Исцеленные. Вселяющие надежду истории необъяснимого выздоровления

Сколько было случаев, которые так и не были опубликованы врачами из-за страха перед насмешками коллег? Занимая должность директора больницы МакЛин, одного из старейших и наиболее уважаемых психиатрических учреждений, я остро это чувствовал. Я не решался публиковать свои наблюдения или искать поддержки в медицинском мире, и все же каждый день видел, как случаи спонтанной ремиссии возникают у моих пациентов, будь то в медицинских, психиатрических учреждениях или в отделениях неотложной помощи. Каждый день я встречался с пациентами с самыми распространенными, но смертельно опасными заболеваниями: раком, диабетом, болезнями сердца, аутоиммунными заболеваниями и заболеваниями легких – главными убийцами западного мира. К тому же все более известным становился тот факт, что эти болезни возникают из-за определенного образа жизни. Я начинал верить, что, если бы мои пациенты могли применить часть стратегий, используемых в случаях спонтанного выздоровления, общее состояние здоровья резко улучшилось бы не только для пациентов, но и для общества в целом. И все же давление, призывавшее меня не отрицать догмы моей профессии, было слишком сильным, чтобы от него избавиться.

В детстве я жил на маленькой семейной ферме в сельской местности Индианы, окруженной широкими полями кукурузы и сои, под огромным куполом неба Среднего Запада. Я рос в семье амишей. Мои родители вышли из этого сообщества, когда мне было около двух лет, но мы продолжали жить по его принципам: разводили скот, выращивали пищу, включая мясо и пшеницу, а мама шила всю нашу одежду. Телевидение, радио, большинство современных удобств и развлечений считались злом, которого следовало бояться и избегать. Для меня это был изолированный, трудный мир. Я вырвался из него сразу, как только смог, уехав в колледж в Уитоне, штат Чикаго. После этого на полгода поехал в Принстон, поступил на медицинский факультет университета Индианы, а затем и в ординатуру в Гарварде. До сих пор помню, как мир, казалось, открылся передо мной – дверь, которая всегда была заперта, широко распахнулась, а за ней обнаружились ветвистые коридоры возможностей. После поступления в университет у меня возникло много вопросов, и я без устали искал на них ответы, стараясь примирить фундаменталистские убеждения моего детства с новыми знаниями и опытом. Однако в Принстоне я не получил ответов, а лишь обзавелся новыми вопросами. Тем не менее от своего профессора я узнал, что сами вопросы не менее важны, чем ответы на них.

– Цель, – говорил он мне, – не в том, чтобы прийти к одному точному ответу, а в том, чтобы улучшить качество ваших вопросов, ведь именно оно определяет качество полученных ответов.

Вопрос – это путеводная звезда. Если верно его сформулировать, он поможет двигаться в правильном направлении.

Когда я поступил в медицинскую школу, здешняя философия оказалась настолько другой, что это было похоже на жесткий удар хлыстом. До сих пор помню, где конкретно находился, когда осознал, что культура медицинского мира была совсем не такой, как я надеялся или ожидал. Я стоял в только что опустевшей аудитории и задавал профессору дополнительный вопрос на тему сегодняшней лекции.

– Просто запоминай материал, – ответил мне профессор, – не задавай вопросов.

Это была фраза, которую мне повторяли снова и снова на протяжении всей моей учебы в медицинской школе: «Не задавай вопросов». Не задавай вопросов? Конечно, студентам-медикам необходимо изучать материал – требуется огромное количество времени и усилий, чтобы создать базу знаний, необходимую для того, чтобы стать врачом. Но для меня эти слова были неприятным отголоском той философии, в которой я был воспитан: догмы не должны подвергаться сомнению.

Запоминание и отсутствие свободы задавать вопросы вынуждают врачей не делать попыток что-либо изменить. В конечном итоге мы становимся соучастниками системы, которая, хоть и дает некоторые заслуживающие доверия знания, но изо дня в день подводит пациентов, упуская многие способы лечения. За 20 лет работы в медицинской системе я повидал немало упущенных возможностей, которые могли быть шансом изменить чью-то жизнь. Пришло время пересмотреть эту ситуацию. Я настолько осмелел, что уже не боялся задавать вопросы и следовать за ними туда, куда их могла привести современная наука, – а затем продвинуться немного дальше.

Не существует клинических испытаний о спонтанных ремиссиях и двойных слепых исследований, которые являлись бы золотым стандартом мира медицины. В настоящее время нет способа контролировать условия, при которых может наступить спонтанная ремиссия, и было бы неэтично проверять какие-либо теории на неизлечимо больных пациентах.

Для исследования этого явления мы должны быть антропологами, детективами и врачами, которые копаются в личных счетах, медицинских записях и доступных в настоящее время научных данных, чтобы собрать воедино кусочки этой головоломки. Данная книга – моя попытка проделать эту работу.

С 2003 года я беру интервью у выживших после диагностирования неизлечимых болезней и изучаю их медицинские карты. Увиденное убедило меня в том, что неожиданное исчезновение болезни реально. Я съездил в лечебные центры Бразилии. Тысячи людей стекаются туда с верой в то, что их можно исцелить, – и гораздо чаще, чем мог бы подумать среднестатистический медик, их надежды оправдываются. Я следил за так называемым целителем в самом сердце Америки и наблюдал, как самочувствие моих пациентов неожиданным образом улучшалось. Все это время я боролся с сомнениями и, даже продвинувшись так далеко, все еще от них не избавился.

Эта книга не является аргументом в пользу прекращения приема лекарств или отказа от медицинского вмешательства. Фармакопея и медицинские технологии действительно необходимы и часто спасают жизни. Как покажут истории, представленные здесь, существует много эпизодов спонтанной ремиссии, которые происходили в сочетании с усилиями преданных делу врачей, работающих на вершине своей специализации. Чудесные случаи исцеления говорят нам о том, что традиционных вмешательств не всегда достаточно, и что они не содержат всех ответов на вопросы о выздоровлении.

В ходе исследований и практики с пациентами я понял, что мы должны изучать проблему глубже, выходя за пределы длительного лечения симптомов и добираясь до истинных корней болезни. Важно лечить симптомы в краткосрочной перспективе, но в долгосрочной необходимо устранить первопричину болезни, обнаружить которую чаще всего сложнее, чем кажется. Спонтанное исцеление предлагает нам редкую возможность взглянуть на эту тайну. Мы несем ответственность за изучение таких случаев и извлекаем из них все что можем, чтобы затем применить эти знания в тактиках лечения хронических и неизлечимых заболеваний – с помощью как инструментов современной медицины, так и мудрости загадочных выздоровлений.

Эта книга идет по следам моего исследовательского путешествия по феномену спонтанной ремиссии, который я изучаю вот уже более 17 лет. В первой части мы начнем с того, с чего начинал я сам, – с рассмотрения «строительных блоков» здоровья. В случаях спонтанной ремиссии что-то радикально меняет ожидаемое течение болезни, а потому логично начать с иммунной системы, первой и наиболее важной линии защиты организма от инфекций и болезней, а также факторов, которые на нее влияют: диеты, образа жизни и уровня стресса. Снова и снова я наблюдал, как выжившие после диагностирования неизлечимых болезней вносили изменения в эти области (которые часто игнорируются при обычной медицинской помощи), а потому стоило более глубоко погрузиться в эту тему. Это привело меня не только к удивительным открытиям о том, насколько чудодейственными могут быть эти изменения, но и к дальнейшему изучению тонкостей связи разума и тела, а также тайн человеческого сердца.

Я не был удивлен, обнаружив, что связь между разумом и телом обладает огромным потенциалом. Когда дело доходит до радикального исцеления, даже традиционная медицина признает, что уровень стресса и образ мыслей могут повлиять на наше физическое здоровье. Но что меня действительно удивило, так это глубина обозначенной связи – она оказалась гораздо более основополагающей, чем то, к чему меня когда-либо готовила медицинская школа. Во второй части книги я расскажу вам, насколько радикальное исцеление взаимосвязано с мыслями, убеждениями и даже с самым фундаментальным, часто неисследованным чувством самого себя, своей самости. Я поймал себя на том, что задаюсь вопросом: «Может ли моя личность каким-то образом определять мою способность к исцелению?» Ответ оказался одновременно и откровенен, и сложен.

На протяжении всей книги я буду подробно описывать людей, исцелившихся от неизлечимых заболеваний и решившихся открыть мне свои медицинские карты и жизни. Я попытался передать всю уникальность этих историй, потому что верю, что секреты спонтанного исцеления раскрываются не только в сходстве между ними, но и в различиях. Как однажды сказал известный психолог Карл Роджерс: «То, что считается наиболее индивидуальным, и есть самое универсальное».

Эти случаи учат нас тому, что мы должны создать в теле и разуме среду, которая станет почвой для исцеления. В конце концов, тело хочет исцелиться, и создание условий для этого требует гораздо большего, чем то, чему нас учат. Моя цель – рассказать вам, как организовать этот процесс, а также познакомить вас с расследованием подобных случаев и с новаторской наукой о разуме. То, к чему в конечном итоге привели меня исследования, стало основой новой модели медицины, построенной на «четырех столпах» здоровья: иммунной системе, питании, здоровой реакции на стресс и сформированной личности.

Эта область исследований находится в стадии развития, и у меня нет четкого алгоритма действий для выздоровления. Однако я нашел некоторые предварительные ответы и сформулировал множество важных вопросов. Они помогли мне пройти долгий путь к пониманию причин, по которым могут происходить эти медицинские «чудеса».

Мы часто используем слово «чудо», чтобы описать то, что не можем объяснить, но даже у них есть причины – мы просто в них еще не разобрались. Иногда мы избегаем даже попыток рационализировать их, почему-то полагая, что поиск реального механизма, стоящего за «чудом», каким-то образом сделает его менее значимым и удивительным. Но для меня понимание внутренней работы таких событий не делает их менее увлекательными. Открыть крышку, заглянуть внутрь и увидеть механизм ранее необъяснимого явления, запутанного, как шестеренки часов, кажется мне еще более поразительным.

Давным-давно я дал себе обещание, что не буду писать, если у меня не будет чего-то, что абсолютно необходимо озвучить. Философ XIX века Серен Обье Кьеркегор пронзительно писал о том, что значит жить как личность в водовороте современной жизни. В отличие от других писателей он стремился не быть очередным громким голосом из толпы на общественной площади – напротив, он старался спрятать что-то, скрыть известную истину, чтобы читатель мог сам найти нужную ему правду.

Я надеюсь, что эта книга делает то же самое, и считаю, что об этом важно говорить именно сейчас. Рассказанные в книге истории показывают, что есть вещи, которые мы знаем о здоровье и счастье, и есть то, что мы о них забыли. Единственный способ восстановить это знание – устранить шум как внутри, так и снаружи, и вернуться к чему-то более базовому, первобытному и истинному – к тому тусклому, но неугасимому свету знания, который горит в каждом из нас.

В ближайшие десятилетия знаний по этой теме станет в разы больше, но исследования, которыми мы располагаем сейчас, и потенциал, который они открывают для миллионов людей, уже достаточно важны, чтобы делиться ими с широкой аудиторией. Я надеюсь, что эта книга укажет четкий путь к выздоровлению тем, кто борется с хроническими или неизлечимыми болезнями, их близким, а также тем, кто просто хочет жить, сохраняя как можно больше здоровья и жизненных сил.

Современная медицина обычно сообщает вам о текущем положении дел и о том, как жить с этим дальше, при этом лишая вас свободы выбора. Независимо от того, диагностирован ли вам диабет, болезнь сердца, депрессия, рак, аутоиммунное заболевание или что-то еще, вы не получаете надежду или инструменты, необходимые для настоящего выздоровления. Нам нужно поместить эту экстраординарную практику на операционный стол, чтобы мы могли препарировать ее и извлечь из нее знания. Ведь только так мы сможем открыть все возможности для чудесного исцеления и сделать их доступными для всех.

Клэр Хейзер сейчас живет на Гавайях, как и планировала до постановки диагноза.

– Когда я узнала о болезни, я не могла и мечтать, что сумею выздороветь, – призналась она, – но всему свое время.

Она и ее супруг живут на Оаху со своей дочерью и зятем. Вечера Клэр проводит на веранде с натянутой крышей, такой же, какую можно встретить в любом доме на Гавайях. Она наслаждается видом, который открывается из ее жилища: огнями Гонолулу и небом, меняющимся в зависимости от погоды. Недавно по острову прошел ураган, угрожающий нанести большой ущерб, в том числе их дому, но он оказался совсем не таким сильным, как ожидали метеорологи. Я подумал о том, что однажды и рак, подобно грозному явлению природы, планировал разрушить мир семьи Хейзер.

– Нас немного продуло, но сейчас все в порядке, – сказала Клэр о недавнем шторме. – Нам повезло. Он прошел мимо.

Как всем сделать так, чтобы этот ураган прошел мимо нас? Ответ на этот вопрос непрост, но ведь и книга эта не для тех, кто ищет легких ответов. Она повествует о долгом пути к раскрытию тайн спонтанной ремиссии – и, возможно, сокрытых в них секретах прочного здоровья и жизненной силы. Когда я выполнял эту работу, каждая попытка найти ответ превращалась в новый вопрос. Мне приходилось напоминать себе, что цель состояла не в том, чтобы прийти к какому-то заключению, едва я наткнусь на случайный «ответ», а в том, чтобы улучшить качество и точность вопросов. И первый вопрос таков: «Что же на самом деле происходило там, в Бразилии?»

Часть первая

Невероятный иммунитет

Глава 1

Вперед, в невозможное

Я полагаю, что в процессе исследования природы нет более обманчивого заблуждения, чем то, что утверждает, будто бы некоторые природные явления просто невозможны.

Уильям Джеймс

Самой первой операцией, которую я провел самостоятельно, была ампутация ноги. Было два часа ночи, и я уже несколько часов находился в больнице. Меня вызвали в операционную и коротко проинформировали о пациенте – пожилом диабетике, который поступил с сильной болью в левой ноге. Когда медсестры осмотрели его, они обнаружили множественные гангренозные поражения тканей на голени и ступне. Такой запущенный, плохо контролируемый диабет, как у этого мужчины, может вызвать серьезные проблемы с притоком крови к конечностям. По прибытии мужчины в отделение неотложной помощи у него обнаружили обширные повреждения тканей и опасную инфекцию, из-за которой спасти ногу было уже невозможно.

Как и положено, в течение пяти минут я тщательно отмывал руки от кончиков пальцев до локтя. Подняв руки, я ждал, когда они высохнут, а затем направился в вестибюль, ведущий в операционную. Медсестра завернула меня в халат, надела мне на лицо маску и потянулась, чтобы надеть шапочку, но не смогла, так как я сильно превосходил ее в росте. Тогда она встала на цыпочки, а я немного присел, чтобы ей было удобнее, и мы оба рассмеялись. Я вдруг понял, как сильно нервничал. Я был всего лишь интерном, едва окончившим медицинскую школу, и вдруг – необходимость быть главным в операционной.

Однако как только я сделал первый надрез, все волнение тут же улетучилось. Когда скальпель легко скользнул по ноге, оставляя за собой глубокую тонкую линию, меня окутало своего рода медитативное спокойствие, ощущение полной сосредоточенности.

Не помню, сколько времени прошло, пока я делал надрез за надрезом, прижигая кровоточащие сосуды, чтобы сохранить оперируемое место чистым, но я никогда не забуду запах опаленной плоти и звук хирургической пилы, проходящей по большеберцовой кости. Этот звук напомнил мне цепные пилы, которые мы с отцом использовали на ферме, но те пилы издавали громкие, грубые звуки, в то время как хирургическая звучала тонко, даже нежно, хоть и гораздо более зловеще. Этот момент казался нереалистичным, и я никак не мог поверить, что стою в хирургическом халате и маске посреди операционной. Невероятно, что я вообще там оказался.

В подростковом возрасте я был очень тихим. Возможно, моя скромность отчасти объяснялась тем, что я рос в фундаменталистской семье и потому не чувствовал, что могу где-то еще прийтись ко двору. В старших классах меня окрестили «мистером Стесняшкой». К тому же я чувствовал себя не в своей тарелке из-за того, что носил сшитую мамой одежду. Выходя из школьного автобуса и направляясь домой, я как будто переносился в прошлое. Телевидение и радио у нас были под запретом, и мир казался мне очень маленьким. Все взрослые, которых я тогда знал, работали на ферме, за редким исключением занимая должности «синих воротничков». Моя мать подрабатывала медсестрой в лютеранской больнице в Форт-Уэйнсе, а когда мне исполнилось 17, предложила мне устроиться туда санитаром. Я был высок и силен, ведь привык таскать тяжелые тюки сена, полные ведра воды или мешки с зерном, поэтому мне не составляло труда поднять взрослого мужчину, чтобы переложить его на каталку или пересадить в инвалидное кресло.

На этой работе я смог увидеть весь цикл человеческой жизни. Помимо выкатывания в креслах матерей с новорожденными в руках, выноса уток из-под больных и сбора постельного белья, я даже мыл полы, оттирая кровь с поверхностей после сложных процедур. Я видел, как больной раком ребенок теряет волосы, а через несколько месяцев выходит из больницы с легким пушком на голове, сжимая в маленьком кулачке связку воздушных шаров. Я помогал переворачивать пациентов во время перевязок. Я отвозил людей в морг, натягивая простыни на их лица.

Медсестер я знал ближе, чем врачей. Именно они всегда были рядом с больными, денно и нощно дежуря у их постелей. Они учили меня: объясняли, как брать кровь и прикреплять провода, чтобы провести ЭКГ.

– У тебя хорошо получается, – наперебой твердили мне медсестры, – тебе нужно стать врачом.

Идея, конечно, была потрясающей, и она упала в плодородную почву моего сознания, как семечко, которое позже взошло и стало прорастать. Но мне никогда не приходило в голову, что это может на самом деле случиться.

И вот теперь я здесь, оперирую так же, как и те хирурги, пациентов которых развозил по палатам. Я видел, как после окончания операции врачи снимали шапочки и маски и бросали их на пол.

Во время ампутации необходимо сохранить как можно больше мышц ниже края кости, чтобы сформировалась культя, которая в идеале сможет безболезненно войти в протез ноги. Накладывая швы длинной изогнутой иглой, я старался правильно сформировать конечность, которая сможет хорошо работать, хоть я и сомневался, что этот человек когда-нибудь встанет с инвалидного кресла и будет использовать протез. Операция прошла хорошо, но я очень переживал за этого мужчину. Да, он был пожилым и больным, и инсулина, который он принимал большую часть своей жизни, стало недостаточно для хорошего самочувствия, а тело начало отказывать, конечность за конечностью. Мне не давало покоя ощущение, что было что-то еще, что мы могли бы для него сделать на более ранних этапах болезни, до того, как он оказался на операционном столе. Возможно, был и другой путь.

Я занялся медициной, потому что думал, что смогу помогать людям. Я представлял, как помогаю пациентам зажить другой, лучшей, более здоровой жизнью. Но многое из того, что мы могли сделать как врачи, было бесполезно. Слишком поздно. Я наблюдал, как мои коллеги работают целые сутки напролет, перебегая от одного пациента к другому. Наши старания улучшить жизнь пациентов редко венчались успехом не потому, что мы мало работали или не слишком старались. Дело было в том, что мы рассматривали лишь небольшой кусочек истории болезни, при этом упуская из виду общую картину. Мы лечили симптомы, а не первопричину недуга. Каждый день я видел, как люди страдают и нуждаются в помощи.

Шли годы, а я все еще мысленно возвращался к тому первому пациенту, которого на операционный стол привел диабет – недуг, уничтоживший его здоровье. И я продолжал размышлять над тем, как случаи спонтанной ремиссии могли дать таким, как он, подсказки, которые помогли бы победить болезнь на ранних этапах. Именно поэтому в 2003 году я все-таки купил билет и отправился в Бразилию.

Препарируя «чудо»

Когда я сошел с трапа самолета и оказался в столице Бразилии, я вдохнул теплый и спокойный воздух: конец марта в южном полушарии – это конец лета. Солнце, казалось, прогревало до самых костей, и холод оставленной позади бостонской зимы начал отступать. В конце концов, отправиться в путешествие было неплохой идеей. Но меня все еще терзали сомнения.

Когда я принял решение проверить сообщения о «чудесных» выздоровлениях в целительных центрах Бразилии, я понятия не имел, во что ввязываюсь. Я думал, что пробуду там недельку, изучу все бумаги и найду ответы на вопросы, что не давали мне покоя, даже если они не будут иметь под собой никакого научного обоснования. Теперь мне стыдно в этом признаться, но я был почти уверен, что не сумею найти чего-либо вразумительного. Я был убежден, что стоит мне лишь заглянуть за ширму «чудесных исцелений», как тут же вскроются подлог, обман и шарлатанство. Быстрая поездка, чистая совесть – и я вернусь домой к своей обычной жизни и работе, не мучаясь вопросом о реальности спонтанных выздоровлений.

В течение года до меня то и дело доходили слухи о том, как в Бразилии люди продолжают исцеляться от неизлечимых болезней. Начавшись с истории Никки, количество подобных упоминаний стало расти как снежный ком. Со всей страны поступали звонки от людей, которые отчаянно хотели поделиться со мной историей своего выздоровления. Оказалось, что, когда я отказался вникать в историю Никки, она попросила всех своих друзей в Бразилии связаться со мной, чтобы слухи поскорее распространились, подтолкнув меня к исследованию этого чудесного феномена. Некоторые истории и впрямь были неправдоподобными, но люди, поведавшие их, были невероятны открыты. Кто-то из них отправлял мне письма на электронную почту, прикладывая рентгеновские снимки, результаты томографий и медицинские карты с невнятными пометками врачей.

Порой доказательств случившегося выздоровления было мало, чтобы говорить о спонтанной ремиссии, или же меня смущал изначальный диагноз. Отдельные случаи выглядели многообещающими, но временные рамки были слишком короткими – это могли быть и временные ремиссии, краткие передышки, которые в конечном итоге все равно приведут к летальному исходу.

Некоторые люди так свято верили в грядущее исцеление, что едва замечали прогрессирующую болезнь. От таких историй мое сердце сжималось. Я понимал их надежды на лучшее – они так сильно желали выздороветь, что убедили себя в том, что чудо уже случилось. Когда люди звонили и писали мне, я внимал их историям, но ничего не предпринимал. Мои административные, медицинские и педагогические обязанности тяжким грузом лежали на сердце, не давая отвлечься ни на минуту. У меня не было времени пускаться в этакую погоню за подлинностью фактов, разыскивая свидетельства трудно поддающегося объяснения феномена, который почти наверняка исчезнет, как мираж, едва появившись на горизонте.

– У тебя есть образование и правильный угол зрения, – настаивала Никки, ссылаясь на сочетание моей медицинской подготовки и ученой степени в области теологии.

Она будто чувствовала, что именно у меня есть уникальный шанс исследовать феномен спонтанного исцеления с открытым разумом. Рассказываемые мне истории становились все более убедительными – опухоли таяли, как кубики льда на солнце, парализованные вдруг начинали ходить, а неизлечимо больные люди радовались жизни спустя годы после постановки диагноза, хотя никто из врачей не давал им ни единого шанса на поправку. Однако у меня по-прежнему не было ни одного доказательства, и я переживал, что, сорвавшись исследовать это явление, поставлю на кон всю свою карьеру и репутацию. Вероятность, что я не найду никаких фактических доказательств, подтверждающих хотя бы одну из этих историй, была велика.

Но имел ли я право продолжать поворачиваться спиной к тому, что могло оказаться новой областью для полноценных исследований? А случаями некоторых из обратившихся ко мне людей было и вовсе сложно пренебречь – они имели доказательства не только верно поставленного диагноза, но и наступления ремиссии. Просматривая медицинские карты, я изо всех сил пытался найти этому здравое объяснение. А вдруг и правда в мире происходит что-то, что современная медицина не в силах заметить?

Как только я понял, насколько неполными были данные о частоте случаев спонтанного исцеления, я ускорил свои исследования. Ночь за ночью, едва закончив вечерний обход, я садился за компьютер и начинал выискивать подходящие прецеденты, по крупицам собирая данные из медицинских баз, а затем шел по следу этих статей, выясняя, кем и когда они были опубликованы. Количество информации повергло меня в шок.