Вы просто не знаете куда смотреть

– Так почему бы тебе…

– Что? На Завод? Нет уж, хватит того, что там моя мамаша полоумная работала. С идиотом-братом. Кроме того, мне ещё год в школе учиться. Меня не возьмут.

– И зачем тебе деньги?

– Не твоё дело! Нужны! Я нанята, или вернуть тебе швабру?

«Так её и назову», – подумал я.

***

К вечеру первого дня Швабра выдраила зал, туалет, подсобку, склад, отмыла столы, заполнила водой формы для льда, подмела крыльцо, очистила от мусора задний двор, мусор вынесла в баки, после чего застыла задумчивой статуей у стены, сморщив нос о древко одноимённого инструмента.

– У тебя хорошо получается, – сказал я.

– Меня не надо хвалить. Мне надо платить.

– Всем надо, поверь мне.

– Слушай, как там тебя… – сказала девушка сердито. – Всё просто. Ты платишь мне деньги, я убираю блевотину.

– Тут не было блевотины.

– Ну так будет. Ничего, я привыкшая. У меня тупорылый ушлёпок брат, полоумная мамка и, если бы я не убирала, в доме было бы хуже хлева. Меня не напугать обоссанным толчком. Но я ненавижу дом, ненавижу школу, ненавижу семью, ненавижу город и уже успела возненавидеть эту работу. Не давай мне повода ненавидеть тебя, и всё будет в порядке.

– И что может послужить поводом?

– Что угодно, – отрезала Швабра. – Просто держись подальше. Ты открывать-то собираешься? Вон, какой-то алкаш уже скребётся… Ненавижу чёртовых алкашей!

– Тогда ты выбрала не ту работу, – пожал плечами я, направляясь к двери.

– Другой тут нет.

Я перевернул табличку «Закрыто/Открыто» разрешающей стороной наружу, и в дверь немедленно ввалился Калдырь. Точнее, именно в этот момент он стал Калдырем, потому что у меня есть полезная привычка лингвистически объективизировать людей, которых вижу более одного раза. Это слегка скрашивает дискомфорт, который они доставляют мне своим существованием; кроме того, имена создают связи, а связи мне категорически противопоказаны.

– Наконец-то… – сказал Калдырь с облегчением. – Сил уже никаких нет… Водки мне срочно!

Он икнул, покачнулся, его повело так, что пришлось схватиться за столик, по которому покатился стакан с салфетками. Швабра, метнувшись атакующей коброй, ловко подхватила посуду на самом краю и тихо зашипела: «Только попробуй тут наблевать! Знаешь, где ты найдёшь тогда эту швабру?»

– Ты слышала что-нибудь о клиентоориентированности? – спросил я её с укоризной в голосе.

– Какое-то извращение, что ли? – возмутилась девушка. – У нас приличный город! Говённый, но приличный! Держи при себе всякие ориентированности, а то народ не поймёт.

Я только глаза закатил.

Вслед за Калдырём новое имя получил Заебисьман.

– О, бар работает, заебись! – сказал невысокий плотный еврей с небольшими, но отчётливыми пейсами, осматриваясь при входе и обмахиваясь белой панамой.

– Пиво какое есть?

– Жидкое. Жёлтое. С пеной. В кране.

На подключённой к крану кеге никакого логотипа нет.

– Вот и заебись, что жидкое, – радостно кивнул Заебисьман. – Налейте кружечку.

Я налил.

– Пиво как пиво, – оценил тот, попробовав. – Ну и заебись. Я пойду, за столик присяду.

За столиком Заебисьман неторопливо расположился так, как будто собрался провести там остаток жизни: положил на один стул панаму, на другой – портфель. Поставил на стол кружку. Сел. Осмотрелся. Достал из портфеля толстую книгу. Достал из кармана очки. Достал из другого кармана платок. Протёр очки. Посмотрел на свет. Протёр ещё раз. Водрузил очки на нос, раскрыл книгу, отхлебнул крошечный глоток и углубился в чтение с видом «Ну, вот теперь мне заебись».

– Спорим, до второй кружки он так и не дойдёт? – сказал подошедший к стойке серьёзный мужчина с кинематографически-мужественным лицом и неестественно широкими плечами.

Он снял с головы форменную полицейскую фуражку и положил её на стойку.

– Всё, теперь я официально не на службе. Виски, пожалуйста. Содовую. Сразу повторить.

Всосал в себя первый стакан как будто чистую воду, протянул руку за вторым.

– Вижу, у вас проблем с этим нет, – вежливо отметил я.

– Метаболизм такой. А на нём, – полицейский показал большим пальцем за спину, – бар не заработает.

– Рад любому клиенту, – соврал я.

Таких полицейских я видел только в комиксах – строгие голубые глаза, квадратный подбородок с ямочкой, баскетбольный рост, могучая фигура и форменная рубашка, до треска натянутая на грудных мышцах. У нормальных служителей закона она обычно выпирает ниже.

– Я заместитель начальника городского отделения полиции, – представился тот. – Но многим нравится называть меня «депьюти», как будто я помощник шерифа. Хорошо, что вы открылись, бара нам не хватало.

– Разве полиция одобряет питейные заведения?

– Когда люди организованно выпивают в одном месте, это уже не пьянство, а общественная жизнь. А, если что, наш участок буквально в двух шагах.

Полицейский протянул руку, и я её пожал. Рукопожатие поразило жёсткостью и силой.

– Протез, – сухо стукнул костяшками пальцев по стойке полицейский. – Пострадал на прошлом месте несения службы.

– Вся рука или только кисть?

– Обе руки. Плечевой пояс. Позвоночник. Лицевая часть черепа. Ноги. Я не всегда был такой красавчик, но профсоюз не поскупился на пластику. От моего собственного лица ничего не осталось, это выбрали из каталога клиники. Я был в коме, меня не спросили, но теперь уже привык.

Улыбка выглядит почти естественно, разве что отличается идеальной симметрией, которая редко бывает у людей.

– Да вы прямо Терминатор!

– Кто?

– Кино такое. Не видели?

– Нет. Впрочем, неважно. У нас тихий городок, но, если что, я всегда рядом.

«Депутатор» встал, надел фуражку и вышел. Видимо, вернулся на службу. Ни в тот день, ни позже полиция не поинтересовалась, по какому праву я распоряжаюсь в баре, не спросила лицензию на торговлю алкоголем и не проверила документы.

Кому-то это могло бы показаться странным. Но не мне.

***

Люди в тот день приходили и уходили. Кто-то задерживался у стойки, кто-то садился за столик, кто-то выпивал стаканчик, кто-то (муж владелицы мотеля) планомерно надирался в стельку. Я наливал, смешивал, кивал, улыбался, протирал стаканы в паузах.

– Включите звук, это мой любимый момент, – попросил очередной клиент, сидя у стойки.

Протянув руку (пульта нет), я повернул массивную ручку громкости на телевизоре. Там шло то же самое ток-шоу:

– …Апория о стреле утверждает, что летящая стрела неподвижна, так как в каждый момент времени она занимает равное себе положение, то есть покоится. Поскольку она покоится в каждый момент времени, то она покоится во все моменты времени, то есть не существует момента времени, в котором стрела совершает движение. Вот так и время распада метастабильного квантового состояния любой системы прямо зависит от частоты событий измерения её состояния. Поэтому контролируемая система никогда состояние не изменит. Этот парадокс доказан экспериментально: например, если попытаться перевести атом в другое состояние с помощью излучения и одновременно измерять его состояние ультрафиолетовым лучом, то переход потребует гораздо больше энергии, чем вне процесса наблюдения. Наблюдение надёжно фиксирует состояние…

– Вам это правда интересно? – спросил я.

– А вам нет?

– Слишком академично на мой вкус.

– Вы так считаете? Видите ли, дело в том, что человек и наблюдаемый им мир является как раз той самой квантовой системой в метастабильном квантовом состоянии. Поэтому мир не меняется, пока вы на него смотрите, но стоит на секунду отвернуться…

– Простите, я сейчас.

– Ты куда ручонки тянешь? – спросил я Швабру, пристраивающую стакан к пивному крану.

– Один стаканчик, – фыркнула та. – Пить хочется.

– Тебе лет сколько, напомни?

– Ну, допустим, семнадцать.

– Вот тебе и «ну». Вон, тоник в холодильнике. Отлично утоляет жажду. Для тебя – за счёт заведения. Или ты хочешь, чтобы бар лишили лицензии?

Я понятия не имею, есть ли у бара лицензия, но так звучит весомее.

– Зануда, – буркнула Швабра, открывая холодильник.

Когда повернулся обратно к стойке, безымянного посетителя уже не было, и я о нём не вспомнил. Только телевизор работает со звуком:

– …Так же связано с локальной геометрией пространства-времени и квантовое состояние сознания, определяемое через потенциал действия нейрона. То есть то, что мы называем уровнем личного детерминанта…

С облегчением скрутил громкость на ноль, оставив диктора открывать рот беззвучно.

***

– Никто не наблевал, надо же, – мрачно удивилась Швабра, – везёт мне в первый день.

Она идёт по залу, поднимая стулья на столики.

– Здесь довольно приличная публика, – сказал я и сразу поправился, посмотрев на мужа хостес, спящего головой на столе. – В основном.

– Приличная? Тогда почему бы ей не целиться получше в туалете, этой публике? – злобно прошипела девушка. – Неужели так трудно не воображать себя городским фонтаном?

– Некоторые особенности мужской анатомии…

– Иди к чёрту, я знаю про анатомию. У меня брат-кретин, который, когда напьётся, таскается по дому голый. «Проветривает хозяйство», как он говорит. Хорошо хоть в бар не ходит.

– Почему?

– Он тупой. На Заводе платят гроши. Денег вечно нет. Тут одна семья гонит самогон, тоже своего рода бар. Там разливают сивуху по баночкам из-под джема и можно закусить подгнившим яблоком. Брат после работы там пасётся, вместе с такой же публикой, потом льёт мимо унитаза и никогда не убирает за собой. Если это анатомия, то не та, что в штанах, а та, что в башке, – Швабра натянула резиновые перчатки по локоть, подхватила с пола ведро с водой и направилась к двери в туалет. – Как же я всё это ненавижу!

– Деньги! – девушка протянула худую руку с обрезанными аккуратно, но почти под корень ногтями.

– Ты проработала всего один день…

– Так заплати за него, иначе он станет последним! Хочешь сам отмывать стену вокруг писсуара?

– Нет, – признался я, – но разве тебе не удобнее было бы получать за неделю?

– Я сама знаю, что мне удобнее! Деньги давай!

Залез в кассу и отсчитал оговорённую сумму. Подумав, добавил ещё немного.

– Это ещё за что? – подозрительно спросила Швабра.

– Стартовая премия. Первый рабочий день и всё такое.

– Может, и пива нальёшь тогда? Никто не увидит.

– Нет. Совесть не позволяет.

– Зануда.

– Я босс, мне положено.

– Босс грибами порос! До завтра, босс! – фыркнула девушка и ушла.

Я вздохнул и направился к последнему клиенту, спящему на столе.

– Думаю, доставить тебя домой – мой барменский долг. Давай, обопрись о плечо…

Пьяница шёл почти сам, покачиваясь и загребая ногами, повисая на плече и мучительно икая, но в остальном не нарушая приличий. В заднюю дверь кафе пришлось долго стучать, открывшая её хостес, которую я в голове называю Мадам Пирожок, в халате и бигудях.

– Простите, – зевнула она, – задремала что-то. Много он выпил сегодня?

– Не знаю, что для него «много». Я бы сказал «достаточно».

– Так вы что, не принесли счёт? – удивилась женщина. – Этак вы проторгуетесь, молодой человек!

– Действительно, как-то не подумал. Ничего, принесу завтра. Насколько я понимаю, это постоянный клиент… – осторожно перевесил качающееся тело на крепкое плечо женщины.

– О да, к сожалению, – вздохнула та. – Спасибо вам. Не уходите, я сейчас вернусь!

Хостес увлекла мужа в боковую дверь, я успел увидеть там жилой интерьер – коврики на полу и обои в цветочек. Видимо, живут они тут же, при кафе. Ожидая возвращения, осмотрелся – и, увидев холодильник с остатками пирогов, вдруг вспомнил, что не ел весь день. До сего момента это отчего-то совершенно не беспокоило, но теперь есть захотелось резко и мучительно, до рези в желудке.

– Простите, – спросил я вернувшуюся хозяйку, – можно купить у вас этот пирог? И этот? И вон тот?

– Ну что вы! – всплеснула руками она. – Ни в коем случае!

Глядя на моё вытянувшееся лицо, засмеялась:

– Никакой покупки! Сейчас я соберу вам корзинку. Всё равно с утра печь заново. И впредь ни о чём не беспокойтесь, корзина будет вас ждать каждый вечер. И даже не вздумайте возражать! Мне это ничуть не затруднительно, наоборот!

– Спасибо!

– Это вам спасибо, что доставляете домой моего благоверного. Вот, берите, вам хватит поужинать и на завтра, а вечером заходите ещё. Даже если мой припрётся не к вам – заходите всё равно. Сами, или девчонку свою пришлите.

– Мою девчонку?

– Вы же наняли уборщицу? Вот, её. Сбегает, не переломится.

– Вы уже в курсе?

– Это маленький городок, Роберт. Тут все знают всё про всех. Делать вид, что это не так, – навык, которым мои земляки овладели в совершенстве, но вы не ведитесь. Девчонка не плоха, убирать по крайней мере умеет. Швабру ей вручили, как только она научилась ходить. Та ещё семейка… Впрочем, не буду уподобляться городским сплетницам. Просто у неё талант никому не нравиться.

Я подумал, что по этому признаку мы со Шваброй могли бы быть разлучёнными в детстве кошмарными близнецами. Невзирая на различия в поле и возрасте.

– Скажите, – спросил я, принимая корзинку, – а почему клиенты говорят, что бар долго не работал?

– Потому что это так и есть.

– Тогда откуда я привёл вашего мужа позавчера?

– Знаете, Роберт, – вздохнула женщина, – не задавать таких вопросов – ещё один навык, которым мои земляки овладели в совершенстве. Уверена, вы тоже скоро научитесь. Если не сочтёте за чрезмерный труд возвращать мне мужа, когда он пьёт у вас, буду вам чертовски благодарна.

– Не сочту.

– Вы прекрасный человек, Роберт!

– Я? Издеваетесь?

– Ах, да, ещё! – спохватилась женщина, не слушая. – Не забывайте составлять заявки для бара заранее!

– Заявки?

– Ну, вы же не думаете, что пиво появляется прямо в кране, а бутылки на полках в полночь возникают сами собой?

– Пока вообще об этом не думал… Но жаль, что это не так. Было бы удобно.

– Все товары доставляют ко мне на склад, но заказывать надо заранее. Напишите, что вам нужно, водители магистральных траков привозят попутный груз. Я потом покажу, где грузовые ворота.

– Пожалуй, мне стоит провести инвентаризацию, – признал я.

– Прекрасная идея! Спокойной ночи.

«Открывается вовнутрь», – однозначно гласит табличка на задней двери. Вторая половинка надписи теперь отсутствует. Я потянул дверь на себя и вышел в тихий ночной город.

Глава 3. Училка Два Мохито

Второй день своего барменства я начал с ревизии ресурсов. Выяснил, что располагаю спальней, где есть кровать и платяной шкаф. В шкафу висит одежда, как новая, так и ношеная, но совершенно непонятно чья. Она пропахла табаком и дешёвым одеколоном. Собрал, засунул в мешок и вынес в кладовку.

Разбор кладовки потребовал бы больше душевных сил, чем я в себе нашёл. Заглянув в заваленное пыльным хламом помещение, задвинул туда ногой тюк с тряпьём и малодушно закрыл дверь обратно. Как-нибудь в другой раз.

Спустившись в подсобку, попытался разобраться, чего и сколько есть в баре. Кажется, тот, кто складывал припасы, то ли делал это по собственной системе, то ли просто сваливал всё в кучу, лишь бы влезло.

Тут пыльно, сумрачно и скучно, но на полке есть радиоприёмник. Повернув ручку, извлёк из него только шум, но потом что-то прогрелось, и стала разборчива речь. Радиопостановка, текст читают на разные голоса, безбожно переигрывая, похоже на любительскую озвучку какой-то книги.

– … Она вернулась! – невыносимо пафосным тоном вещает кто-то через помехи и треск. – Бродит в ночи, стучится в двери. Ищет слабых духом и податливых телом, и такие найдутся. Скоро город снова заполонят её отродья. Никто не может быть в безопасности в эти дни! Готовьтесь, братья, нас ждёт кровавая страда!

– Мы найдём их всех! Найдём! – отозвался гул голосов на заднем плане. Судя по всему, аудитория полностью поддерживает оратора.

– Грядёт день! Готовьте факелы, острите колья, точите ножи!

Что там у них вернулось? Судя по стилистике постановки, какое-то Древнее Зло? Сочувствую ему. Возвращаешься, а тут какие-то мутные долбоёбы с факелами и дрекольем. Частенько я сам ощущаю себя Древним Злом. Впрочем, раз Зло такое Древнее, то за ним, наверное, не в первый раз с дрекольем бегают. Поди, умеет за себя постоять.

Радиопостановка, судя по всему, многосерийная, поэтому действие разворачивается медленно. Пока я проверил половину бутылок, сортируя их для начала просто по видам – виски к виски, водку к водке и так далее, – громогласный сторонник внесудебной расправы успел только заручиться предварительным согласием будущих сообщников, а до факелов и кольев дело явно дойдёт не скоро. Когда я принялся ворочать кеги с пивом, надеясь выяснить если не марки, то хотя бы сорта, в действии проклюнулся какой-то пацифист-непротивленец. Я слушал невнимательно, больше ругая мысленно того, кто не подписывает ёмкости, чем вникая в сюжет, поэтому пропустил, откуда он взялся. А может быть, это как-то объяснялось раньше. Этот недобитый хиппи безнадёжно пытался отговорить главного любителя аутодафе от поспешных действий, упирая на то, что эта толпа агрессивных дебилов порешит не столько Древнее Зло, сколько друг друга. И вообще, бегать с факелами по городу пожароопасная практика.

Как я и ожидал, глас разума услышан не был – сторонника скучной идеи «Может, сначала подумаем, а потом побежим всё крушить и жечь?» немедленно обвинили в пораженчестве и заподозрили в измене. Главный персонаж, не то глава секты, не то служитель культа, не то просто гражданин с активной общественной позицией – тот, что за факела и колья, – прямо обвинил его в связях с противником. Причём не в идеологических, а самых что ни на есть интимных.

Подумалось, что идея завалить Древнее Зло не вообще, а в койку, довольно свежа для сюжетов такого рода, но пацифисту, судя по всему, скоро не поздоровится. Собравшиеся немедленно предложили начать с него массовые репрессии коллаборационистов. Идея звучала обещанием весёлых народных гуляний – организовать поиск врагов и предателей легко, а вот остановиться бывает уже некому.

– Мы пройдём по городу! – горячился народный трибун, – мы постучим в каждую дверь! И горе тем, кто нам не откроет!

В дверь постучали, и я, заслушавшись, не сразу понял, что это не в постановке. Увлёкшись сюжетом, незаметно разобрал почти весь бардак в подсобке, и теперь бутылки стоят рядами по полкам или рассортированы по ящикам в строгом соответствии с содержимым.

– Эй, ты, что там, помер? – заорала из-за двери Швабра. – Открывай! То есть если помер, то лучше не открывай, конечно, но если нет…

– Фу, ну и пылища! – сморщила она нос, войдя. – Я с улицы стучала-стучала – тишина. Вот, решила со двора зайти. Ты чего тут засел?

– Разбираюсь с запасами. А это кто? – за спиной уборщицы скромно стоит чуть в стороне белокурая девушка.

– Подружка моя, она на минутку. Так ты меня впустишь или в окно сортира лезть?

– Застрянешь, пожалуй, – скептически сказал я, пропуская Швабру внутрь.

– Ты хочешь сказать, что я слишком толстая?

– Это последнее, что бы я про тебя сказал.

– Так ты хочешь сказать, что я слишком тощая?

– Я хочу сказать, что в окно в туалете и кошка не пролезет. Заходи лучше ногами.

– Привет, меня зовут Роберт, – представился я вошедшей вслед за Шваброй девушке. Её лицо показалось знакомым.

Та молча кивнула и стала с интересом оглядываться.

– Ты вообще собираешься сегодня открывать свой шалман? – спросила уборщица. – Время уже подходит. Если ты его не откроешь, никто не придёт. Если никто не придёт, то никто ничего не выпьет. Если никто ничего не выпьет, то им нечем будет нассать мимо в туалете, а значит, мне нечего будет мыть, тебе не за что мне платить, а мне нужны деньги.

– Понял, понял. Замотался, разбирая здешний бардак. Ну и радио бормотало, не услышал, как ты стучишь.

– Радио? «Отродья Ведьмы», что ли?

– Ты тоже слушаешь?

– Ну… Так, иногда. Когда посуду мою дома. Хочешь, кстати, и тут буду мыть? Прибавь чуток денежек, и…

– Да что тут мыть? – отмахнулся я, проходя в зал. – Одни рюмки и стаканы. Мы даже кофе не варим…

– И зря, – сказала вдруг беловолосая девушка. – Надо варить. Есть дневная публика, которая на него придёт. У хозяйки кафе можно покупать выпечку. Попробуйте, сразу доход вырастет.

– Ты её слушай, она разбирается, – добавила веско Швабра.

– Так это надо кофемашину где-то брать…

– Она тут есть, – блондинка непринуждённо зашла за стойку. – Вот.

Девушка сдвинула деревянную панель, за ней действительно оказался кофейный аппарат с блестящими краниками и круглыми манометрами.

– Умеете пользоваться? – спросила она.

– В первый раз вижу, – признался я. – Выглядит как Машина Для Уничтожения Всего от какого-нибудь Безумного Профессора из комиксов.

– Вот сюда заливается вода, сюда сыпать зёрна, не больше половины, агрегат старый, полную мельницу может закусывать. Включайте заранее, чтобы успела нагреться, следите за давлением пара. Если чуть-чуть подтравливает – ничего страшного, просто контролируйте уровень в баке. Если сильно – снимите переднюю панель и подтяните шланг, он от вибрации сползает. Вот здесь она крепится, видите? – блондинка ловко отстегнула защёлки и потянула на себя верхний край. – Совсем можно не снимать, сюда руку просунете. Смотрите…

Внутри оказалась мешанина медных трубочек, каучуковых шлангов и латунных шестерёнок.

– Вот этот шланг. Видите, он уже слегка сполз? Просуньте руку и тяните на себя.

Я подошёл ближе и с интересом заглянул. Мы с девушкой соприкоснулись руками, и я вдруг понял, что от неё пахнет ванилью, она удивительно приятна на ощупь и мне невыносимо хочется её обнять. Блондинка нервно отпрянула, как будто уловив этот порыв. Я смущённо отодвинулся, сам не понимая, что на меня нашло, – девчонка слишком юная и категорически не в моём вкусе. Не люблю кукольных барби-блондинок.

– Эй, вы там чем заняты? – сердито спросила Швабра. – Открываться пора. Делай, что ты там собиралась.

Подружка кивнула, вышла на середину зала, достала из сумки фотоаппарат и нажала на кнопку. Устройство зажужжало, выехала квадратная карточка.

– Ты меня фотографировала в кафе! Вот где я тебя видел!

– Я отдала карточку. Ваша душа осталась при вас.

– Моя душа что?

– У дикарей есть суеверие, что фотография забирает душу.

– Я похож на дикаря?

– Все похожи.

Девушка убрала фотоаппарат, кивнула прощально Швабре и вышла из бара.

– Не очень-то вежлива твоя подружка, – вздохнул я. – Откуда она столько знает про кофемашину?

– Знает и знает, не всё ли равно? Так что там насчёт мытья посуды?

– Удивительная тяга к труду для твоего возраста.

– Кончай вот это про возраст, – мрачно сказала Швабра. – Говна я видела столько, что тебе бы на всю жизнь хватило. И тяга у меня не к труду, а к деньгам. Но ты подумай: кофе – это чашки, блюдца, тарелки для выпечки… Не ополоснёшь под краном, как стакан. Не похоже, что ты силён в мытье посуды, босс.

– Пожалуй, – признал я. – Может, тут и посудомоечная машина где-то есть? Надо было спросить у этой… Как её зовут, кстати?

– Кто зовёт, тот знает. А ты не зови. Про какую ты там машину?

– Посудомоечную. Она моет…

– …Посуду. Я в курсе. Проклятые железяки лишают работы честных девушек, вроде меня! Даже не заводи при мне разговоров об этом! Разве может тупая бултыхалка заменить человека? Глупость какая!

– Ладно. Ты нанята ещё раз. Посуда твоя. Снова торговаться будешь?

– Ещё как буду!

– О боже… – я закатил глаза, вспоминая, сколько это заняло времени вчера.

***

– …Согласно теореме Гёделя о неполноте, в любой системе знания всегда можно найти исходные положения, которые невозможно доказать. Они аксиоматичны и приняты как данность, объявляясь, по большей части, «результатами наблюдений». Однако ничтожность так называемого «наблюдения» за реальностью очевидна всякому исходя из самого феномена наблюдателя! Поэтому на самом деле все аксиомы являются консенсуальными, то есть продуктом коллективного убеждения «Это есть так», выраженного в форме «Ну, все же это знают!». Поскольку нет никакой возможности вычислить истоки такого убеждения, то человеческое сознание невозможно высчитать, оно принципиально несчётно…