Врата тайны

– Хорошо, слушай тогда. Но поэта ты потом должна будешь сама определить. Я начинаю.

Как сладостная жизнь, намерен ты уйти. Но не забудь о нас.Ты оседлал коня разлук нам вопреки. Но не забудь о нас.Ты преданных друзей найдешь под небом этим.Но с прежним другом связан ты обетом, не забудь.Когда послужит для тебя подушкою луна,Что на коленях у меня лежала голова твоя, не позабудь [17].

Стихотворение было настолько прекрасным, что у меня перехватило дыхание. Я стояла тихо, Найджел тоже не издавал ни звука. Вероятно, это стихотворение так задело нас обоих из-за того, что было связано с разлукой.

– Очень красиво, – наконец-то смогла произнести я, – невероятное стихотворение.

– Оригинал, наверное, еще красивей.

– Ага, значит, стихотворение написано не по-английски. Кажется, ты мне дал подсказку.

Я почувствовала, что там, в Лондоне, он улыбнулся уголками рта:

– Думаю, ты знаешь автора.

На что он сейчас пытался намекнуть?

– Нет, не знаю. Я и стихотворение это в первый раз слышу.

– Неправильный ответ, ты обязательно должна его знать.

Почему он так считал?

– Этот поэт – турок, что ли?

Найджел начал давать подсказки тоном ведущего телевизионной интеллектуальной игры:

– Спорное заключение. Но есть мнение, что он имеет тюркские корни, к тому же всю свою жизнь, кроме детских лет, он провел в Анатолии. А все свои произведения, однако, написал на фарси.

– Фарси? Это Омар Хайям?

Разочарованным голосом он уточнил:

– Я же говорю, госпожа Карен, он жил в Анатолии. В самом ее центре.

Я перевела глаза с неба на раскинувшуюся вокруг Конью, и вдруг меня озарило.

– Ты имеешь в виду Руми?

– Именно так! Браво! Вы угадали! Да, имя нашего поэта – Мевляна Джеляледдин Руми, – заорал он в трубку, продолжая отыгрывать роль телеведущего. – Но скажу откровенно, уважаемая, я думал, что вы его узнаете с первых строчек. Уверен, отец вам о нем что-то рассказывал.

Да, и неоднократно. Я даже помнила некоторые стихи. Но только самые известные. Больше всего мне, впрочем, нравилось то, о котором мама с отцом спорили часами.

Каждый день утекая, каждый день уходя,Ты живешь, как вода, что, прозрачна, течет.Смрад и грязь с берегов не вбирает в себя,Ни мороз ей не страшен, ни яростный зной.День прошел – и моя миновала любовь.И сколь ни было слов из вчерашнего дня,Новый день от тебя ждет уж новых слов.

Маме очень нравилось это стихотворение, кроме строк о воде: «Все воды мира текут и загрязняются, вбирают в себя землю, грязь, ржавчину тех мест, куда несет их течение, и так утрачивают свою прозрачность. Затем наступает зима, и вода замерзает. Но это все неважно – важно, что вода продолжает течь. Пока она течет, она заново очищается и успевает сбежать от морозной зимы. Никто не безгрешен, никто не чист. Пока ты живешь, ты покрываешь себя грязью, но тут важно сделать целью своей жизни стремление к порядочности и честности. Самое важное – жить. Пока ты жив, есть еще надежда спастись и очиститься». Отец возражал ей: «Вода в основе своей чиста, так же чист и человек. Важно посреди всей злобы, мерзости и алчности окружающего мира сохранить свою душу чистой. Это самое сложное дело в мире. Повседневность перемалывает нас как безжалостное водяное колесо. Чтобы удалить нас от изначальной чистоты, жизнь подсовывает нам разные искушения, полные лжи, обмана и эгоизма. Разноцветные игрушки, тешащие наше эго. Они завладевают нашим духом, подчиняют наш разум капризам тела. Об этом нас предупреждал досточтимый Мевляна. И он восхваляет того, кому удалось не испачкаться, не покрыть себя грязью и не замерзнуть».

Их спор заканчивался, так ничем и не разрешившись. Я не помню, кто казался мне более правым, но это стихотворение с тех пор я запомнила. В этом не было ничего особенного. Интересно было другое – что Найджел открыл для себя Мевляну.

– Ну-ка скажи, – проговорила я в трубку, – почему ты заинтересовался Мевляной?

– Почему заинтересовался? Из-за тебя, конечно. После нашего вчерашнего разговора я полез в интернет почитать про Конью. Узнал, что Мевляна является одним из ее символов, стало любопытно. Зашел в книжный в Кэмдоне и купил книжку с его избранными стихотворениями.

– Ты меня действительно сильно удивил. И стихотворение оказалось потрясающе красивым.

В его голосе прорезались саркастичные нотки:

– А кто-то еще говорил, что я не люблю стихи.

– Ну откуда мне было знать. Ты при мне о них никогда не говорил.

– Всему свое время.

Мы опять замолчали. Мой взгляд упал на Меннана, ожидавшего у машины, когда я закончу разговор. Заметив, что я на него смотрю, он подобрался и попробовал улыбнуться. Я все еще была на него зла, но в этот раз сразу не отвернулась и даже постаралась изобразить что-то похожее на улыбку. Потом вернулась к телефону.

– Огромное спасибо, Найджел. Мне действительно очень понравилось. Продолжай, пожалуйста, делать мне такие удивительные сюрпризы. Но даже если не будешь больше читать таких стихов, все равно звони мне почаще, дорогой.

Мои слова ему, конечно, польстили, и в его голосе появились возвышенные нотки:

– Слушаю и повинуюсь. Но и ты среди своих вечных страховых забот не забывай меня, не забывай своего негритянского мужчину, любовь моя.

Я весело откликнулась:

– Не волнуйся, даже если захочу, не забуду. Я очень тебя люблю, Найджел.

– И я тебя очень люблю, Карен Кимья Гринвуд.

Кимья?! Он первый раз с нашего знакомства назвал меня Кимьей…

– Почему ты так сказал?

Он удивился:

– Прости, не очень понимаю тебя.

– Почему ты назвал меня Кимьей?

– Потому что это твое имя. Или я его неправильно произнес?

Я была не в том состоянии, чтобы пересказывать Найджелу вчерашнюю историю про странного бородача, который тоже называл меня Кимьей.

– Нет, просто мне это показалось немного странным. Ты прежде так не говорил. Наверное, вдохновился Мевляной.

– А как тут не вдохновиться! Ладно, не буду тебя больше задерживать. Ты там, чую, участвуешь в серьезном конфликте. Тебе пора вернуться к делам. Но послушай, пожалуйста, меня, не переживай сильно из-за всего этого. Возьми лучше одну из книжек Руми и начни читать. Уверен, тебе понравится.

– Попробую, – я уже собиралась повесить трубку, как вспомнила о маме. – Найджел, тут такое дело, дядя Мэтью умер.

– Скончался, – он поправил меня из-за какого-то врачебного суеверия. – Ему было невыносимо больно все последние дни его жизни. Можно сказать, ему повезло, что он наконец-то отошел.

– Я так же сказала маме, но понятно, что ей труднее это принять. Я вчера с ней разговаривала, и ей было очень грустно. Я за нее переживаю. К чему я все это: будь добр, позвони ей. Она тебя любит, ей станет легче от твоего голоса.

– Конечно, дорогая, не волнуйся, я сразу же ей позвоню. А если получится, даже свожу ее поужинать этим вечером.

Моя мама очень любила Найджела. Он, несомненно, был ее главным любимчиком среди всех моих молодых людей. Не из-за своего цвета кожи, хотя это тоже было для нее важно. Ей нравилось все, что можно было счесть за поведение, противоречащее неким общественным нормам. Хоть я, подобно ей самой, и не вышла замуж за очень далекого от англосаксонской культуры турка, чернокожий врач, чьих пращуров привезли на Туманный Альбион с Карибских островов, был, с ее точки зрения, тоже весьма неплохим выбором. Впрочем, реальной причиной, по которой ей нравился Найджел, было то, что он действительно ей интересовался. Он был единственным моим молодым человеком, который мог часами выслушивать ее малосвязанные речи. Самое странное, что он делал это не из вежливости – ему действительно было интересно, о чем она рассказывала. Они так хорошо понимали друг друга, что даже если бы мы расстались, они все равно сохранили бы какую-то дружескую связь… Хотя, если бы она узнала о наших разных взглядах на ребенка, возможно, ее отношение как-то и изменилось бы. Мечтой, которую мама лелеяла последние несколько лет, было обнять свою внучку. «Я хочу маленькую девочку, которая будет смотреть на меня черными-черными, такими же, как твои, глазами», – говорила она. Да, мама даже заранее определила пол моего ребенка! Это обязательно должна быть девочка. Но было бы сложно угадать ее реакцию, если бы она узнала, что я беременна и что Найджел этого ребенка не хочет. Она могла бы разозлиться на него, сказать: «И ладно, не слушай слова этого хирурга-гедониста, рожай девочку». Но могла и попробовать найти компромисс, постараться убедить Найджела: «Пусть Карен рожает, о ребенке я позабочусь, а вы катайтесь по вашим заграницам». Ей было бы, вероятно, приятно взять на себя целиком воспитание ребенка и помочь нам. Но сейчас нам надо было помочь ей.

Слова Найджела меня успокоили, и я ответила ему:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного!» – фраза, с которой начинается каждая сура Корана, кроме девятой. Ее произносят в каждой молитве перед началом любого важного дела, с нее начинают многие документы, составляемые мусульманами. – Здесь и далее примечания переводчиков.

2

Ней – духовой музыкальный инструмент наподобие флейты из тростника.

3

Шадырван – фонтан при мечети для совершения обязательного омовения перед молитвой.

4

Мевляна (Мавляна) Джалаладдин Руми – персоязычный поэт-суфий (1207–1273), исламский богослов, факих, живший и проповедовавший в г. Конья. Создатель суфийского мистического братства «мевлевийа». Влияние Мевляны Руми вышло далеко за пределы национальных границ, поскольку почти все мусульманские народы Центральной и Южной Азии высоко ценили его духовное наследие. Писал на персидском языке, но большую часть жизни прожил в Конье и похоронен там (Рум – Византия, нисба «Руми» переводится как «из Рума»).

5

Суфизм – мистическое движение в исламе, сформировавшееся в VIII в. Целью суфия является постижение любви Аллаха, максимальное приближение к Нему и полное посвящение себя любви к Богу и следованию по божественному пути – тарикату.

6

Гора Каф – легендарные горы в персидской и османской мифологии и средневековой исламской космологии времен Низами. По суждению средневековых мусульманских космографов, горная цепь расположена на краю земли, опоясывая ее.

7

Дервиш – суфий, странствующий взыскующий мистик.

8

Радение, также семá, – суфийский ритуал, часто проводимый открыто и публично (например, в ордене мевлеви), включающий пение, игру на музыкальных инструментах, танец, декламацию стихов и молитв, ношение имеющих символическое значение облачений и др.

9

Теннуре – платье без рукавов, узкое вверху и широкое внизу, неотъемлемая часть церемонии радения, семы. Эту одежду носили дервиши-мевлеви.

10

Икониум – античное название города Конья.

11

Имя главной героини – Кимья имеет суфийское значение. В суфийском контексте это имя переводится как «эликсир», «благословенное соединение, вещество». Знаменитый суфийский трактат философа и мистика Аль-Газзали «Кимья-и Саадат» («Эликсир счастья») стал определяющим для развития философии исламского мистицизма.

12

Сура «Корова», аят 115 (здесь и далее цитируется перевод Корана по АльМунтахаб).

13

Лицей имамов-хатибов – мусульманское духовное учебное заведение, где готовят имамов, имеющих право произносить пятничную проповедь, хутбу.

14

Дословно: «Если того захочет Аллах»; устоявшийся перевод: «Если будет на то воля Божья».

15

В оригинале игра слов связана с созвучием топонима «Конья» и турецкого глагола «konmak», одним из значений которого является «садиться, опускаться».

16

Фáтиха – первая, мекканская сура Священного Корана, «Открывающая». В мусульманской традиции нередко используется в функции молитвы, в частности заупокойной.

17

Перевод Радия Фиша.