Киннотё. Золотая Бабочка. Пробуждение

Система зафиксировала изменения в его физиологии: расширенные зрачки, учащенное дыхание, повышенное потоотделение. Классические признаки стресса и страха.

– Я привыкну, – прошептал он. – Дай мне время…

– Время стоит денег, Юкио. Буквально. Каждый день работы этого тела имеет свою цену. И она слишком высока.

– Так вот как ты теперь думаешь? Все сводишь к цифрам? – его голос дрожал. – Где та Юри, которая говорила, что любовь важнее денег?

– Она умерла в той аварии, – ответила я ровно. – От нее остался только мозг, который теперь может считать стоимость каждой секунды своего существования.

Тишина. Я слышала его прерывистое дыхание, биение сердца, шум крови в венах. Данные, бесконечный поток данных вместо эмоций.

– Прости, – сказал он наконец. – Я не хотел…

– Знаю, – ответила я. – Ты хотел помочь. Хотел спасти то, что осталось от наших отношений. Но иногда спасать уже нечего.

Я смотрела, как красное вино медленно впитывается в белую скатерть. Система анализировала скорость распространения пятна, капиллярные свойства ткани. А где-то в глубине механического тела хранилась память о том, как мы пили это вино в нашу первую встречу, как кружилась голова от счастья, как мир казался прекрасным и полным возможностей.

Теперь же каждая возможность имела свою цену. И я не могла позволить Юкио заплатить её.

Первый серьезный сбой случился во время ужина. Я сидела напротив Юкио, наблюдая, как он ест, когда мои системы начали выдавать странные показания. Сначала это были мелкие ошибки в оптических сенсорах – изображение начало дробиться, накладываясь само на себя. Затем появились помехи в аудиосистеме.

[Критическая ошибка: рассогласование сенсорных данных]

[Внимание: обнаружен конфликт драйверов]

[Рекомендуется немедленное техническое обслуживание]

– Юри? – голос Юкио доносился словно сквозь помехи. – Что с тобой?

Я попыталась ответить, но голосовой модуль не отреагировал. Сервоприводы шеи заклинило, и я застыла в неестественной позе. Система продолжала выдавать потоки ошибок, заполняя мое поле зрения красными предупреждениями.

[Отказ голосового модуля]

[Критический сбой в работе сервоприводов]

[Температура процессора превышает допустимые значения]

Мир начал распадаться на пиксели, как поврежденный цифровой файл. Каждое движение сопровождалось каскадом ошибок, словно моё тело говорило на десятке разных языков одновременно. Сквозь помехи я видела искаженное лицо Юкио – система пыталась стабилизировать изображение, накладывая друг на друга десятки кадров в секунду, создавая сюрреалистическую картину страха и паники.

– Юри! – Юкио вскочил, опрокинув стул. Я видела его испуганное лицо через постоянно перезагружающиеся оптические сенсоры. Система успела зафиксировать его пульс – 132 удара в минуту, классический признак паники.

Наконец голосовой модуль перезагрузился:

– Техни…ческий…сбой, – произнесла я механическим, прерывистым голосом. – Нужен…механик.

– Я… я вызову скорую! – он схватил коммуникатор, но его руки дрожали так сильно, что он не мог набрать номер.

– Не скорую, – мне удалось стабилизировать голос. – Сато. Телефон… в моей памяти…

Я продиктовала номер, борясь с новой волной системных ошибок. Краем сознания отметила иронию ситуации – мой мозг продолжал работать четко и ясно, в то время как искусственное тело отказывало. Как будто две части меня конфликтовали друг с другом.

Сато приехал через двадцать три минуты и сорок две секунды. За это время Юкио успел состариться на несколько лет – я видела, как проступили морщины на его лице, как побелели костяшки пальцев, сжимающих спинку стула.

– Дешевые заменители, – проворчал Сато, подключая диагностический кабель к порту на моей шее. – Кто ставил тебе эти компоненты?

– Стандартная замена по страховке, – ответила я. Голос все еще звучал с помехами. – Это все, что я могла себе позволить.

– Страховка? – он фыркнул, глядя на показания приборов. – Да эти детали даже для дронов низкого класса не годятся. Тебе нужны оригинальные компоненты, иначе следующий сбой может повредить нейроинтерфейс.

– Сколько? – спросил Юкио. Его голос звучал хрипло.

Сато назвал сумму. Я мгновенно пересчитала её в месяцы работы Юкио – восемь с половиной, если не тратить ни на что другое.

– Я возьму кредит, – сказал Юкио твердо.

– Нет, – мой голос наконец стабилизировался. – Ты и так уже…

– Хватит! – он ударил кулаком по столу. – Я не позволю тебе рисковать жизнью из-за денег!

– Это не жизнь, – ответила я спокойно. – Это техническое обслуживание машины. И ты не обязан…

– Я твой жених! – его голос сорвался. – Конечно, я обязан!

Сато молча работал, делая временные настройки систем. Я видела, как он хмурится, просматривая логи ошибок. Наконец он отключил диагностический кабель:

– Это временное решение. Продержится максимум неделю. Потом либо оригинальные детали, либо… – он не закончил фразу.

Когда он ушел, мы с Юкио долго молчали. Я слышала его дыхание, видела, как дрожат его руки, фиксировала все признаки стресса. Но не могла разделить его эмоции. Не могла почувствовать ни страха перед возможной "смертью", ни благодарности за его готовность помочь. Только холодное, рациональное понимание: эти отношения убивают его. И мне нужно найти в себе силы их разорвать.

– Я завтра схожу в банк, – наконец сказал он. – Может быть, под залог квартиры…

– Нет, – перебила я его. – Я не позволю тебе этого сделать.

– Но ты можешь умереть! – его голос дрожал.

– Технически, я уже мертва, – ответила я. – То, что осталось – это мозг в механической оболочке. И я не позволю тебе разрушить свою жизнь, пытаясь поддерживать работу этой оболочки.

Он смотрел на меня, и я видела в его глазах то, что не могла почувствовать сама – боль, страх, отчаяние. И где-то за всем этим – растущее понимание: что бы ни осталось от прежней Юри в этом механическом теле, этого недостаточно. Недостаточно для совместного будущего, о котором мы мечтали.

Я начала собирать вещи, когда Юкио ушел на работу. Система методично каталогизировала каждый предмет: одежда (больше не нужна), косметика (бесполезна), книги (можно загрузить в память), фотографии (теперь просто наборы пикселей). Раньше каждая вещь хранила воспоминания, теперь они были просто данными для анализа.

Большую часть я отнесла к мусорному контейнеру. Платья, туфли, украшения – все, что принадлежало той, прежней Юри, должно было уйти вместе с ней. Я помнила, как выбирала каждую вещь, как радовалась покупкам, как придирчиво подбирала аксессуары. Теперь это были просто предметы с определенным весом, составом и структурой.

Юкио вернулся раньше обычного. Я услышала его шаги на лестнице (частота 2.1 шага в секунду – торопится), потом как замер у контейнера (7.3 секунды неподвижности – шок), затем быстрый бег наверх. Система отметила нарастающие вибрации от его шагов.

Он ворвался в квартиру, тяжело дыша. Пульс 143 удара в минуту, зрачки расширены.

– Что… что это значит? – его голос дрожал. В руках он сжимал мое любимое синее платье, то самое, в котором я была в день его предложения.

– Я уезжаю, – ответила я. Голос звучал ровно, с привычным металлическим призвуком. – Эти вещи больше не нужны.

– Не нужны? – он смотрел на платье так, словно оно могло дать ответы. – Это же… это же твоя жизнь!

– Была, – поправила я. – Той Юри, которая носила эти платья, больше нет. Это для твоего же блага. Я делаю это, потому что любила тебя.

Система зафиксировала, как побелели его костяшки, сжимающие ткань (сила давления 47.2 Н).

– Прекрати, – прошептал он. – Прекрати говорить так, будто ты…

– Будто я что? Умерла? – я подошла к окну. За стеклом проплывали рекламные голограммы, окрашивая комнату в неоновые цвета. – Технически, так и есть. То тело, которое носило эти вещи, мертво. А это, – я подняла руку, наблюдая, как свет отражается от белого композита, – просто очень сложный механизм для поддержания работы мозга.

– Ты больше, чем механизм! – он шагнул ко мне. – Ты все еще ты, все еще…

– Кто? – перебила я. – Твоя невеста? Женщина, которую ты любил? Посмотри на меня, Юкио. Действительно посмотри.

Он смотрел. Я видела, как его зрачки расширяются и сужаются, пытаясь сфокусироваться на моем лице, таком похожем на человеческое и таком неживом.

– Мы с тобой оба старались, и я благодарна тебе за терпение. Я вижу, что не соответствую твоим воспоминаниям и это ранит тебя. Юкио, ты живой, ты… настоящий. Ты не должен мучить себя. Ты не должен себя заставлять.

– И что я должен? – горько спросил он.

– Я нашла место, – сказала я после паузы. – Небольшое складское помещение возле космопорта. Двадцать квадратных метров, базовое электропитание. Все, что нужно для… такой, как я.

Двадцать квадратных метров – достаточно для машины, слишком мало для человека, но идеально для того, чем я стала. Сегодня я всё там осмотрела. В углу заметила старый погрузочный дрон, покрытый пылью. Теперь он будет моим соседом – такой же механизм, выполняющий свою функцию. Странно, но эта мысль принесла что-то похожее на комфорт. По крайней мере, здесь никто не будет ожидать от меня человеческих эмоций.

– Склад? – его голос сорвался. – Ты собираешься жить на складе?

– А зачем мне что-то другое? – я обвела рукой квартиру. – Мне не нужна кровать – я не сплю. Не нужна ванная – я не чувствую ни жары, ни холода. Не нужна кухня – я не ем. Я теперь что-то среднее между человеком и оборудованием, Юкио. И мне нужно соответствующее место.

Он покачал головой, все еще сжимая платье:

– Это безумие. Ты не можешь…

– Могу, – мой голос остался ровным. – И должна. Потому что альтернатива – смотреть, как ты разрушаешь свою жизнь, пытаясь содержать то, что осталось от меня. Я не позволю этому случиться.

– А как же любовь? – прошептал он.

– Любовь… – я сделала паузу. – Я помню, что это такое. Помню, как сильно билось сердце, когда ты был рядом. Как перехватывало дыхание от твоих прикосновений. Как кружилась голова от счастья. Но сейчас… сейчас я могу только помнить. Не чувствовать.

Юкио медленно опустил платье на спинку стула. Его плечи поникли.

– Значит, это конец? – спросил он тихо.

– Да, – ответила я. – Это милосерднее, чем продолжать… это.

Я натянула потёртую куртку и широкие штаны и направилась к двери, где стояла небольшая сумка с тем немногим, что мне еще могло пригодиться. Документы, запасной блок питания, инструменты для базового обслуживания. Запасная одежда попроще, чтобы не шокировать людей людей своим видом. Все, что теперь составляло мою жизнь.

– Прощай, Юкио, – сказала я, не оборачиваясь. – Надеюсь, ты найдешь свое счастье. Настоящее, живое счастье. Ты заслуживаешь лучшего.

Складское помещение встретило меня гулкой пустотой. 20.3 квадратных метра бетона и металла, одинокая лампа под потолком, розетка для подзарядки. Идеальное место для того, чем я стала.

Я стояла посреди этого пространства, и впервые с момента пробуждения в больнице что-то похожее на эмоции прорвалось сквозь рациональность процессора. Не чувство – его я больше не могла испытывать – а какое-то глубинное осознание потери.

Понимание. Беспощадное осознание.

Система отметила резкое повышение температуры процессора, сбои в работе сервоприводов, случайные активации голосового модуля.

Я издала звук – не плач, киборги не умеют плакать, но что-то среднее между механическим скрежетом и статическим шумом. Мой эквивалент рыданий. Опустилась на холодный пол, обхватив колени руками, и позволила системам пойти вразнос.

Звук длился, и длился но облегчения не приносил.

Металлический скрип отражался от металлических стен, создавая странную какофонию механических звуков. Система пыталась классифицировать эти звуки, но не находила соответствий в базе данных – это был новый тип звука, не человеческий и не машинный, голос существа, застрявшего между двумя мирами. Возможно, именно так рождается новый вид – в боли трансформации, в момент, когда старая форма умирает, а новая ещё не обрела себя.

[Критическая перегрузка эмоционального модуля]

[Нестабильность в работе нейроинтерфейса]

[Рекомендуется перезагрузка]

Но я не хотела перезагружаться. Хотела прочувствовать это – момент, когда окончательно умерла прежняя Юри и родилась новая. Не человек, не машина, что-то среднее. Существо, способное помнить любовь, но не испытывать её. Понимать красоту, но не чувствовать её.

Это был мой первый и последний эмоциональный срыв в новом теле. После него пришло понимание: я больше не принадлежу к миру людей. Но и полной машиной я не была. Мне предстояло найти свой путь где-то между, в пространстве, которое еще не имело названия.

За маленьким окном под потолком перемигивались огни станции Сарутахико. Система автоматически анализировала их яркость, спектральный состав, траектории движения. И где-то за этим потоком данных формировалось новое "я" – существо, застрявшее между человеческим и механическим, между памятью о чувствах и их отсутствием.

Интересно, думала я, глядя на проплывающие огни, существует ли слово для того, кем я стала? В японском языке есть понятие 物の哀れ (моно-но аварэ) – печальное очарование вещей, осознание их преходящей природы. Может быть, я стала воплощением этого понятия – существом, способным понимать красоту мира, но обреченным воспринимать её через призму цифр и данных. Новый вид одиночества, для которого ещё не придумали слов.

Человеческие истории часто говорят о потере и обретении себя. Моя история была о том, как потерять себя дважды – сначала тело, потом способность чувствовать – и найти что-то новое в пространстве между жизнью и механикой.

Глава 6

До начала собеседования система провела стандартную утреннюю диагностику: заряд батареи 92%, все системы в норме, микросбои отсутствуют. И только где-то в глубине механического тела хранилась память о том, как раньше я нервничала перед важными встречами: влажные ладони, учащенное сердцебиение, бабочки в животе. Теперь же был только холодный анализ вероятностей и сухая статистика отказов.

Офис очередной компании располагался на сто двадцать седьмом уровне станции Сарутахико. Система автоматически отметила: температура воздуха 22.4°C, влажность 65%, освещенность 750 люкс. Менеджер по персоналу – женщина средних лет, частота сердечных сокращений повышена (92 удара в минуту), зрачки расширены на 15% больше нормы. Классические признаки стресса при виде необычного собеседуемого.

– Ваше резюме впечатляет, Оказе-сан, – она нервно постукивала пальцем по планшету (частота 2.3 удара в секунду). – Пять лет преподавания, отличные рекомендации…

– Но? – мой голос звучал ровно, с привычным металлическим призвуком.

– Но… – она замялась, её взгляд скользнул по моему белому композитному корпусу. – Боюсь, вы не совсем… соответствуете корпоративной политике компании.

Это был седьмой отказ за неделю. Система услужливо выдала статистику: три компании сослались на "несоответствие корпоративной политике", две – на "отсутствие подходящей позиции", одна прямо заявила о нежелании работать с киборгами, и одна просто не ответила на запрос.

– Вы имеете в виду, что я киборг? – спросила я прямо.

Датчики зафиксировали, как участился её пульс (до 98 ударов в минуту).

– Нет, что вы, мы… мы не дискриминируем по… – она запнулась, подбирая слова. – Просто наши клиенты могут быть не готовы…

– К взаимодействию с машиной, имеющей человеческий мозг?

В повисшей тишине я слышала гудение систем вентиляции (47.2 децибела), шум офисной техники (38.9 децибел), учащенное дыхание собеседницы (22 вдоха в минуту – явный признак дискомфорта).

– Понимаете, – наконец произнесла она, – есть определенные… юридические сложности. Ваш статус…

– Мой статус, – я приподняла руку, наблюдая, как свет отражается от белого композита. – Да, с этим возникли проблемы ещё при обновлении документов.

Я помнила тот день в административном центре. Клерк за стойкой регистрации трижды перепроверял мои данные, не зная, как классифицировать существо перед ним. В графе "особые отметки" он долго колебался между "кибернетические модификации" и "полная киборгизация", пока наконец не поставил прочерк, решив переложить ответственность на вышестоящее начальство.

– Мы не можем принять вас на должность, предполагающую прямой контакт с клиентами, – менеджер по персоналу, казалось, наконец нашла подходящую формулировку. – Но, возможно, в нашем техническом отделе…

– Где меня не будет видно? – закончила я за неё. – Где механическое существо не будет смущать людей своим присутствием?

Она вздрогнула. Мои сенсоры зафиксировали микродвижения мышц её лица – смесь вины и облегчения от того, что я сама озвучила неудобную правду.

– Простите, но должность в техническом отделе меня не интересует, – я поднялась. Сервоприводы работали идеально плавно после последней калибровки. – Моя квалификация – преподавание литературы, а не обслуживание серверов.

– Но с вашими… улучшенными возможностями…

– Вот в этом и проблема, – я направилась к выходу. – Вы видите во мне только машину. Улучшенную, эффективную, но машину. А мой мозг все ещё помнит, каково это – быть человеком. И учить других быть людьми.

У двери я обернулась:

– Знаете, в классической литературе есть множество историй о существах, застрявших между двумя мирами. Может быть, пришло время написать новую?

Тогда я ещё могла позволить себе привередничать.

В лифте я провела быструю диагностику: заряд батареи 73%, температура процессора в норме, все системы функционируют стабильно. Только на периферии сознания постоянно маячило что-то, похожее на усталость – не физическую, а ментальную. Раньше я могла заплакать от разочарования, могла почувствовать ком в горле, могла ощутить тяжесть в груди. Теперь оставалось только холодное, рациональное понимание: моё место в мире людей становилось всё более призрачным.

На выходе из здания система привычно анализировала поток прохожих: скорость движения, траектории, дистанции. Люди подсознательно расступались, образуя вокруг меня пустое пространство радиусом примерно в метр. Словно их тела инстинктивно чувствовали неправильность моего существования.

До следующего собеседования оставалось сорок три минуты. Система предложила оптимальный маршрут, но я выбрала более длинный путь через нижние уровни станции. Среди промышленных конструкций и технических коридоров моё механическое тело не выглядело так чужеродно. Здесь я была просто ещё одной машиной среди машин.

Интересно, думала я, глядя на своё отражение в полированных металлических панелях, может быть, я ищу не там? Пытаюсь втиснуться обратно в человеческий мир, который уже отторг меня? Система услужливо подсчитала: вероятность успешного трудоустройства по специальности стремится к нулю. Статистика была беспощадна, как и всё в моей новой цифровой реальности.

На экране информационной панели промелькнула реклама: "Новейшие кибернетические улучшения – стань лучшей версией себя!" Какая ирония. Я уже была "улучшенной версией" – и именно это делало меня непригодной для нормальной жизни. Слишком машина для людей, слишком человек для машин. На станции Сарутахико было много полукиборгов с отдельными имплантами, но полная киборгизация всё ещё оставалась чем-то пугающим, выходящим за рамки общественного принятия.

Может быть, пришло время перестать пытаться соответствовать этим рамкам? Найти свой собственный путь в пространстве между человеческим и механическим? Но для начала нужно было решить более прозаический вопрос – как существу вроде меня заработать на техническое обслуживание. Потому что даже философские поиски себя требуют регулярной подзарядки и замены компонентов.

…Социальная служба располагалась на нижних уровнях станции, где гулкие коридоры пропитались запахом дезинфектанта (химическая формула C₈H₁₇N, концентрация 0.03%). Система автоматически отметила: температура воздуха понижена (19.2°C), влажность повышена (72%), освещение люминесцентное с частотой мерцания 120 Гц.

Очередь двигалась медленно. Раньше в таких ситуациях я доставала планшет, проверяла конспекты уроков, иногда даже успевала прочитать пару стихотворений. Теперь же система методично анализировала каждого посетителя, создавая базу данных человеческих реакций на мое присутствие: страх – 47%, любопытство – 32%, жалость – 21%. Статистика заменила поэзию.

Мои сенсоры фиксировали каждого посетителя: люди с простыми протезами, с базовыми имплантами, с нейроинтерфейсами. Но я была единственной с полной киборгизацией. Пока не заметила его.

Он сидел в дальнем углу – мужчина средних лет в потертой куртке. Его механическое тело было старой модели, с заметными следами ремонта. Система определила: модель KX-350, выпуск прекращен 3.7 года назад, несколько компонентов заменены неоригинальными деталями.

Наши взгляды встретились, и что-то промелькнуло между нами – узнавание, понимание. Его оптические сенсоры просканировали меня так же, как мои – его. Два существа, застрявших между человеческим и механическим.

– Новенькая? – спросил он, когда я села рядом. Его голос имел тот же металлический призвук, что и мой.

– Настолько заметно?

– Твой корпус слишком чистый, – он усмехнулся. – И ты все еще пытаешься двигаться как человек.

Система отметила: его движения были более механическими, менее плавными. Он не пытался имитировать человеческую грацию.

– Сложно избавиться от старых привычек, – ответила я.

– Со временем пройдет, – он протянул руку. – Танака Хироши. Бывший спасатель.

– Оказе Юри. Бывший учитель литературы.

– Первый раз здесь?

Я кивнула:

– Нужно переоформить документы. Мой текущий статус… неоднозначен.

– О, эта бюрократическая карусель, – он покачал головой. – Готовься к долгой битве. Система не знает, как классифицировать таких, как мы. Не совсем люди, не совсем машины.

– А как вы…? – я замялась, не зная, прилично ли спрашивать.

– Производственная авария, – ответил он просто. – Три года назад. Спасал людей из обрушившейся шахты, когда произошел второй взрыв.

Его механические пальцы слегка подрагивали – признак износа сервоприводов.

– Страховка?

– Базовая модель, – он постучал по своему корпусу. – На большее денег не хватило. Теперь вот… выкручиваюсь как могу.

– Дорогое обслуживание? – спросила я, замечая явные следы самостоятельного ремонта.

Он огляделся по сторонам и понизил голос:

– Есть способы удешевить. Знаешь Нижний город? Там можно найти… альтернативные варианты.

– Нелегальные?

– Скажем так – не вполне официальные, – он достал потрепанную карточку. – Если понадобится, найди Хидео. Он… понимает таких, как мы.

Я приняла карточку, и система тут же просканировала её: старый формат, потертости на магнитной полосе, следы многократного использования.

– Номер 47! – раздался голос из-за стойки.

– Это ты, – сказал Танака. – Удачи. И помни: мы не одни такие.

Процедура оказалась долгой и унизительной. Клерк заполнял форму за формой, периодически консультируясь с начальством по поводу моего статуса. Система фиксировала его нарастающее раздражение: учащенное дыхание, повышенное потоотделение, нервные движения.

– Так… – он в третий раз просматривал мои документы. – В графе "пол" что указывать? Технически, ваше тело…

– Я женщина, – мой голос прозвучал резче обычного. – Мой мозг не изменился.

– Но ваше тело не имеет…

– Мой мозг женский, – перебила я. – Или вы предлагаете определять гендерную принадлежность по наличию механических компонентов?

Он нервно закашлялся и поставил галочку в нужной графе.

К концу процедуры температура моего процессора повысилась на 2.3 градуса – эквивалент человеческого раздражения. Новые документы определяли меня как "человека с полной кибернетической модификацией" – формулировка, которая не значила ничего и всё одновременно.

Выйдя из здания, я достала карточку, которую дал Танака. Потертый пластик хранил координаты где-то в нижних уровнях станции, в той части, куда редко заглядывали обычные люди. Система предупреждала о рисках использования неофициальных запчастей, но мой банковский счет неумолимо таял.

Может быть, подумала я, существует не только параллельный мир киборгов, но и параллельная экономика для таких, как мы? Мир, где не нужно притворяться человеком, где можно найти свое место между органическим и механическим?

Я сжала карточку в механических пальцах. Завтра я найду Хидео. А сегодня… сегодня нужно было привыкнуть к мысли, что моя новая реальность лежит за пределами официальных документов и корпоративных правил. В пространстве между законом и необходимостью, между человеческим прошлым и механическим настоящим.