Вектор обратного времени

И вот тут Карл Вернер вложил в это дело всю свою немецкую принципиальность и стремление к порядку.

Самсонов прислал мне очень содержательный ответ на вопрос:

«Что было нужно Карлу Вернеру в России»?

«Непонятно».

То есть его коллегам-специалистам по охране и контрразведчикам, еще тогда не удалось понять, за каким лешим немец переселяется в Россию? Захотелось…

Волна тотальной миграции традиционных семей из стран запада случилась много позже. Лет через десять после переселения Вернера началась и достигла разгара к тридцатому году, когда от маразмов Западных ценностей уже устали больше четверти населения жителей Европы.

Сперва «домой» ломанулись русскоязычные, а за ними и другие здравомыслящие, которые стремились спасти детей своих от педофилов и гомосексуалистов, дорвавшихся до власти.

Летающего такси в Новгороде еще мало, да и проку от него немного, над водой им летать запрещено, поэтому выигрыша по времени нет, наземная машина роботакси до Руссы едет около часа, летающее – сорок пять минут, потому что по закону облетает населенные пункты если они не пункты назначения и не сбрасывает скорость, но придерживается автотрассы, двигаясь над ню, чуть в стороне.

Поедем.

Я выспался в гостинице, но машина даже по федеральной и не очень гладкой дороге идет так плавно, что невольно начинаешь кемарить.

Слева тянулось озеро Ильмень, то исчезая за лесом, то появляясь.В Шимске я переехал через широченную реку Шелонь. Мост длиной в полкилометра минимум. Впечатлило. Впрочем, это уже устье Шелони, выше по течению она в два раза у́же.

В машине Зуд принялся меня массировать электричеством. До цели оставалось минут двадцать. Сон прошел, кожа на руках и ногах горела после импульсов.

Вернемся к анализу присланных генералом досье.

Самсонов выполнил мою просьбу, то есть, собрал подробные материалы на Вернера и Коротича.

С адвокатом все ясно. Тюрьма подростку пошла впрок, он перевоспитался. По отзывам клиентов и коллег – работал честно, законов не нарушал, адвокатскую тайну и этику – тоже. Пользовался репутацией грамотного и честного специалиста. Криминал помнил его прошлое и тюремный опыт, тоже относился с доверием.

Досье на Вернера оказалась немного толще, судимость он тоже быстро снял, а работая на оборонку заработал уважение, хотя, за ним, конечно, следили, как за любым иностранцем.

Так в отчетах наружки ФСБ отражена была его страсть к поиску в районах боев в «Демянском котле», с весны до осени каждый год организовывал экспедиции и нашел немало разных бойцов, артефактов войны, вложил деньги в создание мемориалов и кладбищ, в том числе и в Германии, куда отправил немало останков своих соотечественников. Объяснял он эту страсть завещанием деда, воевавшим в этих краях.

Вот интересный факт, в две тысячи тридцатом и тридцать втором в его законных экспедициях принимал участие адвокат Максим Коротич. Что же они еще нашли? Мотор, как сказал адвокат?

Машина встала у ворот очень солидного каменного дома с крышей покрытой солнечными панелями. Я отпустил такси и, нажав кнопку домофона, представился.

Замок калитки щелкнул, послышался хриплый голос:

– Заходите, я жду вас.

Значит, адвокат позвонил, как обещал, и Карл согласился со мной поговорить. Две приятных информации. До сих пор мне везло с собеседниками.

Все-таки у нас люди в основной массе дружелюбные, отзывчивые. Или это мне везет на таких? Надеюсь, что Карл Вернер тоже не станет вредничать.

Если только его тайна не противозаконна.

Встретила меня женщина в возрасте, по лицу можно понять, что русская. Нет чопорности. И жест, которым она пригласила за собой явно наш: «Добро пожаловать». Я вспомнил жену егеря Савельева с ее низким поклоном. Невольно улыбнулся своим мыслям. Да уж… есть женщины в русских селеньях. Никакими перестройками и санкциями из нас не вытравить Русь. Это не просто в крови, это и есть душа – неопределимая, не материальная субстанция, сущность поведения и отношения. Мы не желаем зла никому и не ждем ни от кого зла. А уж если приходится… то, беда ждет любого, кто вынудит нас ожидать зла. Как говориться, не будите лихо…

В доме тепло, пахло яблоками и травами. Кабинет хозяина на первом этаже. Обстановка уютная, старинная деревянная резная мебель. Уже антиквариат. Чем ближе кабинет, тем заметнее запах старого человека.

Карл Вернер стар. И хотя ему меньше лет, чем было моему отцу, когда он умер, Карл выглядит и старше и развалистей. Он грузен и лыс, синеватая нижняя губа тяжело отвесилась, приоткрыв нижние зубы. Под глазами синие мешки и щеки бульдожьими брыльями свисли по сторонам от подбородка.

– Вы – Зорин? – голос у Вернера скрипуч и хриплый, словно проворачивается ржавый маховик древнего дизеля, сопровождая каждое слово тяжелым выдохом, как выхлопом. – Мне звонил Максим час назад, сказал, что вы едете.

– Да, Зорин это я.

– Что вы хотите узнать?

– Информацию, – ответил я, дожидаясь, когда Вернер предложит мне сесть.

Наконец он перевел на меня мутный взгляд и сказал:

– Садитесь в то кресло. Разговор не быстрый, какая информация вам нужна?

– Я понял, сложив простые события, что ваш дед, лейтенант вермахта, вам рассказал что-то о событиях лета-осени сорок второго года. Что-то такое, что заставило вас даже переехать в Россию. Полагаю, что это нечто, как-то относится к летающему вагону, который сбивал немецкие самолеты, следовавшие по Рамушевскому коридору в Демянск и к партизанскому отряду Бати, о котором подал рапорт ваш дед, когда его раненым доставили в Мелечу. Что вы можете прояснить?

Вернер задумался, он положил отечные руки поверх пледа, которым были укрыты его ноги.

– Вы понимаете, Зорин, что я никому ничего не должен. А сейчас особенно. Вы хорошо сказали – «можете», да я могу. И я ждал этого момента, потому что, по мнению моего деда, все, что тогда произошло, имеет зародыш в наши дни. В эти месяцы, возможно в ближайший год.

– Как это понять? – не удержался я, когда старик решил взять паузу.

– Не торопите меня. Это все может для вас сначала показаться бредом , фантазией. Но я нашел подтверждение, что мой дед не сумасшедший. Что он молчал и был прав. Объяснений этим событиям у меня нет, как и нет уже времени искать их. А вы молоды, и раз уж вам приспичило, может быть, вы и сумеете. Детям моим и внукам это все безразлично. Они не верят истории деда. Вы нашли отчеты и докладные от солдат и офицеров немецких частей?

– Да.

Вернер прекрасно говорил по-русски, лишь смягчая звук эр и иногда вместо «да» я слышал что-то вроде «на». Но по смыслу я понимал – это «да».

– Хорошо. Я постараюсь вам рассказать все по порядку, как мне рассказывал дед, а потом сообщу, где находится доказательство истинности моих слов. Позовите Светлану, пусть принесет мне чаю с лимоном, а то разговоры сушат рот. Язык как у кошки…

Я вышел в коридор и позвал ту женщину, что меня встретила.

Она выслушала, сказала, что через десять минут все будет готово, и я вернувшись в кабинет Вернера, снова ощутил запах тлена… так пахнут старики, даже если они регулярно моются. Смерть уже стоит за их плечами.

Любопытно, сколько раз ему предлагали поехать в пансионат для престарелых? Или эта привилегия распространяется только на жителей крупных городов?

Наконец, большие кру́жки появились перед нами. В них до краев чай, свежий, душистый , источает ароматы бергамота и лимона. Я приготовился слушать и дал команду Зуду писать рассказ Карла Вернера, для меня, чтобы потом еще раз проанализировать то, что сейчас упущу, и, конечно, для Петрова, когда мы опять встретимся. Пусть он тоже поразмышляет над рассказом старика.

Фон Вернер

Старик откинул плед с подлокотника кресла, и я увидел вмонтированный в него небольшой пульт с кнопками и трекбуллом. Покрутив шарик и нажав кнопку, Карл запустил руку в открывшийся ящик стола, рядом с которым он сидел и протянул мне пачку бумажных фотографий.

– Смотрите. Сразу предупреждаю, фотографировал я сам, фотоаппарат Никон Д-40 икс с фиксацией места съемки по джи-пи-эс. Дата съемки и координаты тоже указаны в цифровой фотографии. Файлы у меня есть. Никакого фотошопа, это вам подтвердит любой эксперт. Смотрите. Все поймете сами.

На первой фотографии яма в земле и бок какого-то круглого предмета, похожего на большой слегка приплюснутый арбуз, часть земли смыта с гладкой явно не металлической поверхности, виден скол пластиковой обшивки, под ним медная обмотка. Двигатель? Генератор? На второй этот предмет почти полностью откопан – это уплощенный цилиндр, рядом выдвинутая рулетка и видно, что в диаметре этот предмет восемьдесят сантиметров, а в высоту не больше полуметра, видна ось с креплениями. Земля с предмета почти смыта, и на следующей фотографии я увидел табличку на русском: КРЭТ14, модель ЭД-5000 № 6789056-01. Я подождал, пока Зуд отсканирует фотографию и обработает данные с таблички:

– Это электродвигатель грузового квадракоптера модели «Лесовоз», его грузоподьемность пять тонн. Квадракоптер типа эф-пи-ви плюс навигатор. Серийный номер этого двигателя привязан к дрону, закупленному в две тысячи сорок пятом году лесопромышленником Збруевым из Залучья. Досье на Збруева скачивается,– доложил мне Зуд.

– Что скажете, Зорин? – проскрипел Карл, – этот мотор я выкопал сам, дату находки вы видите на фотографии.

– Вы говорите, что нашли этот двигатель в земле в две тысячи седьмом году?

– Да. Мы перенесли его в Починок и спрятали в подвале одного из домов. Потом, после переезда в Россию я его забрал и сейчас он хранится у меня в сарае. Как вы понимаете, сейчас он уже не уникален, кроме этих фотографий. Они – настоящие документы.

– Почему вы его тогда не показали на суде?

– А зачем? Я убедился, что мой дед не сочинял, и хотя я не имею объяснения, как этот предмет попал из двадцать первого века в двадцатый, в сорок второй год, я его вижу, я знаю, что это факт. А объяснять свою находку мне бы пришлось, или признать, будто она подделка.

– Вы встречались со Збруевым?

– Нет, а что я ему скажу? О чем спрошу? Как его дрон попал в тысяча девятьсот сорок второй год? Я недавно узнал, что дрон этот сейчас у него, используется для вывоза леса с разработок.

– Что вам еще удалось узнать?

– Много чего, – уклончиво ответил старик, – давайте по порядку.

– Хорошая идея. Если вы не устали.

– Устал немного. Я буду отдыхать, Зорин. Но рассказ не будет слишком долгим. Я прошу вас не задавать вопросов, пока я не закончу.

– Хорошо, – я приготовился слушать.

Рассказ Карла Вернера

– Все началось первого июля сорок второго года. Сто двадцать третий саперный батальон сводного полка с таким же номером, в котором служил мой дед, занимался минированием правого берега реки Полометь, выше по течению, между деревнями Починок и Калиты. Мой дед – связист. В те дни приехал в Починок для прокладки дополнительной линии связи на тот берег реки к огневым позициям ПВО. Советские войска регулярно отправляли разведчиков, потому еще реку перегораживали сетями с колокольчиками, на левом берегу стояли прожекторы и зенитные батареи скорострельных автоматических пушек Флакфирлинг тридцать восемь15 и флак восемнадцать16.

Взвод, которым командовал мой дед закончил протяжку линии к первому июля и отошел к расположению боевого охранения севернее деревни Починок и концентрационного лагеря, который охраняли шуцманы17из Тотен копф. Там в основном содержались пленные из сто восемьдесят третьей дивизии красной армии, а также пленные десантники, которые еще зимой пытались пройти нам в тыл, но они были обнаружены по следам на снегу. Всего там было около семисот человек в бараках. Они каждый день выносили за территорию умерших от голода и ран и сбрасывали в большую яму за деревней. Тех, что покрепче заставляли ловить рыбу в реке, потому что течение бурное и вода ледяная, даже летом не была теплее пятнадцати градусов. Тотен копф расстреливали всех, кто не мог выйти утром на построение и оставался в бараках. Если кто-то совершал побег, расстреливали каждого десятого в отрядах. Вы понимаете, когда целый армейский корпус в окружении, кому нужны пленные? Есть такой термин «децимация» – каждый десятый.

Первого июля примерно в девять часов вечера началось светопреставление. Южнее, там, где река делает зигзаг началось что-то странное, небо осветилось, и появились вертикальные световые разноцветные столбы. Их было очень много, они наслаивались друг на друга, перемещались среди деревьев, и так длилось всю ночь до восьми утра. Уже после рассвета столбы исчезли. Дед рассказывал, что это выглядело красиво и жутко. Кое-то из его солдат говорил, что это было похоже на полярное сияние, которое спустилось до земли.

Майор Крамер из охраны лагеря послал трех шуцманов на разведку, те вернулись под утро, они были красные, будто обваренные кипятком, их рвало и они ничего толком не могли рассказать, еле дошли и потеряли сознание, а через три часа умерли. А когда их хоронили, то тела их расползались, так, будто были сварены. Больше никого в то место не посылали.

Прошло три дня.

Дед ждал приказа командира полка вернуться в расположение под Демянском за пополнением и едой. Всех уже тошнило от запаха вареной рыбы, а грибы собирать начальство категорически запретило. Бывали случаи отравлений.

Третьего июля в сумерках началось, то, что дед описал адом на яву. Перед рассветом, еще в темноте, были убиты все охранники лагеря, оборвана связь со штабом в Алешонке.

К утру на окраине деревни были сложены больше ста шуцманов и средних чинов, у всех перерезаны шеи, а офицеров напавшие подвесили за ноги еще живыми на деревьях с вспоротыми животами и их крики и стоны наводили ужас, на тех, кто пытался спрятаться от убийц.

Пленные русские солдаты вырвались на свободу, захватили арсенал, они добивали уцелевших охранников, а деду еще в темноте прострелили ногу. Он успел отползти за кусты в яму с трупами расстрелянных еще прошлым днем русских и его не нашли.

К утру все, без исключения, солдаты и офицеры вермахта были убиты. Спасся только мой дед. Он слышал голоса русских солдат, но, не зная языка, не понимал, что они говорят. Он видел, что на краю деревни появился летающий вагон, в который погрузили раненых из пленных, потом этот вагон забрал оружие, потом в него затащили зенитки по одной и тоже куда-то увезли по воздуху.

Дед говорил, что летающих устройств было два, один похож на ящик размерами примерно десять метров на три и три, а другой имел что-то вроде лебедки с крюком. Он его описал, как шестивинтовой вертолет – летающий кран. Но, что самое удивительное, эти летающие средства не имели пилотов. В них не было кабин с человеком внутри. В целом он видел очень немного. Те, кто напал на лагерь, были черно-зеленого цвета, они не стреляли и практически ничего не говорили. Их было совсем немного, трое или пятеро. Они появлялись и исчезали в траве и кустах словно призраки.

Дед пролежал весь день, не имея сил и желания выбираться. Он был уверен, что его убьют, как остальных, если найдут.

К вечеру следующего дня, он пришел в себя, от того, что кто-то лил ему в рот воду.

Открыв глаза, дед увидел человека, мужчину средних лет в странной одежде. Он не сразу понял, что она странная, внешне была похожа на маскировочный комбинезон с широким воротником. В руке этот мужчина держал пластиковую бутылку и из нее лил деду на лицо, тогда дед назвал ее «мягкое стекло» и лишь потом уже после войны он узнал пластиковую прозрачную бутылку, какие появились в магазинах в семидесятые годы.Напоивший его закрыл бутылку и спрятал за спину.

Потом он забрал из кобуры деда вальтер и сказал по-немецки: «Макс фон Вернер, лейтенант батальона связи, нужно чтобы тебя демобилизовали. Ты ранен в ногу. Я еще прострелю твою левую руку, но помогу тебе доползти до деревни Мелеча. Я не советую никому говорить о нашей встрече. После войны ты передашь привет от меня, Владимира, своему внуку Карлу. Он будет хорошим человеком. Ты это запомнишь?».

Дед ответил – Да. Он был в шоке. Этот Владимир погрузил деда в кюбельваген18, на котором связисты привозили свои инструменты и провода в Починок, выгрузил на середине дороги, приказав: Kriechen19! – Ползи! И выстрелил ему в левую руку, не повредив плечевую кость. Пистолет он разрядил и вернул в кобуру.

Утром Макса Вернера в бессознательном состоянии нашел патруль из Мелечи и донес до госпиталя. Так как этот Владимир не запретил ему доложить о захвате деревни и лагеря, дед, когда смог, написал подробный рапорт. Он написал и про летающие устройства. Потом он мне сказал, что вспоминая этого Владимира он был уверен, что звук у него шел не изо рта, а из его воротника или груди и в словах было что-то странное, немцы так никогда бы не говорили.

Я теперь полагаю, что это был машинный перевод, а голос синтезированный. Деду моему было двадцать лет, он не был женат и не имел детей… но этот Вольдемар знал, что я буду рожден и меня назовут Карлом. Особенно радует фраза, которую запомнил дед: «Он будет хорошим человеком». Значит, этот Владимир знает обо мне нынешнем.

Пока дед лежал в госпитале и ждал эвакуации, он слышал, что Починок оказался в руках партизан. Командование собиралось штурмовать деревню двумя ротами танков. Но не успели, через две недели после светопреставления случилась чудовищная диверсия: были подорваны больше двадцати танков Т2, Т3 и броневиков, кроме этого сами собой взорвались приготовленные к отправке на передовую линию крупнокалиберные мортиры, несколько складов с боеприпасами, а также несколько самолетов, стоявших на ремонте аэродрома в Демянске. Деда отправили транспортным самолетом в Псков, и там, в госпитале он услышал от других раненых, что партизаны Бати ночами вырезали солдат вермахта целыми батальонами, оставляя одного живого с посланием, что за каждого убитого солдата красной армии будет убито десять немецких солдат, а за каждого гражданского – сто. Я выяснял потом, что вермахт пять раз пытался штурмовать Починок, но тот был превращен в крепость, а при попытке ее разбомбить – вылетел тот самый вагон, в котором уже были установлены Флак 38, с каждого борта этого ящика била пушка. За один бой он уничтожил, по-моему, девять самолетов.

Карл замолчал и принялся за остывший чай.

– Дед еще говорил, что этот дрон разбомбил Демянский аэродром вместе с самолетами, складами, ПВО, точность попаданий – фантастическая. Ни одного промаха, каждая бомба – в цель! – добавил он.

Я осмысливал рассказанное. Старик пытался ни чем не выдать волнения, говорить, как можно спокойнее, равнодушнее, но ему это плохо удавалось. Впрочем, как и мне его слушать. Больше ста лет прошло после той войны, но она не отпускает никого, кто хоть краешком своей семьи имел к ней отношение, кто побывал в тех местах, где она прокатилась своим катком.

Война – жестокая штука. Пытался ли Карл как-то оправдать немецких солдат, подчеркивая, какими жестокими были партизаны. Но мы с ним понимали, что их отношение было справедливым возмездием.

Но это мы сейчас понимаем, а тогда многих вещей в СССР не знали, как не знали о том, что происходило с заключенными военными и гражданскими. Как выкачивали из детей кровь в концлагерях, а потом, отступая, уничтожали всех и взрослых и детей. И получается, что Батя все это знал, потому и тактику такую выбрал – бескомпромиссную. Карл ни разу прямым текстом не сообщил, что в июль сорок второго занесло какую-то группу людей из нашего времени. Осталось найти ответы: кто эти люди? И как они попали в прошлое?

У нас есть зацепка – двигатель от дрона из нашего времени, откопанный в две тысячи седьмом году, когда фирмы, его создавшей, еще не существовало.

Можно взять эту находку, притащить лесопромышленнику Збруеву и спросить, как он объяснит этот факт? Можно отдать мотор на экспертизу и доказать, что изменения в нем соответствуют столетнему лежанию в земле. А дальше что? Допустим, что люди, ставшие костяком отряда Бати, тоже из нашего времени, и все они как-то относятся к Збруеву, раз уж у них оказалась машина из Збруевского парка.

Но если они еще не попали в прошлое, то о чем с ними разговаривать? Когда собираетесь нырнуть на сто лет тому назад, ребята? Ведь, судя по мотору, дрон там и остался.

Карл отдохнул, он смотрел в мою сторону, но словно мимо.

– Зорин, вы не думайте, что я пытаюсь оправдать моего деда. Он, как я помню, до самой смерти был антифашистом. Тот случай вывернул наизнанку его душу. Он мне говорил: «Мы заслужили жестокое отношение, но они (он говорил о русских) великодушны и добры. Я не осуждаю их жестокости тогда, в лагере». Он меня заставил учить русский язык, сам выучил и говорил мне: когда сможешь – переселись в Россию, это Великая страна. Не только размерами – широтой души ее народа. – Карл помолчал, отхлебнув чаю, – Когда я нашел мотор, я понял – надо жить тут. Годы в лагере потратил на совершенствование русского языка и истории России.

Вернер умолк, взгляд его и без того, будто подернутый пленкой, стал совсем туманным. Я заметил слезы, покатившиеся по седой щетине.

Я понял, что мне пора уходить и вспоминал, что еще нужно спросить, потому что интуитивно понимал – эта встреча может стать последней. У старого немца явно тяжелая форма сердечной недостаточности, Зуд отлично слышит хрипы в нижних отделах легких, а Карл еще поллитровую чашку чая выпил. Что бы еще его спросить напоследок?

– Скажите, Карл, ваш дед этого Вольдемара как-то описал, кроме его одежды?

– Да, он высокий, светлые длинные волосы, глаза синие, лицо овальное, загорелое, широкие плечи. В нем чувствуется огромная физическая сила. Дед сказал, что этот человек его поднимал одной рукой за ремень, как куль, когда заносил в машину. И еще, он, Вольдемар точно знал, где спрятался дед. Судя по прическе, он не был кадровым военным. И еще, дед говорил, что от этого человека исходила какая-то невероятная сила и уверенность. Эр хатте спас – ему было весело. Понимаете? Весело во время войны!? Я уверен, что там были люди из нашего времени. И они имеют отношение к Павлу Збруеву из Залучья. Вот, теперь вы знаете, но что вы будете делать с этим знанием?

Я пожал плечами. Согласен со стариком. Но хотелось еще что-нибудь услышать. Не могу не признаться, что рассказ о том, как несколько наших партизан перебили втихую батальон, не считая роты охраны концлагеря… это грело душу.

– Скажите, Карл, а что вы еще искали, после переезда сюда? Вы же каждое лето выбирались на раскопки, и Коротич бывал с вами, уже в тридцатые годы. Так?

– Дед тоже пытался разузнать подробности о тех партизанах и после войны искал сослуживцев, прошедших Демянский ад. От них он слышал, что якобы осенью в воздушном бою удалось сбить этот летающий вагон, и он упал, где-то в лесу недалеко от реки. Если я правильно понял, партизаны тщательно уничтожили его остатки, кроме вот этого мотора, который отвалился, видимо, еще в воздухе и упал в болото, где мы его и отыскали.

Я видел, что старик устал. Он тяжело дышал.

Мне пора уходить. Заехать к Збруеву? Дам задание Зуду собрать досье на этого предпринимателя. Сейчас к нему ехать бессмысленно, если только познакомиться с ним. Нет, это лучше сделать как бы случайно и на нейтральной территории.

– Я могу забрать эти фотографии? – спросил я, прежде чем уйти.

– Берите, у меня есть еще. Если понадобятся файлы, Светлана знает, где лежит карта памяти, – он закашлялся, – налейте мне немного виски, – попросил Карл, – там, в буфете бутылка и стаканы, а в холодильнике – лёд. Мне после него легче дышится.

Это понятно, у него на треть в легких вода, которая пенится, а спирт эту пену осаждает и открывается дополнительная площадь поверхности в альвеолах для газообмена. Я выполнил его просьбу, налив на донышко, миллилитров пятнадцать – двадцать. Этого достаточно.

– Может быть, вызвать «скорую»? – я мысленно усмехнулся. Сколько они будут сюда лететь?

– Если сам не справлюсь, вызову, Зорин, но это будет дорога в один конец, а мне безумно все-таки хочется узнать, кто и как попадет в сорок второй год и спасет моего деда? Если доживу, пообещайте мне рассказать об этом.

– Обещаю.

Надо же, он понимает, что партизаны Бати, которым было весело в этом пекле, фактически спасли Макса фон Вернера.

Я вышел на двор и вдохнул полной грудью морозный весенний воздух. Светило солнце и уже начинали галдеть птицы на ветках.

– Зуд, разыщи все материалы на Збруева Павла, бизнесмена из села Залучье, найди такси до Демянска, а туда вызови коптер-такси до Москвы.

Машина шла через Залучье, и я навигатору поручил проехать мимо дома Збруева. Судя по трехэтажному терему из лиственницы, крытому листовой медью с зеленой патиной, дела у Збруева шли прекрасно. За забором я заметил торчащую телескопическую мачту, высотой метров тридцать с параболической антенной. У него тут свой центр космической связи? Интересно, тогда почему тарелка смотрит параллельно земле? Спутник висит над горизонтом?