Ты, я и никого больше

Дрожащей рукой я достал телефон и, сглотнув, включил фонарик.

Коридор был пустой, как и моя голова. Нечего, собственно, было боятся. Я, почувствовав себя, как Гэндальф в Мории со светящимся посохом, шагнул во мрак.

– Стой! – услышал я нервную девчачью мольбу. За мою свободную вспотевшую руку кто-то взялся.

– Надо же. Я теперь лидер стаи. Как приятно.

Выйдя в крыло, где располагался лифт, я рассчитывал найти там лестницу. Её не было. Только дверь. Я подумал, что она ведет в такой же коридор с квартирами.

– А где? – спросил я в никуда.

– Что? – переспросила Ева.

– Ну… лестница? Она же должна быть.

– Да, она там, – от её неуверенности мне не хотелось ей верить, но я, тем не менее, зашёл внутрь и, действительно. Там был лестничный пролёт. С окнами. Рука снова освободилась. Я за одну минуту пережил животный страх, героическую смелость и опустошающую неловкость.

– А, ну у меня дома не так просто, – я захотел объясниться, – а по гостям я часто не хожу, знаешь.

– Ну, ничего страшного. Мы же всё нашли, – Ева меня успокаивала и заверяла, что всё хорошо. Я-то знал, что в голове у неё вертелись мысли по типу, – Ты, мало того, что трус. Так ещё и кретин. Лестница он не знает, где находится. Идиот! Головой надо думать. Той, что сверху, а не той, которой ты всегда думаешь.

Я принял эти невысказанные оскорбления и быстро, как горный козёл, начал «альтернативное восхождение». Ножки семенили по ступеням, будто пальцы джазового пианиста по клавишам. Гитара длинной этой частью очень страшно ударилась об пол и мне пришлось её придерживать.

– Стой! – ещё раз я услышал девчачью мольбу, но уже с добавлением к ней прерывистого дыхания. Ева тоже быстро спускалась, но за мной не поспевала. Я решил не пугать девчонку и перешёл на шаг.

В самом конце нас встретила очередная дверь, но уже с магнитным замком. Я, по привычке, ткнул на кнопочку, но тут же осознал свою глупость и просто толкнул.

Настало самое настоящее озарение. Не прошли мы в полумраке и пяти минут, как слепящее солнце заставило глаза непривычно щуриться. В одном известном фильме был момент, когда главные герои, всё время проводившие во тьме или при искусственном свете, вдруг взобрались высоко-высоко над грозовыми облаками и увидели, насколько хорошо, оказывается, видеть настоящее солнце. Не помню, что ещё хорошего в этом кинчике было.

Выбрались мы, кстати, не из главного двора, так скажем, а с другой стороны. Меня пробрало ощущение непереносимой пустоты и бессмысленности. Какие-то сутки назад здесь всё вертелось и бурлило в своем отвратительном великолепии, а сейчас только лишь пугало своей безжизненностью. Да. Так я иногда буду называть это дискомфортное и сложное переживание – безжизненностью. Кажется, всё время я испытывал это чувство, но по отношению к себе, а не к окружающему меня миру.

– Никого, Господи. Как же жутко, скука, вашу матерь… Так… Мы по домам идём, да? – я впервые посмотрел на свою спутницу.

– Получается, – скромно ответила она, отводя от меня глаза вниз. Мне было как-то стрёмно. Зачем разделяться?

– Давай потом в школе встретимся, да? У главного входа. Независимо от того, найдем ли мы своих дома или нет.

– Ну… давай. Пока.

– Ну пока.

Грустно попрощавшись и оставив Еву позади, я молча пошёл в сторону дома. Вскоре я понял, что она меня преследует. Сначала я было подумал, что она дура и идёт за мной, как прирученный питомец, но потом до меня доперло, что наши дома на одной и той же стороне расположены, а потому разделится бы и не получилось.

– Так ты живешь там? – спросил я, указывая куда-то на запад. Или на восток. Путаю постоянно. Короче, налево, если бы я был точкой на карте.

– Да.

– Ну тогда давай вместе пойдем, чё. Ты на какой улице? – я услышал ответ и понял, что не знаю даже, по какому адресу наша школа находится. Вроде бы Ева жила дальше меня, – Сначала тогда ко мне, наверное, лучше. Нам по пути.

– Хорошо, – если бы я сказал, что нужно спуститься в Аид, то она бы дала положительный ответ с точно такой же интонацией. Меня немножко бесило её безучастное согласие со мной по всем возникающим вопросам. Хоть бы что-нибудь своё предложила. Внесла бы, так сказать свою лепту.

А что такое лепта, кстати?

Был бы Интернет, то сразу бы выяснил. А так придется искать в словаре. Как же тяжело было людям каких-то тридцать лет назад…

И кто автор той долбаной цитаты про искусство?

Мимо нас медленно проходили знакомые со вчера пейзажи. Милые многоэтажки и пустырь с заброшенными недостройками. Никого не было. И последствий отсутствия людей тоже не было. Забавно. Что будет происходить, если все достаточно долго будут ничего не делать? Ну то есть. Если вдруг никто не будет убирать выпавшие листья; стричь траву; ещё как-то ликвидировать непредсказуемость погоды и климата?

Надеюсь, что мне этого выяснять не придется!

Ева всё время шла сзади. Когда я немного сбавлял темп, чтобы идти с ней вровень, то она тоже его, почему-то, сбавляла. Развернуться и сказать ей, что мне бы хотелось с ней там поговорить о чём-нибудь, смелости не хватало.

– Ей просто нравится твой тощий зад, лапочка.

Хотя, как бы, почему бы и не поговорить. Заняться-то всё равно не чем. Такая тишина стоит, что уши гложет. Ни птиц, ни орущих детей, ни гудящих автомобилей. НИ-ЧЕ-ГО. Просто. НИ-ЧЕ-ГО. Только наш неуверенный топот и шорканье, да легкий шелест листьев нечастых тополей создавали хоть какой-то аудиальный фон.

Я вспомнил, что как-то читал про целое ответвление в живописи, которое стремится показать максимальное одиночество, неловкость и ущербность минималистичных пейзажей. Вот сейчас был прямо этот вот вайб. Вайб безжизненности.

Погрузившись в поверхностные рассуждения и мысленные описания природы, я и не заметил, как подходил к дому. Даже не оборачиваясь к своей новоиспеченной подружке, я сообщил, что: «Нам в вон тот кирпичный домик. Ладно?».

Ответа не было.

– Ну и молчи, балда такая.

В моем подъезде, как уже ранее было упомянуто, лестница была напротив лифта и никаких проблем с темными коридорами и чем-то ещё не было. Я, конечно же, по привычке ткнул магнитным ключом по панели, но понял, что осекся. И я, разумеется, опять ударил длинную часть гитары. Только уже не о ступень, но о дверной косяк.

Вроде, эта штука называется «гриф»?

Вот, уже сказывается время, проведенное вне тик-тока и соцсетей. Память возвращается. Скоро у меня с кожи пропадут прыщи, автоматически выпрямится спина и вообще я стану чистокровным арийцем, обладающим стойким нордическим характером.

– Если не умрешь раньше времени от какой-нибудь простуды или поноса. Какие таблетки пить, ты не знаешь, а Ева тебя лечить не будет. Наоборот. Отравит тебя и сделает из твоих внутренних органов и кожи чучело, чтобы поклоняться ему и преумножать свою женственность, колдовать себе вечную молодость, да?

Как только я чувствую уже почти родной запах подъезда, то меня так и тянет на подобные мистерии. У меня же не одного так? В какой-то степени подъезд – это утроба матери, в которой проявляются самые наши детские…

Ладно, нужно признаться. Я просто пытаюсь отогнать себя от одной страшной мысли.

– Что, если этих самых любимых мною родителей нет дома?

Я буду плакать.

Нет, не так.

Я буду плакать?

Не совсем уверен, что вообще отреагирую. За маму будет обидно, а за папу даже не знаю. Короче, ссыкливой плаксой перед Евой представать нельзя и точка. Как она меня будет уважать после того, как увидит, что я реву из-за того, что меня бросила мама? Меня – взрослого семнадцатилетнего лба. Сверстники в этом возрасте детей рожают, открывают бизнесы и пишут книги. Чего добился я? Я на неделе научился пользоваться компрессором, тля! Заехали с батей на СТО и там мне дали потыкать эту штуковину. Не по моему желанию, разумеется, а потому, что мне такие вещи знать уже надо знать, тыры-пыры…

Надежды на то, что я их найду внутри – нет. Мы никого не встретили по дороге. Мы никого не встретим и сейчас. Я уже мирюсь с мыслью о том, что нас бросили, как нежеланных детей.

– А ты желанный?

Ключ двери поворачивается, и я не могу открыть дверь. Я понял, что только что закрыл её. Повторив в обратном порядке осуществленные операции, я зашёл в мою обитель перманентной тревоги, одиночества и едкого самокопания.

Ева тоже зашла, но она даже не предполагает, что это за место на самом деле. Если бы она могла посудить о благополучии живущих здесь людей, то хорошего бы сказать много не получилось. Дурного тоже. Обычная такая уютная, чисто бумерская хата с зелёными тошнотными обоями, небольшими пространствами и дешёвым ламинатом. Спальная у родители была какая-то вычурно рококошная – в центре стояла кровать, на которой постеснялись бы спать императоры. У меня в комнате всё попроще было. Дешевый рабочий стол, дешёвая кроватка, ковёр с кончеными узорами и два шкафа. Один с тряпками, другой с книгами.

– Пап, мам? – я так отвык к ним именно так обращаться. Если мне чё-то от них надо, то я предпочитаю подойти и тихонько сказать, испепеляя взглядом.

– А ещё ты никогда не говоришь им, что любишь их, да?

– Пап, ты где? – В голосе моем звучала какая-то требовательность и твердая уверенность, что он сейчас где-то здесь магическим образом появится. Батёк очень удивится, что я притащил домой девчонку.

Ответа не было. Безжизненность обволокла.

Ни в спальне, ни на кухне, ни у меня, разумеется, не было ни души.

– И ни одного тела.

Вот как, значит, да. Бросили. Убежали. Испарились. Почему? Куда? Я пошёл в свою комнату, снял бесполезную гитару со спины и сел на кровать в позу скорбящего. Было очень обидно, и я захотел выдавить из себя что-нибудь на подобие эмоций.

Получилось не очень и я, зачем-то, начал вспоминать всё хорошее, что у меня было с родителями. Там много чего было, наверное, но в голову приходила только какая-то мелодраматичная сопливость. Вспомнил, вдруг, как папка учил меня кататься на велике, как мы вместе смотрели трилогию про терминатора, как он не с очень искренним интересом спрашивал, как у меня дела в школе, когда забирал с неё. Вспомнил, как он учил забивать гвозди, готовить яичницу, драться, крутить руль автомобиля и что-то там переключать, нажимать ножками на педали, мне всё это нравилось, хотя не получалось толком ничего. Вспомнил, как мы, смеясь, вместе зимой на снегокате скатывались с горок, как на природе летом играли в футбол…

С мамой я часто хорошо время проводил, но как-то тускло. Типа, она мне принесет фрукты, хотя я не заслужил; мы посмотрели прикольный фильм; я ей рассказал про своего любимого супергероя, и она с любопытством вникала; или она немного смотрела, как я играю в компьютер. Это всё из сознательного возраста. Полагаю, в раннем детстве было гораздо больше, но я тупо не помню. Блин, а не так уж и много воспоминаний, на самом деле. Мы никуда вместе не путешествовали, редко прогуливались по городу, она меня не утешала и не поддерживала. Не потому, что она плохая, а потому, что я ничего не делал, нигде не ошибался и меня не на что было вдохновлять.

Странно да, вроде как, с одним родителем отношения лучше, но жалко одинаково обоих.

– Черт с тобой. А они говорили, что любят тебя?

– Только на днях рождения.

– Часто, однако. Значит, любили.

– Значит, они не уходили по своей воле… Сволочи.

Я всё сидел на кровати и пытался выдавить из себя слезу потому, что мне казалось, что так надо. Я же не мразь бесчувственная. Надо хотя бы для приличия всплакнуть.

Не получалось.

Ну и ладно, Господи. Не осознал масштаб произошедшего кошмара. Ещё допрёт. Я пошёл к Еве. Она ждала меня в прихожей, удивленно осматриваясь и разглядывая фотографии на стене.

– Ну, их нет, – сказал я про потерянных родителей так, как будто не нашёл в магазине любимую пачку макарон, – Пошли к тебе. Может, твои остались.

– А ты один? В семье, в смысле, – я был поражён участием Евы. Она впервые что-то у меня спросила.

– Ну да. Единственный ребёнок в семье.

– А у меня сестра есть.

– Здорово. Похеру абсолютно. Никакого настроения с тобой болтать нет. Паршиво, чтоб я сдох.

Поговорили.

Не вытаскивая отвертки из задних карманов, я закрыл входную дверь, и мы вновь отправились на поиски. Путь лежал в сторону школы, поодаль от которой располагался ТРЦ. Я так понял, что где-то между этими двумя точками интереса живёт моя молчаливая подруга.

Мы вышли на некогда оживленный перекресток, и я по своему обыкновению начал ждать, когда загорится зелёный. Хотел пошутить, мол, какой я дурачок, но передумал. Ева всё также шла сзади. Наверное, она не не хочет разговаривать, а просто слишком сильно переживает, что никого нет.

Мимо нас медленно протекала наша школа. Обычно в выходные кто-то тусил на её территории. Мальчики играли в футбол на стадионе, мамочки выгуливали спиногрызов в детских колясках. Сейчас там никого не было. Безжизненность просто била ключом и уже становилась привычнее и привычнее. Особенно великолепно это ощущение скрещивалось с восхитительным воскресным солнышком. На небе не было облаков, и температура был идеальна для того, чтобы прогуливаться и изучать окрестности.

– Я-то не знаю, куда идти. Давай ты впереди, – предложил я Еве.

– Ладно, – смущенно дала добро она и прошла за меня. То был идеальный момент, чтобы как-то завязать беседу, но я не мог придумать, что можно в такой ситуации обсуждать.

– Страшные сны. Расскажи ей, как тебя сегодня ночью преследовала бабка с топором, а ты с мокрыми штанами от неё убегал. Или как неделю назад ты до кровавой рвоты избивал отца, хотя не хотел этого делать. Может, ты поделишься о том, как злостно «сделал галстук» той девчонке, пока играл с ней в заложников?

От таких мыслях в груди зародилась тревожность и я, зачем-то, начал проигрывать в голове, как буду отбиваться от всяких уродов отвертками.

Мы пришли. Домик у Евы был побогаче моего. Повыше и поновее. Мы, опять-таки, без проблем забрались к ней в квартиру на третий этаж и теперь ждать пришлось мне. Ева быстро скинула обувь и пошла вглубь квартиры. Не зная, сколько я буду столбом стоять у гардероба, я бесцеремонно разулся и нашёл гостевую комнату. Там был маленький изодранный диван, на который я присел, думая, что буду спокойно сидеть и ждать, когда моя несчастная спутница выплачет все слёзы где-то у себя и мы пойдем куда-нибудь дальше.

Кстати, плана дальнейших действий не было и я, как какой-то суперзлодей в своём логове, уселся, закинув ноги и начал, прикидывать, как быть дальше. Каким бы хладнокровным мне не хотелось казаться, мне начала «мешать» Ева.

Я слышал, как она неловко и неуверенно зовёт родителей, где-то ходит, ещё раз их зовёт, но уже с нотами отчаяния в голосе, она зашла в другую комнату, нервно пройдя мимо меня. У неё была покрасневшая кожа вокруг глаз. Она прекратила ходить и начала тихо всхлипывать где-то у себя.

И чё делать? Остаться здесь и ждать, когда она закончит или пойти утешить её? Как её утешить? Я-то думал, что она, как и я, смирилась с этой херней и перенесет утрату достойно. Видать, она с родителями в очень хороших. Меня не надо было утешать, а её надо.

Уже минуты две она у себя в спальне хныкает и не может перестать. Мне дико стыдно. Стыдно, что я пережил такой же опыт не так; стыдно, что хочется ей вытереть слёзы или просто заткнуть словами «Ну нету их, чё рыдать?». К тому же становится немного страшно. Вдруг Ева сейчас возьмет и сделает что-то с собой. Мне одному будет отстойно.

– Да ладно, ща поплачет и успокоится.

Внутренний бесёнок ошибался. Прекращать Ева не хотела. Она по-прежнему сидела в комнате напротив и хлипала. Удивительно, что я из зала это слышал. Она, как будто, специально громко это делала.

– Проверяет тебя. Знаешь же, как бабы любят проверят мужчин на стойкость? Ты проверку проваливаешь. Нет у тебя чувства эмпатии, если не идешь к ней.

Иногда эта гнида говорит дельные вещи.

Но что же сделать? На выбор есть два пути:

Первый – бездействие. Однажды у неё кончатся слёзы и ей нечем будет плакать. Горе отступит, и мы сможем вместе придумать, что будем делать. Плюсы: не надо будет утешать, говорить по душам и заниматься этими гейскими вещами. Минусы: слышать, как эта девчонка рыдает, ужасно больно.

Второй – утешение. Стань для кого-нибудь лучиком надежды и протянутой рукой к спасению – это ведь так приятно, хоть и необъяснимо сложно. Плюсы: пытка чужим страданием закончится. Минусы: есть риск, что Ева ненормально воспримет мою попытку её успокоить и она выгонит меня с криками: «Уйди, тварь. Всё из-за тебя!»

– А из-за кого ещё?

Изначально я склонялся к первому варианту, но каждый страдальческий «хнык», что я слышал, падающей каплей склонял чашу весов к противоположному. Не совсем понимая, что я сейчас буду говорить я пошёл в комнату Евы. Я специально не крался, как крыса, а явно давал знать о своем присутствии, громко вышагивая.

Ева сидела на первом «этаже» двухъярусной кровати и, скорбя, прижимала ладони к лицу, стараясь скрыть от себя одинокий и несправедливый мир, в котором ей не посчастливилось сегодня проснуться. Я присел рядом.

Никакой реакции не было, но я её и не ожидал. Думал, что просто вместе посидеть будет уже достаточно для того, чтобы «начать утешение».

Спустя какое-то время я, морщась и очень не хотя, но в то же время с каким-то горьким сочувствием процедил:

– Мне тоже страшно, Ева.

– Нихера себе. Это искренне?

Ответа не было. Бесконечная утрата и бездонность одиночества поглотили меня. Где-то вдали я слышал хор рыдающих женщин.

Милые нереальные образы тут же покинули меня, и я сказал, зачем-то ещё:

– Мы их найдем.

– Ну ты хороош, парень. Где?

Ответа не было.

Я вспомнил, как однажды холодной весной потерял ключи, пока шёл до дома. Я три раза прошелся до школы и обратно, так и не увидев их. Судорожно вспоминая, где я мог достать что-то из карманов, чтобы эти ублюдские железные ключи могли бесшумно вывалиться, я довел себя до тщедушной истерики. Дома никого не было и родителей ждать пришлось бы долго. Звонить им и сообщать такую неприятную новость мне не хотелось. Истово верив, что меня лишат всех радостей жизни, я решил хранить молчание до последнего. Только сидя у закрытой двери квартиры (в подъезд меня пустил какой-то пацан много старше меня, больше помощи от него не было) я догадался порыскать в рюкзаке и отыскал эти злосчастные потеряшки. Видите ли я забыл, что впервые в жизни, почему-то, решил их туда сложить, чтобы специально не просрать где-нибудь, вот так. Паника совсем выбивает меня из колеи, знаете, да. Я не знаю, почему мне эта ерунда пришла сейчас в голову. Эта бессовестная плакальщица всё не хотела останавливаться и вгоняла меня в такую тоску, что хотелось ей врезать.

– Всё будет нормально, – я решил воспользоваться клишированной фразой, которую, как правило, используют, когда ни черта нормально не будет.

– Ну ты, парень, не в кино же. Хотя давай тогда уж. Иди до конца.

И я пошёл, прикиньте. Взял такой и приобнял своей… Своей рукой! Приобнял мою напуганную подругу за её крохотное плечо. Оно снова уютно уместилось в моей ладони. Я немножко придвинулся к ней и слегка прижался своим телом к ней. Я физически прочувствовал, как две планеты, закончив свой вселенский танец, неизбежно столкнулись друг с другом и взаимно прекратили существование. Кажется.

Ответа не было. Я осторожно гладил Еву и всё ждал, когда она что-нибудь мне скажет. Я этого не дождался, но вместо этого получил, так скажем, другую реакцию. Всхлипы стали тише и реже. Вскоре она убрала ладони с лица и дала посмотреть на её покрасневшее и пугающе личико. Мне было очень стыдно, что я на него пялился, пытаясь найти хоть какую-то искорку успокоения.

Через какой-то бесконечный промежуток времени Ева молча встала и ушла. Я не успел ничего предпринять и тупо ждал, что произойдет дальше.

– Вены резать пошла. Иди лови её трупак.

– Да иди ты сам.

Я услышал, как побежала вода в ванной и сильно удивился. Водоснабжение, оказывается, не отказало, и Ева решила смыть с себя постыдные следы плача.

– Или наполнить ванную, чтобы кровь от порезов не свертывалась. Иди… вылавливай.

Подумав, что лучше не мешать Еве приводить себя в порядок я остался в её комнате. В ней было очень мило. На полках шкафа стояли какие-то грамоты, книжки, фотографии; на полу валялись игрушки; рабочий стол был утыкан всякими заметками, бумажками, картинками, рисунками. Я бы описал, что конкретно там было изображено, но я не шарил. Всякое аниме, абстракции, красивые персонажи непонятного пола в причудливых костюмах, мультяшные животные. Я немного увлекся разглядываем этой вот непринужденной подростковой обстановки. Здесь было самое настоящее убежище для эскапизма, уголок комфорта. Меня даже колола зависть.

– Вот так интересные люди себе обстановку создают. Сразу понятно, что человек творческий и разносторонний. Не то, что ты.

А у меня действительно всё было не так – чересчур аскетично. Из интересного можно было выделить только небольшой беспорядок, который можно устранить минут за пять. Даже обои телефона и рабочий стол ноута у меня ничем любопытным не выделялись. Там были какие-то беспонтовые пейзажи.

Вода прекратила бежать и я вышел на кухню попить водички. Туда же пришла Ева. На ней всё ещё было заметно видно, что она провела последние минут двадцать, нечеловечески страдая. Я совсем чуть-чуть ожидал услышать какие-нибудь скромные слова благодарности, но меня обломили. Очевидно, благодарить было не за что. Взял и застал человека врасплох. Но зато она меня и не наругала. Все делали вид, будто ничегошеньки не произошло.

– Ну… – начал я, сидя за столом со стаканом в руке, – Полагаю, что искать нам смысла нет?

Ева стояла сбоку от меня вдоль столешницы. Совсем недавно также стояли одноклассники на тусовке. Такое аккуратное избегание меня тревожило.

Ответа не было.

– Типа… Связи нет. Записок нам не оставили. Никого больше мы не встретили. Электричества тоже нет, кстати. Хотя вода есть. Они просто пропали… Ты чё думаешь?

Ответа не было. Мне начало казаться, что я словами начинаю злить безучастную собеседницу. Знаете, бывает, когда тебе настолько не нравится с кем-то общаться, а тот, скотина, всё лезет и лезет.

– Падла, чё молчишь-то? Язык проглотила от печали? Вклинивайся в мозговой штурм, твою налево. Что-то случилось?

Ответа не было. Ева просто зависла. Я успел было подумать, что время остановилось и можно творить страшные вещи, но увидел, как красные глазки плаксы моргнули.

– ЕВА?

– А? – по кухне раздалось искреннее удивление.

– Сядь, пожалуйста, разговор есть, – я охренел от собственной деловитости. Меня послушали.

– Как ты думаешь, чё нам надо делать? – из моих уст слетел самый инфантильный вопрос из всех, которые можно было задать.

– Ты настоящая «пусси». Спрашивать у девки совета. Я не знаю, – конечно же, услышал я. В голове начали летать и взрываться всякие мысли, мозг закипал. Самостоятельная жизнь вдруг так резко ударила в лоб.

– Ну, наверное, надо запастись едой, – я вспоминал те немногие «выживалки», которые пытался проходить, – Водой. Так как готовить на плите не получится, надо придумать что-то другое. Попробовать найти других. Как-то дать о себе знать, что ли.

Я ужасался тому объему работ, которые предстояли для поддержания своего существования. Самый максимум, который я способен был обеспечить – приготовить яичницу, а тут надо было ещё и воду чистую достать.

– И прежде всего надо определиться, где мы с тобой будем жить!

Ева равнодушно хлопнула веками.

– Давай у меня. У бати, вроде, газовая плита была. Можно будет разогреть, вскипятить что-нибудь, – мне не пришло в голову, что газовая плита может быть и здесь, – Оки? Собери вещи. И… Ко мне пойдём, а потом в магазин за едой.

– Ладно, – одноклассница выразила полное согласие с моим небольшим планом.

Ева куда-то ушла, что-то упаковывала, собирала, а я вообще не чувствовал никакой охоты что-либо делать. Хотелось смотреть взрослые фильмы и спать.

Как же мне теперь, кстати, доставать «развлекательный контент»? Может, в киосках продается что-нибудь такое или придется включать фантазию?

– Стерлядь! Вот она, проблема зависимых людей. Надо же ещё это как-то скрытно делать, чтобы совсем не пасть в Евиных глазах… А может, она сама этим грешит? Подумать только, да? Два совсем одиноких человека остались наедине и должны будут скрывать друг от друга свои низменные плотские потребности. Наверняка можно будет как-то поговорить с ней на эту тему. Стрелядь…