Ловкач. Роман в трёх частях

– Папа, я хочу тебя кое о чём попросить? – решилась она, набравшись смелости.

– Ничего не говорить маме? – сдержанно улыбнулся отец.

Услышав это, Марина покраснела и потупила на время взор, ей стало определённо ясно, что отцу всё известно.

– Наоборот, поговорить с ней, – начала она, – чтобы она не мешала дружить. Жора очень душевный и добрый, она просто его не знает…

– Хорошо, если только убедить сумею, ты же сама знаешь, сколь трудно на неё влиять, – подумав, проговорил Родион Степанович.

– Так хоть как-нибудь, – в голосе дочери столько было просьбы, что отцу нетрудно было понять – дочь влюблена!

Родион Степанович озадаченно почесал затылок и кивнул.

…Прошла неделя, как Жора приехал и уже устроился работать не телеграф настройщиком аппаратуры.

Лето шло жаркое и сухое. Почти через силу, Марина взялась за подготовку к поступлению в институт. Жора завидовал и сожалел о её силе воле, чтобы так невылазно просиживать над учебниками, и, по сути, не ведал, каким способом её выманить из дому, и отныне они виделись очень редко.

В воскресенье Никита со своим семейством собирался отправиться на пруд купаться и позагорать.

– Бери Марину, и двинем всем табором, – посоветовал он брату, который слонялся без дела.

– Я был бы и рад, но она пойдёт с матерью на дачу собирать вишни… – он лишь не сказал, что и сам готов ей помогать.

– Тогда это голый номер, – махнул разочарованно рукой Никита, и при этом весело, улыбчиво прибавил: – Не горюй, на пруду такие девахи – закачаешься.

– Похожие на Полину? – звонко засмеялся Жора.

– Какие хочешь! – мотнул яро головой Никита.

– Не, я попробую мотнуть к Ходаковым…

В этот момент вошла в комнату Альбина в цветастом сарафане, который скрывал её чрезмерную от беременности полноту. Жора покраснел от мысли, что невестка слышала их разговор, и как бы покаянно склонил голову.

– Мы идём, я готова? – бросила она, держа сына за руку.

– Сей момент! – Алёша попросился к отцу на руки.

– И давай, бери её авралом! – пошутил Никита на прощание. Конечно, он имел в виду Веронику Устиновну.

Жора сделал вид, что слова брата относятся не к нему и свысока смерил взглядом Альбину. Красивая бабёнка, но чересчур спесивая, держала верх над Никитой, против чего тот редко возмущался. Такого обращения над собой Жора бы и дня не потерпел. Иногда Альбина тоже смотрела на него, как на Никиту, не отделяя его от брата. С одной стороны, это хорошо, а с другой – означало, что она его воспринимала упрощённо, а порой даже проскальзывала неприязнь, скрытое неуважение, которое подчас распространялось и на Никиту, как говорится, открытым текстом. В таком случае на братовом месте с Альбиной следовало бы поступать строже, по жёстче, чтобы спесь не фонтанировала через край. Вообще Альбина по нраву была сумбурна, а таких женщин Жора близко не терпел, потому что сам был подчас импульсивен не меньше, считая такое качество больше присущее мужчинам, нежели женщинам. И вот поэтому своим тихим нравом, Марина, полностью его устраивала. Итак, брат с семьей ушёл на пруд.

Жора решил ускорить события, и прямиком направился к Ходаковым. На его счастье дверь открыл сам Родион Степанович, перед которым Жора несколько потерялся, глазки от волнения так и забегали чёрными паучками туда-сюда.

– Ну что, кавалер, за невестой пришел? – уверенный и снисходительный тон главы почтенного семейства дал Жope понять, что супруги дома нет. Он поздоровался, а за спиной отца стояла Марина в халатике, оголявшем её точёные, налитые ножки и подала ухажеру знак, что она скоро выйдет, отец должен поехать за матерью в город.

В воскресенье Вероника Устиновна обычно к полдню уже бывала с рынка дома, а то и раньше, так как по выходным покупателей валило толпами, и торговля шла бойко.

– Родион Степанович, вы на дачу, можно и я с вами? – попросился жених дочери, желая с ходу, проявить участие к ближним, и этим самым вызвать к себе повышенный интерес.

– На дачу сейчас идти жарко. А что так сразу…

– Хотел вам помочь, знаете, не могу без работы, руки сами просятся. Не, честное слово, – Жopa уловил иронию в его взгляде.

И тут будущий тесть поманил, его пальчиком, чтобы Жopa к нему наклонился. Сметливый угодник нагнул голову к лицу Родиона Степановича.

– Ты серьёзно хочешь помочь? – спросил бывший лётчик.

Жора быстро кивнул, заверив это подобострастным взглядом, не сводя его с хозяина.

– Очень хорошо, тогда значит, я привезу мать с рынка, а после обеда, часа в два, она будет на даче, вот ей и помоги. Это ты ловко придумал, молодец! Я в этом кое-что шуруплю, значит, поговори с ней по душам…

– Что вы там шепчетесь? – с недоумённой улыбкой спросила Марина, подойдя ближе к отцу и своему суженому. Сейчас она была несказанно рада, что Жopa сумел заронить отцу симпатию. Причём он ей недавно сказал, что её кавалер, по-видимому, добряк, но малый дюже шустрый. Это качество его супруга ценила в людях весьма высоко, признавая житейскую хватку.

Родион Степанович, скосив глаза на дочь, хитровато вымолвил:

– Это у нас мужской разговор.

– Что-то быстро вы нашли общий язык? – шутливо заметила Марина, и открыто этому радуясь.

– Мы же не вздорные бабы! – отчеканил отец.

И, моргнув Жоре, пропустил мимо себя дочь, он удалился вглубь комнаты, уступив ей кавалера.

Родион Степанович, ценный совет дочери – поговорить с матерью о Жоре, выполнил, когда вёз супругу с рынка. В такой момент у неё выдавалось хорошее настроение, особенно после удачной торговли.

– У нас вполне взрослая дочь, – начал он без подготовки, как будто спрашивая у неё, так ли она думает.

– Ты что-то намерен сказать? – уставилась супруга.

– Надо бы с ней и обходиться соответственно, а то обижается… – продолжал он.

– А ты откуда знаешь?

– Вероника, я же не слепой?

– Да ты никогда о ней не интересовался! – упрекнула она с удивлением супруга, вдруг выказавшего заботу о дочери.

– Плохо же ты видишь, как мне не болеть о её судьбе, кому печься о ней, за её счастье, как не мне! Вот моя просьба: сними с Марины свои кандалы.

– Какие кандалы, позволь знать? – возмутилась сильно она.

– Неужели ты думаешь, без твоей опеки, она не поступит в институт?

– Когда не будет возле неё Жорки – поступит! В своё время, я тоже мечтала учиться, но я была глупой, поверила твоим обещаниям, – завопила Вероника Устиновна, – и по твоей милости осталась ни с чем. Ты хотел ребёнка, а после было не до того…

– Кто хочет учиться – того сам чёрт не собьёт!

– Вот что, Родион, в мои дела хоть теперь не вмешивайся, я без тебя разберусь, что к чему.

Надо сказать, Вероника Устиновна перед дочерью благоговела, любила её без памяти, готовая была отдавать ей всё, только бы Марина исполняла выдвигаемые ею требования, направленные на благополучие дочери. Может, поэтому она казалась чересчур строгой, и воспринималась со стороны бесчувственной тиранкой? Хотя не обделена была и здравомыслием, когда надо могла пойти дочери на свои уступки. Иногда её затопляла жалость оттого, что часто лишала Марину уличных удовольствий, загоняя с улицы рано домой. Что же она, не видела в ней проснувшегося интереса к молодым людям? В связи с чем она по-своему старалась поучать дочь как нужно уметь разбираться в мужчинах и находить среди них самого достойного, с хорошим общественным положением. Но прежде чем это произойдёт, необходимо самой подготовить для этого события почву, коей в понятии Вероники Устиновны являлось получение образования. Вот поэтому, всемерно ограждая Марину от уличного влияния, она была убеждена, что это делает исключительно из любви и для блага дочери, которая её старания позже, когда с её посильной помощью встанет прочно, на ноги. И как раз об этом она сказала мужу, что не позволит ей совершить ошибку, увлекшейся Жоркой.

– А ты не подумала, что она может потерять своё счастье?

– Жорку ты называешь счастьем? Не смеши, да его видно, что он вертопрах! – нажимала убеждённо она, приходя в нешуточный гнев.

– Брось, обычный весёлый парень, он мне нравится, – спокойно произнёс супруг.

– Вот оно что! А тебе будет с кем выпить и поболтать? – её перекосило, как от кислого, и она поморщилась брезгливо.

– И не без этого, – хохотнул Родион Степанович. – А если серьёзно, неужели Марина стала бы встречаться с дураком? Запрещая ей делать по велению сердца, тем самым мы её не уважаем. Кстати, ты пойдёшь сегодня на дачу?

– Погоди, дай очухаться, а там будет видно… Ой, какая сегодня жара…

– Это понятно. Так вот, если он придёт – гнать от себя не спеши! Это ты всегда успеешь, надо тебе его сначала выслушать…

– Ты меня не учи, – оборвала она супруга, – а то я сама в людях не разбираюсь, – самолюбиво заметила она и уставилась: – Что это он тебе уже никак в помощники набивался?

Родион Степанович про себя поразился её прозорливости:

– Что значит, набивался? Просто изъявил желание…

Вероника Устиновна вспомнила, как однажды дочь заявила, что ей уже надоело учиться, для неё нет разницы – поступит она в институт или провалит экзамены. И как бы она не отрицала, что это апатия не связана с приездом Жорки, её, мать, в этом никто не переубедит. Таким образом, заключила Вероника Устиновна, настроив Марину на свой лад, он теперь решил подобрать ключи к ней. Лихой парень, ничего не скажешь! И теперь это она прямиком высказала мужу, причём выразив уверение, что с ним она долго чикаться не будет, не даст себя одурачить, пусть не старается, выведет на чистую воду. А пока она не может дочери запретить встречаться с шарлатаном, потому как Марина от него не откажется, ведь довольно трудно выбить из головы того, кто сумел влюбить в себя. Она была уверена, что он проходимец, хотя для этого утверждения необходимы доказательства, и она постарается дочери их предоставить. Конечно, было обидно, что первый встречный вскружил Марине голову, на которого она готова променять институт. Правда, успокаивало, что пока замуж за него не собирается, да и условия для жизни у жениха неопределенны, и может, со временем к нему она потеряет интерес. А пока по-прежнему будет готовиться с огоньком к поступлению в вуз…

Глава восьмая

Пока отец ездил на рынок за матерью, Жора с Мариной посиживали в тени на лавочке. Он твёрдо заверил любимую, что к осени они непременно поженятся. Марина ему верила, хотя впереди было ничего, по сути, неизвестно, будет ли она учиться или пойдёт работать. Если выпадет второе, тогда куда идти: если замуж, то она не знает, как уговорить мать, чтобы ей в этом не препятствовала. Ко всему прочему, скорое замужество, она никак не предвидела. Всё это так неожиданно перевернуло её жизнь, что она поневоле терялась, как же конкретно ему ответить? Суть была в том, что замуж она хотела сама и потихоньку себя к этому внутренне готовила.

Марина даже не представляла, что он станет говорить её матери, чтобы она переменила на него свою точку зрения. И даже сомневалась, что ему это удастся. Словом, у неё от всего этого голова шла кругом.

А между тем Жора ждал от неё утвердительного согласия— выходить за него замуж.

– Но где мы будем жить? – как бы шутливо спрашивала она, оттягивая давать ему свой ответ.

– О, это почти не проблема, я что-нибудь придумаю!

– За три месяца квартиру не дадут.

– Хорошо, тогда поедем ко мне.

– Ты же знаешь – мои не отпустят меня.

– Есть идея! – воскликнул Жора, как истый стратег. – Твои старики покупают дом, ваша квартира мне перейдёт по наследству от нашей конторы, где я вскоре подаю заявление поставить меня на очередь жилья. Если я пропишусь к вам сейчас, она автоматически останется за мной, когда родители въедут в новые апартаменты.

Конечно, Жope было весьма жаль, что Марина так накрепко привязана к родителям и сама почти не в состоянии решать свою судьбу. Он ясно уловил её немой ответ, мол, кто его пропишет, если мать против брака с ним? Поэтому ему предстояло в отчаянной решимости взять во что бы то ни стало последний оплот в лице её матери.

Со стороны дороги послышался знакомый урчащий звук «Запорожца». Жора приосанился, бодро вздохнул. Марина приподнялась, надлежало немедленно расходиться.

Жора ретиво притопал к себе, полный решимости побороться за себя и любимую. В окно было видно, как Вероника Устиновна вылезала с трудом из машины, которая моментально облегчённо выпрямилась на рессорах на одну сторону. После базарной сутолоки, хозяйка выглядела приуставшей.

Солнце распласталось на зелёной лужайке, как растекшийся яичный желток, и неудержимо сияло оранжевыми лохматыми бликами. Над ними, в вышине, колыхались могучие ветви тополей, бросая на землю там и сям пятнистые колеблемые тени, а в изумрудной траве запутался белыми прядями тополиный пух.

Родион Степанович, освободив багажник от кошёлок, снова уселся в машину и куда-то уехал.

После пятиминутного одиночества, показавшимся ему страшно долгим, Жора изрядно притомился, его стало обуревать нетерпение, а что если он пойдёт прямо сейчас и поговорит с Вероникой Устиновной? Но потом, взвесив за и против, он передумал, мол, ещё чего доброго сочтёт его за наглеца, набивающегося разделить в кругу их семьи обеденную трапезу.

Хорошо ли иметь такую тёщу, которая тиранит собственную дочь, Карпов пока ещё подобным вопросом не задавался, так как точно не был уверен, сможет ли он её убедить в том, что для своей дочери ей не найти лучшего мужа, чем он, Жора подозревал, что Вероника Устиновна полнокровно управляла всем домом, как заправская мещанка. Своего добрейшего мужа, вероятно, держала под каблуком. Одним словом, она знает себе цену, поэтому подобраться к ней будет отнюдь не просто. Было бы чудесно, если бы он сумел её покорить, как трудновосходимую вершину, опрокинуть её ложные о нём суждения, чем суметь завоевать свой авторитет.

В таком духе, полёживая на диване, Жора мечтательно размышлял что-то долго. Он скоро почувствовал голод, очнулся от дум, даже привскочил, глянул на часы: подходило к часу по полудню. От утреннего завтрака осталась жареная картошка. Он достал из стеклянной банки пару малосолёных огурчиков. Поел, вместо чая выпил из-под крана холодной воды. Выглянул в окно, на дворе – ни души, отчего он даже расстроился. Он снова посмотрел на часы, прошло всего полчаса.

Хотя бы показалась в окне Марина и подала сигнал, что ему пора к ним двигать оглобли. А может, он проморгал, «тёща», как он про себя проговорил, уже утопала.

Через четверть часа Жора вышел на улицу, где ослепительно сияло солнце и сразу ощутимо запекло. Он потоптался на месте, всё ещё надеясь, что его заметит Марина. Но тщетно прошли три минуты, неужели и впрямь он прозевал, как дочь и мать улизнули в дачный проулок на свою фазенду? Пошёл той же двухколейной дорогой, с обеих сторон из дачных заборов высовывались кусты душистой малины на всём протяжении дороги, по которой некогда его уводила на свою дачу шалопутная Полина. Не дай бог её повстречать, правда, хорошо, что она куда-то пропала, после своего приезда он её ещё не видел. Наверное, в отпуск укатила…

Дача Ходаковых была ничем не примечательней тех, что её окружали. Фруктовые деревья; четыре виноградных ряда шпалеры; добротный кирпичный домишко; летний душ с бочкой наверху. Впрочем, нет, бросалась в глаза застеклённой галереей теплица, в то время как у соседей этого важного «органа» не было. Жора стоял у решётчатой металлической калитки, но войти пока не решался, так как хозяев на усадьбе не обнаружил. Солнце со своей зенитной высоты сильно напекло в макушку головы. Жора ступил в тень стоявшего перед забором дерева. Редкий деревянный забор из штакетника, оброс обильной малиновой порослью. По её кустам порхали белые и цветные бабочки, в траве трещали кузнечики. Жора находил ягодки созревающей малины и снимал с них дегустацию. Сладкая, пахучая, вкусная, от неё не пальцах оставался красный сок. На развесистой яблоне белый налив, под ветвями которой он стоял, с веток свисали созревшие плоды. А по соседству на другой – зазывно манили к себе краснобокие, ещё с сероватым на них налётом пыльцы.

Созревали во всю абрикосы, персики и сливы. Воздух, прогретый солнцем, был насыщен медовыми запахами плодов, ароматом душистой малины и теплом зелёной травы. И от всего этого, сердце заходилось тревожной, дурманящей радостью, взбадривавшей разум от избытка любви и прелести жизни. Лишь копившийся неприятный осадок в душе, как-то отдалённо напоминал, что голыми руками жизнь не возьмёшь…

Сколько же можно было напрасно ожидать хозяйку, а что если она сегодня не придёт? Хотя Вероника Устиновна себе такой роскоши не позволит, ведь сейчас для неё время – деньги.

Думая так, боец за своё счастье, встал с корточек и поплёлся назад домой, потратив время впустую.

Дома часа два он полёживал на диване в тихой унылой дреме. Тем временем Никита с семейством вернулся с отдыха на пруду, все с раскрасневшимися лицами. Никита постанывал от перегрева на солнце.

Потом Альбина кефиром из холодильника растирала ему спину.

А Жора, лёгкой шуточкой посочувствовав брату, дескать, солнце – это ядерный реактор, с которым шутки плохи, снова потопал на дачу к Ходаковым.

К его неописанному счастью Вероника Устиновна в широкополой соломенной шляпе, расхаживала между рядками виноградника, на ней был выгоревший цветной халат, наверное, ещё уцелел со времён её молодости. Припухшее лицо, затенённое полями шляпы, не без того загорелое, казалось, до черноты смуглым. Она зорко воззрилась на пришельца, стоявшего в нерешительности в калитке и скоро узнала того, о ком минуту назад она подумала, и вот, он лёгок на помине.

– Войти разрешите? – прозвенел голос того, кто в последнее время был частью её мыслей, и всё прочней овладевал её сознанием.

– Ну-ка заходи-заходи, я на тебя вблизи посмотрю, – протянула она как бы в странном удивлении. – Чем обязана? – с важностью в голосе прибавила будущая тёща.

Жоpa предупредительно остановился около бетонного столбика, который удерживал шпалеру, и этак манерно пальцем тронул кончик своего носа, что говорило о принятом им чрезвычайно важном решении. Он кашлянул для солидности.

Вероника Устиновна подвязывала вытянувшуюся молодую лозу, за шпалерную проволоку кусочками нарезанного шпагата, чтобы быстро налившиеся соком гроздья, потом не обвисали и своим весом не поломали лозу.

– Здрасте, – изрёк чуть с поклоном претендент в зятья.

– Здрасте, коль не шутишь, – в его же тоне проговорила Вероника Устиновна, воинственно блеснув глазами, и взыскательно-придирчивым взглядом оглядела его. Жора стоял перед ней в спортивном костюме и спортивных туфлях.

– Можно я буду вам помогать, и мы так поговорим? – вопросил он, не обратив внимания на то, как она строго на него уставилась. Хотя сам на неё смотрел покорно, как холоп на барыню, один только вид которой внушал поданному сущий трепет и опасение за свою дальнейшую судьбу.

– А если не можно? – тут у хозяйки как бы задним числом, мелькнула мысль, что если этот охальник уже обесчестил её дочь, посулив ей золотые горы, такие способны на всё! От этой неожиданно пришедшей мысли она воинственно заглянула ему прямо в глаза. – Ты мне лучше как на духу выкладывай, что случилось?

– Буквально ничего страшного! – поспешно воскликнул Жора, клятвенно прикладывая руки к своей груди. – Не, честно, буквально ничего! – повторил он вкрадчиво, но тише. Я хочу признаться, дорогая Вероника Устиновна, вы мне, честно, очень нравитесь! Не, это честно, – Жора перешёл на задушевный, льстивый тон.

– Не понимаю, к чему это ты мне признаёшься в любви? – спросила она, и претенциозно, с подозрением приглядывалась к нему.

– А что – нельзя? Вы прекрасная мама моей любимой девушки, – я от всего сердца! – и при этом чуть наклонил к ней голову, и как-то даже изящно ею мотнул.

– Так-так, очень интересно! А может, хватит меня улещать? Жениться тебе на ней я всё равно не позволю. Зря стараешься меня задобрить. Запомни: Марине надо учиться! Своими побасенками ты её только портишь. Кстати, разве тебе неизвестно, что у неё есть жених.., – и она мстительно прищурила глаза, наморщила нос.

– Как это… не понял, тогда где он? – в оторопи, выпалил он.

– В армии! – протянула с возмущением она.

– Но почему она мне о нём не заявила? – лукаво усмехнулся как можно сдержанней Жopa, и серьёзно прибавил: – Если вы хотите нас разлучить, то вы уже опоздали…

– Что ты этим хочешь сказать? – насторожилась она, поняв, что обман ей не удался, и вот этот щегол пошёл в атаку. Да как он смеет так нагло с ней разговаривать! Мальчишка! Она продолжала взирать на Жору, как на заклятого врага.

Однако Жора уловил произошедшую на глазах в ней перемену, решив смягчить удар.

– Ничего страшного для вашей репутации, просто нам с вами бесполезно вводить друг друга в заблуждение, не, честно!

– Почему же я опоздала? Разве она тебе дала согласие, что пойдёт замуж? Вот говори, что дала – не поверю ни за что!

– Я не думаю, что вы Марину научили врать, – как-то расплывчато произнёс, но, тем не менее, она его безошибочно поняла.

– Да, я рада, что ты это заметил, я воспитывала её для достойной партии.

– Вы мечтаете ей найти выгодного жениха, образованного, обеспеченного?

– Да, не меньше, а тебе, голубчику с ней не тягаться, так что время зря не трать – ищи по себе… Может, ты будешь учиться? – спросила она, как бы этим самым оставляя ему надежду.

– Не-не, пока не думаю, – решил он не юлить.

– Вот-вот! Этим, ты её отвращаешь от задуманного мною. Я всю жизнь в неё вогнала, чтоб человеком стала. А ты одним махом хочешь мой труд порушить? Не выйдет, голубок, прямо говорю, – не старайся. Скажи спасибо, что я такая добрая, позволяю вам встречаться. Но если она не поступит, я с тебя три шкуры сдеру! – ощерилась она в неподдельной угрозе, как волчица в ожидании неминуемой опасности, угрожавшей её выводку.

– Вероника Устиновна, да я сам её на руках отнесу на экзамены, я всегда говорил: Марина, учи, готовься! Вы думаете, я за неё не переживаю? О, вы ещё не в курсе, как я болел за Марину, когда она сдавала в школе! Не, честно, я не вру.

– Кто, ты не врёшь? Не замазывай мне глаза! Да ты первой марки брехун! До тебя она была просто не ребёнок, а ангел. Я молилась на неё. Сама на солнце пеклась, а ей – не позволяла. А теперь она мне сцены устраивает. Кстати, я сама к тебе подбиралась. Вот молодец, что пришёл…

– Не, честное слово, я хочу тоже, чтобы Мариша выучилась, – опечалено произнёс он, с чувством оскорблённого человека, которого не уважают…

– Ты будешь терпеть грамотную жену возле себя? – прищурилась злобно, презрительно будущая тёща.

– Гм, непременно, напрасно, – с горьким сожалением начал он, – вы смотрите на меня заведомо предвзято, я вовсе не пустомеля и не пустоцвет. Хотите знать, я как губка впитываю знания. Предположим, если мне что-то помешает выучиться, я это сделаю самостоятельно. Вы меня ещё не знаете! Не, честное слово, у меня невостребованные способности к самообразованию…

Тут Вероника Устиновна решительно перебила самозваного зятя.

– Как же ты самостоятельно получишь диплом? Да ты самонадеянный хвастун! – уличила она.

Причём Вероника Устиновна даже не заметила, как Жора начал вместе с нею подвязывать виноградную лозу, беря шпагатинки из стеклянной банки, стоявшей на взрыхлённой земле, припалённой солнцем. Хозяйка находилась по одну сторону шпалеры, а самозваный работник по другую и довольно умело и шустро подвязывал требуемую лозу. Когда было необходимо своё слово подкрепить жестами рук, Жора отрывался от работы, выказывая этим самым свои верноподданнические чувства, что Вероника Устиновна никогда не останется на него в обиде, если он станет её зятем.

Между тем она мысленно согласилась, чтобы он ей помогал, но более всего ей стало нравиться вблизи его внешность и то, как он выражал свои мысли, точнее, она была довольна его чрезвычайным старанием ей понравиться, и что так решительно хочет переубедить, доказать, что она, как раз, найдёт в нём надёжного для себя зятя, а для дочери – мужа. Жора прилагал всяческие усилия и мимикой, и жестами изображать искреннего, добрейшего малого, выражая при этом глазами кроткую преданность. И в словах, и в голосе сквозила лесть будущего послушника, чем немало тешил Веронику Устиновну. С каждой минутой её самолюбие ублажалось, она добрела, и благосклонней смотрела на Жору, находя его вполне порядочным. Хотя быть может, где-то ещё сохранялось о нём мнение, как о лживом пустомеле. Но это впечатление как бы вытеснялось назад, в запасники памяти. Она даже не заметила, происходившего такого с нею превращения, что стала мало-помалу его расспрашивать о родителях. И Жора с артистическим блеском нарисовал живописную картину о том, как живут старики, не умалив их и не приукрасив, которых он глубоко по-сыновьи любил, но судьба бросила ему жребий, послав любовь, как божескую милость. А теперь он обязан делить свои чувства между отчим домом и чужбиной. При всём при том, он также не упустил случая разжалобить Веронику Устиновну, как он невыносимо страдает из-за того, что вынужден здесь околачиваться без личного угла, в то время как у родителей пустует большой дом и что старики-родители надеются увидеть в своих стенах его, как молодого хозяина, с молодой хозяйкой.