Мост Серафина. Хроники отвергнутых территорий

– Сколько тебе лет, парень?

– Двадцать семь.

– Ты знаешь Иегана Ханслоу?

– Он пару раз приходил на юбилейные совещания Института. Он наш куратор.

– Швайгера?

– Он вручал нам первые свидетельства об окончании учебы.

– Ну и кто назначил тебе это задание, забрать «Шнейдер» у меня? Кто – нибудь из них, старых сволочей?

– Нет. Это новая инструкция департамента Инвентаря.

– Хорошо! Я выпью еще и мы поговорим, и поговорим как следует.

И он выпил еще. Держа бутылку за горлышко своей гигантской ладонью землекопа, он спросил Эмилио:

– Знаешь, как называется?

– Там не написано.

– Это «Россомарш». Крепко запомни – «Россомарш». Это питье, открывающее разум, душу и бессмертие. Конечно, пить надо в меру, чтобы не превратиться в надувную свинью! И в наших краях оно не водиться, его привозят из Ниневийских просторов, как я привез семьдесят лет назад. Вот эта этикетка подтверждает его подлинность, а точнее вот эта подпись фермера Луиса Никанора Санзанца, который сохранил для меня это сокровище…

– Вы говорите про Россомарш?

– К черту Россомарш… Я говорю об Охре! Все, теперь к делу. Давай «Шнейдер», Руфина.

Сандовал вскрыл коробку, раскрыл черный футляр, и Эмилио увидел обычный старый радиотелефон.

– Что, попытаешься его включить, умник?

– Нет. Шнейдеры по-другому работают, и я это знаю. Их никто не включает и никогда не выключает.

– Уже хорошо. Теперь! Я прошу у тебя всего лишь две недели, начиная с сегодняшнего дня и сегодняшнего часа. Я напишу тебе гарантийную расписку, если желаешь. Когда время истечет, ты возьмешь его и убирайся. Но не раньше, того момента, когда мне позвонят… За эти две недели.

– Папа, тебе никто не позвонит! – сказала Руфина, упрямо опустив глаза.

– Или не ответят на мой звонок. Да, если же этого не произойдет, я расстаюсь с этой жизнью, надеждой и проклятым миром. Ты извини, сынок, но от Россомарша меня тянет говорить высопарно, как испанского проходимца. Ну что, ты согласен?

– Две недели? Не знаю, разрешат ли мне.

Он засмеялся и раскашлялся, сплюнул, поглядел на Эмилио и снова засмеялся. Руфина убирала свои коробочки в пакет, похлопала отца по спине и подмигнула Эмилио.

– Разрешение? Вот бы я спрашивал разрешение у всех своих начальников, мать их за ногу, я бы…

Он задумался.

– Я бы и половины пути не сделал. От половины пути. Не беспокойся, отдам тебе его минута в минуту. Мне некуда бежать, безносая ждет меня за каждым углом. Она, если хочешь, будет поручителем в нашем договоре! Я носился всю жизнь, меня проклинали все, кто знал, и кажется, было за что. Теперь просто дай этим часикам дотикать. Ну что, дашь?

– У меня будет свое условие, разве что.

– Ах ты еб… й торгаш!

– Но оно вас не стеснит, синьор! Скорее развлечет.

И они опять договорились, а вечером Эмилио сидел в одном из кабинетов Института. Человек в кресле напротив смотрел с высоты двадцатого этажа на море, на поросль мачт далекого пирса, мял салфетку, и говорил Эмилио:

– Нет, – честно сказал Эмилио. О каком мире вы говорите? Все пожилые синьоры в последнее время говорят о чем-то загадочном.

– Пожилые синьоры увлеченно обсуждают, как они впадают в детство! Слабоумие и деменцию! Ладно, забудь…

Человек вместе с креслом отвернулся от окна, отбросил салфетку, залпом выпил остывший кофе и спросил:

– Ты говоришь, он упоминал имя?

– Да, кажется женское имя.

– Охра?

– Точно.

– Больше ничего про нее?

– Сказал, что… драгоценность. Нет, что сокровище.

– Никогда я с ним не соглашался. Ни в чем. Только с этим не буду спорить. При первой возможности, передай ему, что Швайгер будет на его похоронах, и если что, ждет на свои. Потягаемся напоследок!

На следующее утро Эмилио, взяв пропуск, был в палате госпиталя святой Ориофы и ждал Синто Сандовала. Он установил на треноге записывающее устройство рядом со столом, подготовил термос с кофе и прилежно сложил руки на столе, как второклассник.

Ему почему-то подумалось, что если ему сейчас двадцать семь лет, то через десять лет неизбежно наступит тридцать семь. А потом время помчится, пригибая голову к только одной, ему известной точке. И ему было интересно только одно – а вдруг, где-то, там, на страшной высоте ноябрьских созвездий действительно есть кто-то, кто смотрит сюда, и взгляд этого человека как скорость света достигнет Земли, когда его самого, этого человека, костей уже не найдешь. И самому Эмилио стоит глянуть в ответ, как время подхватит его и потащит туда. Эмилио Коцепус нащупывал царапины на белом столе и думал, каково оно – такое бессмертие? Спустя двадцать минут он задал этот вопрос Сандовалу. Тот выслушал внимательно, растирая каждый глоток «Россомарша» языком во рту, потом вытащил «Шнейдер» и положил его перед собой.

– Перед тем как мы начнем, парень, надо вот что…

– Что?

– Надо усвоить тебе одну простую вещь. Только для того, чтобы ты перестал примерять на себя эти расстояния и время. Потому что это все таких величин, размеров и значений, что пытаясь это понять, ты сдохнешь от тоски. Твое сердце остановиться, мозг покроется льдом, и ты сдохнешь. Все это происходило так далеко, что можно считать, будто этого и вовсе нет. Так и относись к этому. И то, что есть мы, старые, но еще живые свидетели – это чудо Господне, не иначе. А сейчас я сделаю свой обычный вызов со «Шнейдера», так что обожди.

– Внешний пароль 7181. Входной пароль «Мюнхен – Брест» – сказал Сандовал и Эмилио услышал обычный набор номера, увидел, как засветился под антенной зеленый глазок. Вызов попискивал, но на той стороне трубку никто не брал. Наконец женский голос невидимой коммутационной службы произнес:

«Абонент не поддержал вашу коммутацию. Сведения о вашем звонке занесены в реестр под номером.. 8 тысяч…865.»

– Куда вы звонили? – спросил Эмилио, включая запись.

Сандовал вытащил бутылку, оглядел ее со всех сторон, и спрятал снова.

– Я звонил в один далекий город, и этот город называется Ниневия. Этот город так невообразимо далеко от нас, что совершенно правильно и разумно считать, что его нет..Хорошо, ты включил? Я хочу закурить. Так… Все началось с того, что той ночью на Порции сгорела наша локаторная станция «Равнина»….

Материалы допроса Антония Синто Сандовала. Сектор Земля. 11 ноября 1998 г. Инспекция института Допустимых Исследований.

(Одна запись, запись фоновая)

РОССОМАРШ. (Сентябрь 2939 г. Новая Испания. Планета Порция. Дальняя орбита Очага Освоения Ниневия.)

Той ночью на Порции сгорела наша локаторная станция «Равнина».

Было ветрено и морозно, сугробы вокруг станции сияли оранжевыми и алыми нимбами, между ними носились пожарные боты, прыгали красно-синие отблески их мигалок, квакали серены и треск оседающих конструкций заполнял окрестности. Пламя выносило гораздо выше антенн длинными лоскутами, искры заполняли небо, и мне казалось, будто идет огненный снег.

На Бриетту я старался не смотреть. Она сидела в снегу, зажимала рот и медленно, хрипло дышала. Когда затрещали раскаленные конструкции и металл начал выть от перегрева и тарелка начала оседать, она взвизгнула, вскочила и сказала мне с ненавистью:

– Сделай что-нибудь!

Но в это время я уже шел к нашему жилому блоку, не обращая внимания на мороз. Опустевшую бутылку я зашвырнул далеко в сугроб, поднялся по железному трапу и оглянулся еще раз. Уродливые как летающая кочерга. дроны-пожарные трепетали над огненной воронкой, хлопали капсулы, и расстилались кремовые потоки пены. Локаторная станция будто свернулась, топорщились алюминиевые листы, раскаленные балки сами по себе шевелились, как черви в ране. Я зашел внутрь и упал в кресло. Было времени около четырех утра, я включил все мониторы в рабочем блоке и слепым взглядом стал смотреть стендап – шоу. Бриетта вошла, бросила на мой рабочий стол пустую канистру и сказала:

– Ты?

– Нет. Я заправлял красный генератор. У меня и капли мимо не упало.

– Тогда в чем дело?

– Пробило внешние контуры. Что – то вроде шаровой молнии, местная аномалия. На Порции так бывает, ничего не поделаешь. Я официально требовал замены на внешних контурах, так что все нормально.

Я не был уверен, в том что говорил, но и на самом деле эта штука- «ниневийская дуга» – сгубила нам кучу оборудования. У нас каждую неделю что-нибудь горело. И то, что стройку локатора удалось практически закончить, можно было считать везением.

– Ты знаешь, что теперь делать? – спросила Бриетта.

– Нет, – ответил я. Впрочем, знаю. С локатором «Равнина» нам больше делать нечего.

Бриетта грохнула тремя дверями и умчалась наверх, только прогремел трап под ее ногами. Я принялся варить в своей кружке кофе.

Пришел Фил, электрик и инженер силового оборудования.

– Выпьешь кофе?

– Давай, – сказал он неохотно и принялся кухонным полотенцем сдирать с лица копоть.

– Да забей, – спокойно сказал я, делясь ковбойской бурдой из кружки. – У нас экспертиз было столько, что живого места нет. Все знали.

– Это тогда все знали! А теперь, получается один я не знал, – он приготовился орать, но я положил ему пачку актов.

– Все подпиши и иди спать. Я подумаю, как быть.

– У нас официальный пуск был три дня назад.

– Это точно, – вяло сказал я, вспоминая наш корпоратив. И тут вошла Бриетта. На ней был тесный и элегантный комбинезон, который в этих краях все почему-то называют «лима», ее любимая шапочка – чула. Перуанская такая шапочка, очень милая в ней я Бриетту увидел тогда, давным -давно,. За ней волочились лямки комбенезона, гремя пряжками, она их ловила и одновременно перебирала наряды и допуски в папке, прижатой к груди. Я сразу почуял неладное.

– Куда ты собралась?

– Круг Мажино- Монтекума-Старый Обелиск, сбор показаний со всех маяков.

– Не вовремя, у нас чепе…

– Да имела я твои чепе.., у меня своя работа, маяки не обновляли месяц! – сказала она, пряча глаза и Филипп сразу вышел вместе со своей кружкой. Он четко помнил и исполнял наше правило- при выяснении отношений больше двух не собираться.

– Да в чем дело?

– Ни в чем. Подпишите наряд —допуск, синьор официале… И допуск на выезд!

Я глянул в бумаги. Желтый «Балкан», конечно, берет, дался он ей. Потом подумал и подписал. Спорить было себе дороже.

Она кивнула, схватила бумаги и пошла к выходу. Я подхватил лямки и потащил назад, а ей будто того и надо было. Она швырнула в меня бумагами, планшетом и сложенным свитером

– Ты! Превратился в высопоставленную самодовольную институтскую сволочь! И сам этого не заметил! Знаешь это? Сволочь, которая творит все, что хочет! Мы тут гнием от мороза, я детей месяцами не вижу, термосапоги к пяткам приросли, а ты мало того что каждый день играешься в Зорро с людьми которые тебя рады закопать, так еще ты кладешь с прибором на всю нашу работу. Как ты там говорил – не бойся выбрасывать сомнительные результаты? Так вот, сейчас у тебя все результаты сомнительные и знаешь почему? Потому что тобой движет только одно – полупьяная ирония бывшего интеллектуала. Что, твои наставники перестали поддерживать тебя под ручки и потребовали результатов? Правильно, проще все сжечь, чем становиться под прицел. Ничего, выдадут еще миллионов семьдесят, и я сотворю еще одно мертворожденное чудо света, пусть заткнуться! А вот мне кто мне выдаст еще десять лет жизни? Нормальной, человеческой, я не говорю о счастливой уже, а просто спокойной жизни.

– Я не трогал и пальцем! Просто пробило контур!

– Да от тебя же бензином прет! Бензином и перегаром. Смотри на себя в зеркало, смотри, свинья надувная! Тебе никого не жалко. Себя не жалко! Фила не жалко, Дорку! Меня! Совершенства жаждешь? Будет тебе совершенство —посмертное!

И тут в дверь забарабанили. Отчаянно прямо-таки молотили в чахлую алюминиевую прокладку.

– Ocupado! (занято!) – крикнул я, прекрасно зная, кто это может быть.

– Шеф! – кричала Дори Мендес, второй асссистент.– Шеф! Открывай!

– Да пусти ты! – выдернула Бриетта свои лямки, подобрала разбросанные вещи, открыла дверь и убежала. Дорка шагнула внутрь, у нее были полные руки – пластиковые листочки распечаток, кружка с кофе, пакет с печеньем. Я обошел ее и быстро пошел следом за Бриеттой, спустился в транспортный коридор.

– Желтый Балкан не бери! У него спасательные блоки сняты на перетяжку! – кричал я на бегу в глубину бетонной аллеи. Я спешил, но понял, что не успею. Покатилось по заиндевелым стенам транспортного тоннеля зарево курсовых огней, затрещали протекторы по ледяному бетону, загремели сливные решетки под мощными колесами и желтый «Балкан» проскочил в самом конце стоянки, развернулся, разметал сугроб залежалого снега и вывалился в поле. Я остановился, дрожа на угрюмом свинцовом сквозняке.

– Шеф! – Дорка меня настигла, тряся своими листочками. – Да стой ты, б… Он работал!

– Пускачи надо было собрать и в сейф сложить, чего теперь-то… – сказал Фил откуда то сверху. Я поднял голову. Фил ползал по трансформаторным ящикам, проверял и что-то записывал.

– Ну и собрал бы! Дорка, что тебе?

– Поругались, что ли? Чего она? – спросила Дори, глядя вслед облаку снежной пыли от «Балкана».

– Ты как с неба упала, честное слово!

– Ладно, смотри… Смотри! Он работал!

– Кто?

– Локатор! Он работал восемнадцать секунд. Смотри на график. Видишь – вот кривая. Вот запуск. Вот распределение нагрузки! 12 секунда. Вот на линию обратных передача.. 16 секунда. А вот центральный отрезок. На прием, ты понял!

Я забрал у нее свою кружку, отхлебнул и попросил повторить.

– Вот ты дурак! Центральный двойной пунктир, я даже динамику сохранила! Он принял блок! Понял?

– Раскодировала? – ледяными губами спросил я.

– Нет! – сказала она, и глаза ее сияли.

– А чего ждешь, твою мать?

– Без кодировки пришла! Открытый эфир!

Я задумчиво стукнул кружкой и высыпал кофейные льдинки в сугроб.

– Текст?

– Ну!

– Говори!

И она прочитала:

«Сектор Ниневия. Очаг Освоения Ниневия. Луис Никанор Санзанц. Парма- Романо, улица Гриенте, 1490.Приезжай.»

Фил сверху уронил крышку кабельного ящика.

– А исходный? Исходный кто? – спросил он сверху, обсасывая ушибленный палец

– Нет исходного. – сказала Дорка и подняла плечи. – Пошли внутрь, околею сейчас!

– А ну дай. Дай-дай! – сказал я и поднял листочек со светящимися буквами. Потом показал Филу.– Нет исходного – так бывает?

– Не встречал, – осторожно сказал Фил, опуская руки. – Может, просто флипер координаты не развернул? А? Тебе, видней, конечно..Херня какая-то.

– Дори, – сказал я тихо.– Иди внутрь. Мне, срочно, на ближайшую «Северную Корону» место. Хоть где. Фил, выгоняй и готовь «Волонтера». Я одеваться.

Я поднялся к себе и стал швырять вещи в баул.

«Ниневия» – смотрел я. Погода. Плюс 37—40 в тени. Включилась Дорка.

– Тягач бункерный берет в кабину. Наличку просят за проезд.

– Это «Штефан Прайд», что ли? Угольщики?

– Ага. Мы вместе?

– Нет. «Волонтер» готов?

– Внизу ждет.

Я побежал, заталкивая одежду в сумку. Выглянуло солнце, резкое, багровое, неприятное, раскаленная морозом полынья в небе.

– Фил! Меня не будет около ста часов. За это время – бросай все и снимай Речную с консервации. Переключай питание, открывай все панели. Протестируй отстрел маяков, распечатай хранилище, зарядку и прочее, сам знаешь. Нужно успеть!

– Я без оператора тест Речной не смогу провести! Хотя бы психотиповое клише оставь! А так… только переферийку и питание.

– Да какие клише, где я тебе возьму, я в глаза его не видел!

– Ты можешь сказать, в чем дело? Куда тебя понесло?

– Это был не текст! Это был скан письма от руки. И текст был написан на упаковке от сэндвичей «Tranzito». На скане его задело, значок —то, хорошо видно. Кто-то нам сигналит!

– Да ну нафиг. Невозможно это. Ты в своем уме? Кто? Инопланетяне?

– А и хотя бы! Мне все равно.

Я залез в фургон «Волонтера», включил все мониторы и выглянул.

– Запускай Речную и жди меня. Тут все гораздо проще, чем кажется.

«Волонтер» гнал ровно, исправно давил сугробы, по лобовому стеклу мело свежей поземкой.

Когда я настраивал мониторы на режим конференции, в эфире появилась Дори.

– Еле нашла! Ты маршрут опять черт знает как проложил? И что за скорость? Ты как хочешь, я сброшу до семидесяти, не на трассе… Или за руль иди, хватит уже судьбу испытывать.

– Нормально проложил. Погода ровная, заберешь на автопилоте. Выведи мне дополнительно спутниковый пакет, а тут у меня начальство скоро…

– Ладно. Так я что, опять одна остаюсь? Фил на Речную собирается, Бриетта вообще отключилась.

– Потерпи. «Волонтера» на обратном пути не потеряй.

Появился Иеган Ханслоу.

– Ты готов? Все в сборе. Швайгер на линии.

– Давай!

– Бутылку со стола убери.

– Это вчерашняя, – сказал я, вышвыривая бутылку в окно.

– С полки тоже!

– Ага.

Выскочила панорама конференц-зала Института. Все головы были повернуты в сторону новостного монитора. Невидимый диктор сообщал:

«На очередном заседании Коалиции не произошло никаких заметных в лучшую сторону. Глава ниневийской делегации пригрозил, что в случае не рассмотрения предложенных им поправок он покинет зал заседания. Бюджет Коалиции по прежнему не утвержден. Тень хаоса и волнений начинает нас нервировать»

Швайгер увидел меня.

– Где шляешься? Как дела?

– Ну, нормально. Локаторная станция «Равнинная» сегодня ночью..кхм.. сгорела.

Новостная лента онемела, все головы повернулись ко мне.

– Ты совсем там взбесился? Что это значит?

– То и значит. В три сорок сработала аномалия «ниневийский контур», пожар перешел в пятую категорию за двадцать минут.

Швайгер снял очки, бросил их на стол и полез из кресла.

– Это подсудное дело, ты понимаешь?

– Нет. Подсудное дело это отсутствие результатов. А что касается контура, я отправлял акт и заключение, что внешние предохранители не смогут заблокировать распространение «контурных» аномалий. Что и произошло.

– Под суд отправлю, точно тебе говорю!

– Да попробуй только. У меня вполне солидный пакет заключений сторонних специалистов. А «ниневийская дуга» это не формат вообще для любой электрозащиты. Короче… Все нормально, «Равнина» сегодня приняла первый блок информации перед самым пожаром.

– Как это?

– Восемнадцать секунд устойчивой эксплуатации. Ну, и показатели! Мы сразу же начали готовить «Речную», и к моему приезду начнем работу уже с гарантией.

– У Речной нет оператора! Ты из шести тысяч кандитатов никого не утвердил!

– Поэтому я и просил результаты переписи «нейтралов» 23 года в Ниневии! Нужные операторы там! Но я не гордый, сам сьезжу!

– А я вообще считаю что «нейтралы» нам ничем не помогут. В исследовании Сети Томпсона. Кто это решил, что нам нужны «нейтралы»… да кто это такие вообще?

– Объясняю еще раз – нейтральные посредники связи, или нейтралы – люди с повышенной психонормальной способностью воспринимать активность Сети Томпсона без дополнительных технических средств…

– Погоди, и ты их в Ниневии будешь собирать? Так. А новости ты смотришь?

– Не. Как Андерлехт с Богемией сыграл?

– Ты идиот? Ниневия на грани выхода из Коалиции. Тут у нас предвоенная обстановка.

– Да как ты в этой Ниневии вообще будешь передвигаться?

– Есть хорошие знакомые, еще давно обещали помочь.

– Кто это?

– Монкада, министр науки местный, например…

Швайгер нервно болтался за спинками кресел, потом подошел к монитору, заслонил собой всю залу и произнес тихим злым шепотом.

– У тебя сто часов? Так вот, используй это время правильно, потому что… если ты не привезешь оператора и не подтвердишь наблюдения, я клянусь, ответишь за пожар на «Равнине» так, будто сам ее сжег. Ты у меня до конца жизни зэкам черчение преподавать будешь! Конец связи!

Я не успел перевести дух, как в дальнем мониторе возник перепуганный Иеган Ханслоу.

– Профессор, ты там что, с нацистами связался?

– Не понял.

– Твой этот старый знакомый, Монкада, он ультраправый!

– Ультра… кто?

– Ты речи его слышал? В конгрессе Коалиции!

– Хрен с ними, речами. Он поддерживал мои направления!

– Короче, давай так. Я выделю тебе спецканал, закодирую на тебя, и один пустой еще… Пароль внешний 7181. Пароль входа спецканала связи «Мюнхен – Брест». Ты точно знаешь, кого там ищешь?

– Мне нужен тот, кто живет под Сетью, а вы подсовываете мне метросексуалов каких-то, а без настоящего оператора этот хлам, который мы строим и строим, только будет собирать помехи!. Значит, я беру «Шнейдер». Выведи его в отдельный учет, хорошо? Буду там, отзвонюсь. Все, пока!

Прерываясь, запела и запрыгала на мониторе внутренняя линия. Появился Фил.

– Меня беспокоит.. Бриетта. С ней связи нет.

– Скажи ей, что я уехал, сразу появится. Или отправь дрона, пусть дежурит на Старом Обелиске. Фил, спутник отходит, плохо слышно… И Фил! Ты особо не беспокойся, она на развод подала. Так что карты в руки тебе, haver! И чтоб на Рождество вы с ней детей моих не жмотили! Все, позже, пора мне!

«Волонтер» вздрогнул и остановился, тяжело задышал и раскрыл задние двери. Стремительно темнело. Я наспех одевался. Дорка терпеливо поглядывала в экран.

– Мои угольщики где?

– Ну, космонавты наверно, не угольщики… Шарф подтяни. У них бункеровка еще сорок минут. Ты взял «Шнейдер»? Я тебе там гавайку положила. Стой!

Я обернулся на выходе.

– Про развод это правда?

Я остановился на пороге, глядя в пропадающий горизонт

– Да… Она прислала сообщение десять минут назад. Так что – да. Я свободен и.. я пошел! Любовь моя, управление на дистанцию, маршрут прибытия – на реверс!

– Реверс прибытия на исполнение. В этот раз тебя буду ждать я,и пошла бы она! —

И я выскочил, провалился по колено в снег, перевернулся и подобрал сумку. «Волонтер» вздохнул дверями, переключил курсовые огни и покатился в темноту. Я умылся снегом, подбросил на плече сумку, и полез через сугроб к сияющей синем льдом скале с надписью: «Вас приветствует Северная Корона» «PORTAL PAIONEER LINE «ТНЕ NORD CROWN». )

Говорят, когда- то в мире было мировое правительство. Тайное и всемогущее. Оно дозировало патриотизм, национальные катастрофы, перемирия, курсы валют и цвета национальных флагов. Как бы его не проклинали разные люди в разные времена, но оно свою задачу выполнило. Мы стали едины, расслаблены и свободны. Мы ушли в онлайн и разбросали там цветные поляны своих имен. А та, настоящая проклятая жизнь, в которой от нас несло потом, кровью и «Фаренгейтом», как от скотов в разгар жатвы, высохла и рассеялась пылью по ветру. Боюсь, что она погибла.

Жизнь стала комфортной, и заблокированный счет стал самой серьезной проблемой. Много развлечений, выпивки и мало работы. Никто не срывает ногти и не цепляется за достойную жизнь, теперь она у всех. Более-менее у всех, более – менее достойная.

Есть, конечно, миллионеры, был средний класс. Но теперь это никого не беспокоит. Люди совершенно разучились воевать и завидовать, исчезла когда-то необходимая и нужная агрессия. Остались только дворцовые караулы, мундиры которые жаль выбрасывать. В музеях военной техники, словно в насмешку, устраивали горячие пати. Исчезли военные министерства, протоколы и дипломатические военные оси, исчез враг и внутренний и внешний. Ну, как мне кажется, до поры до времени. Как оно и оказалось…

Единственный официальный знак нашего процветания – Новая Коалиция Освоения. Новая не потому, что хуже старых. Коалицию проще назвать новой, чем вспоминать названия прежних, мало ли чего там они натворили в свое время. Сейчас все новое – Новая Европа, Новые территории, Новый Свет.

Мы забыли наши противоречия. Но и то, что объединяет – не очень-то помним. Так вот, Институт Допустимых исследований, в котором я работал, изучал это архаическое излучение космоса. Сфера Томпсона – Квикампуа. Или Сеть. Хочется назвать его таинственным, но тайн сейчас нет. Просто он никому не интересен, кроме тех, кто в нем работает. Я в нем работаю, у меня здоровый такой отдел. Называется «Берег-4». Это планеты. Города, города, города… Мне города не нравятся, мне нравиться простор.

Армии нет. Войн нет. Плохих болезней нет, а хорошие, не знаю, наверное, остались. Работы мало, денег достаточно. Люди больше не падают от изнеможения

Так вот мой отдел – Экспедиций и Полевых исследований. Я в нем главный. Это значит, что я могу болтаться где угодно, но раз в полгода отчитываться насколько мы не понимаем Сеть. Насколько глубоко мы в этом продвинулись. Изучаем лет сорок, не поняли ни черта, но исправно тянем фонды. Это не наш злой умысел, просто очень уж она непонятная – Сеть.

Конечно, тысячу лет назад мы были другими. Само собой, через тысячу лет мы станем другими. А завтра можем измениться по – настоящему.