Утёс одинокого волка

Надежда Храмушина

Утёс одинокого волка

Глава 1. Браслет

У него замёрзли лапы, и он побежал быстрее. Снежный покров на широком берегу был плотный, и он уже не проваливался в нём по самое брюхо, как в лесу. Впереди был спуск к замёрзшей реке, и он остановился, оглядывая открытое пространство. Налетел ветер, холодный и колючий, как острые осколки, и наполнил его лёгкие холодом. За рекой раскинулось заснеженное поле кристально белого снега, с выглядывающими из сугробов чахлыми дрожащими кустиками, а за полем уже виднелся тёмный лес. Спуск к реке был крутой и он несколько раз заскользил и упал, прежде чем выскочил на лёд. Ветер играл с позёмкой, гоняя её по гладкому льду, и рисуя из снега понятные только одному ему фигуры. Он в несколько прыжков пересёк неширокую замёрзшую реку и, не сбавляя скорости, помчался по полю. Лес впереди уже не казался одной сплошной стеной, и он различал отдельные деревья, утопающие в огромных сугробах. Не добегая до леса, он остановился и понюхал воздух. Он учуял его, того, за кем шёл два дня. Он был там, в лесу, не догадывался о погоне и считал себя в безопасности.

* * *

– Может мы проскочили поворот, не разглядели указатель среди зелени, или наоборот, не доехали до него? – Спросил меня Илья, когда мы после поворота выехали на открытое место и увидели, что дорога заросла травой, и никакой деревни впереди нет.

– Нет, второй поворот от трассы, он чётко мне сказал. – ответила я. – И это был второй поворот. Давайте дальше проедем. Дорога всё равно куда-нибудь нас приведёт.

– Приведёт. – согласился Илья. – На капустное поле.

– Если есть поле, значит, будет и деревня. Одно от другого неотделимо. – Глубокомысленно изрёк Сакатов, наш научный консультант.

– Едем дальше. Обратно повернуть всегда успеем. – скомандовала я.

Илья вздохнул, и мы поехали дальше по краю поля. В открытые окна машины врывался тёплый солнечный ветер, принося с собой сладкий запах скошенных трав и близкой реки. Из-за небольшого перелеска на дорогу, навстречу нам, выехал мотоцикл с коляской, водитель которого, увидев нас, замахал рукой.

– О, похоже, не ошиблись! – приободрился Илья.

– Да, наверное, это и есть Александр Иванович. – обрадовалась я.

Мотоцикл съехал на обочину и остановился, поджидая нас. Мы остановились рядом, и я вышла из машины.

– Ольга Ивановна? – Александр Иванович заулыбался, слез с высокого сиденья и подошёл ко мне – Извините, не успел указатель с названием деревни закрепить, краска подкачала, долго не сохла. – Он кивнул на коляску, в которой лежала металлическая табличка – Сами понимаете, в деревне тридцать лет никто не жил, никаких указателей на трассе не осталось.

Он достал из коляски свежевыкрашенный белоснежный указатель с названием «Белокаменка», выведенное ровными тёмно-синими буквами.

– Красивое название. – улыбнулась я. – Сами придумали, или деревня и раньше так называлась?

– Это её исконное название, которое дали деревне первые поселенцы, основавшие её ещё в семнадцатом веке. Так что наша Белокаменка – ровесница вашему Екатеринбургу, правда, он за эти годы разросся, а мы постарели.

Позади меня раздался деликатный кашель.

– Ой, простите! – Александр Иванович сунул указатель обратно в коляску и представился: – Попов Александр Иванович, пенсионер, а теперь ещё и фермер.

– Я Ольга Ивановна, это мне Вы вчера звонили. А это мой брат Илья. – Я показала на подошедшего к нам Илью, и Александр Иванович протянул ему руку. – А это мой компаньон Сакатов Алексей Александрович, о нём я Вам говорила. Наиглавнейший наш консультант по всем историческим, и не только, вопросам. – Сакатов шагнул к Александру Ивановичу, и они пожали друг другу руки. – Ну вот, познакомились. Сейчас, наверное, надо повесить указатель?

– Нет, потом прикреплю, раз вы уже приехали! Едем к нам, мы вас уже ждём, там и поговорим.

Он запрыгнул на сиденье своего железного коня, развернулся, подняв столб пыли, и мы поехали через небольшую рощицу, за которой сразу же нашему взору открылась деревня с таким поэтическим названием «Белокаменка», уютно раскинувшаяся в цветастой долине среди окружавших её со всех сторон лесов. Белеющие среди изумрудной пышной зелени крыши подставляли свои бока изливающемуся на них жаркому солнечному свету. Но, въехав в деревню, перед нами открылась печальная картина запустения. Некоторые дома стояли с проваленными крышами, и только одинокие кирпичные трубы, словно печальные памятники, поднимались к небу, задушенные буйной зеленью черёмух и рябин. Окна были заколочены досками, ограды и ворота покосились, а некоторые лежали на земле, среди высокой травы и крапивы. Но не вся деревня была брошенной и унылой. Мы подъехали к большому новенькому дому с высокой красной черепичной крышей, выглядывающему из-за таких же новеньких деревянных ворот. Перед воротами сновали куры, а на лавочке возле палисадника дремала чёрно-белая кошка, лениво щурясь на солнце. Возле дровенника стоял трактор, а рядом с ним аккуратными рядами лежали отцепленные приспособления к нему.

Как только мы подъехали к воротам, из калитки к нам навстречу вышла приятная невысокая женщина в белом платочке и с улыбкой подошла к нам. Вслед за ней выбежала пушистая лайка, совсем ещё молодая, и радостно запрыгала возле нас.

– Вера Николаевна. – представилась женщина. – Добро пожаловать к первым поселенцам Белокаменки. Милости просим к нашему столу. Айма, на место! – Скомандовала она лайке и та нехотя вернулась к будке.

– Так у вас тут уже целое хозяйство! – Заметила я, когда мы зашли во двор, и я увидела просторный коровник. – Даже корову завели?

– Нет, пока только коз: Матильду, Сильву и Ромео.

– Ого, да у вас вся богема тут собралась!

– Это всё Саша! – Засмеялась Вера Николаевна. – Говорит, раз теперь мы не можем ходить в театры, пусть театр придёт к нам! И не ошибся с именами, наше стадо ещё те артисты! Глаз да глаз за ними. Особенно мелкая Матильда. Недавно с крыши дровенника её сняли. И как только она туда взгромоздилась!

Просторная веранда, через которую мы прошли в дом, была застелена старинными выкладными половиками, яркими и нарядными, а на окнах висели простроченные накрахмаленные задергушки. На стенах сушились пучки трав, а между ними висели настоящие ходики, с огромными глазами, бойко стрелявшими то в одну, то в другую сторону. В большой и светлой комнате был накрыт стол, в доме пахло пирогами, печкой и таким милым деревенским уютом.

– Далеконько же от города вы забрались. – Сказал Илья, когда мы сели за стол. – Не тоскливо вам тут одним?

– Так в деревне особо не заскучаешь, не залежишься, если только зимой. Следующей весной свояк мой переедет сюда с женой и матерью, соседями будут. Дом ему уже достраиваем. Трактор вот с ним напополам купили. Ленка, моя двоюродная сестра, тоже подумывает к нам переехать. Пока она работает, но отдыхать сюда приезжает с удовольствием. Места тут хорошие, грибные и ягодные, речка рядом, может, ещё желающие найдутся. Огороды – хоть на гектар раскапывай, на всех земли хватит.

– А почему вы выбрали именно это место? – спросила я. – Это ваши родные места?

– Да, отец мой тут жил, дед, прадед. Я всё своё детство в Белокаменке провел. Родина. Не поверите, но пока я жил в городе, постоянно снилась мне моя деревня. Вот мы и решили с женой сюда на пенсии переехать, раз не отпускает она меня. Я строитель, всю жизнь на стройке проработал, так что для меня дом построить не было проблемой, да и сын с зятем нам хорошо помогли. Мы уже два года здесь живём. Первую зиму, конечно, немного тоскливо было, непривычно. Но дети по выходным приезжали, внуки, понемногу обустроились, привыкли. А сейчас нас тут много, скучать некогда.

– Ладно, Саша, пусть гости поедят спокойно, потом поговорите. – Вера Николаевна освободила место посреди стола и поставила дымящееся блюдо с тушёной картошкой и мясом. – Не стесняйтесь, кушайте, всё своё, всё натуральное, попробуйте, вам понравится.

На столе было такое изобилие, словно это была выставка достижений народного хозяйства – хрустящие малосольные огурчики, грибочки, разнообразные салаты, пироги с капустой, пироги с картошкой, сладкие пироги, и, конечно, графинчик с наливочкой. Из-за стола мы, буквально, выползли, попробовав всё.

– Александр Иванович, так что вас тут беспокоит, в таком-то раю? – Спросила я его, когда мы все расположились в открытой беседке, из которой был виден огромный огород с бесконечными рядками картошки.

– Так это же ещё со времён Адама так повелось! – рассмеялся Александр Иванович. – Человек всегда найдёт, чем отравить свой рай. Вот и я тоже, как только нашел те письма, всё об этом думаю, да никак не решался никому рассказать, кроме своей жены. Боялся, что скажут, что я странный. Напридумывал себе чёрт знает чего, нафантазировал!

– Тогда это не вы странный Александр Иванович, а, скорее всего, мы. – Успокоила его я. – Мы, конечно, специально не ищем встреч с нечистью, но она сама нас находит. Нормальные люди живут в обычном своём мире и даже не догадываются, какие страсти порой рядом с ними бурлят. Это мы привыкли к изнаночной стороне жизни, для нас демоны и колдуны – обычное явление.

– Да, – подтвердил Илья, – согласен со словами моей сестры на сто процентов. Если бы я знал наперёд, что меня ждёт, когда она первый раз позвала меня с собой, не сомневайтесь, я бы побежал в противоположную сторону от неё со всей скоростью, на которую только способен.

– Рассказывайте и не сомневайтесь, мы точно вас поймём. – Поддержал меня Сакатов.

– Ну, хорошо. – сказал Александр Иванович. – Как я вам и сказал, родился я в Белокаменке. До тринадцати лет жил у моей бабки Дуси, под её неусыпным надзором. Мать моя второй раз вышла замуж, уехала в город и там жила у своего нового мужа, в девятиметровой комнатушке в коммуналке, поэтому меня не забирала с собой. Ещё и сестра у меня там появилась, она младше меня на десять лет, они втроём-то еле там помещались. Да я и не хотел к ним, здесь был мой дом. Учился я в интернате, домой приезжал только на выходные, иногда на каникулы меня мать забирала к себе. Бабка Дуся у меня была тот ещё командир, меня в ежовых рукавицах держала, всю мужскую работу по хозяйству лет с десяти я сам уже тянул. А хозяйство у неё было немаленькое. Корова, куры, поросёнок, да ещё и покос, да заготовка дров – без дела не посидишь. Деда Ефима, бабкиного мужа, я никогда в жизни не видел, он сбежал от моей бабки чуть ли не в первый год после их свадьбы, когда она только мать мою родила. Уехал в город, и не вернулся. И бабку с собой не взял, городскую там себе нашёл. Вон там видите, – он показал рукой на картофельное поле, – ряд смородин посажен, так за ним начинался огород младшего брата моего деда, деда Фёдора. Он там жил со своей женой Настей и двумя детьми, Ленкой и Ванюшкой. Дед Фёдор хоть и по молодости ещё женился, но детей у них с Настей долго не было. И когда его сын родился, а он старше меня на семь лет, дед Фёдор на радостях даже поставил в деревне часовенку. В отличие от своего брата, дед Фёдор был примерным семьянином, жили они с Настей дружно, хозяйственный был мужик, работящий и не пил. Меня они как своего родного принимали, с их дочерью Ленкой мы в один класс ходили, в интернате вместе учились, друг за друга горой всегда стояли. Они нам ближе всякой близкой родни были, всю жизнь бок о бок прожили, и радости и печали пополам делили. Когда Фёдор Иванович умер, Настю сын взял к себе, в Первоуральск, она там до своей смерти и жила. Но она очень скучала по Белокаменке, каждую неделю писала письма бабке Дусе, и та ей писала. Вот из её писем я и узнал о нашей семейной тайне. Так вот, когда бабка Дуся умерла, я сначала ничего в доме не трогал, просто закрыл его и уехал. А как мы вышли с женой на пенсию, сразу же стали строиться. У бабки Дуси дом совсем старый был, и пока бесхозный стоял, совсем его скривило. Смысла старый дом ремонтировать не было, решил, что снесу его и новый построю на этом месте. Начали разбирать её богатство, что-то оставили себе на память, а остальное сожгли. Ну, и когда хлам разбирали, наткнулись на целый ящик писем. Не поверите, мы с Верой эти письма, как роман читали, так много интересного о нашей семье узнали. Были там письма и от моей матушки, сколько слёз она пролила по моему отцу, как всю жизнь с нелюбимым мужем прожила. И письма от деда Ефима нашли, он, оказывается, к бабке Дусе хотел вернуться, это лет через двадцать, после того как бросил её, писал, что если бы не обстоятельства, ни за что бы ни ушёл от неё. Мы так и не поняли, что это за обстоятельства, он ни словом о них не обмолвился. Хранились письма и от Насти, все по порядку лежали, перевязанные тесёмочкой. Больше всего Настя про детей и про здоровье писала, но в одном из писем я наткнулся на одну странную фразу. Сначала я не обратил на неё внимания, а потом, когда ещё в нескольких письмах снова эта тема прозвучала, я заинтересовался ею, и все письма отобрал, где она писала об этом. Я тут выписал всё, чтобы снова не перебирать письма. Сейчас прочитаю. – Он достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок, развернул его и прочитал: – В первом письме было написано: « Я тоже переживаю, теперь и меня там нет, а не станет тебя, не дай бог, что с ним тогда будет! Грех, конечно, так думать, но уж прибрал бы его Господь». Во втором письме она пишет: «Я ведь Ленке своей говорила, возвращайся в свой дом, хватит по монастырям скитаться. Дуся уже старая, надолго ли её хватит. Да только упёрлась она, не поеду, говорит, исчадьем его называет». В третьем письме пишет: «Ну и отступись тогда, не двужильная же ты! И так с тобой всю жизнь, как привязанные. Не кори себя, всё, что надо было, ты сделала, дай бог тебе за это здоровья, теперь уж, как бог приведёт! Твой Ефимка, вон как, уехал и всё. Как с гуся вода, и сердце его не болит. А мы с тобой всё себя обязанными считаем». В следующем письме: «А насчет этого ты правильно рассудила, не надо ни на кого перекладывать, а может, его уже и в живых-то нет. Зима-то в этом году вон какая лютая была! Я тоже реву, да что теперь, два века никто не живёт. Зовёт тебя Сашка к себе, да и поезжай к нему». – Александр Иванович отставил листок и сказал: – А я ещё тогда думал, почему бабка Дуся никак не соглашается ко мне переехать, еле ходила ведь последнее время, а тут и дом топить надо, и воду носить, а она всё твердит, не поеду да не поеду. Ну вот, и последнее письмо от Насти: « Дуся, Христом богом прошу, уезжай! Он совсем обезумел, видать! Наверное, уже и головой тронулся, раз такое вытворяет. Езжай с чистой совестью, не оставайся там. Так и до беды недалеко. Мало ли что он там говорит, какое такое проклятье, что он там надумал! Я думаю, он придумал всё, чтобы тебя удержать, знает, что больше никого не осталось. Федя у меня в полном рассудке был до смерти, и за Ванюшкой у нас тоже ничего не замечено. Сашка вон, какой молодец у тебя, работает, тебя не забывает, никакого на нём нет проклятья. Уезжай, Дуся, не думай о том». Представляете, как я задумался после таких писем? Что только в голову не лезло, столько думок передумал. Я, пока мальцом был, слышал какие-то обрывки разговоров, что мол, был у деда ещё один брат, старший, да пропал он, ушёл из дома и больше не вернулся. И я решил, что брат деда где-то тут недалеко обитал, но по какой-то причине не хотел в деревню к своим возвращаться. С другой стороны, лет–то ему тогда сколько должно было быть! Как в таком возрасте в лесу-то он один жил? Когда последнее письмо Настя писала, а это почти тридцать лет назад, если и был ещё жив пропавший брат деда, то лет ему должно было быть больше восьмидесяти. А позвонил я Вам, Ольга Ивановна, потому что нашли мы тут вот это. – Он открыл бумажный пакет, который лежал перед ним на столе. – Неделю назад Вера золу начала растаскивать в малину, и вот что мы в золе откопали. Зола та осталось от сожжённых вещей бабы Дуси, два года кучей в огороде лежала. – Он достал из пакета чёрный браслет. – Не сгорел. А ведь он деревянный.

Он передал браслет мне. Я сначала даже не поверила, что он из дерева. Будто каменный. Каждое звено в браслете было вырезано в виде лапы с выпущенными когтями, на обратной его стороне затёртые буквы, или знаки, но ничего уже не разобрать. Мои подушечки пальцев слегка закололо. Значит, колдовская составляющая в нём присутствует, я это хорошо чувствую. Я передала браслет Сакатову. Он надел очки и начал его внимательно изучать. Александр Иванович продолжил:

– Представляете, не сгорел! Не знаю, чем он пропитан, но даже не опалился нисколько.

– Волчьей кровью. – пояснил Сакатов.

– Что? – переспросил Александр Иванович. – Простите, не понял.

– Я говорю, что он пропитан волчьей кровью. Вы же спросили, чем он пропитан. Вот я Вам и отвечаю. Дело в том, что это не простой браслет. Браслет контроля. Ему не меньше двухсот лет. Я за эту дату отвечаю, так как такие амулеты крайне редки, и все они лежат в надёжном месте, подальше от людских глаз. То, что у вас один такой в доме отыскался, это просто удивительно. Эти амулеты из другой части света, из старой Европы. По крайней мере, ему подобные.

– И что он делает? – спросила я. – Он защищает или наоборот, коверкает людей?

– На этот вопрос однозначно ответить невозможно. Обычно, те артефакты, которые защищают, создаются теми же людьми, которые до этого уже создали вещи с противоположными свойствами, как ты выразилась, коверкающими жизни людей. И их так просто не отличишь друг от друга. Это знает тот, кто изготовил браслет.

– А поточнее? – Нетерпеливо оборвал его Илья. – Это что, амулет от оборотней? Или амулет оборотня?

– Что, они на самом деле существуют? Оборотни? – Хоть в голосе Александра Ивановича и прозвучали нотки недоумения, мне почему-то показалось, что он и сам об этом уже задумывался. – Вы так сказали, будто они где-то рядом с нами обитают.

– То, что люди подвержены такой редкой душевной болезни, как осознание себя животным, этому в истории много примеров. – Невозмутимо продолжил Сакатов. – Начиная с библейского персонажа Навуходоносора, который после своего необычного сна стал ощущать себя животным. Считается, что это было наказание ему от Всевышнего за гордость его, за то, что он возомнил себя превыше Бога. Он перестал себя осознавать человеком, стал вести себя, как животное, и под воздействием этих симптомов у него даже стал изменяться внешний вид. Только, пожалуйста, не путайте это с киношными оборотнями. Никаким волком или быком он не стал. Но всё-таки привычный его вид изменился, хотя как именно, история умалчивает. Есть некие записи, которые говорят о том, что у него появилась растительность на всём теле, и слюна капала из оскаленного рта, и что его закрыли в каменном мешке, так как он стал агрессивным. Но подлинность этих документов не подтверждена ничем. Такое наказание было наложено на него на семь лет. А потом он чудесным образом исцелился. Или, например, берсерки из скандинавского эпоса. Они впадали в ярость во время боя, и в это время у них многократно возрастала сила и даже появлялась некоторая невосприимчивость к ранам. Выглядели они пугающе, так как сражались в медвежьих шкурах, причём, надевали они их на голое тело. Что касается этих шкур, то мой знакомый Родион Лапшин, который много лет изучает влияние чрезвычайных ситуаций на поведение хищников, уверен, что на крови освежёванных животных проводились специальные колдовские ритуалы, после чего эту кровь выпивали скандинавские воины, и после этого они ощущали себя медведями. Не зря же во время схватки они издавали рык, очень похожий на рык медведя. Так что берсерки, благодаря таким своим приобретенным качествам, очень ценились на поле боя. Но когда–то всем войнам приходит конец, и все эти озверевшие берсерки, или другие подобные им воины, возвращались в мирную жизнь. Но как вы себе это представляете? Человек-зверь не приспособлен для мирной жизни, он не может остановиться, не может перестать убивать, это его суть, его таким сделали. Он уже не просто человек-зверь, а зверь-человек, и эта первая его составляющая никогда не уступит своего доминирования над человеческой составляющей. Их, по большей части, старались ликвидировать, насколько это было возможно. Но такой зверь-человек обладал немыслимым чутьём, он чувствовал ловушки, расставляемые ему другими людьми, и кончалось это тем, что он ещё больше зверел и уничтожал сначала тех, кто собирался его ликвидировать, потом своих хозяев, а потом и просто всех, кто попадался под его руку-лапу. Тогда их пытались вернуть в человеческое общество другим путём – с помощью колдовских амулетов. Изготавливали тяжелющие железные амулеты в виде поясов с привязанными к цепи железными клыками. Так и доживал свой век зверь-человек, скованный колдовской магией, и этот амулет высасывал из него силы, и век несчастного был короток. То есть, это был амулет, сдерживающий в человеке-звере его звериные инстинкты. Были ещё амулеты двойного действия. То есть человек-зверь-человек. Были амулеты, укрощающие звериную натуру, и были амулеты, вызывающие волчьи припадки. Они были в виде браслетов, поясов или в виде заушин. Вот эти-то амулеты и пропитывались волчьей кровью, и не просто кровью, а взятой во время мессы полной Луны. И силу они имели огромную. Такой амулет мог изготовить только очень могущественный чародей, тот, который служил чёрным господам.

– Так я не понял – это браслет для того, чтобы стать оборотнем, или наоборот? – уточнил Илья.

– Пятьдесят на пятьдесят. – Сакатов развел руками. – Пятьдесят процентов за то, что амулет блокирует обращение, а пятьдесят – что провоцирует его.

– Так значит, ты не знаешь это точно. – заметила я.

– Оля, я никогда прежде не видел таких амулетов, – возмутился Сакатов, – только читал о них, читал описание, как они выглядят. Нет фотографий этих амулетов, понимаешь, они все хорошо сокрыты. Знаю только, что вырезаны они из определенной породы дерева, из какой не уточняется, в виде передних левых лап волков, и на них нанесены сильные знаки. Вот и всё. Больше никакой информации. Пока мы не узнаем, в каких браслет участвовал событиях, мы не узнаем и того, для чего он был создан.

– Зачем человека превращать в зверя? – спросил Александр Иванович.

– Так ведь желания у людей ничуть не изменились со времён тёмных средних веков, люди всё так же рвутся к власти, не считаясь со способами их достижения, так же устраняют всевозможными путями своих конкурентов. – ответил Сакатов. – А средневековая Европа, да и современная тоже, напоминает банку с ядовитыми пауками. Государства у них маленькие, вот все эти короли и царьки между собой постоянно и бились за ресурсы. А если учесть то, что они все были кузенами, дядями и тётями друг другу, то постоянно претендовали на соседние престолы. Вот и травили друг друга почём зря. И не брезговали пользоваться нечеловеческой помощью.

– Но у нас тут не средневековая Европа, откуда он попал к нам? – Александр Иванович пожал плечами. – Из моей родни никто дальше Екатеринбурга не ездил!

– Да, конечно, очень странная находка. – согласился Сакатов. – Но не забывайте, эти волшебные вещицы умеют расползаться по миру, и пути их очень трудно отследить. Если этот амулет – глушитель звериных инстинктов, то тогда возникает вопрос – почему он здесь, а не надет был на вашего предполагаемого родственника-оборотня? Из этого возникает следующий вопрос. Если бы браслет вызывал обращение, то чтобы изолироваться от него, проще было бы именно браслет подальше унести и зарыть в землю, а человеку жить среди людей, а не наоборот. Так? А в вашем случае получается, что человек в лесу прячется, домой не возвращается, зато браслет среди его родни здесь находится. Пока мне это всё непонятно. И ещё один вопрос, с которого надо начать наше расследование, где ваш родственник подцепил свою экзотическую болезнь? Кто-нибудь из ваших нынеживущих родственников может нам что-то рассказать о потерянном брате вашего деда? И, кстати, имя его Вам известно?

– Да, его звали, или зовут, не знаю даже теперь, как и сказать, Виссарион.

– Ого, говорящее имя! – воскликнул Сакатов.

– В смысле? Потому что у Сталина так отца звали? – спросил Александр Иванович.

– Нет-нет, дело тут в другом! Это имя обозначает «лесной». В нашем случае, просто такое редкое совпадение!

– Так может это не совпадение? – предположила я. – Может, в роду есть тайна, которую предки Александра Ивановича тщательно оберегали от других людей. Но ведь после исчезновения Виссариона, больше никто не исчезал из Вашей родни, или ещё было что-то неординарное?

– Ничего такого у нас не было. – Александр Иванович пожал плечами. – Жили как все. Работали, учились. Это же деревня, все друг у друга на виду.

– Но, однако, ваш дед Ефим тоже сбежал отсюда. Правда, не в лес, а в город. Не похоже, что это был единичный случай, судя по возрасту браслета.

– Не будем пугать Александра Ивановича заранее, сначала надо найти то логово, где все эти годы обитал Виссарион. Александр Иванович, – Сакатов повернулся к нему. – Вы должны хорошо знать эти места.