Убийство Кирова. Смертельная тайна сталинской эпохи

Другие ложные утверждения

Берия… собирал в своем сейфе материалы, обличающие других партийных лидеров (Л 555).

Нет абсолютно никаких доказательств в подтверждение этого голословного утверждения. Берия был обвинен в чем-то подобном, но все писатели, включая Эмми Найт, которую Лено цитирует в другом месте, ясно дают понять, что обвинения против Берии были ненадежны и не подкреплялись никакими фактами.

Хрущев и многие из его сторонников искренне хотели покончить с массовым террором… (Л 555).

Это утверждение неверно в том, что в 1953 г. или на протяжении многих лет до того не было никакого «массового террора». Единственный период в советской истории, который можно было бы описать как период «массового террора», был в 1937–1938 гг. Хрущев сам был в самом центре его, одним из худших преступников, в то время как именно Сталин и Берия положили ему конец. В течение трех месяцев после смерти Сталина Министром объединенного МГБ и МВД был Берия, который проталкивал реформы судебной системы.

Иван Серов и Катынь

Лено пишет:

И. А. Серов… участвовал в казни приблизительно 15 000 польских военных заключенных в катынском лесу в 1940 г. (Л 560).

Это заявление – абсолютная фальшивка. Лено ссылается на статью Никиты Петрова, исследователя от правого общества «Мемориал» в российском журнале «Отечественная история» в 1997 г. Несомненно, немногие люди будут проверять эту статью. В ней Петров сообщает:

В 1940 г. Серов стал соучастником одного из самых отвратительных сталинских преступлений – массового расстрела поляков – военнопленных и гражданских лиц; позднее получившего название «Катынского дела» – по названию местности под Смоленском, где впервые были найдены останки расстрелянных.

Заметьте, Петров заявляет здесь, что Серов участвовал в Катынской бойне. Однако затем Петров продолжает:

Расстрелы происходили и на Украине. Отвечал за них Серов. В 40–50-х гг. вину за эти преступления неизменно возлагали на гитлеровцев. Серов, будучи тогда Председателем КГБ, разоблачил себя, высказав недовольство чекистами, не сумевшими скрыть следов преступления: «С такой малостью справиться не смогли, – в сердцах проговорился он. – У меня на Украине их (расстрелянных поляков. – Н.П.) куда больше было. А комар носа не подточил, никто и следа не нашел…».

Ниже мы проанализируем источник, который цитирует Петров. Здесь мы отметим несколько моментов.

• Серов вовсе не заявляет, что он «участвовал» в Катынской бойне. Наоборот, Серов ясно дает понять, что он не имел никакого отношения к Катыни. Он ссылается лишь на то время, когда он был на Украине. Согласно этому заявлению Петрова, Серов сказал, что те, кто участвовали в Катынской бойне, действовали некомпетентно, в то время как он сам был более осторожен, и никто не нашел следов тех, которых он казнил.

• Серов вообще не признавался в том, что расстреливал поляков. Он ссылается на своих жертв как на «них», слово, которое, кажется, просто означает «расстрелянных», – людей, которых казнили. Нет никакого намека, что оно значит «польские военные заключенные и гражданские лица» или даже просто «поляки». Это Петров, а не Серов вставил упоминание о «казненных поляках».

Первоисточник Петрова – с. 204 первого тома труда Сергея Хрущева «Никита Хрущев: кризисы и ракеты: взгляд изнутри». (М.: «Новости», 1994).

Со Сталиным поляки связывали немало горьких воспоминаний. Это и пакт Риббентропа-Молотова, подписанный в преддверии нападения на Польшу, и братские могилы Катыни… О Катыни я впервые услышал в те годы.

Меня поразила чудовищность выдвинутых обвинений, и, конечно, я в них не поверил… Однако вскоре убедился в их истинности.

Мне довелось услышать подтверждение столь яростно отвергаемых обвинений из авторитетного источника, от генерала Серова.

При отце он запретной темы не касался, а тут как-то заехал в его отсутствие по какому-то делу.

Катынь волновала в те дни всех. Аджубей, я уж не помню в связи с чем, спросил генерала, как же это они недосмотрели?

Иван Александрович отреагировал на вопрос зло, я бы сказал, даже болезненно. Он стал говорить какие-то колкости в адрес белорусских чекистов, допустивших непростительный, с его точки зрения, прокол.

– С такой малостью справиться не смогли, – в сердцах проговорился Серов. – У меня на Украине их куда больше было. А комар носа не подточил, никто и следа не нашел… (Хрущев 203–204).

Этот отрывок раскрывает еще более важные пункты:

• С. Хрущев не точно впомнил слова Серова – ибо невозможно, что Серов говорил о «белорусских чекистах» по отношении к Катыни.

• И невежество С. Хрущева, которому неизвестно было, что Катынь находится не в Белоруссии, а в России, недалеко от Смоленска. Если «Катынь волновала в те дни всех», как утверждал Хрущев, он вряд ли мог совершать такую элементарную ошибку.

• Двусмысленные слова Серова не подтверждают, что Советы осуществили Катынскую бойню или что он хотя бы знал о ней, не говоря уже о его участии в ней. Слова Серова – вспышка гнева на НКВД-эшников (и никак не «белорусских»), которые, если и расстреляли поляков в Катыни, то сделали это некомпетентно.

• Отрывок подтверждает, что сам Серов заявлял, что он не участвовал в том, что произошло в Катыни – его сферой деятельности была Украина.

На Украине было множество казней в конце 1930-х годов, включая казни украинских националистов. Серов, возможно, участвовал в них – сам Хрущев, бесспорно, был вовлечен в них, как Первый Секретарь Коммунистической партии Украины. Но, даже если Серов в действительности сказал что-то о Катыни, он не признал, что он принимал участия в этом деле.

История казней польских военнопленных и других поляков, названная «Катынской бойней», с успехом опровергается[12]. Убеждение, что Советы были преступниками, – это своего рода пережиток прошлого, приемлемый в определенных кругах, ориентированных на холодную войну, в которых считается непристойным допускать историческое расхождение во мнениях по этой теме. Есть версия, что Советы все-таки расстреляли всех поляков, как заявили нацисты в своем пропагандистском отчете 1943 г. Однако вышеуказанные слова Серова не подтверждают этого.

Здесь мы отмечаем, что переводчик английского варианта перевода, некая Ширли Бенсон, исказила русский текст. В русском оригинале Сергей Хрущев написал: «Серов в сердцах проговорился». Переводчик заменяет это фразой «in a fit of anger Serov let the cat out of the bag», то есть сознался в преступлении. Но в действительности, это как раз то, что не делал Серов!

Здесь есть более существенный момент. Этот анализ неявно допускает, что данный эпизод в книге Сергея Хрущева подлинный – не только в том, что Серов действительно сказал что-то в этом духе в присутствии С. Хрущева, но и то, что сын Хрущева в точности воспроизвел слова, которые произнес Серов в 1956 г. Но собственная книга Лено содержит прекрасное краткое резюме исследования:

…что человеческая память чрезвычайно покладиста, и устное изложение событий ненадежно (Л 9).

Никто больше не слышал, чтобы Серов произносил слова, которые Сергей Хрущев приписывает ему. Если руководствоваться принципом “testis unus testis nullus” (один свидетель – не свидетель), то лишь этот факт лишает это утверждение доказательной силы. Кроме того, Хрущев, очевидно, записал это лишь десятилетия спустя. Более того, к тому времени как он все-таки написал это, Горбачев и Ельцин уже заявили, что СССР действительно расстрелял поляков у Катыни, и этот факт был повсюду опубликован. Рассмотрение Лено вопроса о подверженности памяти ошибкам включает примеры воспоминаний, на которых повлияли утверждения, сделанные позже.

Наконец, никто не заявлял, что Алексей Аджубей, который, по словам Сергея Хрущева, также присутствовал, вспоминал эти слова Серова.

Лено следовало проверить это, как мы здесь и поступили: рассмотреть слова Петрова и сравнить их с первоисточником Петрова, рассказом Сергея Хрущева. Если бы он поступил так, он бы обнаружил один пункт, который мы подчеркивали: даже в сомнительном рассказе Сергея Хрущева совершенно ясно, что Серов не заявлял, что он «участвовал» в Катынской бойне.

Шатуновская

Шатуновская… снова обратилась к Микояну, а Микоян, предположительно, обратился к Сталину с просьбой о снисхождении. Сталин отказал (Л 563).

Нет никаких свидетельств в подтверждение заявления, что «Сталин отказался» освободить Шатуновскую. Лено ссылается на различные места сбивчивых воспоминаний Шатуновской – как он пишет “passim” (повсюду, в разных местах) – и ко второму тому «реабилитации» («Реабилитация. Как это было», т. 2, с. 904). В воспоминаниях Шатуновской спорный отрывок рассказан не самой Шатуновской, а ее дочерью. Безусловно, ни сама Шатуновская, ни ее дочь не могли знать, что хотел и чего не хотел делать Сталин. Микоян упоминает Шатуновскую несколько раз в своих собственных воспоминаниях, но там нет ничего подобного. Ее книга изобилует такими россказнями.

В любом случае Лено сам обнаружил, что она совершенно не заслуживает доверия. Очевидно, он включил эту сплетню просто потому, что она помогает создать «злой образ» Сталина. Ссылка на книгу «Реабилитация. Как это было» т. 2, с. 904 – чистейший блеф. На с. 904 содержится краткий биографический очерк Шатуновской. В нем ничего не говорится ни о каком-либо обращении, ни об отказе Сталина.

«Пытки»

Поспелов… предпочел положиться на «свидетельства», которые были добыты под пытками в процессе фабрикации дела против арестованного шефа НКВД Ягоды (Л 573).

Это заявление само по себе лживо. Любой, кто прочитает протокол мартовского Московского процесса 1938 г., поймет, что Ягода был осужден не на основании свидетельств других, а на основании своих собственных признаний. Другие обвиняемые тоже дали показания о деятельности Ягоды, но у нас нет абсолютно никаких свидетельств, что какие-то из этих показаний были «сфабрикованы», а тем более что кто-либо из тех, кто давал эти показания, подвергался «пыткам». Как мы покажем далее, Ягода сам признался в соучастии в убийстве Кирова, но решительно отверг другие обвинения против него. Это – веское доказательство того, что его не пытали. Более того, показания Ягоды на процессе совпадают с его досудебными показаниями на допросах, которые были опубликованы в 1997 г., которые мы также рассмотрим в настоящей книге.

Лено повторяет ту же самую ложь страницей позже:

Якушев был преступником, палачом и сообщником в фабрикации Сталиным фальшивых дел против Ягоды и десятков других (Л 574–575).

Лено избегает рассматривать Московские процессы в целом или Московский процесс 1938 г., на котором Ягода был подсудимым, поэтому у него нет совершенно никаких оснований заявлять, что дело против Ягоды является «фальшивкой». Лено не приводит никаких доказательств, что Якушев был палачом, поэтому он не имеет права заявлять, что он был таковым. Что касается обвинения Лено, что Якушев был «преступником», то это просто непонятно и непоследовательно: «преступником» в чем? Это звучит «негативно» – в том-то, несомненно, и все дело – но это совершенно ничего не значит.

Снова Серов

Еще одна записка существенно усилила образ убийцы-одиночки и сфабрикованного уголовного дела против зиновьевцев (Л 581).

Упомянутая записка (с. 582 и следующие за ней) дает «образ» – слово, которым здесь пользуется Лено, – но не дает никаких доказательств в подтверждении обвинения в фабрикации. Наоборот, записка является частью кампании (хрущевской эпохи), призванной доказать, что Киров был убит по приказу Сталина. Преследуя эту цель, авторы записки игнорируют любые доказательства, которые ведут к любым другим выводам. Это фактически веское доказательство того, что Серов и его люди, которые писали записку, не имели свидетельств, которые могли бы дискредитировать приговоры Московских процессов.

Заметьте разницу между этим заявлением и логическим противоречием, что «отсутствие доказательств – это не доказательство отсутствия», неким наивным аргументом. Мы не заявляем здесь, что именно «недостаточность доказательств» того, что Николаев был «убийцей-одиночкой», доказывает, что он таковым не был. Мы утверждаем, что подручные Хрущева привели бы любые свидетельства, которые они смогли бы найти, что Николаев был «убийцей-одиночкой», поскольку они очень хотели доказать, что он был таковым, а в дальнейшем заявить, что он был таковым в любом случае. То, что они не привели таких свидетельств, – самое веское возможное доказательство того, что таких свидетельств не существует.

Если бы люди Хрущева смогли найти доказательства, подтверждающие их выводы, они, бесспорно, привели бы их. Следовательно, мы можем быть уверены в том, что подручные Хрущева, Серов и Ко., не смогли найти таких доказательств. Однако они имели абсолютный доступ ко всему, включая свидетельства, которые они уничтожили (Л 592), и все свидетельства, которые не разрешили увидеть Лено, Кирилиной и другим. Это само по себе – лучшее возможное указание на то, что такие свидетельства существуют. Между тем у нас есть огромное количество доказательств, что Николаев был участником заговора.

Лено признает, что словам Серова нельзя доверять:

Серов был человеком Хрущева на протяжении всего этого периода (Л 591).

Время от времени Лено проявляет скептицизм к действиям Серова. Но весь анализ Лено фундаментально основан на материалах отчетов Серова об убийстве Кирова, все они были нацелены на то, чтобы ложно обвинить Сталина и опровергнуть любой намек на то, что Николаев участвовал в каком-либо заговоре. Лено не добавляет, что это окончательно компрометирует все, что пришлось сказать Серову, будь то об убийстве Кирова или о чем-либо еще. Это едва ли удивительно, так как Лено приходит к тому же предвзятому выводу, к которому пришли Серов и Ко. Фактически Лено признает, что это люди Хрущева в апреле 1956 г. придумали версию, что Николаев был «убийцей-одиночкой» (Л 578–579).

Следовательно, несмотря на его мудрые слова, предостерегающие его читателей о том, что Серов и Хрущев стремились не раскрыть правду, а втянуть Сталина в убийство Кирова, Лено оказывается очень доверчивым к тому, что говорит Серов.

Например, Серов является единственным источником версии хрущевской эпохи, поныне повторяемой официально и сегодня, что Берия и/или Сталин приказали убить Радека и Сокольникова в тюремном лагере. Нет никаких причин принимать эту версию. Даже если НКВД-шники, которых называл Серов, якобы признавшиеся в этих убийствах, сделали заявления, которые Серов приписывает им, – а у нас нет этих заявлений, лишь утверждение Серова – это вовсе не означало бы, что эти заявления правдивы. Как признает сам Лено, Серов и Хрущев сфабриковали множество фальшивок в этот период, чтобы попытаться реабилитировать всех тех, кто был репрессирован в 1930-е годы, и обвинить Сталина. Лено прекрасно рассматривает способы, с помощью которых можно восстановить воспоминания о прошлых событиях (Л 9–11).

Однако Лено все же принимает эту версию (Л 486). Нужна лишь небольшая проверка, чтобы доказать, что Серов здесь тоже лгал. Мы поместили доказательство в отдельном коротком приложении для заинтересованного читателя (см. Приложение 2). Лено мог бы так же легко выполнить эту проверку.

Поскольку Лено предпочел не проверять заявление Серова, ему следовало, по крайней мере, обосновать отсутствие подкрепления доказательства фактами, а при условии практики Лено, которую он все-таки подтверждает документами, дискредитации Сталина, когда только это возможно, доверие к Серову ничтожно. Возможно, неудача Лено проявить скептицизм в этом отдельном случае является отражением того, что Лено похож на Серова: прикипевший к предвзятой идее, что не было никаких заговоров и что, таким образом, Николаев был «убийцей-одиночкой».

Они (авторы отчета Серова, ниже) продемонстрировали, что обвиняемые, включая Ягоду, почти наверняка не были виновны ни в каком заговоре (Л 595).

Это заявление Лено тоже является ложным. Текст отчета, который следует далее (Л 595–599), содержит доказуемую ложь, которую опровергает сама книга Лено. Например, следующее высказывание из отчета Серова от 31 августа 1956 г. опровергает непосредственно сам Лено:

…следует заметить, что даже накануне процесса у следователей не было никаких доказательств интереса со стороны Николаева к кому-либо из бывших оппозиционеров, а тем более (тесных) связей между ним и Котолыновым, Румянцевым или другими из обвиняемых (Л 596).

Собственная книга Лено доказывает, что это заявление Серова – умышленная ложь, как мы покажем в других главах настоящего исследования. Николаев писал о Котолынове в своем дневнике, непосредственно упоминал его еще 4 декабря 1934 г. и далее описывал роль Котолынова в подготовке его (Николаева) к убийству. Сегодня у нас есть эти данные, и Лено приводит некоторые из них. Серов просто утаил их от комиссии Молотова. Лено также подчеркивает, что Серов утаил и другие материалы от комиссии Молотова (которой был направлен отчет в 1956 г.), а другие материалы были уничтожены по его распоряжению. Таким образом, если бы Молотов даже захотел сам изучить исходные документы по делу Кирова, Серов мог скрыть свидетельства от него.

Остальная часть отчета Серова рассматривает свидетельские показания после 1934 г., связанные с Кировым, которые мы рассмотрим в отдельной части данного исследования. Сейчас мы лишь заметим, что вышеприведенное примечание Лено неверно. Отчет Серова чрезвычайно бесчестный. Он содержит многочисленные умышленные фальсификации. Мы идентифицируем некоторые из более значительных образчиков лжи позже. Но в нем столько неправды, что идентифицировать ее всю – означало бы неоправданно и бесцельно растянуть данный анализ.

Наиболее важным для наших целей является тот факт, что отчет Серова не содержит совершенно никаких доказательств того, что Ягода и другие обвиняемые Московского процесса были невиновны в убийстве Кирова. Мы рассмотрим этот вопрос подробно в главах о Московских процессах. Они являются показательными, чтобы осознать весь размах нечестности Лено.

Лено заявляет:

Никто не «прикрывал» Сталина в этот момент – хрущевцы раскрыли многие из его самых гнусных преступлений (Л 604).

Это заявление ложно. Хрущев и его соратники не раскрыли ни одного «преступления» Сталина. До сего дня каждое отдельное предполагаемое «раскрытие» «преступлений», приписываемых Хрущевым и компанией Сталину, оказывалось фальшивкой.

Лено упоминает «…Жукова, очевидно, читавшего вслух архивные документы» на Пленуме Центрального Комитета 1957 г. Но Лено не сообщает своим читателям, что Жуков зачитывал сфальсифицированную копию письма Якира Сталину от 9 июня 1937 г., опуская откровенное признание Якира в том, что он виновен в предательстве. Лено ссылается на речь А. Н. Шелепина (Л 635) перед XXII съездом Партии в 1961 г. и цитирует также ссылку Хрущева на речь Шелепина (Л 636). Лено не указывает, что речь Шелепина состоит из фальсификаций от начала до конца.

Лено цитирует письмо Александра Яковлева 1990 г. об убийстве Кирова, включая следующую строку:

Ягоду ложно поместили среди членов несуществующего «право-троцкистского блока» (Л 639).

Лено должен был знать из исследований Гетти и Бруэ в 1980-е годы, что Право-троцкистский блок существовал на самом деле. Он никак не может не знать об этом труде, поскольку он заявляет, что он получал помощь от Гетти. Однако он не информирует читателей, что Яковлев либо лгал, либо просто был в этом некомпетентен.

Лено заявляет:

Для высокопоставленных большевистских деятелей было очень распространенной практикой называть партнеров «домохозяйками» – так делал Сталин в более поздние годы (Л 672).

Лено не дает никаких доказательств в поддержку этого заявления.

Мы могли бы дать еще примеры ложных утверждений в книге Лено. Но основная суть должна бьггь ясна уже сейчас. Лено часто высказывает утверждения без доказательств, когда эти утверждения либо явно лживые, либо когда нет никаких доказательств в их поддержку.

Еще ошибки

На протяжении своей длинной книги Лено высказывает ряд утверждений, которые ложны и не были доказаны научными исследованиями. Каждый ученый делает ошибки. Однако Лено не делает ошибки случайно. Каждое из этих ложных утверждений имеет одну и ту же политическую направленность. Всех их можно для удобства назвать термином «антисталинские». В этой объемной книге я не смог найти ни одного примера ошибочного утверждения, которое склонно показать Сталина «хорошим». Все ошибки Лено направлены на то, чтобы показать Сталина «плохим».

Это невозможно объяснить обычным возникновением заблуждений или ошибок, появление которых можно ожидать в любом большом и сложном научном труде. Случайно допускаемые ошибки имели бы разные политические тенденции. Нельзя их приписать и небрежности. Они являются доказательством отсутствия объективности у Лено, его антикоммунистической и антисталинской пристрастности априори.

Голод 1932–1933 гг.

Лено пишет:

Непосредственно в результате насильственной коллективизации в 1932–1933 гг. от голода умерло более пяти миллионов людей (Л 3).

Это ложное утверждение. Никакие научные данные о голоде 1932–1933 гг. не подтверждают ничего, даже отдаленно напоминающего это. Антикоммунисты ищут такие свидетельства уже многие годы. Факт в том, что голод случался в истории России каждые 2–4 года, имея такую тенденцию как минимум уже тысячу лет. Труд американского ученого Марка Тогера, который посвятил свою жизнь исследованию этих явлений голода, убедительно демонстрирует это.

Фактически коллективизация была необходима для того, чтобы остановить этот бесконечный цикл голода и повысить сельскохозяйственное производство, по крайней мере, до такой степени, при которой люди не умирают от голода или от болезней, связанных с голодом.

Благодаря именно коллективизации, голод 1932–1933 гг. был последним голодом в истории СССР за исключением голода 1946–1947 гг., вызванного стечением ужасной разрухи от войны и суровыми климатическими условиями. Спорный момент – хорошо или плохо управилось Советское правительство с голодом 1946–1947 гг., но никто не заявляет, что он был преднамеренным. После этого СССР никогда больше не страдал от голода.

Доктор Лидия Тимашук

Лено пишет:

Никита Хрущев вспоминал двух других «истеричных» женщин-обвинителей, поддерживаемых Сталиным, аспирантку-историка Николаенко в Киеве и комсомольского работника в Москве Мишакову… При судебном разбирательстве Заговора врачей как раз перед его смертью, Сталин снова использовал женщину, которой помыкали ее начальники-мужчины, доктора Лидию Тимашук, хотя Тимашук не была, возможно, психически больна в клиническом смысле этого слова так, как были больны Волкова и Николаенко.

Циничное использование Сталиным в своих интересах отчаянных, а иногда и психически больных женщин было особенно порочным примером основной практики советского руководства… (Л 278).

Все это совершенно не так. Хрущев откровенно лгал по поводу Тимашук и «Заговора врачей» в своем «Закрытом докладе». Лено очевидно не знает того, что Тимашук не имела никакого отношения к «Заговору Врачей». Она попыталась проинформировать партийных чиновников о неправильном лечении члена Политбюро Андрея Жданова в августе 1948 г. Тимашук была награждена орденом Ленина в январе 1953 г., но она была лишена его в апреле 1953 г., когда Лаврентий Берия рассмотрел обвинения «Заговора врачей», нашел их беспочвенными и убедил Президиум освободить всех арестованных врачей.

Все письма Тимашук к различным чиновникам по поводу этих событий были опубликованы с комментариями в Русском историческом журнале «Источник» в 1997 г., задолго до того как Лено начал писать свою книгу. Кажется, Лено «поверил» Джонатану Бренту и Владимиру Наумову, написавшим «Последнее преступление Сталина», ужасную, нечестную книгу, которая искажает подробности «Заговора врачей», намеренно замалчивая свидетельства, которые не подтверждают их тезисы, – нечто подобное тому, чем занимается и Лено. Эта книга получила потрясающе отрицательную рецензию со стороны сверх-антикоммунистического сионистского исследователя Геннадия Костырченко в российском сионистском журнале «Лекхайм» в октябре 2004 г.

Сталин не «использовал» Тимашук. В самом деле нет никаких доказательств, что у Сталина были хоть какие-то отношения с ней вообще. Однако главный вывод для наших целей заключается в следующем: Лено выступил с этим обвинением несмотря на то, что у него не было свидетельств в его подтверждение. И снова получается, что Лено высказывает любые утверждения, пока они представляют Сталина «плохим». Это и есть прием ошибочных суждений Лено.