Проклятие фараонов

– Вы словно спешите напомнить мне, что вы не настоящий, а временный джентльмен, Грегсон. Так и норовите все свести к деньгам!

– Таков уж я есть, нищий выскочка, – развел руками Грегсон и с притворной скромностью опустил глаза.

– Не обижайтесь на мою шутку! – дружески потрепал его по плечу майор. – Дилетанты-аристократы, разумеется, тоже очень хорошо умеют считать деньги, просто об этом редко говорят вслух. Когда они планируют гранд-тур себе или своим отпрыскам, они прекрасно знают, на чем впоследствии отобьют деньги. Кстати, большинство первых археологов – скрытые антиквары. Стоимость их коллекций, как правило, значительно превосходит понесенные ими затраты. Я уже не говорю про укрепление их личных позиций в социальной иерархии и теневые доходы. Я уверен, что дилетантское увлечение нашего лорда уже многократно компенсировало его расходы на раскопки, а в будущем принесет его наследникам еще больше. Так что, новоиспеченным наследникам лорда есть за что поспорить!

– Хорошо, – кивнул Грегсон, – предположим, что лорда действительно убили. Но зачем вам это расследование? То есть, я хотел спросить, какой смысл именно вам играть роль полиции?

– Мы не играем в полицию, – посерьезнел майор. – Люди, которые на самом деле принимают важные решения в британской политике, остро нуждаются в правдивой информации по этому делу. Если вдруг выясниться, что это террористический акт, инспирированный определенными египетскими политическими силами, возможно, нынешней египетской конституции Историей уготовано не более полугода. И нам следует предотвратить повторение подобного в будущем. Но могут вскрыться и другие обстоятельства, может быть, весьма неожиданные…

– Но, если мы говорим о тайном отравлении, то это мало похоже на террористический акт. Терроризм подразумевает публичность, – заметил Грегсон.

– Публичность – публичности рознь. Наши офицеры и чиновники периодически получают анонимные угрозы расправы предположительно от радикальных мусульманских фанатиков. Возможно, это расправа после тайных угроз.

Грегсон задумался на некоторое время, а затем спросил:

– А с чего вы решили, что у меня получится выполнить расследование? Я лицо неофициальное, права на расследование в чужой стране у меня нет. Если я буду расспрашивать людей, они с полным правом могут меня игнорировать. Я не родственник и даже не знакомый покойного. И, кроме того, я ничего не понимаю ни в фараонах, ни в их проклятиях.

– Не скромничайте, Грегсон, – досадливо отмахнулся майор. – Вы умны и очень сообразительны. Кроме того, вы настойчивы и упрямы в достижении цели. И я ни за что не поверю, что за четыре года вы могли растерять все эти качества.

– Мне тоже хочется в это верить, майор, – улыбнулся Грегсон.

– Мы дадим вам контакты с нашими людьми в Египте. Они окажут вам содействие на месте. Досье на лорда Карнарвона и его ближайшее окружение получите сейчас и изучите по дороге. Необходимые материалы по Египту и египтологии – тоже.

– Моя легенда?

– Она вам и не нужна. Точнее, у вас уже есть своя: вы писатель, автор детективов, собираете материал для новой книги. Заинтересовались египтологией, что с учетом нынешней шумихи совершенно естественно. Поедете под своим именем со своими документами.

– Сколько времени вы даете мне на сборы?

– Нисколько. Оружие у вас, конечно же, с собой есть?

– Браунинг, – хлопнул себя по карману Грегсон.

– Это хорошо, – кивнул майор, – может пригодиться. Сейчас получите деньги и саквояж с нужными бумагами. Всё остальное, что вам необходимо, купите либо в Марселе перед посадкой на пароход, либо уже сразу в Каире.

– А как же необходимое для дороги во Францию?

– Вам ничего не понадобится. Вы летите аэропланом до Парижа через два часа. Оттуда – аэропланом сразу до Марселя. Автомобиль на аэродром вас уже ждет.

Грегсон хотел было что-то возразить, но смолчал. Майор удивленно поднял брови:

– У вас есть возражения, лейтенант?

– Честно говоря, сэр, я не горю желанием летать после прошлогодней катастрофы с аэропланами над Парижем.

– Джентльмен не имеет права бояться таких пустяков, Грегсон!

Грегсон рассмеялся в ответ:

– Вы иногда забываете, что я не настоящий джентльмен, майор.

– В таком случае получите от меня ваши презренные деньги! И выполняйте порученное задание, лейтенант Грегсон. Желаю успеха. И сломайте ногу.

Грегсон поднялся, коротко кивнул и направился к выходу. На полдороги он обернулся:

– Майор, еще два вопроса. Первый: почему вы были так уверены, что соглашусь принять ваше предложение?

– Второй вопрос?

– Что будет, если мне не удастся найти причину смерти лорда Карнарвона? Или же эта причина окажется банальна? Вы не станете винить меня в этом?

– Нет, не стану, – улыбнулся майор. – Потому что я вас слишком хорошо знаю. Это ответ также и на ваш первый вопрос.

Лейтенант Грегсон

Розина (беспечно). Он найдет себе место, господин Фигаро, непременно найдет. Если этот молодой человек действительно таков, как вы его описываете, то он не создан прозябать в безвестности.

Бомарше «Севильский цирюльник»

Когда дверь за Грегсоном закрылась, в глубине кабинета сразу же открылась другая, из которой вышел очень полный джентльмен в черном костюме. Шумно дыша, он протопал к столу, тяжело опустился в кресло напротив майора и долго, обстоятельно усаживался. Под набухшими веками сверкнули маленькие злобные глазки. Майор отметил про себя, что под глазами мешки с голубой сеточкой сосудов выглядели тяжелее, чем обычно.

– Сэр?

– Почему вы, майор, не поручили это дело джентльмену? – проговорил толстяк противным скрипучим голосом.

– Сэр?

– Простолюдины не могут разбирать дела джентльменов. Это категорически неправильно!

– Сэр, как пишет Платон, в государстве есть три рода начал, его составляющих: деловое, защитное, совещательное, так и в душе есть тоже третье начало – яростный дух. По природе своей оно служит защитником разумного начала, если не испорчено дурным воспитанием. В данном случае перед нами как раз пример весьма полезного духа, не испорченного дурным воспитанием.

Толстяк удивленно воззрился на майора:

– Я вижу вы заблаговременно предвидели мои возражения, раз запаслись цитатой из моего любимого Платона. В свою очередь хочу вам процитировать «Федра»: «У богов и кони, и возничие все благородны и происходят от благородных, а у остальных они смешанного происхождения». Я этим хочу сказать, что скандалы внутри благородного семейства Карнарвонов не должны быть вынесены наружу!

– Сэр, – голос майора был твердым и решительным, – как только у меня в штате появится достаточное количество джентльменов, способных и готовых выполнить подобную работу, обещаю вам, я сразу же уволю всех чудом уцелевших к этому дню простолюдинов. Но, к сожалению, пока истинные джентльмены предпочитают трудам службы занятия истинных джентльменов, пахать на службе приходится простолюдинам. И даже, как в нашем случае, иногда получать за это достойную плату.

– Прискорбное последствие недавней войны… – тяжело вздохнул толстяк.

– А, может быть, наоборот, сэр, благословенное последствие войны?

– Судя по вашему высказыванию, вы у нас, майор, должно быть, тайный большевик? – искоса неодобрительно бросил толстяк.

– Конечно, сэр! – серьезно ответил майор. – Разумеется, только тайный!

– Зловещая шутка, майор, – скривил улыбку толстяк. – Как бы в скором времени это не перестало быть только шуткой в вашем департаменте. Вы продвигаете безродных, а безродные склонны к большевизму. Ну тогда, расскажите мне подробно об этом вашем лейтенанте Грегсоне. Чей он родственник и как он вообще умудрился получить чин?

– У бедняги вовсе нет родственников, сэр.

– Сиротство – стандартный бэкграунд агента, – усмехнулся толстяк. – Ему всегда кто-то должен давать деньги, а это, согласитесь, не очень удобно.

– Я имею в виду, сэр, у него нет никого, кто оказал бы ему протекцию. Он из простой семьи. Отец его был торговцем и держал бакалейную лавку. Парень окончил простую общественную школу в Йоркшире. Начальную военную подготовку получил еще при школе. После учебы он некоторое время работал чертежником при архитектурном бюро. Там у него выявились некоторые способности, и там же он приобрел базовые знания в топографии. Благодаря этому, когда началась война, и он попросился на военную службу, его определили в «инткор» – разведывательный корпус. Учили его в офицерском кадетском батальоне. Парень был грамотный, скромный и при этом умел пользоваться за столом ножом и вилкой, поэтому он так легко стал «временным джентльменом». Сначала он попал к нашим топографам, а потом его заметил я. А когда его направили в мое подразделение, дальше его продвигал уже я сам.

– Из «тиджи» еще может получиться настоящий военный, но ни в коем случае не получится настоящий джентльмен.

– При всем уважении, сэр, из человека, лишенного средств, никогда не получится настоящий джентльмен, поскольку он не сможет ни заводить породистых лошадей для скачек, ни проигрывать в карты, ни закатывать обеды с шампанским для других джентльменов. Однако, в наши дни нам нужны не офицеры со средствами, а нужны люди со способностями и с опытом, которые будут делать дело. А предоставить им средства для этого – это уже наше дело.

Толстяк довольно ухмыльнулся:

– Когда человек с опытом встречается с человеком с деньгами, человек с опытом уходит с деньгами, а человек с деньгами уходит с опытом.

– Прекрасно сказано, сэр! – улыбнулся майор.

– Спасибо, дорогой друг! – толстяк, казалось был искренне польщен комплиментом. – А чем же так отличился на войне этот ваш Грегсон?

– Мы с ним служили вместе три года на Синае: в Египте и в Палестине. Прежде всего, я бы отметил в нем способность быстро ориентироваться в необычной ситуации и готовность идти навстречу неизвестному. Знаете, как его прозвали наши «настоящие» офицеры, выпускники Санхерста?

– Как?

– «Сэр Тоби»! Кто-то называл его так по-дружески, иронично и шутливо, а кто-то – откровенно издевательски.

– Признаюсь, – с сомнением пожал плечами толстяк, – я сейчас не увидел в нем ни малейшего сходства с сэром Тоби. Как я его себе представляю, сэру Тоби должна быть свойственна некоторая благородная полнота, – толстяк провел рукой возле своего живота.

– Говорят, показывать на себе – дурная примета, сэр, – вскользь заметил майор.

– Я же говорю «полнота», но вовсе не «тучность», которая представляет собой скорее состояние души, вызванное тоской и разочарованием.

Майор, казалось, подавил улыбку:

– Вам, безусловно, виднее, сэр. Но я поясню, что послужило причиной в данном случае. Обращение «сэр» применительно к тиджи – это само по себе уже язвительная насмешка. Но дело не только в этом. «Тоб» – это длинная белая мужская рубаха с широкими рукавами и пуговицами у самого горла, которую носят бедуины. Наш Грегсон часто и, по-моему, весьма охотно носил местный арабский костюм вместо офицерской формы, чего не позволяли себе «настоящие» офицеры. Кроме того, он не только довольно быстро выучился тамошнему арабскому наречию, но и приобрел некоторые внешние привычки бедуинов. Благодаря ему, нам удавалось оперативно разобраться в хитросплетениях межплеменных отношений между тамошними обитателями. Вы и представить не можете, насколько все сложно на Востоке. Как быстро создаются и распадаются межплеменные союзы, сколь скоротечны дружба и вражда между отдельными шейхами. Арабам же намного проще вести дела с инглизом, который носит не фуражку, а куффийа – туземный полосатый головной платок, и говорит с ними на одном наречии. Во многом благодаря Грегсону нам удалось организовать сеть осведомителей среди бедуинов, враждебных туркам, и вовремя получать предупреждение о планах и передвижениях турок и немцев.

– То есть, вы хотите сказать, что он что-то понимает и в политике тоже? – удивленно поднял брови толстяк.

– Можно сказать и так, сэр, – кивнул майор.

Толстяк важно поднял вверх палец, похожий на сардельку:

– Политика гораздо более увлекательна, чем война, но более опасна. На войне вас могут убить лишь однажды, в политике – множество раз.

– Это еще один афоризм, достойный настоящего писателя, сэр.

Толстяк довольно улыбнулся:

– Даже писатели могут быть полезны: у них иногда рождаются интересные мысли. Точнее, писатели, в отличие от прочих людей успевают записать эти мысли. Всем прочим приходится заимствовать чужие мысли, ибо собственными большинство вовсе не располагает. Кстати, писатель – прекрасная маскировка для шпиона или агента влияния. Многие из них даже не скрываются. Наш Грегсон, как я услышал, тоже работает под личиной писателя? Детективные истории, если не ошибаюсь?

– Он и есть писатель, сэр. По моему мнению, у него есть определенные способности к художественному слову. А занятие литературой уже само по себе делает человека точным. Кроме того, почти все наши писатели со времен Чосера состояли на службе Их Величеств.

– Сегодня писатель – это не тот, кто пишет, а тот, кого издают, – усмехнулся толстяк.

– А мы сами его издадим, – улыбнулся в ответ майор. – Издадим его отчет для нас тиражом в один или два экземпляра. Вот он, считайте, и полноправный писатель! И, кто знает, что может родиться в виде побочного продукта от заказанной нами его литературной деятельности?

Толстяк, казалось, надолго задумался, сидя в кресле.

– И вот еще что, – после паузы добавил майор. – У Грегсона есть своего рода талант всюду успевать, оказываться в нужное время в нужном месте

– Талант, как у Фигаро? – улыбнулся толстяк.

– Пожалуй, да, но без свойственного французам или южанам легкомысленного мельтешения. Я, с вашего позволения, назвал бы это удачливостью.

Толстяк высоко поднял брови и снова задумался. Майор терпеливо ждал. Наконец, толстяк тяжело вздохнул и произнес с недовольной миной:

– Ну что же, если у вас нет никого лучше, действуйте, майор. Но я остаюсь при своем мнении. Человек нашей цивилизации сможет легко управлять первобытными шейхами, которыми движут самые примитивные мотивы: корысть и власть над своим племенем. Но человек низкого происхождения – даже нашей с вами цивилизации – никогда не сможет разобраться в истинных мотивах поведения настоящей аристократии, элиты, привыкшей направлять судьбы мира иногда на столетия вперед. Их миссия определяет их поступки, и, в конечном итоге, их судьбу. Фатум, от которого нельзя уклониться. Своего рода родовое проклятие, подобно тому, как труд является проклятием трудящихся классов. Так было со времен фараонов и пребудет вовеки. А покойный лорд Карнарвон был частью именно такой аристократии.

– Я надеюсь, сэр, что Грегсону в его расследовании и не понадобится вникать в самые глубокие мотивы поведения лорда Карнарвона и вникать в родовое «проклятие фараонов». А с тем, чтобы выяснить внешние обстоятельства, он прекрасно справится. Я также не думаю, что даже лучшие выпускники академий в Сандхерсте или в Вулвиче справились бы с такой задачей лучше него. Но, в конце концов, смерть лорда Карнарвона может оказаться естественной или же объясняться вполне банальными причинами, как справедливо заметил нам тот же Грегсон. А когда все благополучно разъяснится, мы с вами вздохнем спокойно.

– Хотелось бы мне, чтобы именно так все и кончилось, – покачал головой толстяк, – никогда не стоит в таких делах будить спящую собаку!

Пароход «Мюирон»

Бартоло. Мы не во Франции, где женщины всегда оказываются правы.

Бомарше «Севильский цирюльник»

На летном поле аэродрома поблизости от Марселя приземлялся аэроплан. Тарахтение мотора «фармана» сменилось, наконец, мирным жужжанием насекомых. Грегсон, едва живой, весь зеленый и мокрый от липкого холодного пота, почти вывалился из кабины и покачиваясь на дрожащих ногах побрел к встречавшей его машине. Первый перелет – до предместья Парижа он перенес сравнительно неплохо, но последовавший второй – до Марселя – совершенно выбил его из седла. Англичанин, конечно, никогда не может заболеть морской болезнью, но воздушной, как оказалось, – может вполне!

Молодой рыжеусый и веснушчатый шофер-англичанин подхватил саквояж и усадил прибывшего в черный «рено». Проехали мимо ворот, которые охраняли грозные усатые жандармы, но документов и виз никто не спросил. Шофер повез Грегсона в город, не докучая пустыми разговорами. Мимо мелькали прованские деревни, больше похожие на городки с черепичными крышами, зеленели первые виноградные лозы и оливы. Попетляв в оживленной суете Марселя, подъехали к универсальному магазину. Грегсон там подобрал себе гардероб, чемодан и необходимые мелочи, расплатившись заботливо положенными в его саквояж франками. Благодаря стройной фигуре, новая одежда сидела на нем весьма неплохо. Лишь придирчивый или очень опытный взгляд заметил бы, что она куплена в магазине готового платья, а не сшита на заказ. Услужливый чернявый продавец в восторге зажмурил глаза и только поцеловал кончики своих пальцев. Восхитительно!

После универмага Грегсон внезапно ощутил голод. Очень захотелось поужинать в местной таверне и заказать буайбес с местным белым вином, но этого не позволил непреклонный шофер, торопивший к отплытию парохода. Сразу поехали к порту.

На тесной, загроможденной набережной аппетитно пахло жареной рыбой, морской водой и водорослями. Шофер, подхватив вещи, проводил Грегсона до причала, где был пришвартован и уже дымил трубами белоснежный пароход «Мюирон». Там шофер без лишних слов вручил Грегсону билет первого класса до Александрии: «Мюирон», в отличие от большинства других рейсов, отходил из марсельской гавани поздним вечером. Шофер коротко пожелал семь футов под килем и оставил Грегсона в одиночестве.

Уже почти стемнело. Грегсон взбежал по трапу и ощутил легкое покачивание палубы под ногами. Он бросил прощальный взгляд на набережную, на портовый маяк, на уютные городские огни, на копошащихся возле борта чаек и, не дожидаясь финального пароходного гудка, в сопровождении улыбающегося стюарда направился в свою каюту. Там он по достоинству оценил чистоту, уют и прохладу белоснежной каюты, вид, открывающийся из иллюминатора, надраенную до солнечного блеска латунь, красное дерево и мягкость малиновой кожи меблировки. Грегсон удовлетворенно кивнул и выдал щедрые чаевые стюарду. Потом он запер дверь, закинул саквояж на полку, сунул браунинг под подушку, разделся, упал в койку и проспал без сновидений до самого утра.

Утром он проснулся от стука судовых двигателей, который отдавался в мозгу, словно заклинание: «Тут, а не там! Тут, а не там! Тут, а не там…».

Грегсон стряхнул с себя наведенный морок. Каюта слегка вибрировала от работы ходовых машин. Яркий свет проникал сквозь иллюминатор. Снаружи доносились пронзительные крики чаек. Какое блаженство! Впереди ещё целых три дня оплаченного сладостного ничегонеделания! Грегсон снова провалился в сон, из которого вывел звонок – сигнал к первому завтраку. Пусть идут к черту! Грегсон прикрыл глаза и снова погрузился в полудрему, но спустя всего несколько минут в дверь каюты настойчиво постучал стюард и любезно пригласил забывчивого пассажира пожаловать к завтраку. Великая честь: лично за ним специально прислали человека. Пожалуй, все-таки стоит пойти.

Грегсон надел купленный вчера легкий белый полотняный костюм, белую шляпу и парусиновые туфли. На палубе было прохладно, а на открытых местах, куда набегал поток воздуха от движения парохода, даже холодновато, но утепляться совсем не хотелось. Пароходный дым сносило к палубам третьего класса. На море стоял штиль, но кожу холодил набегающий поток воздуха, вызванный движением парохода. Бирюзовое море в далекой дымке сливалось с голубым небом. Над палубой с криками проносились чайки. Грегсон возблагодарил судьбу за неожиданно представившуюся возможность хоть ненадолго вырваться в благословенный средиземноморский рай из серого закопченного города, из бледно-зеленой Англии, напоминающей своими пейзажами вареный шпинат. Он еще долго стоял и дышал полной грудью, вглядываясь в горизонт, пока вдруг не вспомнил, что давно пропустил начало завтрака. Невежливо.

Завтрак для пассажиров первого класса был накрыт в отдельном небольшом зале, отделанном деревянными панелями и сверкающей золотом латунью. Метрдотель важно провел Грегсона к столу и представил опоздавшего сидевшим за столом пассажирам: путешествующий писатель, собирающий материал по египтологии. Затем представил ему по очереди остальных компаньонов.

Полковник Уотсон, американец с сухим загорелым лицом, пышными седыми усами и острым взглядом голубых глаз, одет почти в точности, как Грегсон. Только его шляпа, висевшая рядом на крючке, была более широкополой. Похоже, снял он ее, только садясь к столу. За столом полковник молчал, изредка иронично поглядывал на остальных, слегка улыбаясь своим мыслям.

Рядом с ним сидел его секретарь – мистер Аткинсон – высокий широкоплечий молодой человек, тоже обладающий цепким внимательным взглядом, и тоже одетый почти как полковник. Вынув изо рта жевательную резинку, он теперь так же энергично вместо нее перемалывал бекон, омлет и тосты.

Напротив – мадмуазель Зейнаб Саад – богатая египтянка с тонкими чертами лица, возвращающая со своей служанкой из Парижа. Белое закрытое просторное платье скрывало фигуру, а белый платок полностью скрывал волосы. Служанка, одетая в черное, как и следовало ожидать, не села за общий стол, но, несмотря на настойчивое предложение стюарда, столовую не покинула, а, скромно притулившись в углу, как предмет мебели, тихонько наблюдала за происходящим.

Преподобный Джон Ромни – в черном костюме с галстуком, похожий на гробовщика, с супругой Сарой, тоже черной, как ворона, направлялись в Судан для миссионерской деятельности. Оба худые, с рубленными чертами лица, они сидели молча, выпрямив спины, словно проглотили аршин, и старательно пережевывали омлет. Челюсти у обоих двигались из стороны в сторону, как у пасущихся овец.

Два молодых француза – Гастон Лепонт и Морис Верт, представленные как археолог и поэт, тоже жевали молча. Казалось, они были чем-то расстроены. Грегсона удивила здесь эта парочка: что такой публике делать в первом классе?

Общий разговор за столом не клеился. Если бы не редкие просьбы передать соль, можно было подумать, что здесь собрались глухонемые.

– А что вас так заинтересовало в египтологии, мистер Грегсон? – вдруг нарушил общее молчание полковник Уотсон, отодвинув тарелку.

Грегсон отметил про себя, что не услышал американского акцента, и улыбнулся в ответ:

– То же, что и всю остальную публику: тайны!

– Копаться в чужих тайнах опасно. Погибший на днях лорд Карнарвон – тому пример. Не следовало бы ему вскрывать гробницу фараона.

– Но публика любит чужие тайны и даже готова платить, чтобы их узнать. С этого и живут журналисты и газетчики, – подхватил Грегсон. – А также писатели.

– И шпионы, – вдруг заметил секретарь, бросив на Грегсона оценивающий взгляд. Полковник вскользь искоса взглянул на своего секретаря и легонько похлопал его по руке. Потом, в упор глядя на Грегсона, заметил:

– Да, люди любопытны, как мартышки, и очень любят лезть не в свои дела.

– Проклятие фараонов постигнет их за это, и кара не замедлит пасть на дерзкие головы, – вдруг подключился к беседе поэт. – Зачем невежественные люди, словно мотыльки на огонь, лезут в то, что им понять не дано?!

– Глупости! – громко заявила мадмуазель Саад. – Не существует никакого проклятия фараонов. Это все суеверие и чепуха.

Говорила она по-английски с сильным французским акцентом.

– Вы атеистка? – насмешливо изрек преподобный. – Я не ожидал такого от мусульманской женщины. Я думал, уж они-то должны знать свое подобающее место.

Мадмуазель Саад смерила его презрительным взглядом:

– Я современная образованная женщина, воспитанная на арабской и на мировой французской культуре. А ваши нелепые проповеди устарели уже на несколько веков, если не тысячелетий. И я очень сомневаюсь, что суданские негры сильно в них нуждаются.

Преподобный покраснел, вытянул над столом руку в сторону мадмуазель Саад и гневно произнес нараспев:

– «Женщина безрассудная, шумливая, глупая и ничего не знающая садится у дверей дома своего на стуле, на возвышенных местах города, чтобы звать проходящих дорогою, идущих прямо своими путями: «Кто глуп, обратись сюда».

Жена преподобного расплылась в улыбке и скрипучим голосом прокаркала:

– Книга Притчей Соломоновых, глава 9, стихи с 13 по 16.

Они с мужем переглянулись, довольные своей победой.

– Почитает женщин только благородный, а унижает их – только подлец! – заметил на это Грегсон и поймал удивленный и благодарный взгляд мадмуазель Саад. Тогда он улыбнулся в ответ и, уже обращаясь к ней, добавил:

– «Если вы богобоязненны, то не проявляйте нежности в речах, дабы не возжелал вас тот, чье сердце поражено недугом».