Флэшмен под каблуком

Естественно, все это происходило в доме, который Аслам снял на окраине Кентербери. Отличное местечко: дорожки из гравия, шикарные лужайки, кустарники-деревья, газовое освещение, удобные комнаты, отменные напитки и закуски, лакеи тут и там – в общем, все в лучшем виде. Нас, гостей, насчитывалось около дюжины, так как размещение было превосходное, а Аслам из кожи вон лез, чтобы обеспечить комфорт. В тот первый вечер, в понедельник, он задал роскошную вечеринку, на которой присутствовали Минн и Феликс, и разговор, разумеется, шел только о крикете, но было еще и несколько дам, включая миссис Лео Лейд, бросавшую на меня через стол огненные взоры из-под копны своих похожих на колбасные кольца кудрей и облаченную в столь откровенное декольте, что ее полушария едва не падали в тарелку с супом. «Ставлю все наши подачи за неделю на то, что она не девственна», – думаю я, посылая Элспет, сидевшей во главе стола рядом с доном Соломоном и прямо-таки сияющей, самую любящую из своих улыбок.

Вскоре, впрочем, ее радость померкла, так как дон дал понять, что эта неделя станет последней для его пребывания в Англии: в конце месяца он уезжает с намерением посетить свои владения на Востоке и понятия не имеет, когда вернется – может, даже через годы. При этом за столом воцарилась неподдельная печаль, ибо собравшиеся знали толк в дармовщинке и понимали, что без щедрого дона Соломона у наших светских гиен станет одной кормушкой меньше. Элспет была в полном отчаянии.

– Но дорогой наш дон Соломон, что же мы будем делать? О, вы, должно быть, пугаете нас: ваши противные владения прекрасно могут обойтись и без вас, тем более что вы наверняка нанимаете для них только самых лучших управляющих, – и женушка мило надула губки. – Вы не можете быть так жестоки со своими друзьями! Миссис Лейд, мы ведь не отпустим его, не правда ли?

Соломон рассмеялся и погладил ее по руке.

– Дорогая моя Диана, – Дианой он взял за правило называть ее с того самого урока стрельбы из лука, – можете не сомневаться, что только непреодолимая необходимость вынуждает меня лишиться вашего милейшего общества, так же как общества Гарри и вообще всех вас. Однако мужчина должен работать, а моя работа лежит за морем. Так что, – Соломон покачал головой, и его полное, симпатичное лицо осенила грустная улыбка, – мне предстоит пережить эту муку, и сильнее всего заставляет меня страдать разлука с вами, – он посмотрел на Элспет, потом на меня, – потому как вы сделались мне словно братом и сестрой.

И чтоб мне лопнуть, большие темные глаза этого парня натурально подернулись слезой. Все за столом сочувственно закивали – все, кроме старого Моррисона, который с наслаждением чавкал своим бланманже и, судя по издаваемым звукам, разыскал в нем кости.

Элспет так расчувствовалась, что зарыдала, при этом груди ее содрогались столь бурно, что старый герцог, сидевший по другую руку от Соломона, уронил свои вставные челюсти в бокал с вином и пришлось прибегнуть к помощи дворецкого. Соломон, похоже, пришел в некоторое замешательство: он пожал плечами и бросил на меня почти умоляющий взгляд.

– Мне жаль, дружище, – говорит он, – но именно это я и хотел сказать.

Я так и не понял, что именно: сожалел о расставании с Элспет? Любой мужчина жалел бы. Неужели он питал столь дружеские чувства ко мне? Ну, я был довольно любезен и являлся ее мужем; быть может, именно те очаровательные манеры, на которые намекал Том Хьюз, возымели свое действие на этого впечатлительного даго? Так или иначе, требовалось что-то сказать.

– Знаете, дон, – говорю, – нам всем очень жаль терять вас, и это факт. Вы ч-ки славный парень, и я хочу сказать, не стали бы лучше, даже будь вы… будь вы англичанином. – Как понимаете, в мои намерения вовсе не входило распинаться перед ним, но все вокруг заверещали: «Верно, верно», – а Минн в знак согласия хлопнул по столу. – Так выпьем же за ваше здоровье, – подытожил я, и все выпили, а Соломон, склонив голову, радушно улыбнулся мне.

– Я понимаю, – говорит он, – как значим этот комплимент. Благодарю вас – всех вас, и в особенности моего дорогого Гарри. Единственное, чего мне хочется… – тут он смолк, качая головой. – Но нет, просить об этом будет уже слишком.

– Ах, просите все, что угодно, дон! – восклицает Элспет идиотски-умоляющим тоном. – Вы знаете, мы не сможем отказать вам!

Аслам принялся отнекиваться: мол, это все глупости, что, разумеется, только раззадорило ее выяснить, в чем дело. Выдержав паузу, он, поигрывая ножкой бокала, говорит:

– Боюсь, это покажется вам блажью, но просьба моя, драгоценная Диана, касается Гарри, вас и вашего батюшки, которого я считаю мудрейшим среди своих друзей, – тут он кивнул в сторону старого Моррисона, уверявшего тем временем миссис Лейд, что не хочет больше бланманже, зато не откажется «от еще одного кусочка ентова кукурузного пудинга». – И вот что я подумал: раз уж мне нужно ехать, то почему бы вам троим не отправиться со мной?

И он заискивающе улыбнулся каждому из нас по очереди.

Я глядел на этого малого онемев, решив, что он шутит, Элспет – блондинка в недоумении, – сидя с отвисшей челюстью, переводила взгляд с меня на Соломона и обратно.

– Отправиться с вами?

– Ну, в конечном счете, речь идет всего лишь о той стороне этого света, – замысловато изрекает Соломон. – Нет-нет, я совершенно серьезен: все не так уж страшно. Вы знаете меня достаточно, чтобы понимать – я не предложу вам ничего, что вы найдете неприятным. Мы отправимся в плавание на моем паровом бриге – он оснащен не хуже любой королевской яхты, и весьма приятно проведем время. Будем приставать к берегу где захотим: в Лиссабоне, Кадисе, Кейптауне, Бомбее, Мадрасе – куда заведет нас наша фантазия. О, это будет поистине великолепно! – Он с улыбкой наклонился к Элспет. – Подумайте о местах, которые мы увидим! Какое удовольствие доставит мне, Диана, показывать вам чудеса Африки со шканцев: таких красок вы не способны даже представить! Берега Индийского океана – о, эти коралловые острова! Ах, поверьте мне: не бросав якорь в Сингапуре, не побывав в тропических лесах Суматры, Явы и Борнео, не видав славного Китайского моря, где всегда утро – о, моя дорогая, вы, можно сказать, не видели ничего!

Чепуха, конечно – Восток воняет. Всегда и везде. Но Элспет глядела на него, как зачарованная; потом резко обернулась ко мне.

– Ах, Гарри, а можно мы..?

– Даже не обсуждается?.. – говорю. – Это же у ч-та на куличках.

– В наши-то дни? – восклицает Соломон. – Да при помощи пара вы можете оказаться в Сингапуре через э-э… три месяца самое большее. Прибавим еще три месяца в качестве гостей в моих владениях – и вы, Диана, узнаете, каково быть королевой Востока, уверяю вас, – и три месяца на обратную дорогу. Вы окажетесь дома уже к Пасхе.

– Ах, Гарри! – Элспет буквально светилась от радости. – Ах, Гарри, давай мы… О, Гарри, пожалуйста!

Парни за столом одобрительно закивали, а дамы завистливо зашушукали. Слышно было, как старый герцог сказал, что это самое настоящее приключение, лопнуть ему на месте, и будь он помоложе, ни за что не упустил бы шанса.

Дудки: никто не затащит меня снова на Восток – одного раза вполне достаточно. Кроме того, с какой стати я буду путешествовать по милости какого-то богатого даго, решившего покрасоваться перед моей женой? И у меня имелась еще одна веская причина для вежливого отказа.

– Это невозможно, дорогая моя, – говорю. – К сожалению, я солдат и нахожусь на службе. Долг и лейб-гвардия зовут, не так ли? Мне так печально лишать тебя такого, без малейшего сомнения, увлекательного путешествия, – признаюсь, сердце мое защемило при виде горя, исказившего ее милое личико, – но ехать мне нельзя, сама понимаешь. Боюсь, дон, что я вынужден отклонить ваше любезное приглашение.

– Ничего не поделаешь, – Соломон добродушно пожал плечами. – Хотя очень жаль, – он ободряюще улыбнулся Элспет, готовой вот-вот разрыдаться, – быть может, на следующий год. Впрочем, если Гарри нельзя уехать, быть может, ваш отец согласится составить нам компанию?

Произнесено это было столь естественно, что я не сразу уяснил смысл, но как только до меня дошло, потребовались большие усилия, чтобы сдержать грубый ответ. «Ах ты у-ок, – думаю, – так вот что ты затеял: выждал, пока старина Флэши сойдет с дистанции, и с невинным видом предлагаешь план, как увезти мою жену за тридевять земель, где ты сможешь без труда увиваться вокруг нее?» Все было ясно, как день: все мои дремлющие подозрения насчет этого поганого черномазого ожили в один миг, но я помалкивал, наблюдая, как Элспет смотрит на меня через стол. И, черт побери, во взгляде ее читались колебания.

– Но… но без Гарри это не будет весело, – проговорила она, и если был миг, когда я любил эту девчонку, то именно тогда. – Я не знаю… а что папа скажет?

Папа, по видимости, занятый поглощением своего пудинга, не пропустил ни слова, можете быть уверены, но в то же время ничего не сказал, пока Соломон излагал свое предложение.

– Припоминаете, сэр, мы обсуждали возможность того, что вы составите мне компанию в путешествии на Восток, с целью лично ознакомиться с перспективами расширения дел, – распространялся дон, но Моррисон оборвал его в своем очаровательном стиле:

– Вы обсуждали, не я, – говорит тесть, чавкая бланманже. – У меня и тут делов по горло, не хватает еще в моем-то возрасте шляться по Китаям, – он взмахнул ложкой. – К тому ж муж с женой должны быть всегда вместе – эк плохо было, когда Гарри уехал в Индию, оставив мою милую крошку с разбитым сердцем. – Раздался звук, который все приняли за сентиментальный всхлип, но я решил, что это в рот тестя отправилась очередная порция бланманже. – Не-не, мне нужна более веская причина, чтоб тащиться в такую даль.

И он ее получил. До сих пор я не до конца уверен, что это подстроено Соломоном, но готов побиться об заклад: без него не обошлось. На следующее утро старый хрыч опять почувствовал себя плохо – не знаю, способно ли переедание бланманже вызвать нервический приступ, но к вечеру тесть уже стенал в кровати, трясясь от лихорадки, и Соломон настоял на приезде из Лондона своего медикуса – обросшего бакенбардами субъекта с приставкой к имени и такими обволакивающе важными манерами, что мог бы зарабатывать в Мэйфере тысяч по пять в год. Он серьезно посмотрел на больного, скорчившегося под одеялами, словно крыса в норе, со своими затерявшимися на морщинистом лице глазами-бусинками, и мрачно шмыгнул носом.

– Переутомление, – объявляет костодав, закончив обследование и выслушав нытье Моррисона. – Система совершенно изношена, вот и все. Физического нездоровья нет и в помине: внутренне, дорогой мой сэр, вы так же крепки, как и я. Ну, надеюсь, что я могу сравниться с вами, ха-ха! – Его улыбка была чинной, как у епископа. – Но механизм, даже не нуждающийся в починке, требует отдыха – продолжительного отдыха.

– Это серьезно, док? – пискнул Моррисон. Внутренне, быть может, он был и в порядке, зато внешне напоминал картину «Умирающий Яков I».

– Разумеется, нет, если вы сами себя не доведете, – заявляет магистр припарок, качая головой в суровом восхищении. – Вы, флагманы коммерции, приносите в жертву свое здоровье, работая на благо своей семьи, страны и всего человечества. Но, дорогой мой сэр, бесконечно так продолжаться не может. У каждого есть предел – и вы достигли своего.

– А может, плеснете какой баланды из своей там шаланды? – прохрипел флагман коммерции, и когда его просьбу перевели на английский, медикус покачал головой.

– Я могу выписать рецепт, – говорит он, но никакое лекарство не заменит вам… ну, нескольких месяцев на озерах в Италии, скажем, или на французском побережье. Тепло, солнце, отдых – полный покой в приятной компании – вот ваша «шаланда», сэр. И если вы не последуете моему совету, я снимаю с себя ответственность за последствия.

Вот и все. В один миг я скумекал, чем все кончится. Соломон напомнил, что не далее как вчера предлагал подобное путешествие, и эскулап тут же согласился, что плавание подходит просто идеально. Сопротивление Моррисона было сломлено мольбами Элспет и строгими увещеваниями профессора пилюль – все, как по нотам, хоть бери да играй. Потом все обернулись ко мне, но я сказал «нет».

Последовала болезненная сцена с глазу на глаз между Элспет и мной. Я говорил, что если старому Моррисону угодно поплавать с доном Соломоном, то скатертью дорожка. Она отвечала, что немыслимо отпустить дорогого папу без ее присмотра: это-де ее святой долг – принять щедрое предложение дона и отправиться вместе со старым козлом. Я настаивал на необходимости оставаться в армии, и что без меня ей будет одиноко. «Почему, ах, почему ты все-таки не можешь поехать? Зачем нам эта армия, у нас достаточно денег», – ну и далее в том же духе. Я стою на своем, добавляя, что со стороны Соломона было безумием рассчитывать на мое согласие отпустить ее одну; она же разразилась слезами, заявив, что я просто ревную, причем не столько к ней, сколько к богатству и благородному происхождению дона. Не имея-де ни того ни другого, я из зависти лишаю ее маленького удовольствия; да и как может произойти нечто непристойное, если она поедет в сопровождении своего драгоценного батюшки, которого я, кстати, своим отказом до срока отправляю в могилу.

Я оставил ее рыдать, а когда позже Соломон стал пытать меня, заявил, что военный долг делает мой отъезд невозможным, а расставания с Элспет я не вынесу. Он вздохнул, но заявил, что слишком хорошо понимает меня. Будучи на моем месте, говорит дон с подкупающей искренностью, он поступил бы так же. На миг мне подумалось, не оклеветал ли я его: как правило, я сужу людей по себе и, кстати, редко ошибаюсь, но время от времени встречаются на свете порядочные и бескорыстные люди. Я собственными глазами видел нескольких.

Старый Моррисон, кстати сказать, не проронил ни слова; ему, конечно, не составило бы труда принудить меня, но будучи истинным пресвитерианином-лицемером, он мог обчистить до нитки сироту, но твердо стоял на том, что жена беспрекословно должна подчиняться мужу, и не вмешивался в наши с Элспет споры. Так что я незыблемо говорил «нет», и Элспет дулась до тех пор, пока не пришло время примеривать новую шляпку.

Так миновало несколько дней, в течение которых я играл в крикет за Минна, разбив несколько калиток своими кручеными и совершив несколько пробежек (не слишком много, всего восемнадцать за один иннинг, что весьма порадовало меня, и снова перехватил мяч Пилча: одной рукой, очень низкий, в момент, когда Пилч хотел отрезать Минна, и мне пришлось распластаться во весь рост). Пилч клялся, что вышел бамп[40], но его не было – уж вам-то я бы признался. Элспет тем временем купалась в восхищении окружающих и весело проводила время, Соломон вел себя, как несравненный хозяин и кавалер, старый Моррисон восседал на террасе, ворча и читая молитвы вперемежку с биржевыми индексами, Джуди же прогуливалась с Элспет, бросая злобные взгляды, но не говоря ничего.

Все началось в пятницу, и, как это часто бывает с катастрофами, сперва все шло лучше некуда. Всю неделю я пытался подбить клинья к соблазнительной миссис Лейд, но будучи занят сам и принимая во внимание факт, что старый герцог не спускает с нее ревнивого ока, оставался при своих интересах. Но поскольку ей хотелось не меньше, чем мне, вопрос был только во времени и месте. В самом деле, после обеда в понедельник мы ухитрились оказаться наедине, спустившись в сад, но не успел я задрать ей юбки в зарослях бирючины, а она совсем откусить мне половину уха, как появляется эта ч-ва стерва Джуди и зовет нас послушать, как Элспет будет в гостиной петь «Ясеневую рощу». Мы, дескать, ни за что не согласимся пропустить такое представление, заявляет она с ехидной улыбочкой.

Наконец утром в пятницу Элспет с Соломоном направилась в какую-то картинную галерею, Джуди пошла с несколькими гостями по магазинам, и в доме не осталось никого, за исключением сидящего на террасе Моррисона. Тут как раз появляется миссис Лейд с вестью о том, что герцога приковал к постели приступ подагры. Ради прикрытия мы немного поболтали с Моррисоном, доведя его до белого каления, и удалились, неспеша, порознь, чтобы встретиться вновь в гостиной, просто пылая от страсти и нетерпения. Дело не было в новинку никому из нас: пока я одной рукой извлекал ее груди, а другой спускал с себя бриджи, ногой прихлопнув за нами дверь, она сбросила с себя все, и на пути к кушетке мы уже слились в объятиях, что вызвало бурю животрепещущих звуков со стороны дамы. Святой Георг, ну и тяжелая она была! И в то же время гибкая, как угорь, при ее-то весе. Мне трудно припомнить какую-либо другую из своих партнерш, кто был бы способен выделывать такие штуки по ходу любовной игры – разве что Элспет, когда выпьет.

Дело шло полным ходом, приближаясь к финишу, и я уже прикидывал, как бы нам продолжить наше знакомство по-новой, как вдруг услышал звук, заставивший меня подскочить с такой силой, что просто удивительно, как наша кушетка не развалилась. Это были быстрые шаги, приближающиеся к двери гостиной. Я оценил обстановку: штаны спущены, один башмак снят, до окна или любого другого возможного убежища меня отделяют целые мили. Миссис Лейд стоит на коленях на кушетке, я, прильнув к ней сзади, выглядываю из под ее украшенной плюмажем шляпки, которую она забыла снять. «Как любезно с ее стороны», – подумалось мне. Ручка двери повернулась. Захвачен врасплох, ни единого шанса на спасение – остается только спрятать лицо в жирных складках ее тела и надеяться, что вошедший не сумеет узнать меня по оставшимся неприкрытыми частям тела. Скандала опасаться не стоило – уж точно не в 1843-м – если только это не герцог, а шаги явно не принадлежали подагрику.

Дверь распахнулась, шаги замерли; наступило то, что в дамских романах называют драматической паузой, тянувшейся, как показалось мне, не менее трех часов, и нарушаемой только экстатическими стонами миссис Лейд – полагаю, она даже не подозревала, что на нас смотрят. Я исхитрился бросить косой взгляд через перья ее шляпки на зеркало на каминной полке, и едва не лишился чувств, поскольку у двери, опираясь на ручку, стоял Соломон и озирал открывшуюся перед ним сцену.

Он даже бровью не повел; затем, услышав звуки приближающихся шагов за спиной, отступил назад и прикрыл дверь.

– Нет, здесь никого нет, давайте посмотрим в оранжерее, – донесся до меня его голос. Хоть и даго, этот парень был ч-ки гостеприимным хозяином.

Не успела еще захлопнуться дверь, как я уже попытался высвободиться, но без успеха, поскольку в тот же миг руки миссис Лейд метнулись назад и сомкнулись, словно челюсти, на моих ягодицах, а голова ее откинулась, оказавшись рядом с моей.

– Нет, нет, нет, только не сейчас! – выдыхает она. – Не уходи!

– Дверь, – поясняю я. – Надо запереть дверь. Кто-нибудь увидит.

– Не оставляй меня! – кричит миссис Лейд, и я сомневаюсь, что она отдавала себе отчет, где находится; закатив глаза, дама заклинала меня не покидать ее. Сложная ситуация, признаюсь вам: меня буквально раздирало надвое.

– Ключ, – промямлил я, высвобождаясь. – Всего один миг, и тут же назад.

– Возьми меня с собой! – простонала она, и мне не оставалось ничего иного. Уж не знаю, как мне удалось дотащиться до двери с этой тушей на весу. По счастью, все счастливо закончилось именно в тот момент, когда ноги мои не выдержали, и мы рухнули на порог в сладостном изнеможении. Я при этом еще ухитрился и ключ в замке повернуть.

Так ли ловко она умела одеваться, как и скидывать одежду, сказать не берусь, поскольку, когда я привел себя в порядок и стал спускаться вниз по плющу, она еще охала и вздыхала, привалившись к стене вместе со своей всклокоченной пернатой шляпой. Дельце получилось горяченькое, и чем скорее я окажусь подальше отсюда, добывая себе алиби, тем лучше. То что мне настоятельно было нужно в этот момент – это короткая прогулка; помимо прочего, вечером меня ждал матч, и я хотел быть в форме.

* * *

[Выдержка из дневника миссис Флэшмен,

…июня 1843 года]

…никогда еще не чувствовала себя такой виноватой, и все-таки, что могла я поделать? Мое сердце предупреждало меня, когда дон С. сократил наш визит в галерею – а там нашлось несколько Превосходных Акварелей, которые я с удовольствием не спеша осмотрела бы, – сказав, что у него имеется своя Причина вернуться домой пораньше.

Смысл своих Предчувствий я не могла объяснить, но, увы, они оправдались, и я чувствую себя самым Падшим Существом на земле!! Дом был почти пуст, если не считать дремлющего на террасе Папы, и Нечто в манерах дона С. – быть может, Страстный Блеск в его глазах – побуждали меня разыскать моего Драгоценного Г., не теряя ни минуты. Ах, если бы мы нашли его! Мы обыскали все-все, но никого не нашли, и, войдя в оранжерею, дон С. наполнил меня Стыдом и Тревогой, открывшись передо мной в самых недвусмысленных выражениях. Благодаря растениям, делавшим атмосферу крайне Удушливой и собственному моему волнению, мне сделалось дурно, и я вынуждена была опереться на его руку и преклонить голову к плечу дона.[Свежо предание!!! – Г. де Р.] Представьте себе мое невыразимое отчаяние, когда, воспользовавшись моментом моей слабости и выгодами ситуации, он прильнул своими губами к моим!! Я была настолько обескуражена, что потребовалось довольно продолжительное время, прежде чем смогла оказать ему сопротивление, и вовсе не без труда удалось мне Выскользнуть из его Объятий. Он употреблял в мой адрес самые Восторженные Выражения, называя своей Дорогой Дианой и Златой Нимфой (что даже в этот Миг Смятения заставило меня поразиться столь поэтическому сравнению), в Следствие чего я столь ослабла, что оказалась неспособной сопротивляться ему, когда он опять прижал меня к своей груди и Поцеловал с Силой еще большей, нежели прежде. К счастью, послышались приближающиеся шаги одного из садовников, и мне, в полном смятении чувств, благополучно удалось вырваться. Легко представить себе мой Стыд и Угрызения Совести, и, как будто чтобы нарочно усилить их, я внезапно замечаю в саду моего милого Г. По его словам, он упражнялся перед вечерним матчем. При виде его раскрасневшегося мужественного лица и мысли о том, что он занимался столь здоровым, невинным делом, в то время как я бессильно билась в Жарких Объятиях другого – пусть даже и против собственной воли – в сердце мое вонзился острый нож. Усиливая боль, он назвал меня своей Милой Старушкой и стал с интересом расспрашивать про картинную галерею; я растрогалась едва не до слез, а когда мы вместе пришли на террасу, где встретили миссис Л.Л., мне стало совершенно очевидно, что Г. уделяет ей не больше внимания, чем полагается исходя из элементарной вежливости (да и не удивительно, ибо трудно было найти в ней что-либо, способное Соблазнить мужчину – настолько помятой она выглядела), зато по отношению ко мне был весь доброта и внимание, как и положено самому лучшему из мужей, каковым Г. и является.

Но что мне стоит думать про поведение дона С.? Не стоит мне судить его слишком строго: учитывая пылкий темперамент, прорывающийся наружу то тут то там, удивительно ли его Стремление к тому, что он находит привлекательным? Разве стоит мне винить себя за то, что я – не по своей воле – Щедро одарена Природой формами и чертами, которые Сильный Пол находит такими красивыми? Я утешаю себя мыслью, что такова Женская Доля, и если дама наделена качествами, достойными обожания, ей не стоит упрекать себя до тех пор, покуда она не Поощряет Фамильярность, но держится с Подобающей Скромностью…

[Чушь и бахвальство! Конец выдержки. – Г. де Р.]

III

Нет сомнений, что хорошие скачки – лучшая из всех тренировок перед матчем, ибо тем вечером я подал лучшую свою серию за команду Минна против Сборной Англии № 11: пять калиток из двенадцати в одиннадцати оверах, причем среди прочих Лиллиуайт выбыл из-за ноги перед калиткой, а Марсден вылетел вчистую. Я никогда не делал ставки на всякие там холодные ванны и гантели, так что, как видите, к нашим парням на тестовых матчах нужно только приставить спортивных дамочек навроде миссис Лео Лейд, и тогда австралийцам останется только в ногах у нас валяться.

Только маленькое облачко омрачало мой горизонт, когда мы всей честной компанией сели пить чай в шатре (Элспет прильнула к моей руке, а Минн то и дело поднимал бокал за Кубок вызова, который мы должны взять): узнал ли меня Соломон в гостиной этим утром, и если узнал, то станет ли молчать? Меня это не слишком беспокоило, так как все, что ему было видно в зеркале, – это моя мужественная спина и ягодицы да очумевшая физиономия миссис Лейд. Мне было совершенно начхать, что он предпримет на ее счет, но даже узнав во втором совокупляющемся меня, вряд ли дон станет болтать – в то время среди парней такое было не принято. Да и когда он подошел, чтобы поздравить меня, весь сияющий, и наполнил мой бокал, говоря Элспет, что ее муж – лучший подающий в стране и ему место в сборной Англии, не меньше, – в глазах его не читалось ни малейшего намека на осведомленность. Кое-кто из присутствующих закричал: «Правильно! Правильно!», и Соломон восхищенно качал головой – изощренный, коварный негодяй.