Дассария

Почти нескрываемое и искреннее возмущение стал вызывать и факт обожествления Александра, также начавший создавать собой ещё одну очередную пропасть между ним и его греко-македонским окружением. Всё это и породило возникновение в его армии людей, недовольных его правлением. Во всём его огромном лагере стали поговаривать о том, что с победой потеряно больше, чем добыто в войне. Многие уже стыдились себя в одеждах побеждённых. Они считали, что сам царь более всех похож на поверженного, нежели на победителя, и из македонского главнокомандующего уже превратился в сатрапа Дария. Даже среди его ближайших друзей далеко не все следовали его примеру. Так, если Гефестион одобрял царское поведение и тоже изменил образ жизни, то Кратер, заменивший Пармениона, подчёркнуто сохранял верность отеческим обычаям, при этом говоря: «Гефестион – друг Александра, а Кратер – друг царя».

Сам же Александр был хорошо осведомлён о настроениях своих воинов и командного состава, и это внушало ему определённую тревогу. Со временем он стал без стеснения осведомляться о содержании писем своих друзей, дабы знать их мысли и откровения. Как бы там ни было и как бы ни складывались все эти обстоятельства, а известие о готовящемся заговоре против него Александр воспринял как гром среди ясного неба. Обнаружился же заговор вследствие чрезмерной болтливости одного из его активных участников, некоего Димна, легкомысленно открывшего тайну своему возлюбленному Никомаху. Желая покрасоваться перед ним, Димн поведал о том, что через три дня царь Александр наконец-то будет убит, при этом особо выделив, что в этом замысле, помимо него, принимают участие смелые и знатные мужи. Угрозами и уговорами Димн всё же добился от перепуганного Никомаха обещания молчать и присоединиться к заговору. Однако тот сразу после встречи с Димном отправился к своему брату Кебалину и обо всём ему рассказал. Кебалин немедленно поспешил к шатру царя, но не имея туда доступа, стал ожидать подходящего момента. Вышедший от Александра Филот, предводитель македонской конницы, был тут же оповещён им о готовящемся заговоре. По каким-то причинам тот два дня не ставил об этом в известность царя, ссылаясь на его занятость. Заподозрив что-то неладное в поведении Филота, Кебалин сообщил обо всём Метрону, ведавшему арсеналом, который сразу же доложил о заговоре Александру. Димн тотчас же был схвачен, а сам Кебалин был допрошен царём. Узнав от него и о сроках, намеченных заговорщиками для расправы, Александр приказал его арестовать. А услышав о человеке с очень знакомым именем Филот, царь насторожился и стал тщательно обдумывать и сопоставлять известные ему факты, связанные с ним. Прежде ему доносили о нелицеприятных отзывах о нём, допускаемых этим Филотом, считавшим его становление царём и все его победы в важных военных кампаниях своей заслугой и заслугой своего отца Пармениона. Тем временем Димн странным образом успел покончить с собой. После этого судьба Филота и его отца была решена. На требование Александра опровергнуть предъявленное ему обвинение в заговоре Филот отреагировал весьма глупо, попытавшись обратить всё это в шутку. Собранный царём совет единогласно пришёл только к одному довольно категоричному выводу: Филот напрямую причастен к этому заговору и является если и не главным его организатором, то уж явно и совершенно точно активным его участником. По заведённому издревле македонцами обычаю, уже через день, накануне выступления в поход, Александр созвал всех воинов и представил на их рассмотрение дело Филота, прямо обвинив и его самого, и Пармениона в организации заговора. Оправдаться Филоту не удалось. Войска требовали его казни. В наступившую ночь по настоятельным требованиям Кратера, Кэна и Гефестио на Филота подвергли пытке. Не выдержав такого испытания, он признался, что ещё в Египте, когда было совершено обожествление Александра, Парменион и Гегелох, погибший позже в сражении при Гавгамелах, договорились убить царя, но сделать это они решили только после того, как будет уничтожен Дарий III. Расправа с заговорщиками была тут же свершена. Одновременно с этим Александр распустил вспомогательные греческие войска.

Несколько раньше начавшегося похода по указу бактрийского сатрапа Ахеменидов Бесса был убит сбежавший персидский царь Дарий III. Сам Бесс принял титул царя Артаксеркса IV. После смерти Дария III Александру срочно нужно было укрепить свою власть на востоке бывшей Персидской державы.

Назначив сатрапом Парфии и Гиркании парфянина Амминаспа, одного из тех, кто сдал ему без боя Египет, Александр двинулся из Парфии к южным берегам Каспийского моря, желая захватить там наёмников-греков, ранее служивших персидскому царю и теперь бежавших в страну тапуров. Пройдя через лесистые горы, отделявшие Гирканию от южных областей Персии, он занял город Задракарту. Уже в пути к Александру явилась большая группа знатных персидских аристократов, в том числе тысячник Набарзан и бывший сатрап Гиркании и Парфии Франаферн. В Задракарте Александр также выслушал волеизъявление о покорности от Артабаза, одного из ближайших придворных Дария III, прибывшего к нему вместе с детьми. Здесь же появились послы и от греков-наёмников бывшего персидского царя. На требование Александра покориться ему они ответили согласием. Позже часть из них, те, кто поступил на службу к персам до создания Коринфского союза, была отпущена на родину. Остальным Александр повелел наняться к нему на службу.

Из Задракарты он повёл войска в Арию. В городе Сусия, расположенном на границе Парфии и Арии, состоялась его встреча с сатрапом Арии Сатибарзаном. Как и в предыдущих случаях, Александр сохранил за ним его положение, но послал в Арию своего человека, Анаксиппа, с поручением устроить там, в поселениях, сторожевые посты, дабы его воины, проходящие через ту страну, не учинили каких-либо насилий. На самом же деле он хотел обезопасить себя от возможных враждебных выступлений в своём тылу. Как показали все дальнейшие события, у Александра имелись серьёзные основания для такого беспокойства. Сатрап Арии Сатибарзан взбунтовался, и по этой причине Александру пришлось вернуться туда и казнями, разорением поселений, порабощением населения восстановить спокойствие. В результате произошедшего сражения сам Сатибарзан был убит, а арии обратились в бегство.

После этой расправы Александр подошёл к Паромапису – горному хребту на востоке персидских земель. Места здесь были суровые, очень труднодоступные из-за высоких скал и глубокого снега в ущельях и на дорогах. Везде царило безлюдье. Преодолев эту преграду, Александр оказался в Бактрии, где основал ещё один город, поселив в нём семь тысяч своих ветеранов, а также всех воинов, ставших не пригодными для несения службы. Предоставив войскам непродолжительное время на отдых, он двинулся через пустыню, дабы настигнуть и разгромить ещё одного из бунтовщиков – самозванца Бесса. Через несколько дней место его нахождения уже стало известно людям Александра. Бесса выдали его же сподвижники, Спитамен и Датаферн. Схваченный врасплох, он был сразу же отдан на расправу ближайшим родственникам убиенного им Дария III.

В крепостях долины реки Окс Александр разместил свои гарнизоны. А вскоре он взял главный согдийский город Мараканд. Несмотря на это, всюду и постоянно вспыхивали многочисленные мятежи и восстания. Пройдя через всю Согдиану, Александр приблизился к реке Яксарт, где стал спешно строить город-крепость – Александрию Крайнюю.

Отлучиться от этого места теперь он уже не имел возможности. К реке подошли отряды саков. Ожесточённые схватки следовали одна за другой. Согдийцы тоже везде оказывали ему яростное сопротивление. Александру следовало как можно быстрее покорить Среднюю Азию, так как только после этого он смог бы приступить к третьему этапу войны. Он намеревался идти в Индию. Для удобства управления и использования он раздробил свою армию на более манёвренные небольшие подразделения, при этом постоянно дополняя их новыми подкреплениями как прибывающими из далёкой родины, так и сформированными впоследствии из отрядов местной знати. За два года нахождения в Средней Азии он сумел довести численность своих войск до ста двадцати тысяч человек, но всё это было несколько позже, а пока, до начала его похода дальше на восток, оставалось ещё очень много времени.

Глава третья

Дассария вёл свои сотни ночью, в светлое дневное время отыскивая и тщательно осматривая следы прошедшей перед ним греческой конницы, той, что сопровождала военнопленных согдийцев. Он догадывался, куда они продвигаются, и очень хорошо знал местность, но, несмотря на это, продолжал отслеживать их путь. К вечеру дозорные сообщили его сотникам о том, что греки встали на ночлег в небольшом урочище. Приблизившись к ним, он скрытно остановился за невысоким холмом и стал наблюдать.

Греческие военачальники, разместив пленных на тесном участке в самом центре зарослей, расставили караулы только у костров на окраинах и больше нигде. У Дассарии уже начало складываться впечатление, что они совершенно уверены в своей силе, не опасаются нападения и, как он полагал, по этой причине не выставляют дозоры. На заре греки, скорее всего, тронутся в путь, слегка повернув на запад. До ближней излучины Яксарта оставался один дневной переход.

Согдийцев было не меньше двух тысяч. Охрана составляла три сотни конных воинов. Дассария пребывал в растерянности. Он впервые не знал, как поступить. Отбить этих пленных можно было попытаться, но что делать с ними дальше, он не мог даже предположить. Не ведал и того, как самому действовать теперь. Спрашивать совета у сотников он не мог, да и смысла в этом не видел, так как те моложе его, и хотя и полны сил и отваги, но не имеют даже житейского опыта, не говоря уже о навыках ведения военных действий. Только в одном Дассария был уверен: прежде чем предпринять какие-либо шаги, следует узнать как можно больше о противнике – его численность, боеспособность, места расположения основных сил, обеспечение провизией, пути сообщений между лагерями и, главное, намерения и планы. Не владея языком врага, бесполезно захватывать его вои нов. Оставалось лишь скрытно продвигаться за этим отрядом и дойти до конечного места его следования. Приняв решение, Дассария велел сотникам выставить сменный парный дозор и определить всех остальных на отдых.

* * *

Цардар, вождь самого северного массагетского племени, младший внук некогда очень могущественного вождя Вилиеста, покинув единственное своё селение, расположенное в самом верхнем течении Яксарта, и оставив там под охраной двух с поло виной тысяч воинов последние полторы тысячи семей, с пятью сотнями двинулся на юго-восток. На четвёртый день похода поутру дозор сообщил о появлении большого конного отряда иноземцев, сопровождающего пленных согдийцев в северо-восточном направлении. Искренне радуясь тому, что наконец-то его дорога пересеклась с врагом, Цардар ускорил ход, разослав дополнительные дозоры по сторонам, дабы не попасть в окружение. Ближе к полудню он уже и сам имел возможность лицезреть противника, взобравшись на небольшой курган. Почти все греческие всадники растянулись двумя колоннами по бокам от идущих нестройными рядами пленных. Вынужденные приноравливаться к неспешному шагу пеших согдийцев, они сдерживали бойких скакунов, изредка выкрикивая угрозы отстававшим измождённым людям. Дождавшись донесений от дозоров и убедившись, что поблизости больше никого не было, Цардар повёл свои сотни на врага.

* * *

Дассарии, приотставшему от греков на расстояние, равное полдневному переходу, доложили, что впереди замечены всадники, судя по всему, осматривающие окрестности. Кто они такие, распознать на большом отдалении дозорным не удалось.

– Правитель, мои лазутчики не смогли рассмотреть конников, но это наверняка греки. Скорее всего, где-то недалеко отсюда находится их ставка, вот они и выставили дальние дозоры, – поделился предположением сотник Дуйя.

– Всё может быть, Дуйя. Для нас лучше бы повстречать родственные отряды, нежели вражьи. Хотя мне не очень верится в такое, особенно здесь, в этих краях, – произнёс Дассария, в очередной раз зорко оглядывая местность. – Ты вот что сделай. Возьми десяток воинов и осторожно разузнай, кто это. Будь бдителен, не попади в западню.

– Слушаюсь, правитель. Не беспокойся за нас. Всё будет сделано как нужно, – склонился тот и, махнув плёткой десятнику, быстро умчался за холм, увлекая за собой воинов.

Дассария с оставшимися саками двинулся дальше. День приближался к середине, когда довольно отчётливо донеслись звуки, очень напоминающие сражение.

«Не может быть, чтобы Дуйя не выдержал и первым напал на греков. Он никогда не позволит такого своеволия. Ослушаться меня он не мог… Выходит, он сам подвергся чьей-то атаке. А это означает только одно – он был прав и там действительно находится враг. Иначе что могло случиться с ним?» – первое, что пронеслось в голове.

Больше не медля, Дассария сильно стеганул скакуна и во весь опор погнал его вперёд, ведя за собой сотни. Очень скоро он увидел летящих навстречу всадников, в которых сразу узнал своих людей. Подскакав, сотник Дуйя сообщил, что на греческий отряд налетела сакская конница.

– Их сотен пять, не меньше, правитель, – утирая с лица пот, возбуждённо закончил он.

– Ты не заметил, чьих племён? – стараясь сдержать охватившую его радость, как можно спокойнее спросил Дассария.

– Нет, правитель, не успел.

– Все за мной! К бою! – обнажив меч и поднявшись в седле, скомандовал Дассария и устремился к месту битвы.

* * *

Воины Цардара, разделённые на две группы, издавая дикий, устрашающий вой, лавинами понеслись мимо пленных, мгновенно упавших на землю, и охватили их с двух сторон, сшибая ближних греческих всадников. Поначалу растерявшиеся, теперь те уже бились без суеты, собравшись в небольшие группы и пытаясь образовать защитные круги. Количеством саки значительно преобладали, и это преимущество стало заметно сказываться по прошествии весьма непродолжительного времени. Почти вдвое меньшему греческому отряду было совершенно немыслимо устоять перед их натиском. Вскоре с иноземцами было покончено.

Разгорячённый Цардар, увидев приближающуюся с юга конницу, решил было развернуться на неё, как вдруг, внимательно вглядевшись, распознал родственных саков, а в переднем из них, к своему удивлению, узнал и самого царя Дассарию. Он тут же вскинул меч и завертел им над головой, призывая все свои сотни к срочному построению, после чего, резко ударив пятками в бока скакуна, направился навстречу верховному правителю. Его воины стали выстраиваться ровными рядами, поднимаясь в сёдлах и пытаясь рассмотреть, к кому устремился их вождь. Вскоре Цардар уже подлетел к остановившемуся правителю, спрыгнул с коня и, опустившись на колено, склонил голову и замер в приветствии. Дассария спокойно спешился, шагнул к нему, взял руками за плечи, поднял, внимательно посмотрел ему в глаза и крепко обнял.

– Цардар, рад встрече с тобой, – произнёс правитель.

– Прости меня, правитель, за тот мой уход. Я ушёл, чтобы не обременять больше тебя, ведь у меня не оставалось ни кормов, ни лошадей. Мне показалось, что я стал в тягость тебе, а объяснить такое невозможно. К тому же я должен был находиться там, где всегда обитало моё племя, и, если доведётся, принять смерть у могил своих предков. Теперь же, хвала небесам, я безмерно рад видеть тебя в жизни и в полном здравии, – проникновенно приветствовал верховного правителя Цардар. – Так же, как я тогда поступил, не имея другого выхода, поступили многие из подданных тебе вождей, но никакой измены при этом не было. Никто и никогда не посягнул бы на остатки твоих запасов, помня о том, что ты и так почти всё разделил между нами. Мы все ушли в установленном нами порядке. Ты не мог знать об этом, ведь все уводили своих людей умирать к родным очагам.

– Я понимаю тебя, вождь Цардар… Но сейчас нужно срочно покинуть это место. Потом поговорим с тобой обо всём и, самое главное, о нашем общем будущем. Сколько людей у тебя осталось? – спросил Дассария.

Цардар поднял руку, и к ним тут же подлетел сотник, спрыгнул с коня и преклонил колено перед верховным правителем.

– Каковы наши потери? – обратился к нему Цардар.

– Полторы сотни, – не поднимая головы, ответил тот.

– Предайте их земле… – начал было отдавать приказ Цардар, но, заметив движение руки верховного правителя, замолчал.

– Встань, – повелел сотнику Дассария. – Погрузите тела воинов на их лошадей. Соберите всё вражеское оружие и снаряжение. Коней отловите всех до единого.

– Повинуюсь, правитель, – сотник отступил на шаг, запрыгнул на скакуна и быстро направился к войскам.

– В моём старом родовом селении находятся полторы тысячи семей под охраной двадцати пяти сотен. Здесь со мной было пять сотен воинов. Это всё, – проводив взглядом сотника, произнёс Цардар.

– Что думаешь делать с этими? – кивнув в сторону лежащих согдийцев, спросил Дассария.

– Правитель, они в твоей воле, – ответил Цардар.

– Отпусти их с миром. У них своя дорога. Пусть дадут им немного воды. Нам нужно уходить подальше от этого места. Недалеко отсюда продвигается конный полутысячный отряд греков. Поторопи своих людей, и следуйте за мной, – запрыгивая на скакуна, распорядился Дассария.

– Да, правитель.

Цардар ловко взлетел в седло, вздыбил коня и помчался к своим сотням.

Глава четвёртая

Младший брат Донгора, вождя самого восточного племени массагетов, второй внук прославленного воителя и вождя Клибера, шестнадцатилетний юноша Бартаз вновь уже третий день находился на охоте. Его верный друг и самый главный добытчик в селении парил высоко в небе, описывая круги и выглядывая очередную жертву. С первыми лучами светила взобравшись на верхушку высокого холма, Бартаз отпустил орла, приставил козырьком ладонь ко лбу и, придерживая скакуна, внимательно следил за огромной птицей, которая плавно кружила над долиной, то поднимаясь ввысь, то низко опускаясь к земле, при редких взмахах едва не касаясь острых камней своими могучими крылами.

– Сегодня в полдень от моего брата прибудут гонцы. Тебе, мой славный Хора, нужно ещё кого-то найти и поймать. Ты единственный наш спаситель. Только на тебя все наши надежды. Прошу тебя, не садись на отдых, ты очень устал и не сможешь больше подняться, но ты ведь у меня сильный, потерпи ещё немного, – шептал пересохшими губами юноша, умоляя птицу взять ещё хоть одного зверя.

Словно и впрямь услышав просьбу своего хозяина, орёл набрал высоту, несколько раз взмахнув большими крыльями, и быстро пошёл на снижение, отдаляясь от него и превращаясь в чуть заметное тёмное пятно.

– Ну вот и хорошо. Ты нашёл кого-то. Пора, – натянув до локтя на левую руку толстую рукавицу из воловьей шкуры и ударив пятками в бока скакуна, юноша ринулся вниз с холма.

Во весь опор, поднимая клубы пыли, он гнал жеребца туда, где Хора уже почти слился с землёй, видимый лишь зорким глазам хозяина. Бартаз рассмотрел жертву. Это был одинокий волк. Поджав хвост, он описывал круги, постоянно озираясь то на птицу, то на её тень, сильно петлял по долине, иногда падал, переворачиваясь, и вновь ускорялся в спасительном беге, стремясь избежать нападения и скрыться в предгорье. Бартаз быстро приближался к ним. Волк был силён и явно намеревался уйти от погони. Хора парил низко над землёй, выгнув вверх кончики крыльев, словно растопырив громадные пальцы. Теперь он уже летел ровно, не поднимаясь ввысь и не снижаясь, держался на одной высоте, выставив вперёд огромные когти. В какой-то миг волк вновь налетел на лощину и кубарем полетел через неё, но вскочить на ноги не успел. Всё это время орёл зорко следил за ним и, заметив падение, точно выбрал момент для атаки, стремительно опустился и тут же вонзил в голову жертве страшное оружие – острые смертоносные когти. Плавно балансируя мощными крыльями, Хора придавливал зверя всем своим весом. Волк яростно пытался вырваться из ужасающего захвата, но огромная птица не давала ему сделать этого. Сильно взрывая землю задними лапами, серый хищник завертелся, чтобы сбросить с себя врага, но довольно быстро обессилел, замер и, судорожно дёрнувшись всем телом, обмяк.

Ощутив неподвижность добычи, Хора собрал крылья, порывисто повёл головой по сторонам, цепким взором отыскивая хозяина, затем крючковатым клювом отщипнул несколько клочков волчьей шерсти, словно убеждаясь в смерти взятого им зверя, и издал тихий, но могучий звук – характерный для него клёкот. Бартаз спрыгнул с коня, подбежал, присел на колено и, выхватив нож, ударил им волка в бок, ближе к сердцу. Птица почти немигающими глазами взглянула на него и, слегка раскрыв крылья, освободила когти, неуклюже, боком перебираясь на подставленную руку.

– Хороший, сильный, самый лучший, – вставая, юноша нежно погладил орла по голове. – Устал мой Хора. Ничего, сейчас я тебя покормлю.

Ощущая тяжесть орлиного тела и его крепкий захват на предплечье, он вновь присел, ловким движением правой руки отсёк от задней лапы волка кусок мяса, нанизал его на остриё ножа и поднёс к клюву верного помощника. Хора взглянул на пищу, несколько раз резкими короткими движениями склонив голову, осмотрел кусок со всех сторон и только после этого отщипнул кровяной комочек и быстро заглотнул его. Накормив птицу, Бартаз усадил её на прикреплённую слева к седлу изогнутую палку, обёрнутую толстой кожей. Затем быстро и умело снял с волка шкуру, разделал тушу на несколько небольших частей и погрузил их в кожаные мешки. Стараясь не тревожить Хору, юноша верхом направился к своему шалашу, что стоял под одиноким деревом у родника. Там он подвязал птицу за ногу тонкой длинной верёвкой, другой конец которой опоясывал ствол дерева, поместил на самый нижний тенистый толстый сук и тут же принёс ей в пригоршне воду. Расседлав коня, стреножил и отпустил его и только после этого сам надолго припал к роднику. Теперь можно было заняться добычей. Бартаз тщательно обмыл водой куски мяса, бережно обернул их в тонкие лоскуты ткани и подвесил на ветви.

Вот уже два года прошло с той поры, как он со своим верным другом орлом стал единственным кормильцем последнего селения родного племени, некогда уведённого его старшим братом – вождём Донгором далеко на восток, в земли, где когда-то обитали тиграхауды. Престарелый наставник давно умер, перед самой кончиной успев подарить ему, своему ученику, маленького орлёнка, названного, по мнению мальчика, довольно странно – Хора. Бартаз, не зная, что означает это слово, расспрашивал сородичей, но никто не смог дать объяснение, и тогда он подумал, что старец попросту не успел договорить имя полностью, но решил не менять кличку, данную птице.

После смерти учителя мальчик, вопреки наказу брата не ходить на охоту без сопровождения, всё же стал отправляться на промысел зверя в одиночку, крепко помня все тонкости его ведения. Очень недовольный упорным непослушанием, старший брат хотел было отнять у Бартаза птицу, дабы пресечь юношеское опасное и, возможно, чреватое последствиями своеволие, но видя, что он возвращается с охоты каждый раз с большой добычей, перестал мешать ему в таком полезном и важном для всех деле, выделив небольшой отряд для скрытной охраны младшего брата.

Шло время, голод всё усиливался, остатки табунов быстро иссякали, а те лошади, что были под сёдлами, обессиливали и становились неспособными нагнать зверя, и тогда вождь Донгор велел отдать Бартазу самого молодого и сильного жеребца, всячески подкармливая этого скакуна всем, чем только было возможно. Вскоре сородичи поняли, что вождь прав в своём решении. Бартаз был удачлив в охоте. Не было случая, чтобы гонцы, направляемые к нему через каждые три дня, возвращались от него с пустыми руками. Он присылал с ними всё, что мог добыть, порой целыми днями не имея во рту ни кусочка еды, но всегда сытно кормя Хора. Все благодарили небеса и юношу за спасительную пищу.

За прошедшие три дня Хора взял уже десятого волка. Помимо этого, им были убиты шесть лис. Такой богатой охоты давно не было. Юноша был очень доволен. Он присел под дерево, задрал голову и долго любовался висящими над ним кусками мяса, радуясь в душе, что в его селении будет опять еда, пусть и не такая и обильная, но всё же постоянная. Погрузившись в добрые мысли, улыбаясь им, стараясь представить, как обрадуются такой добыче женщины, он задремал.

* * *

– Бартаз! Слышишь, Бартаз?! – кто-то тряс его за плечо.

До юноши сквозь сон доносились чьи-то слова, но проснуться он не мог.

– Он опять ничего не ел, – с сожалением прозвучал другой голос.

– Эдак он долго не протянет. Нужно заставить его поесть, пока мы здесь, – вновь послышался голос первого.

– Смотри, столько мяса, а он не притронулся к нему! Вот человек! – восхищённо и уважительно удивлялся второй.

Бартаз, склонившись на бок, спал.

– Ладно, не буди его пока, пусть немного отдохнёт. Намаялся он, видать. Положи его поудобнее. Давай лучше еду ему приготовим да покормим как следует, – предложил первый.

Кто-то осторожно повернул его на спину, аккуратно поправил ему ноги и подложил под голову мягкую шкуру.