Мое лицо первое

Кэт хихикнула и почесала ранку от прыща на подбородке:

– Так ты его знаешь? Ну да, ну да. Вы же вроде соседи. Вот кому-то повезло.

Я считала такое везение очень сомнительным. А тут еще на математике открыла тетрадь и глазам своим не поверила. Кто-то написал карандашом на первой чистой странице крупными печатными буквами: НЕ ХОДИ НА ВЕЧЕРИНКУ. Хорошо, Катрина как раз рылась в пенале и не заметила надпись: я успела стереть ее резинкой.

Весь урок я косилась в сторону Дэвида – чуть шею не свернула. Неужели это он? Нашел мое послание и теперь типа ответил на него? Или в моей тетради отметился кто-то другой? Но кто? Может, Еппе? Скажем, парень к Эмилю ревнует. Или кто-то из девчонок, имеющих виды на «незанятого» почти легионера? И что будет, если я все-таки пойду? Терпеть не могу, когда мне угрожают или указывают, что делать, а от этой надписи попахивало и тем, и другим. С другой стороны, меня доставали сомнения из-за тусовки с малознакомыми людьми. Могла ли я положиться на кого-то, кроме Ани и Кэт? Эпизод у пруда сделал меня и троих парней сообщниками, но что, если они догадались, как я на самом деле отнеслась к случившемуся?

Я решила начать с Дэвида. Если надпись сделал он, пусть объяснит, что имел в виду. Не учла я только одного: Монстрик оказался неуловим. Не бегать же мне было за ним по всей школе! Казалось, он нарочно избегал меня, растворяясь в толпе и исчезая за углом очередного коридора, стоило мне показаться на горизонте. Вот и пойми: то ли Дэвид все еще считает, что я заодно с Тобиасом и остальными, то ли не хочет признаваться, почему расписался в моей тетрадке.

Так ни в чем и не разобравшись, я поступила малодушно и, наверное, глупо. За десять минут до того, как девчонки должны были заехать за мной по пути на тусу, послала Кэт эсэмэску: «Голова раскалывается. Приняла таблетки. Передай Тобиасу:

мне очень жаль, но прийти не смогу». А на тот случай, если они все-таки заявились бы меня уламывать, я демонстративно улеглась в постель с влажным компрессом на голове.

Вскоре к нам действительно позвонили. Подкравшись на цыпочках к приоткрытой двери спальни, я услышала, как папа разговаривает с кем-то внизу приглушенным голосом. Даже дыхание затаила, готовая в любой момент нырнуть в кровать и накрыться одеялом с головой. Но вот за окном брякнул велосипедный звонок, раздался звонкий девичий смех, и все стихло. Я осталась одна.

Ну что сказать. Не прошло и десяти минут, и я уже жалела о своем решении. Заняться было совершенно нечем – разве что читать в постели (я же теперь была вроде как больная) или пялиться на улицу из окна. Так там уже стемнело. Голые ветви деревьев превратили свет ближайшего фонаря в мечущиеся блики – ветер все не утихал. В доме напротив уютно горели окна. Я разглядела свет в крошечном окошке цокольного этажа: конечно, Монстрик тоже сидел дома. Только, в отличие от меня, его никто никуда не приглашал.

27 октября

Суббота. А на моем телефоне с утра целая куча сообщений. Они еще ночью пришли, только мобильник стоял на беззвучке. В основном фотки с тусы. Кэт и Аня решили показать, как много я потеряла. Да уж, таких окосевших рож я давно не видела. Это как же надо набухаться, чтобы двое парней танцевали танго в паре – ну, если это, конечно, было танго, а не танец дикарей из племени мумбо-юмбо, – а Миле, самая тихая девчушка в классе, валялась в кустах за домом и потом не могла найти дорогу обратно, зато пыталась штурмовать соседский забор, вопя: «Перегородили тут все, сволочи!»

Папа с утра предложил поехать в ближайший большой город за покупками. Ему понадобилась то ли дрель, то ли какой-то другой инструмент, чтобы полку повесить. Я отказалась. Во-первых, у меня все еще как бы болела голова. Во-вторых, утреннее затишье я могла использовать, чтобы наведаться наконец в местную библиотеку. Она недалеко от школы находится, но именно сегодня шансов столкнуться по дороге с кем-то из одноклассников практически не было – все дрыхли или лечились от похмелья.

Сколько себя помню, всегда была записана в библиотеку и постоянно брала там книги, фильмы и музыкальные диски. А тут после переезда все руки не доходили… вернее, ноги. Вот и пришла пора это исправить.

Здание библиотеки самое современное в Дыр-тауне. Видишь его, и кажется, будто сел в машину времени и мгновенно перенесся из прошлого века, где прочно застрял Хольстед, в сегодняшний 2007 год. Одну сторону квадратной стеклянной коробки занимает фитнес-центр, а другую – стеллажи с книгами. Их уже с дороги видно, так что, если ищешь библиотеку, не ошибешься.

Я решила взять новую книгу о Гарри Поттере и пошла в указанный библиотекаршей раздел юношеской литературы и фэнтези. За стеллажами заметила столы читального зала, никем не занятые в субботнее утро, и ряд компьютеров для читателей. Перед одним из мониторов скрючилась знакомая фигура: всегдашний свитер и немытые темные космы, смешно торчащие вверх из-за напяленных на голову огромных наушников. Мон-стрик собственной персоной.

Он сидел ко мне спиной, совершенно поглощенный текстом на экране: пальцы так и порхали по клавиатуре, голова ритмично подергивалась – наверное, в такт музыке, которую он слушал. Обычно слова из Дэвида было вытянуть все равно что банкомат взломать, а тут он, походу, целый роман уже сочинил. Я вытащила с полки первую попавшуюся книгу, чтобы объяснить причину своего прихода, если он спросит, и осторожно приблизилась к Монстрику. Подглядывать не собиралась, но строчки на двадцатидюймовом экране сами бросились в глаза.

– Это доклад по инглишу? – вырвалось у меня невольно.

Вряд ли Дэвид меня услышал – скорее заметил упавшую на клаву тень. Во всяком случае бедняга подскочил на стуле, сорвал с головы наушники и крутанулся ко мне лицом. Движение вышло слишком резким. Стул покачнулся. Задница Дэвида эпично съехала с сиденья, увлекая за собой все нескладное, угловатое тело. Бумс! Это мальчишка треснулся головой о край стола. Разноцветные глаза часто заморгали, ноги в грязноватых джинсах раскинулись в стороны. Рядом закачались оброненные наушники, повиснув на проводе.

Знаю, это очень плохо, но я не смогла удержаться. Смех прорвался сквозь ладони, зажимавшие рот. Мне с трудом удалось восстановить дыхание и выдавить:

– Боже, Дэвид, как ты? Сильно ушибся?

Взгляд Монстрика немного сфокусировался, рука ощупала шишку на голове. И вдруг случилось невероятное. Обветренные губы дрогнули, их тронула робкая улыбка, озаряя все лицо. Глаза мальчишки словно вспыхнули и согрелись изнутри: светлый замерцал голубизной, черный принял оттенок только что сваренного шоколада. Дэвид улыбался всего мгновение, но в этот миг он показался мне удивительно красивым. Монстрик исчез. Сквозь его личину проступили черты зачарованного принца.

– Что тут происходит? Молодые люди, разве вы не знаете, что нужно соблюдать тишину?

Резкий голос библиотекарши вернул все на свои места. Дэвид сгорбился, уставился в пол, подбирая под себя голенастые ноги.

Я пришла ему на помощь:

– Все в порядке. Мой друг упал со стула. Это просто неловкость.

Тетка тут же оттаяла и даже попыталась предложить пострадавшему лед – к месту ушиба приложить. Но Дэвид, конечно, только головой замотал и забился от нее дальше под стол. Мне удалось вытащить его оттуда, только когда библиотекарша удалилась обслуживать нового посетителя – тщедушного старичка с тростью.

– Прости, что напугала. – Я подала Монстрику все еще висевшие на проводе наушники и кивнула на экран компьютера: – Так это доклад? Смотрю, ты уже почти все написал.

Дэвид кивнул и неловко присел на край стула, словно опасаясь, что он снова его подведет.

– А какую знаменитость ты выбрал? Кэт с Аней, конечно, все равно, а я вот думала рассказать о Джоан Роулинг. В этом году она заняла сорок восьмое место в рейтинге влиятельных знаменитостей журнала «Форбс».

Парень как-то сник, его пальцы нервно тискали основательно поюзанную мышку. На меня он не смотрел, но чуть подвинулся вместе со стулом. «Хочет, чтобы я прочитала, что он написал», – догадалась я.

– Можно?

Дождавшись кивка, я подтянула ближе соседний стул, уселась и вгляделась в английский текст на экране.

Ему не было и года, когда его отец бросил семью, а мать отдала его на воспитание тете.

С 5 лет он жил в трейлере и постоянно переезжал из города в город с матерью, алкоголичкой и наркоманкой. Сменил более 10 школ.

Когда он учился в 4-м классе, его избили так, что понадобилось 12 докторов, чтобы привести его в сознание. Он провел в коме 10 дней, а когда очнулся, его первыми словами были: «Теперь я могу правильно написать “победитель”».

В 14 лет он попал в больницу от удара по голове. Из уха не переставая шла кровь, 5 дней он пролежал в реанимации.

В 16 лет его выгнали из школы после того, как он трижды провалил экзамены. Мать заставила его пойти работать. Он мечтал читать рэп, но никто не обращал на него внимания.

Когда ему было 19 лет, его дядя и лучший друг застрелился из дробовика.

В 24 года он выпустил альбом, который оказался провальным. У него не было денег на жизнь. Одежду ему покупали друзья.

В 26 лет его выселили из дома, и он отправился на «Рэп Олимпикс». Занял в баттле 2-е место и остался без денежного приза.

В 27 лет он оказался на самом дне жизни, впал в депрессию, подсел на наркотики.

В том же году его следующий альбом заметил знаменитый продюсер Dr. Dre. Альбом стал трижды платиновым. Белый рэпер добился всемирной популярности, выпустил еще несколько платиновых альбомов. И в итоге возглавил топ как самый продаваемый рэп-исполнитель в мире.

Этот человек известен миру как Эминем.

Несколько мгновений я сидела молча, не зная, что сказать. Сердце тяжело бухало в груди, я чувствовала, как пульсирует кровь у меня в горле. Я никогда не понимала рэп и потому не слушала, но теперь мне захотелось это сделать.

– Это его музыка? – Я кивнула на наушники, которые Дэвид так и не надел на голову.

Последовал осторожный кивок.

– Можно послушать?

Монстрик снова кивнул и открыл вкладку ютуба. Я устроила поудобнее на голове мягкие чашки наушников. В них тут же зазвучал задорный речитатив:

I lay awake and strap myself in the bedPut a bulletproof vest on and shoot myself in the head (BANG!)I’m steamin’ mad (Arrrggghhh!)And by the way when you see my dad? (Yeah?)Tell him that I slit his throat, in this dream I had…[9]

Я отвела глаза от парня в смирительной рубашке на экране и покосилась на Дэвида. Он смотрел на меня с таким видом, будто поймал птицу вымирающего вида и пытался скормить ей червяка. Станет она есть и выживет в неволе или откажется, и ему придется выпустить ее на свободу? Не сказала бы, что песня привела меня в восторг, но мне захотелось сказать Мон-стрику что-то приятное.

– У него… очень богатый словарный запас. И потрясающая история жизни. Думаю, у нас получится отличная презентация. Спасибо, Дэвид.

Монстрик снова улыбнулся. Совсем чуть-чуть, уголками рта. Наверное, он впервые поверил в то, что я не улечу.

За что вы хотите себя наказать?

Кабинет психотерапевта был отделан в теплых пастельных тонах. Стул, на котором я сидела, покрывала мягкая белоснежная овчина. Свет из окна заливал низкий столик рядом. На нем стояли графин с водой, стакан и коробочка с бумажными носовыми платками. Очевидно, люди, которые сюда приходили, часто плакали.

Психотерапевта звали Марианна. Худенькая, словно высушенная женщина лет пятидесяти сидела напротив меня, положив руки на обтянутые темно-зеленой юбкой колени. Рядом торчала на штативе направленная в мою сторону камера. Обычно все сессии снимались на видео, но клиент имел право отказаться от съемки. Я отказалась.

Я бы вообще никогда не пришла сюда, если бы не Крис. Она так и сказала: если не пойдешь, мы с Микелем тебя волоком притащим. И пусть даже я буду сидеть и молчать целый час. Соседи по квартире готовы были заплатить 900 крон за это, лишь бы я снова стала прежней собой. Столько стоило время Марианны – 900 крон в час. Вот только что бы сейчас ни произошло в ее кабинете, я никогда не стану прежней.

Уже почти неделю я засыпала только с помощью снотворного. Днем, когда туман в сознании рассеивался, я пыталась одурманить мозг бесконечными тупыми сериалами: валялась на диване перед теликом, пока друзья были на учебе. И все равно Крис, когда возвращалась – обычно она приходила первой, чтобы присмотреть за мной, – часто заставала меня с красными глазами и опухшим лицом. Вечерами я запиралась в своей спальне: присутствие других людей было невыносимым; я едва могла смириться с мучительной заботой Крис, кормившей меня почти насильно.

Очевидно, именно Кристина первой забила тревогу и убедила остальных, что у меня не просто стресс, вызванный большими нагрузками в универе и подработкой. Именно она сообщила в деканат и издательство о моей болезни и позвонила Марианне.

Эта женщина когда-то здорово ей помогла. Кажется, дело было в тяжелом разрыве с парнем и последующей булемии – я не прислушивалась к рассказу Кэт, и если честно, мне было совершенно все равно. Прошлые страдания подруги казались мне каплей по сравнению с тем морем боли, в котором тонула я – тонула и не видела берегов.

– Тебе необходимо с кем-то поговорить, – убеждала меня Крис, не смущаясь тем, что я смотрела сквозь нее. – Поверь, тебе сразу станет легче. Я понимаю, это наверняка что-то очень личное. Возможно, настолько, что ты ни с кем из нас не можешь поделиться. Вот почему я предлагаю Марианну. Она профессионал, обязана соблюдать полную конфиденциальность. И что бы ты ни сказала, она тебя не осудит.

Я не верила Крис. Возможно, эта психотерапевт действительно профессионал настолько, что не скажет мне ни единого слова упрека. Но я увижу правду в ее глазах, и это станет тем камнем, что окончательно утащит меня на дно.

А потом Кристина упомянула кое-что. И вот я сижу здесь и смотрю на Марианну. Ее руки на зеленой юбке расслаблены, дыхание ровное, взгляд, устремленный на меня, спокоен и внимателен. Кажется, ее совсем не волнует, что я молчу и пялюсь на нее. Что мои руки намертво вцепились в деревянную раму стула, прикрытую шкурой. Что каждая моя мышца напряжена до предела, горло сжимается от подступающей тошноты, пересохший язык тщетно пытается смочить губы.

Интересно, Дэвид чувствовал себя так же, когда смотрел на нее? Смог ли он довериться этой стареющей женщине, не прячущей седину? Довериться настолько, чтобы рассказать ей… рассказать ей все? Быть может, именно поэтому его выписали? Признали здоровым и отпустили в мир, которому, как считали слишком многие, было бы лучше без него?

«Когда вы работали в Рисскове, среди ваших пациентов был Дэвид Винтермарк?» – вот какой вопрос мне хотелось задать больше всего. Хотелось с тех пор, как Крис, расхваливая высокую квалификацию психотерапевта, поведала, что до того, как начать частную практику, Марианна работала в отделении детско-юношеской психиатрии при университетском госпитале.

Вместо этого я спросила совершенно другое.

– Скажите, – голос прозвучал по-детски тонко, наверное, из-за того, что горло сдавил спазм, – бывает так, что человек забывает что-то… что-то очень важное на долгие годы и живет себе так, будто этого чего-то никогда и не было, а потом – бац! – Я качнулась вперед, но женщина напротив и бровью не повела, хотя со стороны я, вероятно, выглядела как настоящая психопатка. – Да, бац – и он вспоминает все! И продолжает вспоминать. И эти воспоминания… – Я судорожно перевела дыхание. Психотерапевт спокойно ждала продолжения. – Они как вода. Как будто плотину прорвало, понимаете? Такую высоченную бетонную стену. А внизу – деревня. И вот вся эта масса воды обрушилась сверху и погребла ее под собой. Только крыши самых высоких зданий и шпиль церкви торчат. А ты выжил. И барахтаешься, цепляешься за обломки. Но куда плыть, непонятно. Все вокруг изменилось. И ты сам изменился. И неясно, стоит ли вообще плыть. – Я закусила губу и почувствовала на языке соленый вкус. Руки женщины неподвижно лежали на коленях. Ее неподвижность и ровное дыхание почему-то успокаивали. Ее внимательный взгляд показывал, что она слушает и все слышит. – То есть, может, в этом и был весь смысл, понимаете? В том, что ты должен пойти ко дну. Потому что только этого ты и заслуживаешь. Потому что…

Слова кончились. Комнату наполнила тишина, нарушаемая только моим хриплым, частым дыханием. И тогда Марианна негромко сказала:

– За что вы хотите наказать себя, Чили?

Понимание резануло по горлу ножом. Слезы брызнули из глаз, закапали на белую шкуру. И казалось, этим слезам не будет конца.

Чили кон карне

Одиннадцать лет назад

29 октября

Кто бы мог подумать! В пятницу дорогие однокласснички не только напились в сопли. Эмиль с Еппе сцепились, как пара бешеных псов. Эмиля я еще не видела, а у Еппе под обоими глазами лиловеют два фингала-полумесяца. И носяра у него здорово распух. Тобиас, кстати, жутко зол на обоих, потому что во время драки они раскокали аквариум и потоптали рыбок. А те, между прочим, были тропические. Несколько тыщ крон за штуку. Короче, парень теперь под домашним арестом, и новую тусу у себя он сможет организовать разве что после похорон. Его предков, конечно.

Кэт уверена, что парни подрались из-за меня. Она сказала об этом, возбужденно сверкая глазами. По ее мнению, я наверняка должна была упасть в объятия победителя. Но меня никогда не привлекали альфа-самцы. Это во-первых. А во-вторых, Катрина, конечно, преувеличивает. Это обычные пьяные разборки. Я тут совершенно ни при чем.

1 ноября

Сегодня состоялась презентация по инглишу. Кэт с Аней встали на дыбы, когда услышали, что рассказывать придется про какого-то рэпера. Но потом я уговорила их заглянуть в текст. Кэт сказала, что он очень удобно составлен: легко на части по периодам делить. Она возьмет детство Эминема, Аня – школьные годы, а я расскажу про его путь к славе. Я спросила, что достанется Дэвиду. На меня посмотрели как на идиотку. Какой смысл давать кусок презентации человеку, который все равно будет молчать?

И Дэвид молчал, из-за чего нам понизили общую оценку до семи баллов.[10]После урока девчонки выскочили из класса, довольные результатом, а я дождалась, когда помещение опустеет, и подошла к учительнице.

Бенте, нашу англичанку, можно было принять за негатив – это такая штука, с помощью которой делали фотографии в доцифровую эпоху. Черное на негативе становилось белым, а белое – черным. Вот и у Бенте кожа даже в ноябре была загорелая до черноты, а короткие волосы торчали острыми белоснежными прядками, как иголки у ежа.

Я подошла к столу, на котором англичанка складывала листочки с докладами в аккуратную стопку, и выдала:

– Я не согласна с вашей оценкой.

Бенте подняла на меня глаза. Угольно-черные брови чуть сдвинулись.

– С чем именно ты не согласна, Чили?

– Это Дэвид, – сказала я, и у меня не осталось пути назад. – Он сделал весь доклад. Собрал материал. Написал текст. Я знаю, сама его видела в библиотеке. А мы с девочками только прочитали написанное вслух. В смысле… – Я смешалась, не зная, как найти верные слова. – Ну, Дэвид бы и сам мог, если бы он… А мы ничего не сделали. Я считаю… – Я сжала кулаки и выдохнула: – Считаю, мы не заслужили этой семерки. А Дэвид сделал доклад на двенадцать. Он же не виноват, что… ну… – Я потупилась под пристальным взглядом учительницы и закончила совсем тихо: – Что он не говорит.

– Я знаю, – чуть помолчав, сказала Бенте.

Я вскинула на нее глаза.

– Знаете?! Но… как?

Нет, правда! Она же не могла вычислить Дэвида по почерку: все должны были написать доклады на компьютере и сдать в распечатанном виде. Потому Монстрик и занимался в библиотеке: наверное, у него дома не было принтера. Ну, или комп сломался.

Англичанка улыбнулась, в уголках ее глаз обозначились гусиные лапки.

– Я знаю своих учеников. Девочки не слушают рэп, верно? Во всяком случае не такие, как Кристина и Аня. К тому же ни одна из них не смогла бы написать по-английски «провальный альбом» или «застрелился из дробовика».

Из чистого упрямства я вздернула подбородок:

– А может, это написала я?

Улыбка учительницы стала еще шире:

– Ну тогда ты не стояла бы тут, не так ли?

Я закусила губу, мотнула головой:

– Но… не понимаю. Если вы знали, почему ничего не сделали?

Лицо Бенте стало серьезным, она вздохнула:

– А что я, по-твоему, должна была сделать, Чили? Поставить Дэвиду высшую оценку и заставить остальных переделать задание?

Я кивнула. Наконец-то! Именно к этому я и вела!

– Допустим, я бы так сделала. – Англичанка сложила руки на груди. Я заметила, что один из ее пальцев обмотан детским пластырем с микки-маусами. – Как думаешь, какие бы были последствия?

– Вряд ли мы с девчонками натянули бы на семь, – фыркнула я.

Бенте покачала головой:

– Я говорю о последствиях для Дэвида.

«Для Дэвида? – мысленно повторила я. – Блин. Об этом я как-то не подумала».

– Ну-у, – протянула я, размышляя, как бы сформулировать помягче, – парню бы это явно не прибавило популярности.

Учительница немного помолчала, испытующе глядя на меня, потом спросила:

– Чили, ты знаешь, почему Дэвид не разговаривает?

Я с сомнением предположила:

– У него что-то вроде аутизма?

– Не совсем. Хотя гиперлексию считают одним из симптомов аутизма.

– Гиперлексию? – переспросила я и подумала: «Это что, та самая загадочная болезнь на “г”, о которой говорила Кэт?»

– Да. – Англичанка потерла смешной пластырь на пальце. – Это значит, что у человека повышена способность к развитию навыков чтения и письма и в то же время понижена способность к устной речи. Довольно редкое явление. Его противоположность, дислексия, встречается гораздо чаще.

Про дислексию я знала. Ребят, у которых ее обнаруживали, обычно переводили в коррекционный класс. Некоторые их них едва могли написать собственное имя.

– Но если у Дэвида болезнь, – осторожно начала я, – почему он не учится в «К» классе? – Я предположила, что там, среди других «особенных», его бы так не травили. Наверное.

Бенте покачала головой:

– Это не болезнь, а нарушение развития. Родители Дэвида считают, что здесь ему будет лучше. В этом есть свой резон: для мальчика очень важно приобрести навыки социализации, важно стимулировать речь. В обычном классе таких возможностей больше, чем среди детей с поведенческими расстройствами или другими… кхм, сложностями. По крайней мере, так считают Винтермарки.

Я медленно кивнула, а учительница взглянула на часы, ахнула и подхватила стопку докладов.

– Надо же! Мы почти всю перемену проговорили. Знаешь, Чили, а ты первая, кто признался, что групповую работу выполнил Дэвид. – Она улыбнулась, блеснув белоснежными, под стать волосам, зубами. – Я рада, что у мальчика наконец появился друг.

Друг. Наверное, это какое-то особенное слово. Стоит один раз его произнести, даже не задумываясь, и оно возвращается к тебе снова и снова.

2 ноября

В школе Хольстеда четыре факультативных предмета: музыка, спорт, кулинария и ИЗО. Один из них обязательно выбрать на целый год. Я решила, пусть будет кулинария. Это только доказывает, какой я безнадежный оптимист.

Аня с Кэт ходят на ИЗО, зато на школьной кухне мне обеспечено общество Дэвида. Да, Монстрик, очевидно, любит готовить. Ну, или хочет стать поваром. Что бы еще могло сподвигнуть мальчишку раз в неделю находиться в компании кастрюль и девчонок, затянутых в нелепые фартуки? Все остальные парни из нашего класса ходят на спорт и музыку: в школе есть ударная установка и две электрогитары.

Сегодня нам задали приготовить чили кон карне. Это такое блюдо мексиканской кухни из говяжьего фарша и фасоли. Ну и, конечно, перца чили. Я вклеила на соседней странице рецепт, если что.

Конечно, как только учительница назвала блюдо дня, на кухне мигом разразилось бурное веселье. Ну, мы к такому уже привычные. Вяло отшучиваясь на подколы вроде: «А какую часть чили нам лучше покрошить?», я потихоньку наблюдала за Дэвидом. На кулинарии, в отличие от письменных групповых заданий, с Гольфистом в команде никто быть не хотел. Еще бы: от него ведь воняет! И вообще он грязнуля, и наверняка у него вши. Да еще неизвестно, чего недавно касались пальцы, которыми он тянется к нашим помидоркам. Чтобы он цапал своими клешнями продукты, которые мы потом отправляем в рот?! Да лучше мы сами отравимся, ко-ко-ко!

Мне стало так противно, что я готова была собственноручно затолкать в глотку этим курицам их помидоры! Но вместо этого просто подошла к Дэвиду и спросила:

– Хочешь быть в команде со мной?