Дассария

– Бакриарт, вон тех осёдланных коней, что угоняли к себе саки, я узнал, – полусидя, упираясь спиной в камень, обливаясь потом, прошептал Сегосфен, кивнув в сторону лошадей, приведённых с собой. – Это наши скакуны. Все до единого. Они все принадлежали десятнику Манфису и его людям. Значит, ни его самого, ни его воинов не стало.

– Да, дороговато нам обошлись обе эти дальние вылазки, – с досадой произнёс сотник, поднявшись с места, и ударил плёткой по ноге. – Ещё один такой выход из ущелья – и никого из нас уже не останется. Получается так, что здесь кругом одни саки, а наших людей нигде нет. Где же они тогда? Воевать нам на две стороны – против саков и против македонян – нет пока возможности, мы не в состоянии делать это. Будем продолжать поиски. Другого пути не вижу.

Он отошёл на пару шагов, затем развернулся, взглянул в глаза десятника и более мягким тоном добавил:

– Сегосфен, ты поскорее выздоравливай. Здесь, на высоте, хорошо, не так жарко, да и кровососов нет.

Он окинул взором горные вершины, вдохнул чистый прохладный воздух.

– Вон знахарь уже ждёт своей очереди, сейчас займётся тобой. Ешь, пей, поправляйся. Не думай ни о чём. Ты сделал всё, что мог. Я благодарен тебе.

Опустив голову, Бакриарт задумчиво постоял так ещё какое-то мгновение, кивнул каким-то своим мыслям и ушёл. Сегосфен проводил его взглядом и только теперь, впервые после возвращения в родной лагерь, по-настоящему расслабился и устало провёл рукой по лицу, вытирая пот, обильно заливавший глаза.

* * *

Бартаз долго смотрел вслед уходящим воинам, до тех пор, пока они не скрылись вдали. Вечерело. Весь день десятник направлял в разные стороны дозоры, чтобы осмотреть всю округу, но никого не обнаружил и, стало быть, убедившись, что юноше уже не угрожает опасность, принял решение покинуть его и не мешать больше. Сытый и хорошо отдохнувший Хора по-прежнему сидел на своём месте в ожидании команд и действий хозяина. С самыми первыми рассветными лучами светила им предстояло заняться охотой – до полного истощения изнуряющей, изматывающей, неимоверно трудной работой продолжительностью в долгих три дня.

* * *

Десятник Кантар оглянулся. Несмотря на наступившие сумерки, он всё же сумел рассмотреть вдали, у одиноко растущего дерева юношу. От этой картины и особенно от того, что приходится оставлять Бартаза одного в огромной зловещей долине, у него защемило в сердце.

«Ничего, Бартаз. Вот проверю в селении, дошли ли туда Зуза, Танарис и Фахрид, поменяю там людей и вернусь обратно, как прежде, охраняя тебя», – успокаиваясь, подумал десятник и больше не смотрел в ту сторону, дабы не бередить душу и скорее проделать намеченный путь.

Пройдя половину всей дороги, он приблизился в неясном лунном свете к давно знакомой лощине и, не спускаясь вниз, а следуя по краю, взглянул на другую ее сторону и вдруг увидел там лошадь.

– Видишь, какая-то лошадь стоит, ну-ка, поймай мне её. Поспеши! – указал он плёткой ближнему воину.

Юноша повернул коня, спустился и пересёк лощину, выбрался наверх и, стараясь не вспугнуть лошадь, стал медленно приближаться к ней, держа в руке моток верёвки. В какое-то мгновение десятнику уже показалось, что воин вот-вот накинет петлю на голову животного, но тот почему-то в самый последний момент опустил руку, низко склонился и, что-то увидев на земле, спрыгнул с коня.

– Чего он там закрутился? – прошептал десятник и тут же услышал возглас воина, подзывавшего всех к себе.

Быстро преодолев лощину, воины окружили товарища, ещё не понимая, почему он позвал их. Лишь спешившись, они увидели на земле человека.

– Так это же Зуза! Точно он… Никак убит? – прошептал один из них, присев и приподняв голову лежащего.

Десятник бросился к телу, всмотрелся в лицо и, узнав старого товарища, прижался ухом к его груди. Услышав слабое, но ровное биение сердца, Кантар поднёс к лицу Зузы посудину с водой, пальцами разжал его пересохшие губы и стал вливать тонкой струйкой прохладную влагу. Стараясь не переусердствовать, он лил воду с частыми перерывами, чтобы воин не захлебнулся.

– Дайте плащи и осмотрите здесь всё! – повелел он.

Воины разлетелись в разные стороны. Зуза поперхнулся и застонал. Десятник, желая приподнять товарища, завёл было руку ему за спину и тут же нащупал пальцами обломок торчащей из неё стрелы.

– Так вот куда тебя ранили! Потерпи до утра. Главное – мы успели найти тебя вовремя. Ты ещё станешь сотником, – шептал он, осторожно укладывая Зузу на подстеленные плащи и бережно укрывая его. – Хотя с твоим горячим характером и необузданностью в поведении вряд ли.

При последних словах Кантар печально улыбнулся, с сожалением и досадой покачал головой, вспомнив, как Зуза неистово и с особым смакующим рвением предавался гульбищам.

Вскоре примчался воин, спрыгнул с коня, присел рядом с десятником и тихо доложил:

– Нашли Танариса и Фахрида. Они убиты. И ещё… – он запнулся.

– Что? – нетерпеливо спросил десятник.

– Кто-то изрубил тела всех погибших. Тех, что везли в селение, – ответил воин.

– О небеса!

Кантар медленно поднялся на ноги, провёл руками по лицу и замолчал.

Недолго так постояв, он произнёс:

– Никто и никогда не смел вставать на последнем земном пути человека. Умертвить дважды никого нельзя. Напавшие на них люди сделали это из-за боязни проклятия небес за свершённое ими и посягнули на их души, пытаясь погасить и их при отнятых уже жизнях. Принесите все останки сюда. Здесь предадим их земле.

Когда воин отдалился, он подошёл к своему коню, погладил его по гриве и с горечью прошептал:

– Опять столько потерь! Нет сил терпеть все эти утраты и лишения. Даже у детей отняли еду. Как теперь быть, не знаю…

Лишь забрезжил рассвет, воины преступили к похоронам убитых. Десятник, почтив их память, осмотрел рану Зузы и, убедившись, что стрела не пробила левую лопатку, вынул её из тела, накалённым на огне ножом надрезав кожу чуть шире острия наконечника, и сразу после этого приложил свёрнутый кусок ткани, посыпанный пеплом. Ещё раз убедившись, что Зуза жив, он стянул его грудь ремнём как можно туже, но оставляя возможность дышать. К полудню, положив раненого на подвеску между двумя скакунами, они тронулись в сторону селения. Потерявший много крови Зуза всё это время не приходил в себя.

* * *

Вождь Донгор, не дождавшись в установленные сроки возвращения гонцов от младшего брата Бартаза, заподозрил неладное и решил утром отправить к нему новый отряд, но с наступлением нового дня сдержался, помня о том, что Бартаз находится под охраной, и надеясь, что воины скоро появятся.

День прошёл в тревожном ожидании. Наступила ночь. Гонцов не было. Ближе к рассвету он всё же направил людей. Заметно поредевший охранный отряд десятника Кантара без посыльных и без добычи Бартаза, но с раненым Зузой повстречался им на дальних подступах к селению.

* * *

Через три дня Кантар вернулся к месту, где находился Бартаз, но, как и прежде, не показываясь ему на глаза, скрытно расположил воинов за дальним холмом, чтобы оттуда наблюдать и за юношей, и за всей округой, продолжая охранять кормильца всего селения. Оставив коня, он взобрался по склону холма и прилёг на его вершине, всматриваясь в сторону одинокого дерева, возле которого находился шалаш Бартаза. Сначала он увидел коня, пасущегося невдалеке от родника.

«Странно. Обычно в это время он уже охотится. Не случилось ли чего?» – встревожено подумал Кантар, поднявшись на колено и ещё внимательнее разглядывая тенистое подножье ветвистого дерева. При ярком полуденном солнце оно сильно выделялось чёрным пятном на земле. Толком не сумев ничего рассмотреть на таком большом расстоянии, десятник решил приблизиться. Спустившись вниз как можно тише, он побежал к дереву. То, что предстало его глазам, было ужасно: Бартаз лежал на спине возле давно остывшего кострища. Из его груди торчала стрела. Лицо, тело и руки были покрыты мухами. Стоял тошнотворный запах. Кантар оглянулся и, лишь теперь вспомнив о птице, шагнул к дереву. Хора, так же, как и его юный друг и хозяин, неподвижно лежал на земле, повернув в сторону голову и приоткрыв клюв. Он уставился в небо немигающим мутным глазом и распластал крылья, будто в полёте. Лёгкий ветерок шевелил пушок на его шее и изредка задирал хвостовое оперение, отпугивая мух. Хора был мёртв. Тонкая верёвка тянулась из-под него к стволу дерева, не дав ему улететь и спастись. Кантар заглянул в шалаш. Расстеленная в нём овечья шкура была не тронута. Больше ничего там не было. На одной из нижних веток на ремне висели нож Бартаза и его колчан со стрелами, а внизу стоял прислонённый к стволу лук. У родника лежали кожаные мешки, видимо, подумал Кантар, отмытые юношей и разложенные для просушки.

«Что же тут случилось? Кто мог так коварно расправиться с юношей и его питомцем? Здесь же нет никого», – подумал десятник, оглядывая округу. В груди заныло, и он растирал её, пытаясь успокоиться. Вскоре он зацепился взглядом за едва видневшийся вдали бугорок, что выделялся на ровном месте, и побежал к нему. На расстоянии сорока-пятидесяти шагов от дерева головой прямо в его сторону, весь покрытый пылью, лицом вниз лежал мёртвый согдийский воин, крепко сжимая одной рукой лук. От него, словно от пары змей, тянулся на юг извилистый двойной след.

– Так вот кто это сделал! Ты один из тех, кого мы разгромили несколько дней назад. Всё-таки ты сумел приползти сюда и отомстить за себя. Выходит, очень плохо мы осмотрели округу, коль не заметили тебя. Как же так! Ведь этого не должно было случиться… Я повинен в смерти Бартаза! Только я один! По моему недогляду произошла беда… – стоя у тела врага, прошептал Кантар.

Он с яростью пнул согдийца, плюнул ему в спину и зашагал обратно.

Обмыв тело Бартаза, воины погрузили его на скакуна, захватив всё оружие, и отряд двинулся к селению. Кантар, отстав, бережно взял мёртвую птицу и, взойдя на вершину холма, расстелил шкуру из шалаша и положил на неё тело орла.

* * *

Всё племя вождя Донгора прощалось с юношей по имени Бартаз. Весь народ – от малых детей до старцев – собрался у его могилы. Горю людскому не было предела. Облачённый в новые сияющие воинские одеяния, подобно полководцу, он был предан земле как истинный вождь и потомок вождя. Его друзья-ровесники семь дней не отходили от кургана, не принимая ни воды, ни пищи. На восьмой день поутру их, обессиленных и измождённых, уносили на руках отцы. Донгор десять дней в одиночку просидел под деревом, где не так давно в своём старом шалаше обитал и охотился со своей верной птицей, другом по имени Хора, его единственный младший брат, которого теперь не стало.

Глава пятая

Дассария вместе с вождём Цардаром и всеми людьми расположился в одном из удобных тенистых урочищ, отступив на безопасное расстояние от греческой дороги, как стали меж собой называть её саки, и выставив вдоль неё скрытные дозоры, чтобы следить за продвижением войск. Заколол пару лошадей, накормил воинов и, на второй день пребывания в этом месте снабдив запасом мяса, направил по всей сакской земле восемь отборных отрядов, во главе каждого из которых поставил наиболее опытного десятника, в том числе и из племени Цардара. Цель для них была поставлена одна – найти сородичей и сообщить всем вождям о том, что правитель земли массагетов и тиграхаудов призывает их к себе с войсками для противостояния иноземцам. Теперь оставалось только ждать, накапливая сведения о противнике.

* * *

Феспид, происходивший из довольно богатого и весьма знатного рода и являвшийся представителем аристократической македонской семьи, которая с самого начала поддерживала Александра, одним из первых был зачислен в ряды его конницы – нового вида войск, созданного царём Македонии Филиппом II. С той далёкой поры миновало очень много лет, и теперь, пройдя почти половину мира под предводительством самого царя Александра III, он уже стал командовать большим отрядом конных катафрактариев. Ранее существовавшее построение войск фалангами – тесно сомкнутыми многорядными шеренгами тяжёлой пехоты – очень удобное в применении на равнине и имевшее на ней сокрушающую мощь, отныне, с вступлением их в гористую местность, стало непригодным. С этого времени все войсковые подразделения были реорганизованы и раздроблены на более приемлемые и эффективные в действиях небольшие отряды, способствующие своей мобильностью выполнению самых активных операций в новых условиях. Умение принимать самостоятельные решения, развитое в полководцах в результате постоянных требований царя, отныне имело особенное значение, так как во всех густозаселённых областях, бывших персидских сатрапиях, расположенных на северо-востоке державы, местное боеспособное мужское население значительно преобладало над армией Александра, в результате чего она была как никогда уязвима и подвержена многократно возросшей опасности.

Наряду с этим определённые неудобства представляло как своеобразие здешней природы, так и устои и обычаи проживающих в этих краях народов, отчего приходилось спешно менять отдельные устоявшиеся правила, обретать иные навыки, привыкать к переменам и приноравливаться к вновь возникшим жизненным требованиям. Из далёких родных земель по приказу Александра постоянно прибывали новые воинские части, подкрепления, состоящие из новобранцев. Почти во всех завоёванных им согдийских городах по-прежнему царило недовольство присутствием иноземцев, отчего продолжали случаться, хотя и разрозненно, выступления бунтовщиков. Чаще всего они носили спонтанный характер. Силы, бросаемые на подавление таких бунтов, обычно входили в состав созданных городских гарнизонов. Порой они не могли самостоятельно справиться, и тогда на помощь спешили дополнительные войсковые подразделения, направляемые царём.

Расправа над повстанцами свершалась очень жестоко. Сотни, тысячи и десятки тысяч согдийцев уничтожались в сражениях. Не меньшее их число подвергалось казням и обращалось в рабство. Всюду лилась кровь. Пленённые крепкие мужчины под усиленной охраной направлялись на строительство города Александрия Крайняя, заложенного царём на берегу реки Яксарт, в её самой южной излучине. Нескончаемыми потоками рабы продвигались по земле к указанному месту, сливаясь там в одну кишащую массу, занятую непосильным трудом, ещё не ведая о том, в каком творении принимают участие, с чем довелось им соприкоснуться, к чему приложили свои руки и для чего отдают последние силы. Сам Александр III, одержав победу в одном из наиболее крупных сражений с согдийцами, в котором его войскам противостояла почти тридцатитысячная хорошо вооружённая армия повстанцев, занявшая оборону на высокой и неприступной скале, названной впоследствии его людьми «согдийская скала», неотлучно находился в лагере у возводимого города.

Усиленные отряды конных катафрактариев днями и ночами напролёт надёжно оберегали все подступы к ставке царя, а также все пути, ведущие к Мараканду и другим наиболее значимым поселениям Согдианы. Сведение о том, что уже произошло кровавое столкновение с племенами кочевников-саков, своевременно было доведено до царя, в связи с чем были значительно укрупнены все сторожевые части вдоль границ. Одним из таких отрядов, который размещался от ставки на расстоянии, равном ста пятидесяти стадиям, и командовал Феспид. Сегодня его вызвали в главный лагерь для получения пополнения из воинов, прибывших с родины. Сотня, приданная его полутысячной коннице, была весьма значимым дополнением, но теперь менялись и задачи, поставленные перед ним. Сразу по прибытию к своим войскам ему следовало скрытно вступить в сакские земли, дабы провести там тщательную разведку и как можно больше узнать о численности и сосредоточении сил неприятеля.

Наметив начало похода на третий день после проведения подготовки, полководец Феспид собрался было более тесно пообщаться с вновь прибывшими, чтобы, прежде всего, узнать как можно больше о событиях, происходящих в родных краях, но присланный к нему срочный гонец оповестил о немедленном выступлении.

* * *

Верховному правителю Дассарии начальники дальних дозоров подробно докладывали, что отряды грека Ксандра стали всё чаще появляться на вновь возникшей границе, постоянно контролируя проходящую по ней дорогу, день и ночь неустанно следуя в обоих направлениях. Он понимал, что такое оживление связано с произошедшим двадцать дней назад первым столкновением с ними отрядов вождя Цардара, и теперь ясно осознавал, что подобного поражения они впредь не допустят.

Чардад, оповещённый о встрече с Цардаром, три дня назад прислал ещё пять сотен воинов, прося разрешения прибыть самому, на что Дассария ответил отказом, повелев ему, как прежде, оставаться на месте и оберегать женщин и детей.

В наступивший полдень небо заволокло тучами, и на землю обрушились тёплые дождевые потоки, перешедшие к закату в прохладную морось. Натянув навесы между деревьями, воины отдыхали у костров, ведя меж собой тихие разговоры и по привычке проверяя всё оружие и отлаживая снаряжение. В небольшом отдалении от места их расположения под охраной целой сотни паслись лошади, набираясь сил от сочных густых трав.

– Да, если бы не пришлые греки, можно было бы начать хорошую жизнь. Много всего худого, порой почти невыносимого случилось… Столько невзгод, ненастья и голода, что даже вспоминать не хочется. Все, кто остался на этой земле живыми, достойны другой, лучшей участи, но враг, пришедший как никогда некстати, вновь угрожает нашему народу, и без того ослабшему и разбросанному по всем этим необъятным просторам, – оглядывая с вершины холма округу, произнёс Дассария, вдохнув всей грудью вечернюю свежесть.

– Прошло столько дней, а от наших гонцов пока нет никаких вестей. Как думаешь, правитель, где наши племена? – угадывая думы Дассарии, спросил находящийся рядом с ним Цардар.

– Я прошёл вдоль всех ближних берегов Яксарта, но, к сожалению, не нашёл там никого. Даже с тобой тогда не довелось мне повстречаться. Ты же знаешь, что это было давно. Полагаю, что все ушли на восток и оттуда уже повернули на север, ближе к подножьям гор. Спасение могло быть только там. Хотя те края не изведаны нами, и оттого очень опасны. До этой поры, насколько мне известно, туда никто из саков не ходил. Нужды в том не было. Слишком далеко они находятся, да и кто там обитает, нам неведомо. Я очень надеюсь, что обратная дорога для них всё же осталась открытой, – вздохнув, задумчиво ответил Дассария. – Нужно ждать. Иного нам не дано.

– Правитель, лазутчики сообщили, что грек Ксандра начал и ведёт какое-то крупное строительство у реки. Что, по-твоему, он задумал?

Цардар стоял сбоку от Дассарии, всматриваясь ему в лицо в ожидании ответа.

– Не знаю, Цардар. Подойти ближе к нему у нас пока нет возможности. Слишком много войск собрал он в том месте. Язык их мы не понимаем, вот что плохо для нас. Думаю, нам эти его работы не сулят ничего хорошего. То, как он оберегает все подступы, о многом говорит. Боюсь, что он укрепляется там и уже оттуда собирается пойти в наши земли. Мне бы хоть одним глазом увидеть творящееся там… Вот об этом я мечтаю больше всего! Пройти туда с боем мы не сможем. Мало нас пока. Эх, собраться бы нам всем поскорее, вот тогда бы мы всё успели сделать и не дали бы ему закрепиться в такой близости от наших земель! Ну ничего, дай нам только срок. Мы ещё посмотрим, насколько крепко и долговечно это его новое становище. Всему однажды наступит своё время и подойдёт нужный черёд, – взглянув на Цардара, Дассария сжал кулаки и прикрыл веки.

Скользя по траве, падая, скатываясь и спешно и суетливо поднимаясь, к ним на вершину, тяжело дыша, взобрался сотник Дуйя и сообщил:

– Правитель, прибыл срочный гонец от одной из наших самых дальних разведок. Он внизу ожидает тебя.

– Ну наконец-то дождались, – кивнув Цардару, Дассария устремился в лагерь.

Прибывший вестовой доложил о том, что к полуночи подойдут тридцать сотен вождя южного племени Кардаура, внука вождя Суссанга. Дассария ещё не успел как следует выразить слова благодарности, лишь наспех одарив его мечом, как сотник Фарх доложил о прибытии в лагерь ещё троих вестовых.

– Эдак у меня и оружия не хватит на дары всем, – явно повеселев, пошутил верховный правитель, направляясь к ним навстречу.

– Найдём для каждого, только бы вести были достойными, – улыбнулся Цардар.

Под одним из навесов у костра, протянув к нему ладони, сидели озябшие гонцы. Увидев приближающегося правителя, они тут же повскакивали с мест и, став рядком, молча приветствовали его, склонив головы.

– Принесите еды и плащи, – осмотрев их, повелел Дассария.

Несколько воинов мгновенно исполнили приказ.

– Правитель, позволь говорить нам, – по-прежнему стоя, держа плащ в опущенной руке и даже мельком не взглянув на пищу, обратился к вождю один из вестовых.

– Присядьте. Грейтесь и докладывайте, – предложил Дассария.

Неуверенно посмотрев на своих товарищей, стоящих по бокам, гонец простуженным голосом начал:

– Правитель, на заре к тебе прибудет вождь Бомпа, – он замолчал, сдерживая подступивший кашель, затем продолжил: – Внук вождя Лидибора. Он ведёт с собой двадцать пять сотен.

– Правитель, а ближе к полудню должен подойти и вождь Урбенч, внук вождя Дончу. С ним будет тридцать сотен, – произнёс совсем юный воин, что находился справа.

– И у меня есть подобная весть, правитель, – кашлянув в кулак, сообщил третий. – К этому же сроку с пятьюдесятью сотнями должна прибыть и воительница Усанна.

Услышав последнее имя, Дассария удивлённо повёл бровью и взглянул на Цардара. Тот растерянно пожал плечами.

– Кто это, Усанна? – спокойно спросил Дассария.

– Прости, правитель, но вождь Талантар умер, а Усанна – его единственная сестра. Внучка вождя Зембы, – пояснил гонец.

– Вот как! Да упокоится с миром душа доблестного вождя Талантара! Прими её достойно, великое небо! – тихо произнёс верховный властитель.

Словно эхо его слова повторились устами Цардара.

– Добрые, важные вести принесли вы мне. Ну а это примите от меня за всё, что вы сделали, за труды ваши, – Дассария повернул голову, и ему тут же подали три новых меча. – Не обессудьте за столь малые дары. Не те времена.

С небольшим опозданием от срока, указанного гонцом, прибыл только вождь Бомпа, внук вождя Лидибора.

Ещё со времён великого хромого властелина массагетов Дантала, ценою своей жизни в честном сражении покорившего племена тиграхаудов, власть в племенах передавалась по наследству, причём называя имя правящего вождя, как это велось с давних пор в сакской земле, обязательно упоминали и имя его предка, наиболее отличившегося при жизни.

* * *

В течение следующих десяти дней с войсками к верховному правителю Дассарии прибыли вожди Бурдаш, Тынгир, Елемар, Мелисар, Донгор и Пунт, внуки прославленных вождей Спура, Винсары, Бандосара, Такмара, Клибера и Бадрата.

Ни одного из восьми вождей племён тиграхаудов найти не удалось.

Судя по докладам десятников всех дозорных отрядов, направленных на их поиски, те увели своих людей далеко на север, следуя по неизведанным восточным предгорьям протяжённой гряды.

Призвав к себе вождя Чардада с его двадцатью пятью сотнями и имея под рукой почти сорок тысяч своих воинов, Дассария стал усиленно готовиться к войне с греком Александром, но он не обладал даже приблизительными данными о численности греческих войск и решил во что бы то ни стало добыть эти сведения, дабы не подвергать смертельной опасности остатки своего народа.

* * *

Феспид тем временем уже второй день вёл свой отряд на северо-запад по земле кочевников-саков. Разбив людей посотенно и находясь с сотней недавно прибывших в самом центре построения войск, где также были все лошади, загруженные необходимым снаряжением, провиантом и лёгкими палатками, он с пяти сторон от себя на обозримом отдалении расположил все остальные сотни.

День обещал быть ясным и жарким, отчего и без того тяжёлые доспехи казались невероятно громоздкими и тесными. Ближе к полудню солнце палило нещадно, и люди, пытаясь остудить разгорячённые тела, смыть липкий пот и хоть как-то освежиться, всё чаще снимали шлемы и обливались заметно потеплевшей водой.

Местность была холмистой и почти оголённой. Лишь изредка у подножий высоких курганов им попадались небольшие тенистые урочища. По команде полководца вскоре встали на отдых, сохраняя установленное расположение.

Феспид объехал отряды и, убедившись, что всем развезли еду, вернулся обратно и сел у своего костра, разведённого под навесом у маленькой речушки, что журчала в узкой ложбинке средь редких деревьев с извилистыми тонкими стволами и пышными ветвистыми кронами. Во избежание обнаружения кем-либо издали, на расстоянии, по дымкам от костров, воины разводили огонь под низкими небольшими навесами, натянутыми за углы на короткие копья, дабы поднимающаяся вверх копоть быстро рассеивалась и не была видна со стороны. Как обычно, быстро приготовленную сытную пшённую и ячневую кашу они закусывали хлебом и запивали разбавленным вином. Парные дозорные окольцовывали стан, зорко осматривая все подступы к нему.