Ловкач. Роман в трёх частях

Ловкач

Роман в трёх частях

Владимир Аполлонович Владыкин

Благодарности:

Елена Викторовна Юрасова

© Владимир Аполлонович Владыкин, 2024

ISBN 978-5-0064-9818-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Жора Карпов

Глава первая

Посреди большой станицы Михалёвской, в просторном доме, старики Карповы жили испокон веков. До войны у дружной четы было два сына и дочь. Но вот случилась беда: старший погиб в самом конце войны, младший подорвался на мине, когда уже изгнали врага. А дочь от дифтерита умерла ещё раньше.

Сразу после войны у осиротевшей четы родился ещё один как бы первенцем сын Никита, а спустя года три – второй – Жора. Для колхозного механизатора, Антона Петровича, и его жены, Пелагеи Ивановны – лучшего семеновода, поздние дети явились, как ясные солнышки после долгой тёмной ночи, как искупление судьбой своей вины перед ними за все их неутешные страдания и надеждой на будущее, что не зря прожили вместе.

Оба сына были выше среднего роста, оба с вихрастыми чубами. Правда, Жора был чуть выше и стройней Никиты. Младший пошёл мастью чернявой в отца, такой же горбоносый и шустрый. Старший – тёмно-русый и с прямым носом – в мать. У Жоры черты лица тонкие и резкие, у Никиты – мягкие, лицо спокойное. Одним словом, два противоположных характера, как огонь и вода. У Антона Петровича лицо умудрённое жизнью, уставшее, седые волосы, широкие, чёрные от работы ладони.

Карповы отдавали детям всё, чем располагали, всё, что было в их силах, только бы вышли в люди да порадовали родителей на старости лет, и стали бы в их нелёгкой жизни верной, надёжной опорой.

Собственно, их старания оправдались; Никита, окончил техникум связи и по распределению попал в Новостроевск, откуда призвался в армию. А когда отслужил, то снова уехал туда же и поступил на вечернее отделение в институт и вскоре женился, по месту работы получил однокомнатную квартиру в дачном посёлке от секретного полувоенного объекта.

Ещё учась в техникуме, Никита заразил радиоделом меньшего брата. Жора мучительно долго не без подсказок Никиты собирал детекторный радиоприёмник, который, в конце концов, стал ловить две или три волны. Этот успех окрылил Жору, и он страстно увлёкся радиолюбительством, и снова не без помощи брата собрал на этот раз радиопередатчик, который мог налаживать связь с местными радиолюбителями.

Но отец, Антон Петрович, в свой черёд, не без ревности к его увлечению, приобщал Жору столярничать, чем сам владел смолоду в совершенстве. В свободное от работы время вырезал художественные кружева и резьбу по дереву. Всю жизнь отец сожалел, что это ремесло не стало для него главным. И мечтал, чтобы младший, заявивший в школе успехами по рисованию, обучился бы столярному делу и достиг высот мастерства. Ведь любая учёба Жоре давалась легко, и всё он делал, как бы шутя, и даже бравировал перед старшим Карповым, что ему всё по плечу: и столярничество, и электроника. Тем не менее, вняв просьбе отца, после восьмилетки поступил в строительное училище. Конечно, мог бы пойти по стопам Никиты, однако повторять стезю брата не захотел – своя надёжней, притом сориентированная отцом, которого очень любил и не хотел его обидеть…

По окончании профтехучилища Жору направили в строительный комбинат, где, впрочем, краснодеревщиком, на кого обучался, даже не пахло. И как-то так получилось, он потерял интерес к этому ремеслу, а тут вскоре подхватила его армия…

Старик Карпов проработал всю жизнь в колхозе, и все его предки были скотоводы и хлебопашцы, мечтал, чтобы дети нарушили их династию, так как его роду она не принесла счастья…

И вот со временем Никита стал инженером по связи. Приехал в отпуск к родителям с женой и сыном. И так совпало, неделю назад демобилизовался из армии Жора. Братья встретились после долгой разлуки, хотя изредка переписывались. Никита звал брата к себе на жительство и обещал того устроить на работу. Жоpa охотно отвечал, что полезное предложение сначала надо обсудить со стариками.

Седовласая мать, Пелагея Ивановна, восседая на диване с невесткой Альбиной, вела с ней житейский разговор. Внук Сашка тёрся возле бабушки, которая поглаживала его по головке.

Мужчины уселись за стол, слегка выпивали и обсуждали свои насущные вопросы. Когда Никита рассказал о смысле своей работы, Антон Петрович с важным задумчивым видом и с обречённостью в голосе произнёс:

– Не будешь ты большим начальником! – и сочувственно взглянул на старшего сына, и в его серо-голубых глазах колыхнулась грустинка.

– А я, батя, не рвусь, – ответил Никита, задетый в самолюбии, и потому слова его прорвались с далеко запрятанной обидой. – Но всё-таки, почему? – следом вопросил он, в душе сердясь на отца

– Характера не хватит, да и первый ты у нас инженер, может, разве только внук? – и коротко глянул на Сашу четырёх лет.

– А я, батя?! – звонко выкрикнул Жора, нарочито, не без юмора, поднимая лихо грудь колесом и на него тотчас удивлённо посмотрели мать и невестка.

– Сиди, прыгун… махнул рукой отец и продолжал, тут же обратясь к старшему: – Что ты не рвёшься – это правильно, дорываться к власти незаслуженно не всегда хорошо для самого дела! Ты техник, это есть твой хлеб, главное, старайся, и тебя всегда заметят…

– Зря, батя, я бы на его месте пробился и до министра! – вмешался снова в разговор младший.

– Да ты у нас герой! – протянул степенно старик, нахмуривая широкие ещё чёрные брови, нос большой, горбатый, кажется, ещё сильней заострился на сухощавом, смуглом от загара, лице.

– А что, не верите? Зря, не, честно, хоть технуху закончил, неужели технарь не осилю? Гагарин тоже бывший пэтэушник, а космонавтом стал, – быстро протараторил Жора, он серьёзно полагал, что родился под счастливой звездой. Но не гадал и не мечтал, служил в войсках связи. На призывной комиссии, когда у него спросили о гражданской профессии, Жора даже сам не ожидал, как у него вместо – столяр-краснодеревщик, вдруг сорвалось с губ – радиомастер!

Военком прищурил серые глаза, заглянул с подозрением в его документы и затем поднял на новобранца суровый взгляд:

– Почему врёшь? А, по-твоему, кто тогда столяр?

– Не, честное слово, товарищ майор, я не вру, спросите, какие я знаю радиопередатчики – мигом назову!

На тираду Жоры военком неопределённо качнул головой, улыбнулся тепло широкоскулым лицом, глядя на призывника испытывающим взором, и тут же спросил:

– Боишься, что попадёшь в стройбат?

– Не, честное слово, товарищ майор, куда Родина пошлёт, туда и пойду! Но я всё равно радиомастер! – с тщеславной гордостью, не моргнув глазом, выпалил новобранец.

– А зачем тогда учился на столяра, э-э, краснодеревщика?

– Да бате хотел угодить и пожить в городе, в станице ведь скукотища…

Военком смерил стройного, худосочного, с живыми чёрными глазками, смотревшими преданно, как собака на хозяина, призывника, оценивающим взглядом и затем отпустил его домой.

А через пару недель он надел военную форму, став курсантом школы младших командиров, из которой спустя полгода вышел в звании младшего сержанта, и затем был направлен в воинскую часть.

До конца службы командовал отделением; оно несло сменные дежурства на радиоприёмном центре. Его отделение в роте было в числе лучших; к такому показателю Карпов привёл регулярными тренажёрами по общевойсковому комплексу, по качеству обслуживания техники связи и несения дежурств с повышенными нормативами. При этом Жора вспоминал отца, лучшего в колхозе хлебороба, и мать – передового семеновода. Поэтому уступать лидерства в армейских условиях никому не хотел! Правда, воины его отделения порой обижались на своего жёсткого командира, который гонял их по тренажам, добиваясь воинской выучки и мастерства.

– Вы считаете, я занимаюсь муштрой? – говорил он в минуты отдыха. – Но как подойдут учения, и вы убедитесь, что я был прав! Ведь самим станет приятно, что умеете классно делать.

– Да мы одни, как козлы пашем, – отвечал кто-либо за всех. – Вон, первое отделение сачкует, им разве не нужны тренажи?

– А вы на них меньше смотрите. Зато мы будем отдыхать, в то время как им придётся повкалывать. Лучше чаще позанимаемся зимой, нежели по жаре летом. Я ведь ради вас стараюсь, – уверял заботливый командир.

Между прочим, и Жора, и некоторые его подчинённые побывали дома в отпуске.

Таким образом, на «дембель» Карпов вытянул звание старшины.

Отец, безусловно, был доволен армейскими успехами сына. И вот теперь подошёл черёд поговорить о том, чем Жора намерен заняться дальше?

– Может, пойду учиться заочно и работать телемастером.

– А корочка есть? То-то, нет! По столярному надо – не пойдёшь?

– Тю, да разве мне долго получить корочку? Окончу курсы, всего шесть месяцев учёбы?

– Батя, я его зову к себе в Новостроевск, – отозвался Никита.

– А где он там жить будет? У тебя самого тесно!

– Ничего, потеснимся.

– Видал, бате жалко отпускать! – ликовал младший, что отец им так дорожил.

– Тише, Жорка! – поднял руку отец и снова обернулся к старшему: – Сколько у тебя комнат: две? Тесно, Алька снова беременна, – ребёнок скоро, надо серьёзней думать, – и старик Карпов задумчиво покачал головой.

– Ну, пока он родится, батя, я женюсь! – уверовал тот и весело спросил: – Там есть хорошие невесты?

– Тебе тут мало? Вон, гляди, какие выросли!

С застеклённой веранды, поднятой, как и дом на высоком цоколе, отец указывал сыну на залитую солнцем улицу, где только что прошествовало несколько юных девушек. За время его службы они так неузнаваемо вытянулись, что Жора поневоле загляделся на открытые полные колени, пробежав глазами снизу-вверх: да, хороши стали девчата, как молодые стройные берёзки. И, глубоко вздохнув, потёр нос, говоря:

– Чего там говорить, школу окончат и упорхнут в города, так что, батя, тут мне ловить нечего и некого, – засмеялся Жора.

– Колхозу плотник и столяр всегда нужен, платят хорошо…

– Батя, не смеши! – Жора, как товарищу положил отцу свою руку на плечо. – Сам хотел, чтобы я учился дальше, а теперь пятками назад…

– Да ты уже своё время ухлопал, за учебники снова надо браться, а тебя, поди, уже не заставить!

Жора задумался на время, заглянул в себя: «Да, пожалуй, отец прав, теперь его никакими посулами за книги не усадишь. Разве что к столу надо приковать цепями». Он всё хотел брать норовом, практической смекалкой, может, кое-что почитает, если жизнь заставит, как в армии зубрили уставы.

– Да и ему б всегда у нас работа приискалась. АТС своя имеется, – кивнул Антон Петрович в сторону Никиты, осоловевшего после трёх стопок самогона. – Упорхнуть нынче все мастера, а чтоб к земле пристать, то некому. Речь, конечно, не о вас, с меня достаточно, всю жизнь пашу землю, а толку…

Антон Петрович насильно не удерживал возле себя сына, коли хочет – пусть поедет, если у всех нынче пошла такая верченая-крученная жизнь…

Глава вторая

Отпуск у Никиты заканчивался. Братья собрались и поехали в Новостроевск. Это почти за шестьсот километров от родной станицы. Сели в поезд вечером, а утром Жору встретил совершенно незнакомый город старинной архитектуры. А по окраинам, как говорил Никита, тянулись современные жилые массивы. От вокзала рейсовым автобусом поднялись в город, проехали его из конца в конец. А потом ещё битый час ждали дачный автобус, в который набилось народу с вёдрами, кошёлками, лопатами и прочими вещами, по выражению Жоры, как сельди в бочку, что даже невозможно было стоять. Автобус тронулся с места, мотор натужно, надрывно ревел, исторгая из себя голубое дымное облако. Его тянуло в открытые окна, как всасывающим насосом и салон наполнялся угарным чадом. Один бок автобуса почти просел до земли. На каждой остановке – страшная давка, пассажиры за место были готовы драться, размахивая перед дверями вёдрами и сумками. Дачники напористо требовали других уважительно потесниться.

– Да что вам автобус резиновый?! – кричал в микрофон во всё горло сквозь гвалт, шум, вскрики, вопли людей, водитель. И просил освободить двери, которые с великим трудом скрепя, скрежеща металлом, еле-еле закрывались.

Разумеется, Жope, как гостю, эта езда вообразилась кошмарным сном. Остановок через восемь братья с трудом выбрались из автобусной толчеи. Никита с ходу подхватил с рук жены сына.

– Пуговки оборвали! – выпалил Жора, бравурно смеясь, держа чемодан брата и свою спортивную сумку.

Жена Никиты Альбина была скучная, наверное, нелегко ей в положении. Жора находил в её симпатичном облике нечто от артистки – Аллы Ларионовой. Такие же припухлые, чуть накрашенные помадой губы, а нижняя слегка завёрнутая книзу. Альбина несколько свысока держала голову, волосы были уложены пышным начёсом, почти как у той же знаменитости. Но Жора полагал, что все артистки зазнаются, и Альбина наверняка подражала своей любимице. Он почему-то так считал, не зная, соответствует ли это реальности? Хотя она работала всего лишь диспетчером на телефонной станции.

Никита жил в местечке, которое называлось Радиостроем. Здесь в два с половиной ряда стояло пять длинных домов барачного типа, в которых жили служащие «секретного» объекта. В те годы он занимался глушением «вражеских радиоголосов». За теми жилыми одноэтажными домами выстроились в цепочку ещё несколько финских сборных деревянных домиков. Вдоль тех бараков и сразу за ними тянулись к серо-голубому небу высокие раскидистые и пирамидальные тополя. В мае они начинали цвести, и затем от них летел обильно пух, устилавший землю, точно мыльной, взбитой пеной, запутываясь в траве.

Поодаль от этого жилья стояли служебные помещения с железными воротами, за которыми раскинулась запретная зона, обнесённая колючей проволокой, куда посторонним вход воспрещался, и находился под военизированной охраной. Там, на пустынном раздолье, поросшем лишь травой, вымахали к небу вышки-мачты с распорами и антенны…

В Новостроевске Никита жил пять лет. Сначала в одной комнате, затем дали вторую, в которую можно было попасть, перейдя через общий коридор. Обстановка у брата была весьма скромная, почти как во всех молодых семьях, выходцев из рабоче-крестьянского сословия. И, тем не менее, у Никиты к тому времени уже имелись телевизор, холодильник, радиола с магнитофоном-приставкой, что для Жоры всё это богатство показалось роскошью, не избалованного достатком малого.

– Неплохо, неплохо! – говорил он, знакомясь с обстановкой. Альбина, разобрав с дороги вещи по местам, пошла на общую кухню готовить обед. Никита на руках держал капризного сына и всячески его успокаивал.

Через час братья вышли на двор. Жора пожелал ознакомиться с глухой тесной местностью, как он уже про себя определил её с неудовольствием, что даже закралось сомнение: стоило ли сюда переться, в станице у них и то просторней и веселей. Между тем Никита вслух, не без чувства гордости, пояснял назначение радиовышек на охраняемой зоне…

Но тут из барачного дома напротив, вышла невысокая, изящно сложенная девушка в руке с портфелем и направилась к шоссейной дороге. Она связывала город с посёлком и шла по кольцевому пути мимо дач, и в противоположном направлении, снова уходила в город.

Жора невольно устремил на девушку пристальный взгляд, прищуривая от яркого солнца глаза.

– Хороша фигурка, красиво топает! – констатировал гость дачного местечка, пронаблюдав за нею, пока та важно вышагивала до поворота на шоссе, любуясь её грациозной походкой.

– Ходакова Марина, – представил девушку Никита заочно.

– В школу пошла? – как бы с разочарованием произнёс Жора.

– Да, десять классов заканчивает, лучше, чем она, тут, пожалуй, тебе и не сыскать.

Жору обидело то, что девушка прошла и даже на них не взглянула.

– Небось гордячка, – заметил наш герой. – Но всё равно она будет моей! Кстати, ещё хорошенькие есть?

– А что, одной мало? – бросил шутливо Никита.

– Да эта на меня ноль внимания, надо иметь на примете ещё, – с иронией произнёс младший Карпов.

– Такие тут редкость, но есть другие… – в этот момент Альбина позвала братьев завтракать.

А вечером Жора увидел Марину из комнаты в окно. Девушка с распущенными длинными волосами сидела на лавочке с книгой в руках, возле самого входа в барак.

Гость дачного местечка обломил с тополя тонкую веточку и, вертя беспечно ею, пошагал через разделявшее бараки пространство, поросшей мелкой короткой травкой спорышом, как по зелёному ковру. Жора тихо насвистывал какую-то мелодию, шёл этак беспечно, будто в том бараке жил его приятель, которого решил проведать, а девушка тут была как бы совсем ни при чём. Неожиданно он оборвал свист, приостановился в метре от неё и живо спросил:

– Гмы, извините, милая девушка, где тут улица Мирная, дом семь, а впрочем, мне нужен Карпов, э-э, Никита?

– Вы как раз стоите на улице Мирной. А нужный вам дом?.. – девушка лукаво слегка улыбнулась: – Вы только что из него вышли, – ответила она, попадая в его непринуждённый тон.

– Поразительно, как я не догадался! – произнёс он наигранно, и прибавил шутливо. – Поразительно, вы же, наверно, читаете букварь, где же у вас вторые глаза, что так метко всё подмечаете?

Марина посмотрела на свой учебник, как бы снисходительно качнула головой на счёт его насмешливого замечания о букваре, и всё так же улыбаясь, заметила:

– По-моему, сегодня утром вы входили вместе с Никитой, – спокойно, мягко вымолвила девушка. – А мои глаза – там же, где и у вас, – и она снова попробовала читать.

Солнце ещё не село и его косые лучи, переплетаясь, словно золотые нити, отрывисто сверкали в зелёных ветках тополей.

– Поразительно, не, честное слово, у вас удивительная наблюдательность! Может, вы скажете, как меня зовут?

– Нет! – и подняла на парня кроткий взгляд.

– Жаль! Зато я угадываю имена с первого раза.

– Да? Очень интересно. Хотя вы могли обо мне осведомиться у брата. Тогда я поверю, – решила она сбить с него самоуверенность, ставя на него лукаво свои раскосые глаза.

– А почему вы так решили, что Никита мой брат?

– Вы только потемней, но чертами лица вы с ним очень схожи.

– Поразительно, у вас тяга к физиогномике? Кстати, я вас только что увидел. Не, честно, итак, вас зовут… Марина!

– Продолжайте, я хочу убедиться, насколько вы проницательны, – сказала Марина, приняв его игру, и остроумную манеру знакомиться.

– Вы Ходакова Марина, школьница, то бишь десятиклассница! Поступать собираетесь в институт… да, да, только в педагогический, – но это Жopa ввернул от себя, полагая, что такие уютные, такие чистенькие и аккуратные, хотят быть непременно учителем.

– В этом вы ошиблись… пока в политехнический… Может, и день рождения назовёте? – с удовольствием произнесла девушка.

– Попробую, – рискнул ясновидец, вспомнив, что его мать родилась осенью, отец – зимой, он – весной, и почему-то решил, что и она где-то так. – Вы родились в первой половине года: май-июнь.

– Ну, допустим, – сдержанно улыбаясь, с интересом взирала Марина на Жору, почти угадавшего её день рождения, и, не признаваясь себе, уже почти серьёзно заинтересовалась самозваным астрологом.

Не выходя из эйфории знакомства, Жора не упустил случая похвалить новомодный фасон платья, в каком была девушка, вполне приличном домашнем платье с закрытым воротом, с короткими рукавами и приталенном, подчёркивавшем её довольно ладную гибкую фигуру. У неё были прямые тёмно-русые волосы, подстриженные до плеч, и концы их чуть завитые.

Жора, как завзятый ловелас, подсел к девушке, тотчас почувствовав её тонкий запах приятных духов. С присущим ему увлечением он заговорил о моде, танцах, музыке, книгах, с живостью перескакивая с одного предмета на другой, что должно было охарактеризовать его в глазах Марины, как занимательного собеседника, понимающего толк во всём и что для него нет вообще неинтересной темы. Потом, почувствовав, что запас его скудных сведений уже исчерпывался, о чём он говорил почти полчаса, Жора, как бы спохватившись, резко спросил:

– Кстати, вам не приходило в голову узнать имя молодого человека, который перед вами?

– Признаться – не задумывалась! – усмехаясь, сказала Марина.

Её крайне забавлял и веселил этот парень, который так настойчиво пытался достичь высот Дон Жуана.

– А всё-таки, решайтесь! Мне, думается, соседи непременно должны быть знакомы.

– Вы тщитесь услышать, понравится ли мне имя, и с такой завидной настойчивостью пытаетесь мне его навязать?

– О, что вы! Моё имя серого цвета. Меня зовут Георгий, значит, Жора. Уж лучше бы звали Георгином, и то звучит неплохо.

– Вы все имена раскладываете по цветам?

– Поразительная у вас смекалка! Не, честно, я впервые знакомлюсь с такой красивой, умной девушкой. Хотите, скажу кое-что о вашем? Прекрасно! Марина – самое чудесное имя! Когда я произнёс его, мне вспомнилось море. Не, честно, вы не смейтесь, от вас веет дыханием моря! Но, правда, к сожалению, я шторма не люблю, лучше прибоя нет ничего! Прибой – это музыка, это, как запах французских духов! Так вот, вы мне кажетесь такой мягкой, уютной, доброй – без меры.

Жора мог бы так безумолчно говорить ещё, но тут его красноречие прервал капризный надтреснутый женский голос, откуда-то из-за спины, он требовательно звал домой Марину. Жора быстро обернулся и увидел женскую голову с мясистым подбородком, высунувшуюся в форточку окна.

Марина вздохнув, встала, её лицо зарделось румянцем, она извинилась перед кавалером, сказав, что ей уже пора домой.

– Завтра вечером, надеюсь непременно вас увидеть, – галантно произнёс Жора как можно тише. Но Марина, не ответив ему, удалилась. Голова из форточки пропала, на время Жора почувствовал себя несчастным, что его лишили возможности самораскрытья перед милой девушкой. В досаде он отбросил от себя веточку и с той же походкой фланера направился домой.

Глава третья

У своих родителей Марина Ходакова была единственной дочерью. Отец, Родион Степанович, на вид лет пятидесяти пяти, воевал, был лётчиком, работал начальником охраны. Причём недавно, как инвалид войны, вышел на пенсию и продолжал нести трудовое бремя на благо семьи. Он был ростом отнюдь не высок, но крепок и мускулист, как старый солдат. Родион Степанович до сих пор продолжал рано по утрам делать пробежки, любил дачу, но больше рыбалку, из-за которой с супругой, Вероникой Устиновной, выходили передряги и ссоры.

Года два назад, по настоянию супруги, он соорудил теплицу, что было довольно нелёгким делом в доставании для неё материалов. Beроника Устиновна упрекала его, что начальнику охраны доступно буквально всё. Родион Степанович с видом почтенного знатока разъяснял въедливой супруге, что в этом и есть вся сложность рискованного действия.

Вероника Устиновна была полнотелая, даже несколько тучная женщина, при разговорах имела привычку непроизвольно прищуривать свои хитроватые, чуть серые раскосые глаза, что казалось, у неё было весьма злое выражение лица, как у алчной собственницы. Но вместе с тем лицо у неё с круглыми надутыми щеками, среди которых был почти незаметен маленький вздёрнутый носик и говорил о незлом, скорее по-своему добродушном характере. При этом смешно выглядели её мягкие припухлые губы, выдаваясь над круглым подбородком чуть вперёд, от которого ниже отделялся второй. Ростом она была немного выше своего суховатого на вид мужа, который был к тому же старше её на пятнадцать лет.

Вероника Устиновна с молодости работала телефонисткой, в своё время это ей здесь, в дачном околотке, дали квартиру.

И вот уже кряду лет двенадцать числилась на заводе уборщицей, имея от этого в запасе предостаточно времени, чтобы торговать на базаре излишками дачного труда. А зимой она много вязала шерстяных изделий. И таким образом, вся её разносторонняя деятельность была исключительно направлена для семейного прибытка. И, как она сама выражалась, круглогодично, а иной жизни для неё практически не существовало.

Родион Степанович всегда помогал супруге поставлять на своём стареньком «Запорожце» товары на рынок. Но сам никогда не стоял за прилавком, считая, что торгашество для него весьма унизительное занятие. Собственно, всё, что Вероника Устиновна старалась делать, было нацелено во блага дочери, как она говорила, чтобы обеспечить ей будущее, с непременным условием, что после окончания школы, она будет учиться в институте.

Марина росла, по сути, не зная ни лопаты, ни тяпки. На даче она любила собирать малину, срывать влажную от росы клубнику и гулять по дорожкам, среди цветников, вдыхая их тончайшие ароматы. Тем не менее, она отнюдь не была изнеженной, избалованной достатком девицей, и подавно белоручкой, потому что Вероника Устиновна ей не уставала, когда надо, повторять, что сам по себе достаток не приходит, это всё добыто её неустанным трудом. Мать всемерно приучала дочь к вязанию и выбиванию кружев, а также к шитью, без чего, в понятии Вероники Устиновны, женщина – не женщина, а также необходимо постичь кулинарное мастерство, чтобы вышла настоящая хозяйка. Таким образом, Вероника Устиновна с успехом готовила дочь к самостоятельной семейной жизни, и вдобавок современная женщина обязана получить непременно высшее образование. Для достижения этого мать сама контролировала, как дочь готовилась к выпускным экзаменам, установив ей режим учёбы и отдыха.