bannerbanner
Добро пожаловать в мир, Малышка!
Добро пожаловать в мир, Малышка!

Полная версия

Добро пожаловать в мир, Малышка!

Текст
Aудио

0

0
Язык: Русский
Год издания: 1998
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
5 из 8

– До какой цифры можно дойти?

– До полутора, главное – добудь факты.

Сидни, не сводя глаз со швейцара, сказал:

– Добуду. Не волнуйся. Разве я тебя подводил?

– И еще, Сидни… Заставь его подписать. Мне надо прикрыть задницу. Я не стану это использовать без подписи.

– Ладно, понял.

Сидни раскрыл блокнот и подошел к швейцару:

– Мистер О’Коннелл, мы не могли бы поговорить наедине? Это очень важно.

– Да, сэр.

Швейцар последовал за ним, и Сидни на миг сунул ему под нос фальшивое удостоверение от «Нью-Йорк таймс».

– Мистер О’Коннелл, мой босс ждет у телефона, а мне необходимо перепроверить несколько фактов, убедиться, что я все понял правильно. Вас зовут Майкл О’Коннелл, и вы первым прибыли на место происшествия, верно?

Швейцара, крупного рыжеволосого господина в униформе, до сих пор трясло.

– Да, сэр. Все верно. Я находился в холле, когда позвонила взволнованная миссис Лейтроп, кричала в трубку, что ей нужна помощь.

– А что было потом?

– Ну, сэр, я помчался со всех ног, приехал на этаж, гляжу, дверь в номер открыта, я вбегаю…

Сидни поднял руку:

– Подождите. Давайте уточним. Значит, дверь была открыта и вы побежали прямо в спальню.

– Нет, сэр, дело происходило в гостиной, там я увидел мистера Роземонда, лежащего на софе.

Сидни поднял на него удивленный взгляд:

– В гостиной? А раньше вы говорили – в спальне. Вы уверены, что они были уже не в спальне?

Швейцар мрачно посмотрел на него:

– Нет, сэр, ничего я не говорил про спальню. Итак, я помог миссис Лейтроп уложить его поудобнее.

– Погодите. – Сидни проверил свои записи. – Да, вот. Вы сказали, что дверь спальни была широко открыта и вы вбежали туда.

– Что-то не припомню, чтобы я такое сказал… Но они точно…

– Понимаю, но дверь спальни была открыта, правильно?

– Не заметил. Может, и была, но я не помню, сэр.

Сидни сочувственно улыбнулся:

– Ну конечно, не можете же вы держать в голове все подробности, поди все упомни. Представляю, как расстроена была миссис Лейтроп.

– О да, сэр, ужасно!

– Что она говорила?

– «О господи» говорила. «О боже». Все такое прочее.

– Понимаю, да, когда люди огорчены, у них в голове все путается. Черт, даже смешно ожидать, что они запомнят каждую мелочь, правда? Позвольте вот что спросить. Существует ли хотя бы мизерная вероятность, что он находился в спальне и открытая дверь, которую вы помните, была дверью в спальню? Возможно ли, что в волнении вы запамятовали? Ошибиться в такой ситуации может всякий.

– Опять вы об этом. Почему? Я бы о таких вещах лгать не стал. Мы с миссис Лейтроп стащили его с софы, и она ослабила ему галстук – это я помню. Не верите мне – спросите миссис Лейтроп.

Сидни отшатнулся:

– Ой, не стоит ее сейчас беспокоить. Вероятно, она так расстроена, что и не вспомнит, был он в спальне, в гостиной или где-то еще. Вы даже можете не помнить, что вбежали в спальню, люди постоянно в таких вещах путаются. Я в таких случаях их прикрываю и…

Нет, он слишком давил. О’Коннелл напрягся.

– Слушайте, я не пойму, чего вы добиваетесь, но он был в гостиной, и точка.

– Эй, да ладно, ладно. Пусть будет по-вашему. Как скажете.

Затем он вздохнул, покачал головой и медленно закрыл блокнот:

– Очень, очень жаль, что вы не помните. Вы ведь первым оказались на месте события. Но, поверьте, мне это совершенно не важно. Просто мой босс жаждет вручить первоисточнику приличное вознаграждение – у него открыт специальный счет для свидетелей. У вас дети есть?

– Дети? Да, сэр, шестеро.

– Так я и думал. Черт, жаль, что они столько потеряют. Тысяча долларов – ба-а-альшие деньги. Мне просто жутко обидно, что они вам не достанутся.

– О чем это вы толкуете? – Швейцар нахмурился.

Сидни огляделся и понизил голос:

– Толкую я о тысяче долларов. Без налогов. Они у меня прямо тут, в кармане. Будут ваши, если пожелаете.

Швейцар явно смутился.

Сидни окинул быстрым взглядом холл и предложил:

– Давайте отойдем на минутку. – Увел швейцара за угол, повернулся спиной и отсчитал десять новеньких стодолларовых купюр – небрежно, будто это замусоленные карты. – Вот, держите. Вы нашли его в спальне, ну и что? Какая теперь, к черту, разница? Мужик-то мертв, господи прости, ему уже все равно.

Швейцар не отрываясь смотрел на деньги. Потом сказал:

– Но он был хорошим человеком. И лежал в гостиной.

Сидни почуял, что добыча уплывает.

– Послушайте, мой босс готов поднять сумму до тысячи двухсот.

И тут Сидни увидел то, чего так ждал, ради чего старался: испарина выступила на лбу швейцара.

– Ай, ладно, какого черта. Честно говоря, я знаю, что он готов поднять до полутора. Вы оказались в выгодном положении, друг мой, – единственный свидетель. Вы держите его за яйца. Это куча денег, вы не можете себе позволить от них отказаться. Бросьте, не будьте болваном. Вы что, не найдете куда потратить такую сумму?

– Не в том дело, что не найду куда потратить. – Швейцар достал платок, снял фуражку и вытер лоб. – Просто вряд ли смогу так солгать.

– Черт, да это же вовсе не ложь. Вы просто не помните, может, все так и было, откуда вам знать. К тому же вы никому не доставите неприятностей. Кому от этого будет плохо-то?

– Нет, вряд ли. Не смогу я взять деньги за то, чего…

– Ну что ж, жаль, черт возьми, жаль. Я разбиваюсь в лепешку ради вашего же блага, а вы слишком тупы, чтобы оценить мои старания. Не говорите, что я не пытался.

Сидни спрятал деньги в карман, очень медленно, и пошел прочь от швейцара. Потом остановился, мгновение постоял и вернулся:

– Слушайте, не знаю, почему я это делаю, но я скажу вам то, что может стоить мне места, понимаете? – Он покосился по сторонам и заговорил словно бы доверительно: – В общем, дело в том, что вы не слишком-то и нужны моему боссу. Он все равно напишет так, как ему вздумается, и подтвердите вы или не подтвердите, ему насрать. Мне-то что, хочет отдать свои деньги – пусть отдает, мне только обидно, что вы не воспользуетесь таким шансом… не для вас, для ваших детей. Не будьте дураком. У него денег этих до хрена, он их даже не заметит. Давайте, берите.

Швейцар с трудом проглотил ком в горле.

– И что я должен сделать?

– Ничего, в том-то вся и прелесть – ничегошеньки. Просто подпишите бумажку, в которой говорится, что вы отдаете нам эксклюзивное право публиковать ваши показания. Никакой записи о деньгах там не будет, налога с них не возьмут. Это просто для того, чтобы другие газеты вас… не беспокоили. Это для вашей же безопасности, не только для нашей.

Сидни залез в карман и снова вытащил деньги.

– А, какого черта, берите две тысячи. Скажу ему, что вы меня вынудили поднять ставку. Он же не узнает, правда?

Швейцар словно бы потянулся уже к деньгам, но вдруг замер и шагнул назад:

– Нет, не могу. Я после этого не смогу смотреть в глаза миссис Лейтроп, а она замечательный человек.

Сидни ничуть не растерялся.

– Понимаю. А зачем вам? В смысле, смотреть ей в глаза. Мой босс устроит вас на работу в любое здание в этом городе. Черт, да он сам хозяин штук двадцати домов. Я объясню ситуацию. Он переведет вас на ту же зарплату, даже, может, чуть выше. У него есть сердце; говорю вам, он человек благородный. Помните, он мог бы вам и не платить.

Пот уже вовсю струился по вискам швейцара.

– Давайте сделаем так. Он даже имени вашего упоминать не будет. Я напишу просто «не вызывающий сомнений свидетель», договорились? Так вам будет легче?

– И там не будет моего имени?

– Слово даю. – Сидни взглянул на часы: – Слушайте, приятель, не хочу вас торопить, но мое время вышло. Пора бежать. Да или нет?

Швейцар не двигался. Сидни сунул ему деньги:

– Вот, держите! Я не позволю вам упустить шанс. – Он втиснул купюры ему в руку. – Кладите в карман, подписывайтесь, и я ушел, вы богаты, и никто не пострадал.

Швейцар как в тумане взял ручку.

– Если вы не собираетесь использовать мое имя, почему я должен подписывать?

– Да это ерунда, даже не берите в голову, это сугубо между нами. Мы обязаны соблюдать правила, таков закон. Этого никто даже не увидит. Вам абсолютно не о чем волноваться. Поверьте, я бы не стал морочить вам голову.

Пока швейцар подписывал, Сидни говорил без умолку:

– Вы еще благодарить меня будете. Работяги должны друг друга поддерживать, верно? Верно говорю?

Едва была дописана последняя «л» в слове «О’Коннелл», Сидни схватил бумагу и был таков, бросив через плечо:

– Спасибо, друг, не пожалеешь!

Швейцар крикнул:

– А вы уверены, что не…

Но Сидни был уже за дверью. В кабинете он вручил редактору подписанную бумагу:

– Вот, есть. Но это было непросто. Жадный ублюдок выжал из нас две с половиной.

Редактор открыл ящичек и достал наличные.

– Если я выясню, что швейцара по фамилии О’Коннелл не существует, ты покойник, Сидни.

Сидни принял оскорбленный вид.

– Так ты мне не веришь? Да за такой материал я мог бы тебя и на три нагреть. Думаешь, я пытаюсь тебя ограбить? Ты же мне все равно что отец родной.

Редактор махнул на него рукой:

– Да, да, как же, катись отсюда, пройдоха.

Сидни засмеялся и вышел. Он был слишком возбужден, чтобы идти домой спать, а потому заглянул в парочку баров, так что солнце поднялось уже довольно высоко, когда он добрался до своего отеля. Сегодня мир не казался ему плоским. Он заметил даже цветы на подоконниках. Неужели они всегда там стояли? До кровати он добрался вконец вымотанным и моментально уснул.

Не прошло и трех минут с того момента, как заснул Сидни Капелло, а из багажников автомобилей по всему городу начали доставать толстые пачки газет. Было почти слышно, как вопят заголовки с тротуаров. Для некоторых читателей из числа друзей и родных двух замешанных в деле сторон заголовок и фотографии казались такими же гадкими и бессердечными, как человек, выставляющий напоказ свое хозяйство перед ребятишками на детской площадке. Для других – посторонних, спешащих мимо на работу, – заголовки были просто частью утреннего моциона, который приносит легкое удивление, бодрость и энергию, как чашечка крепкого кофе, помогающая начать день.

РОЗЕМОНД СКОНЧАЛСЯ В ЛЮБОВНОМ ГНЕЗДЫШКЕ

Лауреат Нобелевской премии мира и посол Соединенных Штатов Америки Артур Роземонд внезапно скончался вчера вечером в постели своей давней любовницы, миссис Памелы Лейтроп, известной всем бывшей жены губернатора Стенли Лейтропа.

Майкл Джей О’Коннелл, швейцар шикарного отеля «Бикман Тауэрс», поведал в эксклюзивном интервью нашему репортеру, что вчера вечером, около 10.40, ему поступил срочный вызов из апартаментов миссис Лей-троп. Когда он подошел к номеру, дверь была открыта, и он вбежал в спальню, где обнаружил полураздетую миссис Лейтроп, она в истерике склонилась над распростертым Роземондом, сказал О’Коннелл.

О’Коннелл утверждает, что Роземонд был частым гостем в «люксе» госпожи Лейтроп. О’Коннелл, до сих пор не пришедший в себя после разразившейся ночью трагедии, свидетелем которой он стал, печально качает головой: «Он был хорошим человеком, но, видимо, пошел по пути, по которому были бы не прочь пойти многие мужчины».

Жену Артура Роземонда застали дома в Раунд-Ридж, Нью-Йорк, и сообщили о смерти мужа.

Перемена

Нью-Йорк

1973

Дена проработала в небольшой частной телекомпанию в Нью-Йорке три долгих года. Улыбалась и кивала приглашенным в студию мужчинам с дурацкими начесами на лысинах – гостям утренней передачи; брала интервью у авторов книг о том, как растить ребенка, украшать дом или готовить, – тогда как эти три темы не вызывали у нее абсолютно никакого интереса. И в конце концов она добилась чего хотела – ее пригласили вести утреннее шоу на центральном телевидении. Перемена оказалась едва заметной. Она все так же сидела, улыбалась и кивала мужчинам с начесами и брала примерно такие же интервью, что и раньше.

О такой работе большинству женщин остается только мечтать, и большинство были бы вполне довольны. Но Дена положила глаз на новую программу вечерних новостей длиной в целый час, которую продюсировал ее прежний босс Айра Уоллес. Как и предсказывал Сэнди, с годами на телевидение начали давить, требуя побольше женщин в эфире. Вскоре Сэнди уговорил работодателей позволить Дене брать интервью для вечерней программы. И хотя эти интервью служили просто вставками между серьезными новостями, она хорошо справлялась и знакомилась с интересными и важными людьми.

Но и через год Дену по-прежнему считали не более чем хорошенькой девушкой, которая может заполнить паузу и поболтать в эфире о какой-нибудь чепухе. Ни Уоллес, ни другие продюсеры были не готовы доверить женщине серьезное, тяжелое интервью о действительно важных вещах. И Дена понимала, что если хочет чего-то достичь, то должна сама найти интересного человека и сделать с ним материал.

Несколько недель она потратила на поиски и в один прекрасный день нашла такого человека. Все подозревали, что, когда сенатор Орвилл Босли сменил политическую партию и стал демократом, он готовился к чему-то большему, возможно, намеревался стать вице-президентом. Пресса умирала от любопытства. Репортеры тщетно пытались до него добраться, но Босли был на удивление осторожен и не давал интервью. После уотергейтского скандала политики стали относиться к репортерам крайне недоверчиво. Но, к счастью для Дены, Босли считал себя «подарком для женщин». Дена же не сомневалась, что справится с этой самовлюбленной напыщенной задницей.

Узнав, что Босли собирается на прием в честь новоизбранных сенаторов и конгрессменов от Демократической партии в гостинице «Шорхэм» в Вашингтоне, Дена села на поезд, рассчитав так, чтобы приехать к вечеру, через час после начала церемонии. Она прибыла на прием одна, в длинном черном платье с разрезом сбоку, зная, что ноги и волосы – главные ее козыри. Единственным украшением было золотое колье. Она не хотела быть похожей на сенаторскую жену.

Босли стоял в углу зала, окруженный, как водится, группой мужчин в одинаковых костюмах и галстуках. Эдакий самец, раздувающийся от чувства собственной важности, он разглагольствовал о торговой политике, когда их взгляды встретились.

Стоя в дверях, Дена выдержала паузу, достаточную для того, чтобы смолкли разговоры, и затем направилась сквозь толпу прямиком к Босли. Люди расступались, как Красное море перед Моисеем, и Дена без помех прошествовала прямо к сенатору. Волосы ее были зачесаны на одну сторону и, когда она, заговорив, слегка повернула голову, упали на лоб, привлекая его внимание. Дена посмотрела Босли в глаза, улыбнулась и сказала:

– Итак, сенатор, я слышала, мы с вами курим один сорт сигарет.

Через три недели он сидел напротив нее в студии, с микрофоном на воротнике, готовясь дать свое первое интервью с тех пор, как сменил партию. Айра Уоллес был под впечатлением, а все дикторы-мужчины – в ярости от того, что именно Дене удалось заарканить такую добычу, и от души надеялись, что она ударит в грязь своим скандинавским личиком. Но сидящие у экранов телезрители не видели, как смотрят на Дену оставшиеся за кадром люди, и не знали, что вся эта публика в напряжении глядит на нее, будто она вот-вот выпрыгнет из окна высотки. Телезрители видели совсем другое – приятное молодое лицо женщины в аккуратном черно-белом шерстяном костюме, огромные, ясные синие глаза и персиковую кожу. Женщина держалась столь спокойно и уверенно, будто болтала со старым приятелем у себя в гостиной. Она улыбалась гостю, ловила каждое его слово. Когда он стал рассказывать о том, как рос во времена Великой депрессии и как ему приходилось круглый год питаться блинами, она сочувственно улыбалась. Она зачитала пару фраз из воспоминаний его школьного учителя: «Орвилл всегда был лидером, даже в детстве. Я знал, что его ждет большое будущее». Они посмеялись над появившейся на экранах фотографией малыша Орвилла в порванном детском комбинезончике. И после того, как гость окончательно расслабился, она сказала с улыбкой:

– Сенатор, говорят, что, хотя вы и стали демократом, ваша избирательная программа… скорее напоминает программу консервативного республиканца. Не думаете ли вы, что было бы честно сообщить вашим избирателям-демократам, что, несмотря на смену партии, ваша позиция осталась прежней?

Босли был пойман врасплох. Он-то рассчитывал продолжать разговор о том, в какой нищете прошло его детство и как он работал, учась в колледже, – собирал хлопок и рыл канавы.

– Ну… э-э… – начал он запинаться и заикаться, – думаю, такое суждение абсолютно беспочвенно. Все, кто знает меня и мою программу…

Дена наизусть вызубрила его избирательную программу. Она откинулась на стуле и стала цитировать его тезисы, пункт за пунктом. Она подготовилась к этой встрече при помощи команды «исследователей» – помощников Айры Уоллеса. Она разбивала вдребезги все его оправдания с эффективностью пулемета. Надежды мужчин-репортеров на ее провал медленно таяли. Программа Босли опровергала все сказанные им только что слова. Дена разгромила его в пух и прах и сделала это в самое горячее телевизионное время, на центральной программе.

Это была ходьба по канату. Ей следовало не просто хорошо выглядеть и очаровывать, но, имея под рукой факты, притворяться, что для нее они такой же сюрприз, как и для всех прочих. И Дена справилась с этим, в прямом эфире.

После объявления режиссера «Передача закончена» у Дены было ощущение, будто она успела забить гол в последнюю минуту матча.

Пока довольные Айра Уоллес и Сэнди с поздравлениями провожали ее к выходу из студии, она оглянулась на Босли. Взгляд был мимолетный, но этого мига хватило, чтобы увидеть его лицо. Он сидел совершенно раздавленный тем, что сейчас произошло.

Неделю спустя, прочитав, что после интервью Босли вряд ли наберет достаточное количество голосов для избрания на второй срок, не говоря уж о том, чтобы выставить свою кандидатуру на пост вице-президента, Дена испытала чувство вины. Она вдруг осознала, что натворила, и окончательно убедилась, насколько могущественная штука – телевидение. Но было уже поздно. Назад дороги нет. Нужно двигаться только вперед. Айра намекнул, что если Дена правильно разыграет свою партию, то через год или около того станет первой женщиной, которой предложат вести одну из вечерних программ.

Дена явно была на взлете. Но за это и ей, и Босли пришлось заплатить свою цену. Его карьера рухнула, а Дена стала просыпаться по ночам от страшных болей в животе.

Вопрос для Мэкки

Элмвуд-Спрингс, штат Миссури

1973

Тетя Элнер была пухленькой фермершей, мягкой, как подушка, с милой улыбкой ребенка. Волосы у нее поседели, но глаза и улыбка остались молодыми. И пахла она всегда как свадебный торт – эффект, получаемый благодаря пудре «Кашемировый букет» и одеколону «Дороти Грей» для жаркой погоды, которым она пользовалась даже зимой, и весь ее дом пропах сладким ароматом. Собственных детей у нее не было, но она детей любила, а они любили ее. Каждую Пасху она вырезала из картона большие кроличьи лапы, присыпала их тальком и оставляла на полу следы – словно пасхальный кролик заскочил к ней через парадный вход, проскакал по всему дому и выскочил из двери черного хода. Все окрестные ребятишки приходили, чтобы найти маленькие пасхальные корзинки, которые кролик, по ее словам, оставил для них.

Было одиннадцать утра, Норма размышляла, что приготовить на обед, когда позвонила тетя Элнер.

– Мэкки дома?

– Да. В саду.

– Попроси его, пожалуйста, к телефону, дорогуша.

– Хотите, чтобы он зашел?

– Нет, крикни, чтобы взял трубку. Я подожду. Мне надо спросить у него кое-что важное.

– Ладно.

Норма подошла к двери в сад и позвала Мэкки, копавшего червей на грядке.

– Мэкки, тебя к телефону.

– Кто?

– Тетя Элнер.

– Скажи, я через минуту перезвоню.

– Она хочет, чтобы ты сейчас взял трубку.

– Узнай, что ей нужно.

– Тетя Элнер, он просит узнать, что вы хотели.

– Ну… Я хотела у него кое-что спросить.

– Хорошо. Подождите. Мэкки, ей нужно спросить у тебя кое-что, срочно.

– Ладно.

Мэкки встал и отряхнул от земли руки. Вошел в кухню и направился к телефону. Норма преградила ему путь:

– Мэкки, вымой руки. Мне не нужны микробы на трубке!

Он подошел к раковине.

– Что она хочет, не знаешь?

– Нет. Но похоже, вопрос срочный. – Норма оторвала кусок бумажного полотенца и протянула ему: – На, вытри.

Он вытер руки и взял трубку:

– Привет, тетя Элнер, как дела?

– Норма рядом? – спросила тетя Элнер.

– Да.

– Так, не подумай ничего плохого, но мне нужно, чтобы ты пришел и посмотрел, что мне прицепили на дверь, и сказал, что ты об этом думаешь.

– Хорошо.

– И погляди, нет ли чего у тебя на двери, а если есть, оторви, чтобы Норма не видела, ей и без того нервотрепки хватает.

– Заметано.

Тетя Элнер дожидалась его на крыльце.

– Ну, было что-нибудь на двери?

Мэкки потряс головой:

– Не-а, ничегошеньки. – И переступил через ее кота Сонни, развалившегося поперек дорожки к дому.

– А ну, глянь-ка, что на мою прицепили. И что ты об этом думаешь?

Она вручила ему яркий розовый листок с черными буквами:

БЕРЕГИСЬ – АРМАГЕДДОН НЕ ЗА ГОРАМИ. КОНЕЦ СВЕТА НЕИЗБЕЖЕН! ПРЕПОДОБНОМУ КЛЭЮ СТАЙЛСУ ЯВИЛОСЬ ОТКРОВЕНИЕ БОЖЬЕ, ПРЕДВЕЩАВШЕЕ КОНЕЦ СВЕТА. ЭТА ИНФОРМАЦИЯ ОСНОВАНА НА ОЗАРЕНИИ. В АПРЕЛЕ СЕГО ГОДА БОГ ПОКАЗАЛ ЕМУ ФИНАЛЬНЫЕ СОБЫТИЯ И НАЗВАЛ ТОЧНУЮ ДАТУ. ДЛЯ ПОЛУЧЕНИЯ ДАЛЬНЕЙШЕЙ ИНФОРМАЦИИ И БЕСПЛАТНОГО БУКЛЕТА ЗВОНИТЕ 555-2312.

Тетя Элнер спросила:

– Как по-твоему, я должна ему позвонить?

– Нет, тетя Элнер, это шарлатан, просто пытается деньги выцыганить.

– Ты думаешь? А тут же сказано – бесплатно.

– Вас хотят включить в список почтовой рассылки, чтобы потом клянчить пожертвования.

– Значит, не стоит придавать значения его словам?

– Да ну, это какой-то идиот. Выбросьте эту бумажку. Жулик он.

– Ну слава богу, что я тебе позвонила. Не хотелось бы мне попадать в чей-то список рассылок, хоть бы и к священнику. Мне и без того почтового мусора хватает.

– Верно говорите.

– Раз уж ты тут, посиди со мной на веранде. Я чайку заварю.

– Ладно, чайку так чайку.

Он поднялся по ступеням, уселся на желтый в белый горошек диван-качалку и, дожидаясь, раскачивался вперед-назад. Тетя Элнер вернулась и вручила ему чашку.

– Позволь кое-что у тебя спросить, Мэкки.

– Что?

Тетя Элнер села.

– Ты бы хотел знать, когда наступит конец света? Я вот не уверена, что хочу, лучше пусть он меня застанет врасплох. А ты тоже?

– Ну, наверное.

– Сахара хватает?

– Нормально.

– Что бы ты сделал, если бы знал, что конец света наступит в следующий вторник?

Мэкки подумал.

– Да трудно сказать. Ничего. Скорее всего. А что можно сделать-то? Вы бы что сделали?

– Одно знаю наверняка: я бы неделю не убиралась в доме.

– А я бы, может, съездил во Флориду, – сказал Мэкки. – Или еще куда.

– Думаю, так даже лучше, что никто из нас не знает, когда он наступит и доживем ли мы до него. Так жизнь интересней, как рулетка, правда?

– Да уж.

– Люди любят играть, правда? Я вот бинго люблю. Не знаешь – и вроде полнее живешь, гадаешь.

Мэкки согласился.

Чуть погодя тетя Элнер сказала:

– Как думаешь, дождь пойдет?

Мэкки откинулся на спинку и посмотрел вверх:

– Бог мой, надеюсь, нет. Я собирался на озеро.

– И на кой тебе во Флориду?

– Что?

– Если бы ты узнал, что приближается конец света.

– А-а… Ну не знаю. Наверное, хотел бы перед смертью попасть на хорошую рыбалку.

– Мэкки, не хочешь же ты оказаться среди незнакомых людей во Флориде, когда настанет конец света, правда?

– Ну…

– Мне кажется, не стоит в такой момент путешествовать. Лучше побыть дома, среди своих, тебе не кажется?

– Пожалуй.

– Разве ты бы не хотел, чтобы Норма и Линда были с тобой? Норма не поехала бы во Флориду, ты же ее знаешь. Она бы наводила в доме лоск, чтобы все сверкало и сияло. Говорят, это будет Судный день. Надо уж быть там, где положено, чтобы Ему не пришлось бегать искать тебя. Думаю, надо всем остаться на своих местах.

– Наверное, вы правы, тетя Элнер. – Он встал. – Ну, я пойду домой, надо еще кое-что сделать, Норма просила.

– Ладно, лапушка, беги. Спасибо, что зашел.

Он вышел на улицу, когда тетя Элнер окликнула его:

– Не говори Норме, о чем мы беседовали. Про конец света и все такое!

– Не скажу. – Он обернулся махнуть рукой на прощанье и наступил на Сонни, который даже не шевельнулся.

Дилемма для Дены

Нью-Йорк

1973

Дена встречалась с преподобным Чарльзом Гамильтоном на нескольких благотворительных акциях по сбору средств и всякий раз удивлялась. Каждый год преподобный попадал в десятку самых любимых граждан Америки. Церковь его в Нью-Йорке была не самой большой, но он приобрел всенародное признание благодаря своим книгам. Хотя они оба с женой Пэгги родом были из крошечного городка, затерявшегося среди сельских пейзажей Кентукки, он прослыл человеком, который вдохновляет миллионы людей и дает советы президентам. Однако, несмотря на частые выходы в свет, преподобный старался не слишком распространяться о своей личной жизни. Дена священниками не особо интересовалась, но поняла, что Гамильтоны именно такие, какими кажутся, – необычайно добрые и приятные люди.

На страницу:
5 из 8