Печать Аваима. Порочное Дитя

Слезы все-таки хлынули.

– Что? Расстроилась? – Он усмехнулся. – Думала, это ты такая молодец?

Как больно. Сю-Ин проглотила слезы. А со слезами и разом все остальные чувства – она заслужила.

И она стояла, словно забытый кем-то пустой сосуд. Некрасивый, надтреснутый, заляпанный чужими жирными пальцами.

– Мне все равно, – глухо проговорила она. – Если я через два дня не доложу о сокровище, которое вы охраняете, тайная служба заберет его силой.

– И почему ты мне об этом говоришь?

Образ – тонкий, холеный, надменный всплыл перед глазами. Сю-Ин ответила:

– Того, другого, я ненавижу сильнее.

– Ты думаешь, я в это поверю? – Усмешка, чуть-чуть несимметричная, с горчинкой, тронула его тонкие губы.

– Мне все равно, – отрешенно проговорила она, – но только через два дня я ничего не доложу. Когда явится тайная полиция, я буду для них просто одной из вас.

И она сдержала слово. А тот, другой, холеный, сдержал свое. И она была просто одной из многих. Той, которая подрывала нерушимую власть императора.

– Сю-Ин? – Фенг привалился к стене рядом с ней.

– Что, капитан?

– Ты ведь не отлучалась. Я сам видел. Кто сдал новое укрытие?

– Я не знаю, капитан. Мне не говорили, что есть второй агент.

А внутри такая пустота. Почему бы не умереть? Кто о ней вспомнит?

За дверью что-то громыхнуло, и с потолка посыпалась штукатурка.

– Почему ты мне открылась? – зачем-то спросил капитан.

– Я не могла по-другому. – Она грустно опустила глаза. – Я… полюбила вас, капитан.

– Знаю, Сю-Ин. – Он поцеловал ее в макушку – отчаянно и нежно. – Я тебя тоже. Но я не мог сказать. Прости.

– Я вас люблю, капитан. Мне не за что вас прощать.

За дверью что-то снова грохнуло, и из стены выпал кусок.

– Пошли, – он тронул ее за руку, – надо выбираться. Теперь остались только мы.

И они ушли.

Далеко.

Но недостаточно.

У великого императора длинные руки. И зоркие глаза.

От таких не убежишь.

Сю-Ин стояла, низко опустив голову. Мелкий моросящий дождик собирался каплями на черных волосах. Капли повисали тяжелыми бусинами и падали на грубое, домотканое одеяние. На примятой траве, среди поздних осенних цветов лежал капитан – ее муж.

Невысокий. Коренастый. В простом дорожном одеянии. Суровое обычно лицо казалось спокойным. Она зажгла свечу, но дождь не дал огню разгореться, и свеча, испустив сизую струйку, сиротливо мокла у ног усопшего. Монетки не нашлось – последнюю Сю-Ин отдала за мешочек риса. Она проглотила так и не пролившиеся слезы и отвернулась. В бессильно повисшие руки крепко вцепились горячие детские ладошки. Две черноволосые макушки уткнулись в складки одежды.

Она стиснула маленькие ручки: вот он – ее оплот. Ее хрупкий, но нерушимый маяк.

– Пойдемте. – Она мягко подтолкнула детей. – Надо уходить.

И она будет идти. Столько, сколько сможет. А потом будет идти дальше. Потому что теперь она не одна. Теперь у нее есть для кого жить.

За спиной осенний лист тихо опустился на лицо капитана.

***

– Ну вот, собственно, и все, ребятишки. Больше мне ничего неизвестно. – Женщина развела руками. – Я знаю только, что вскоре после этого она была убита. А теперь, столько лет спустя, ты объявляешься здесь и на весь Бай-Чонг отсвечиваешь тем, за что много отличных людей положили головы.

– Допустим, – хмыкнул Вигмар, – а твоя роль здесь какая?

– Я была одной из немногих, кому удалось скрыться в ту ночь.

– Почему наша мать убежала одна? Почему вы не встретились позже, и откуда ты знаешь, что было потом?

– А ты мне нравишься, Вейшенг.

– Меня зовут Вигмар.

– Ладно, как скажешь, Вигмар. – Женщина примирительно подняла руки. – И все-таки я приглашаю вас остановиться здесь на ночь. Я бы о многом хотела вас расспросить. И поскольку та вещь вам без надобности, предложение по цене остается в силе. Мне она дорога̓ как память о близких людях.

Вигмар переглянулся с Ягори, и девушка едва заметно кивнула.

– Утром я заберу камни, чтобы проверить, – нехотя ответил Вигмар. – Если все честно – мы расстанемся. У меня нет намерения возрождать старые связи.

– Согласна. Я рада и этому.

Женщина проводила их в нижние комнаты с наглухо закрытыми ставнями и старой покосившейся мебелью, оставила масляную лампу и удалилась.

Оставшись одни, Вигмар с Ягори перешли на орочье наречие, чтобы быть уверенными, что их не подслушают.

– Не нравится мне она, – призналась Ягори. – Многовато предлагает за памятную вещицу.

– Согласен, но на нас висит та странная история с долгами. А её камней хватит и на долг, и на новую закупку.

– Тебе не кажется, что она не договаривает?

– Да я ни одному слову не верю!

– Ты говорил, что мать отдала тебе брошь перед смертью. Та женщина могла это как-то узнать?

– Нет, – покачал головой Вигмар. – Я ни с кем об этом не разговаривал. Ни на этой стороне, ни за перевалом. Никогда.

– Тогда нам стоит все-таки разузнать у нее подробности.

– Оно тебе надо? Зачем?

– Тебе не хочется расспросить о прошлом?

– Ягори, – непривычно посерьезнел Вигмар, – я ведь все помню: и отца, и мать. И тебя маленькую тоже. Но никого больше не было, ты понимаешь? Только мы четверо, – он вдруг запнулся, – сначала. Потом трое… Она врет. И завтра я разузнаю, в чем именно.

– Меня еще беспокоит, что мы ничего о ней не знаем, – покачала головой Ягори. – В том мешочке целое состояние, и говорит она как местная. Откуда здесь взяться тайному богачу? Мы с тобой так или иначе их всех знаем.

– Отдыхай, завтра постараюсь что-то разузнать.

Они распределили дежурства и устроились на остатках мебели.

Рано утром, еще затемно, Вигмар ускользнул в город. Неприметный слуга проводил его до двери, словно вовсе и не ложился, и запер засов.

Ягори покрутилась в надежде устроиться поудобнее, но сон не шел. Сквозь запертые ставни пробивался нежный розоватый свет, а с гор доносилось звонкое пение зарянок. В доме было тихо. Ягори задумалась, перебирая в голове события прошлой ночи, слова странной женщины, яркие, невнятные отрывки из собственного детства. И вдруг ясно, словно вживую, увидела себя с Вигмаром. Детьми. Они стояли на старых, выбеленных мостках, а впереди искрилась на солнце широкая водная гладь. Вигмар кривлялся. Она держала в руках удочку. Большие теплые руки обнимали ее со спины и направляли поплавок. И внутри нее неожиданно разлилась теплота. Окутала солнечным светом. Обняла добротой.

И Ягори растворилась в этом живом тепле, но вдруг поняла, что сон рвется, убегает, истаивает, а сама она падает в невообразимую глубину, отделенную от этой жизни – от нее самой и ее прошлого – огромной пропастью глубиной в тысячи лет. Она упала вглубь веков и вдруг осознала себя снова. Но кем-то иным. Она глядела на свои руки, и руки были другими – тонкие, красивые; белоснежная кожа будто бы светилась сама по себе; и все тело ее стало иным – легче, выше и наполнено неукротимым солнечным жаром. Она подняла взгляд. Восхитительный небесный простор узнал ее и ответил сиянием – ослепительным, страстным, манящим. И она приветственно вскинула руки, утопая в его необузданной мощи. Но вдруг небо укрыла тень. Большие белоснежные шапки встали на пути света и спрятали ярость в облаках. И она отделилась от света. И снова стала собой. А посреди безжизненной пустоши, в тени густых облаков стоял он. Нет. Не просто он. Ее душа. Сердце. И сама ее жизнь глядела из этой тени. Обнимала бездонным, благословенным мраком. Дышала покоем. Прикасалась сладостной негой. Ягори протянула белоснежные руки, и тьма коснулась их теплыми пальцами. Нежно скользнула по щеке, заправила сияющий локон, и вдруг прильнула к губам.

Острое, почти болезненное ликование на мгновение ослепило ее.

Покой.

И ощущение теплой земли под спиной. Ягори снова подняла взгляд. Небесная лазурь встретила ласковым солнечным светом. Под рукой мягко шелестела трава. Земля дышала теплом. Она поглядела на свои руки: тонкие белые пальцы переплелись с темными пальцами красивой мужской руки. Она повернула голову и встретилась с ним глазами.

– Любимая.

Глава 4

Королевство Агрия – архивы

Эстер и Тамаш спускались по узкой лестнице. Даже не лестнице, собственно, а каменной кишке, которая крутой спиралью заворачивалась в тело скалы и уходила вертикально вниз. Чем ниже они спускались, тем сильнее в воздухе пахло сыростью. На камне влажно блестели капли.

Сразу после скудного ужина, состоявшего из сырых овощей и фруктов, которые передали монахи из долины, Тамаш отыскал в одной из безымянных кладовок замка несколько факелов и теперь уверенно шел впереди. Эстер же осторожно спускалась чуть позади, внимательно глядя под ноги и держась рукой за мокрую стену. Нестерпимо хотелось спросить, скоро ли кончится спуск, но во рту пересохло, и казалось невозможным отвести глаза от ненадежных ступеней, иначе все – сорвешься. Она поначалу пробовала считать витки, но очень скоро сбилась и теперь просто переставляла ноги, ступенька за ступенькой.

Неожиданно Тамаш остановился, и она, увлекшись, с размаху ткнулась ему в спину, и по инерции вдвоем они сделали еще несколько неловких шагов. И только когда движение прекратилось, она осознала, что эти последние шаги они сделали по ровной поверхности. Эстер нерешительно выглянула из-за плеча лекаря и потрясенно ахнула.

Тамаш обернулся и не смог сдержать улыбку, глядя как на лице его спутницы восхищение борется с разочарованием.

– Впечатляет, правда? – негромко спросил он.

– Несомненно, – протянула Эстер, – но не совсем так, как я ожидала.

Тамаш повыше поднял факел и осветил просторную пещеру: с потолка огромными наплывающими гроздьями свисали сталактиты, а навстречу им тянулись оплывшие столбы сталагмитов. Местами они срастались и образовывали роскошные колонны. Цвет этих каменных наростов поражал монохромным узором: сотни лет вода, напитанная минералами, намывала тонкие слои отложений, и, когда с годами состав воды менялся, вслед за водой изменялся и цвет наслоений. И теперь каменных колоссов покрывали прихотливые разводы всевозможных оттенков бурого и коричневого.

Но Эстер поразило даже не это. Среди влажных, покатых, словно тающих силуэтов виднелись вросшие в камень исполинских размеров стеллажи, вытесанные прямо в скале. А на полках горбились невнятные кучки, вероятно, бывшие когда-то книгами.

– Это и есть твой архив? – почему-то шепотом спросила Эстер.

– Да, – так же тихо ответил лекарь. – Пещера уходит очень глубоко, и везде тянутся эти полки. А там, – он махнул рукой в густую черноту, – в самом конце есть озеро.

– Кто размещает книжное хранилище в пещере с озером? – возмутилась девушка.

– Мне кажется, озеро появилось позже, – возразил Тамаш. – Стеллажи уходят прямо в воду.

– Как это возможно?

– Не знаю, – развел руками лекарь. – Может, движение породы или землетрясение… Что-то изменило направление подземных вод, а время сделало все остальное.

– А где ты нашел ту страницу с легендой? Здесь же ничего не могло уцелеть – в такой-то сырости!

– Если честно, – слегка застеснявшись, ответил Тамаш, – свиток я нашел не совсем здесь. Он был наверху, недалеко от входа. Может, его просто обронили…

– Абель сказал, что замок отобрал король у кого-то из знати.

– Да, это так, – ответил Тамаш. – И меня тревожит, что бывший владелец собирал тайную библиотеку.

– Давай поищем, кто он – этот бывший владелец? – предложила Эстер.

– Неплохая мысль, – одобрительно кивнул Тамаш. – Предлагаю покопаться в книгах – может, что-нибудь уцелело.

Они двинулись вдоль стеллажей.

– Ты действительно спускался сюда ребенком? Один? – недоверчиво спросила Эстер через некоторое время.

– Не таким уж ребенком, – улыбнулся Тамаш. – Я обнаружил проход незадолго до выпускной коллегии и не успел все как следует изучить. А после выпуска меня почти сразу отправили на тракты.

– Без отработки?

– Да, для меня сделали исключение, – снова улыбнулся лекарь, – потому что, прознай народ, а народ бы обязательно прознал, что в монастыре есть всерадетель, здесь бы такое паломничество началось, что никаких лекарей не хватит. Поэтому мне вручили шитье и выпихнули топтать пыль. А возвращаюсь я сюда не так часто и подолгу стараюсь не задерживаться.

– А что это за история с советом?

– Сегодня прямо вечер вопросов, – усмехнулся Тамаш.

– Ну… – смутилась Эстер, – я ведь почти ничего не знаю. А ты никогда не рассказывал.

– А ведь и правда… Даже не знаю, с чего начать.

– С совета, – подсказала Эстер.

– Давай с совета, – согласился Тамаш. – Пока я учился, здесь все шесть лет оставался кто-то из старших целителей. Они оказались достаточно высокомерны, чтобы не стесняться обсуждать свои дрязги в моем присутствии, а я помалкивал и слушал. И делал выводы. И то, что я понял, меня совсем не порадовало. Обычные лекари, знаешь, не сильно богато живут. Это я – всерадетель, ты видела, на что способен мой дар. И мне в любом доме рады, едва только видят, каким шитьем меня отметила гильдия. А простым лекарям сложнее. Отказать в ночлеге человеку из гильдии, конечно, никто не посмеет, но лечить, как я, они не умеют. Они могут только смотреть своим даром. Поэтому, даже если они и действуют точнее деревенских знахарей, и лечение подбирают лучше, то больного все равно приходится поднимать обычными средствами – травами и отварами. А бывает, что и не помогают уже ни отвары, ни примочки. Оттого и благодарность простым лекарям редко бывает избыточной. Да что там, – он махнул рукой, – на пропитание едва хватает.

– И ты из-за этого поругался с советом?

– Не совсем, – неохотно ответил Тамаш. – Некоторых из нас изредка назначают в старшие целители. К сожалению, способности и достижения самого целителя при этом не играют никакой роли. Это чистой воды кумовство и покровительство. А старшие целители уже не топчут дороги. Их приглашают в богатые дома, многие даже оседают у кого-то из знати. Еще они получают право брать плату за свои услуги. И, поверь, они не стесняются. При этом никто из них не горит желанием наведываться в монастырь.

Тамаш вдруг рассмеялся, и Эстер удивленно на него уставилась.

– Прости, – пояснил он сквозь смех. – Просто ты не представляешь, какая стоит ругань, когда назначается принимающая коллегия на следующий год. Все старшие каждую весну собираются, чтобы утвердить состав принимающей коллегии на будущий год, потом те, кого выбрали в предыдущую весну, остаются принимать испытания, а остальные с радостью отправляются восвояси до следующего года. А испытания могут и на пару месяцев затянуться, если много детишек за зиму приведут или много выпускают учеников. А уж когда выяснилось, что кому-то придется все время оставаться со мной, чтобы заниматься обучением… Ох, что тут творилось, пока они распределяли свои дежурства.

Он порывисто махнул рукой, отгоняя неприятные воспоминания, и продолжил:

– Знаешь, считается, что совет и старшие – это носители каких-то тайных знаний. Секретной мудрости. Но только когда выяснилось, что я одарен, они все растерялись. Никто не знал, что со мной делать и как учить. Они перекапывали какие-то старые фолианты, заставляли меня учить бессмысленные формулы. Но самое забавное, что я всему научился сам. Дар мне подсказывал, как им пользоваться.

Он замолчал и невесело ухмыльнулся:

– Я, конечно, молчал. Мой первый опекун – старик лекарь – меня отлично надрессировал. Но когда лет пять назад мне предложили стать старшим целителем в обмен на покровительство для одной влиятельной особы, я вспылил и предложил этой особе сходить поглядеть на тех, кому действительно нужна помощь. И ушел топтать тракты. А весной, точнее в конце зимы, когда уже начала собираться коллегия, а в монастыре было не протолкнуться от больных и обездоленных, уже не помню даже из-за чего, я снова поругался с одним из хлыщей от совета и прилюдно обозвал его бездарем и нахлебником. Все бы ничего, не в первый раз, но меня вдруг поддержали остальные, кто тогда присутствовал. И все это переросло в стихийный протест. И неизвестно, чем бы закончилось, если бы не началась та весенняя эпидемия. Так что все само собой рассосалось, но совет мне обещал, что не оставит эту историю без ответа.

Он прервался, почесал нос и смущенно усмехнулся:

– Вот так-то. Сам не заметил, как стал борцом за права угнетенных.

– Не могу представить тебя вдохновителем бунтовщиков, – усмехнулась в ответ Эстер.

– Я тоже, – неловко улыбнулся Тамаш. – А вот, кстати, наш мастер Абель был одним из главных возмутителей спокойствия. Именно он был первым, кто поддержал меня, и кто зажег потом еще очень многих.

– Не может быть. – Эстер вспомнила застенчивый взгляд и забавную рассеянность травника. – А кажется таким скромником.

– Он такой и есть, – подтвердил Тамаш, – но иногда излишне пылок. Не удивлюсь, что его оставили здесь в наказание.

– Вы хорошо знакомы?

– Не то, чтобы очень, но во время той истории мы часто виделись, – неуверенно ответил Тамаш. – Меня беспокоит, что он меня узнает.

– Но он ведь поддержал тебя. Разве нет?

– Поддержал. Но он молод и очень горяч, а в совете не дураки сидят. Они годами плетут интриги здесь и у своих богачей. С них станется поманить моего невольного союзника привилегиями старших, чтобы он при случае подал им весточку. Ладно, что теперь об этом. Давай лучше книгами займемся.

Они оглядели влажные полки – те, до которых смогли дотянуться, и с сожалением отметили, что время не пощадило древние фолианты. В некоторых, самых толстых, сохранились сухие места, и даже можно было разглядеть остатки чернил, однако разобрать буквы не получалось.

Сначала они осматривали каждый том, но чем дальше продвигались вглубь пещеры, тем ощутимее было дыхание воды, и вскоре даже самые внушительные книги окончательно потеряли форму.

– Такое ощущение, что здесь мы ничего не найдем, – Эстер наконец озвучила мысль, которая беспокоила их обоих.

– Да, меня тоже преследует это чувство, но я считаю, надо осмотреть их более тщательно. Завтра найду стремянку и начнем сначала. Может, сверху не так влажно. А пока предлагаю пойти спать.

Эстер с сомнением оглядела высоченные стеллажи, но за неимением других идей, согласилась с планом лекаря.

С утренними колоколами Тамаш проводил всех в кухню и заодно объяснил, как запомнить короткую дорогу. На завтрак было все то же самое, что и на ужин. За длинными столами с рассеянными, невыспавшимися лицами сидели все немногочисленные обитатели замка: Абель, долговязый Марко, семеро мальчишек помладше и четверо новых постояльцев. Сославшись на занятость, Тамаш прихватил пару больших яблок и поспешил в архив, куда накануне его отправил травник.

А Абель дождался Эстер и проводил ее в небольшую жилую комнату на нижнем уровне. В отличие от других эта комната казалась более светлой и даже в некоторой степени уютной. Возможно, из-за двух близко расположенных бойниц, через которые проникало больше света, а может, из-за цветастых половичков, которые плотно устилали каменные плиты. Прямо на полу сидела девочка лет пяти – до невозможности худенькая и бледная. Рядом были разложены простые соломенные куколки, которые девочка обмотала лоскутками. На кровати лежала женщина. Она лишь едва приоткрыла глаза, встречая вошедших, и снова застыла без движения.

Абель тихонько поманил девочку, и они все вместе вышли в коридор.

– Имилия, знакомься – это Эстер, – обратился он к девочке. – Она будет за тобой присматривать.

Он вопросительно оглянулся в поисках поддержки, и Эстер тепло улыбнулась, чем вызвала румянец на высоких скулах травника.

Девочка безразлично кивнула и застыла, низко опустив голову. Эстер ласково взяла ее за руку и спросила:

– Пойдешь со мной гулять?

Девочка неопределенно пожала плечами.

– Тогда пойдем, – уверенно заключила Эстер. – Можно ведь? – спохватившись, уточнила она у травника.

– Конечно, – улыбнулся Абель. – Пойдемте, я вас провожу.

Он проводил их до ворот и велел Марко показать обратную дорогу в жилые палаты, когда они будут возвращаться. Затем тепло потрепал девочку по лохматой курчавой голове и поспешил обратно в замок.

Почти до самого вечера Эстер с девочкой гуляли по долине – перекусывали фруктами, которыми их угощали монахи, отдыхали, грелись на солнышке и ничем особенным не занимались. За целый день девочка не произнесла ни единого слова. Она молча принимала фрукты и отстраненно их съедала. Покорно шла туда, куда звала ее Эстер, но сама не проявляла никакого интереса ни к припозднившимся бабочкам, которых показывала ей девушка, ни к стайкам мелких птичек, которые разлетались при их приближении.

А Эстер все никак не могла выкинуть из головы худое, измождённое лицо женщины: должна ли она рассказать все Тамашу? А если расскажет, то как он отреагирует? И что будет, если Абелю станет все известно?

Когда долина полностью погрузилась в холодную тень скалы, они вернулись в замок. Марко, недовольный, что пришлось так долго дожидаться, проводил их в столовую. Оказалось, что Тамаш и Ксатра уже пришли, а Берк, прихватив пару яблок, наоборот, направлялся обратно в комнату.

На вопросы Тамаша о порученной работе Эстер отвечала скупо: так и не придумав, как ей ко всему относиться, она решила просто тянуть время в надежде, что все само как-то утрясется.

Ближе к ночи они снова спустились в заброшенный архив. Тамаш принес стремянку и теперь проверял верхние полки, в то время как Эстер повторно и более тщательно осматривала нижние. Оказалось, что накануне они пропустили несколько книг, которые сохранились лучше остальных, а наверху действительно попадались относительно целые экземпляры. Кое-где можно было разобрать отельные слова или даже кусочки выцветших иллюстраций. И почти на всех книгах, где более или менее уцелели обложки и первые страницы, просматривался какой-то герб в виде животного. Однако сообразить, что именно это за зверь, и даже был ли это один и тот же герб, никак не получалось.

На следующий день они захватили бумагу и чернила, и когда находили очередной том с уцелевшим гербом, Эстер старательно копировала изображение – то, что от него оставило время.

Так и повелось: поутру Эстер с девочкой уходили гулять; Тамаш наводил порядок в бумагах; Берк, по всей видимости, охотился, потому что он демонстративно игнорировал за̓мковое питание; а Ксатра, поддавшись уговорам Эстер, стала присоединяться к ним на прогулках, хотя в основном отмалчивалась и просто бродила чуть позади северянки с девочкой. А по вечерам Тамаш с Эстер спускались в архивы. Они медленно и с величайшей осторожностью осматривали книгу за книгой. Ветхие страницы сохранили до обидного мало информации, но то, что удавалось найти, приводило Эстер в величайший трепет – особенно гербы. Через некоторое время она уже была уверена, что все гербы принадлежат одной фамилии. И они сошлись во мнении с Тамашем, что скорее всего это был владелец замка.

Эстер раскладывала на полу наброски в надежде разглядеть среди них нечто общее. Ей настойчиво казалось, что герб ей знаком, но цельный образ постоянно ускользал. Единственное, что она могла сказать с уверенностью, это то, что на гербе изображен массивный зверь на задних лапах, но какой именно и тем более кому из аристократов он мог бы принадлежать, разобрать не получалось.

Абель целыми днями пропадал в кабинете, где разбирал принесенные еще весной документы. На расспросы Эстер он ответил, что, собираясь на ежегодную коллегию, лекари приносят договоры на обеспечение монастыря. Оказалось, что все вышедшие из стен монастыря связаны обетом гильдии, и они не только путешествуют по уездам и герцогствам в поисках больных, но и следят за выдачей патентов тем, кто имеет отношение к врачеванию: обычным травникам, зубных дел мастерам, костоправам, повитухам и многим другим, кто не связан с лекарской гильдией, но обязан получать от нее разрешение на свою деятельность.

Всего этого Эстер не знала: ни того, что каждый деревенский травник обязан отправить четвертую часть заготовленных трав гильдии, а городские целебники отдают эту четвертину деньгами. Кто не может деньгами – отдает провиантом или иными товарами. Все эти бумаги с обязательствами на будущий год стекаются весной в монастырь, и за лето все уговоренное скрупулёзно подсчитывается, переписывается и вносится в амбарные книги. На каждого заявителя готовится патент. После подсчетов составляются списки того, что нужно будет докупить на зимний период, и на сколько из этого хватит полученных податей. А осенью, когда заканчивается сезон урожая, к монастырю подтягиваются телеги с добром и податями, которые нужно будет принять, отметить в переписи и выдать патент.

Обычно после выпуска в монастыре остаётся от трех до пяти молодых лекарей, которые едва успевают составить все нужные списки и перечни к осени, но в этот раз всех распустили по уездам, и одного только Абеля оставили в замке до будущей коллегии. Он с раннего утра уходил в тот самый кабинет, где они впервые встретились, и разбирал бумаги. Все полученные весной заявки были сложены в большие ящики, которых Эстер в первый раз не заметила. Два из трех ящиков уже были разобраны. На полках в глубине кабинета были аккуратно разложены готовые патенты. Толстые амбарные книги лежали прямо на полу.