь домой, он подолгу стоял перед воротами, не решаясь отворить створку, и когда, набравшись духу, всё же делал это, то с надеждой оглядывал двор, желая увидеть её. Но её нигде не было. В такие мгновения жуткая холодная пустота заполняла всю его душу, острыми иглами разрывая его сердце. Не входя в дом, он выхватывал меч и срубал в ярости все цветы, растаптывал их ногами, после чего уходил прочь, подальше от дома, где в одиночестве валился на землю и долго лежал, терзаясь муками и бессилием.

Именно с той поры дом для него опустел, и даже двор утратил прежнюю торжественность. Никто не решался украсить его цветами. Всегда весёлая Эрифила могла с лёгкостью развеять его тяжкие думы, облегчая его душу, наполняя его разум нежностью и теплотой. Её неизменно мелодичный звонкий голос, словно журчащий ручеёк, в своём звучании был чист и свеж. Услышав его, все обитатели дома сразу настраивались на лёгкое, какое-то праздничное и игривое поведение. Маленькая Ортия ни на шаг не отходила от матери, всё время что-то щебеча и при каждой возможности обвивая её ручонками.

Однажды, по прошествии двух лет после смерти Эрифилы, он после долгого пребывания не у дел впервые совершил дальнее плавание и вернулся домой, а войдя в свой двор, был поражён произошедшими там переменами. На миг ему вдруг почудилось, что она жива и всё, что произошло с ней, было лишь страшным сном. Весь двор, как прежде, благоухал запахами и пестрил разноцветьем. От неожиданности он прислонился к стене, не смея пошевелиться, не отрывая взора от множества красивых цветов. Сердце невольно затрепетало. Увиденное дальше сковало дыхание. На ступенях дома спиной к нему стояла Эрифила. Такого не могло быть. Он присел и закрыл лицо руками. В голове зашумело и гулко застучало от нахлынувшей крови. Пошатнувшись, он выставил руку, упёрся ею в каменный настил под ногами и с усилием стал подниматься. Эрифила обернулась к нему. Перед его глазами всё тут же дрогнуло и стало медленно расплываться, оставляя лишь белый силуэт идущей навстречу к нему женщины.

– Отец, – сквозь звенящий в ушах стук услышал он тихий голос, – что с тобой? Тебе плохо?

Пелена постепенно рассеялась, и вместе с ней стал отдаляться и затихать шум в голове.

– Дочь моя, это ты. Моя чудная Ортия, – прошептал он, обнимая её. – Всё хорошо. Я дома. Я с тобой.

Прет часто вспоминал тот день, вновь и вновь переживая волнительное состояние. Тогда он долго не мог прийти в себя. Наполненная горем душа ослепила его, охватив всё его сознание. Он совсем забыл о том, что его дочь не может быть вечно маленькой, и впервые по-настоящему увидел и услышал её. Она заметно подросла, но самое удивительное заключалось в том, что внешне она была очень похожа на свою мать. Различия между ними он почувствовал несколько позже, когда сумел окончательно успокоиться от пережитого, ясно осознавая, что чуда всё-таки не произошло.

С той поры его сердце заполнилось любовью к дочери, постепенно вытеснившей из него почти всю боль, но только до той самой последней грани, за которой навсегда остались тоска и печаль. Сегодня пошёл пятый год, как не стало Эрифилы. Все его думы были о ней и о дочери.