Инструкция к машине для пыток

Основным моим заработком были скудные роялти от произведений, репетиторство и редкие статьи в журналах, которых становилось всё меньше в силу озвучиваемых мною мнений, которые не устраивали ни прогосударственные редакции, ни левосторонние. Думаю, их обижало, что в обоих случаях деятельность этих сторон получала от меня оценку «не стоящей внимания возни». Одни говорили, что я нелицеприятный прекариат, агент стран-противников, гнойный фурункул на теле духовности, безобразный антипатриотический деятель, заслуживающий тюремного заключения за свои изречения лишь потому, что высказался однажды о том, что, ежели при белых красные считались предателями, а при красных белые считали изменниками родины, то не разумно ли послать куда подальше представителей, как белых, так и красных обществ, безбожно линчевавших гражданские лица в любой период этой тёмной истории? Очевидно, что те амфиболичные софисты, что высказывали мне свои претензии, при любом удобном случае были бы рады сменить цвет своих мантий на тот, что займёт престол, но, конечно, до последнего будут этот отрицать. А за что наказать своих же граждан, государство всегда найдёт, восполняя статистику и отечественный долг. Барин, король, император, князь, кайзер, президент – от самого ничтожного феодала, питающегося крошками власти, до величайших властителей – каждый найдёт, за что высечь крестьянина.

Родина – это люди, совокупность всех представителей нашего общества, а государство – это ограниченная группа людей, воздействующих на другие подчиненные сообщества людей, что в комплексе формирует систему, не стоя́щую в количестве даже близко к общему числу представителей Родины, но качественно возвысившее себя несоизмеримо выше этого «плебса», должного слушать и исполнять. Правда – раздражитель, от которого хочется избавиться самым жестоким, уничижительным образом. Так, чтобы не осталось даже пепла, памяти и имени на могильном камне.

Другая категория приписывает мне качества мизогинии, человеконенавистничества, сексизма, угнетения меньшинств, патриархальной промывки мозгов, необразованности и прочих факторов отсутствия общей человечности. Произошло это всё также из-за той фразы про «возню» в контексте борьбы социально нейтральных граждан за права каких-либо угнетенных категорий. Главным аргументом было то, что, учитывая факт того, что представителей этих организаций не лишают голоса, было бы странно, если бы я или кто-либо ещё отдавал им свой голос лишь потому, что они выражают ту или иную необычную идею, связанную с интерпретацией гендеров, сексуального взаимодействия, самоопределения и прочих направлений социального контакта, которые мне не неприятны, но в которые я не имею никакого желания углубляться в силу банальной незаинтересованности. Я не знаю лично представителей, поэтому не хотел бы поддерживать того, в ком не уверен, тем более прекрасно зная, что поддерживать кого-либо кроме себя они не собираются. Проблема любого другого человека волнует их чуть-чуть меньше, чем менее значительная проблема человека из их сообщества. Подметив такой факт заметного лицемерия, я стал врагом этого правового направления.

Оставшиеся категории делятся на тех, кто выражает несогласие с моими депрессивными и резкими взглядами, и на тех, кто молча поддерживает. Как бы то не было забавно, но последняя категория считается самой несчастной и наименее состоятельной – ждать от них серьёзной поддержки было бы глупо, что подтверждает мою правоту относительно необходимости этих людей в обществе: как известно, силы мира сего не желают допускать благополучия здравомыслящих; великая машина мироздания заинтересована наносить им самые глубокие раны. Таким образом, мой доход с этого направления не воодушевляет, поэтому основными средствами, которыми я располагаю, является давно проданное имущество, а точнее оставшаяся сумма в триста тысяч рублей. Из родного города я сбежал. Сбежал, потому что постоянно проигрывал: неудача за неудачей, в карьере, в работе, в браке. Кирпичик за кирпичиком разбиралась стена моей психики, пока не рухнула вовсе, обратившись в облако пыли. Другого выхода у меня не было… хотя это, конечно, жгучая ложь. Выход есть всегда – нужно лишь попытаться его найти, но сил на это, бывает, уже нет. Чьи-нибудь слова, чья-нибудь забота или хотя бы пара чутко слушающих ушей могли бы исправить это несчастное положение, но увы. Как часто мы слушаем тех, кто молвит? Как часто пропускаем мимо тихие слова, кричащие в просьбе о помощи? Сколько многим судьбам треснуть помогли, лишь не стараясь слушать? Жизнь – есть бесконечный круговорот страданий и безразличия, есть вечная смена трагедий и комедий, при коих действующие лица всё те же, ибо комедия – это трагедия, случившаяся не с нами. Когда всё позади и от жизни остаётся лишь выжженая земля, остаётся лишь просить, чтобы люди тебя не осудили. Выносящие приговор никогда не протягивают руку. Осуждающие никогда не пытались помочь.

В общем, думаю, меня можно счесть прожигателем жизни. Свобода и деньги показывают из чего состоит человек. Свобода точно такое же рабство, как, впрочем, и деньги… ни каждый может справиться с этим бременем. Себя я считаю всего лишь Ненайденным Человеком в мире Абсурда, ведь всё, что я рассказал – есть не что иное, как вопиющая нелепость. Что тут сказать? C'est la vie. Chaque personne a sa propre voie.2

Безусловно, подобное осознанное самоотравление моей жизни категорически сузило круг общения до единиц, исключив из них даже родителей и остальных многочисленных родственников, наверное, считающих, что я уже умер, либо же был вынужден иммигрировать в чуть более либеральную страну, чего, как бы то не было забавно, мне не желается, да и к тому же, чего я добиться основательно не смогу. Даже… скорее в первую очередь: мало кто из россиян не знает, какие чудовищные ужасы порождает постсоветское воспитание, помноженное на депрессивную действительность перестройки, маргинальных девяностых и нулевых, когда выйти здоровым из собственной «семьи» – задача не из лёгких, а порой и вовсе невыполнимая. Я был тем самым яблочком, что упало недалеко от яблони. Моё предназначение – сгнить под её кроной. Не человек, а сухая статистика; рожден лишь для того, чтобы доказать и без того очевидную торжествующую действительность мрака.

В сухом остатке моя жизнь свелась к довольствованию выгуливания костюмов, распитию вина, чтению книг и журналов, тщетным попыткам медитации, эпизодическим страданиям, отсутствию «Я» у самого себя, затворничеству и ненависти к самому себе за всё вышеперечисленное, и общению с двумя людьми: мои другом гроссмейстером Жаном и моей возлюбленной Мирой. Главное задачей и, соответственно, моим Magnus Opus является изучение и опись Инструкции машины для пыток, по которой работает весь мир, Вселенная и сама суть мироздания. Открывая инструкцию, вы увидите первый многозначительный абзац:

«Машина для пыток – ты в ней ещё один винтик.»

Ничтожная гайка, винтик, саморез или подшипник – ты ничтожество, работающее в соответствии с правилами машины, которую запрограммировал Великий Архитектор, не соответствующий, конечно, в данной интерпретации тому, что называл таким же именем поэт и художник Ульям Блейк. Добросердечный Демиург? Абраксас? Справедливый Отец? Или Бессердечный Инженер, проектирующий свой механизм? Большая часть существующего искусства, понимая того или нет, была направленна на выделение и глубокое рассмотрение тех или иных функций этой Машины. Условных «скриптов», по которым она работает, несоизмеримой множество, стремящееся к бесконечности. Один из интереснейших принципов работы заключается в том, что любой «абсолютно счастливый» человек, отрицающий факт существования мира в парадигме несчастья, будучи биографически на девяносто девять целых и девять, девять, девять, девять… И так далее каких-либо N-ых удачливыми, счастливым и успешным, содержит в этом ничтожном проценте или одной N-ой этого процента такую информацию, которая может обесценить все остальные проценты его жизни – один миллилитр яда может убить пятисоткилограммовое животное.

Я хочу сказать этим, наверное, самому себе, что я не в депрессии, не во фрустрации и тем более не в прострации. Я замотивирован в изучении жизни через её наиболее вопиющее выражение – через болезненный абсурд.

Мира ожидала меня дома ещё с обеда этого дня. Хозяйка квартиры давно привыкла к ней, направляя свою благожелательную энергию на мою возлюбленную, против чего та, конечно, не выступала против, скромно принимая это отягощающее внимание. Мира была лишь чуть младше меня, но визуально она была из тех девушек, что всегда спрашивают о паспорте при покупке алкоголя: невысокая, немного болезненно худощавая, миловидной комплекции и со слегка детским лицом. Какую бы форму ни приняла её мимика, когда она смеялась или плакала, когда скорбела или сияла от радости – всегда она выглядела слишком мило для того, чтобы быть существующим человеком. Порой мне казалось, что она лишь плод моего воображения. Иногда я думал, что жизнь не может быть так добра ко мне. Обычно Мира старалась выглядеть загадочно-мрачной персоной: на таких обычно смотришь и думаешь «Что же у них в голове? Отчего они такие мрачные?». Не знаю, получалось ли у неё провернуть свой план, но на меня это не работало: если я смотрел на неё, то улыбался, чтобы она улыбнулась мне в ответ. Жан, когда первый раз увидел её, сказал мне: «Какая-то зажатая и необщительная, похожа на ребёнка. Как ты вообще с ней сошёлся?». Всё просто: я видел намного больше, чем видел он, но смотрели мы на одного и того же человека. В её серо-зеленых глазах была тоска и волшебная глубина сказочного леса, её взгляд был добрый и любящий – такой мужчины ищут всю жизнь и так не находят. Её улыбка была живой и искренней, она была прямолинейно чистой. Весь её внешний вид, начиная от столь чудного личика, пухлых губок и причёски в виде двух косичек цвета дубовой коры и заканчивая удивительно подходящими ей милыми нарядами, словно бы списанных с жителей Хоббитона, превращал её в наиболее симпатичное создание во всём этом гадком мире. Страшно получить в дар от жизни такую женщину. Страшно, потому что невыносимо её потерять. Об этом я думал каждый день и каждый день был пропитан страхом, который заставлял моё сердце пылко любить и заставлял его сжиматься до боли.

Правило №Х…∞

«Чем сильнее ты любишь, тем сильнее твой страх потерять объект любви».

Я знал правило, гласящее, что в этой жизни у тебя нет ничего твоего. Нет такой вещи, которую нельзя было бы у тебя забрать. Говоря, что что-либо принадлежит тебе, ты тщетно пытаешься пискнуть в лицо вечности, что ни человек, ни катаклизм, ни нелепость, ни смерть, ни какое-либо иное явление не способно забрать у тебя то, что тебе дорого.

Правило №Х…∞

«Ты обладаешь ничем. Всё, что есть, можно забрать в мгновение ока.»

Мира была творцом предметов искусства: она создавала свои ювелирные изделия, мягкие игрушки, картины или посуду, соответствующие её видению некой загадочной волшебной сказки, в которой обитало её сознание. Мне этот образ был недостижим. Сколько бы я ни пытался воссоздать его в своей голове, реальный мир этой пыточной машины слишком сильно оттягивал меня назад – он отрезвлял меня, и я не мог полностью понять Миру. Она помогала мне не падать в эту экзистенциональную зловонную яму, но я всегда спотыкался… Спотыкался и спотыкался… А она ловила меня, обнимала и целовала своими мягкими, как две свежие-свежие зефирки, губами. Её пальцы зарывались в мои волосы и мягко гладили меня по голове – стресс отступал, и я погружался в чёрную теплую воду, где всегда стоял штиль. Я не знаю, что такое любовь, но я бы хотел, чтобы любовь была тем, что было между нами.

Я пришёл примерно в половине второго ночи. В доме уже была темень, хозяева спали и лишь из щели под дверью в мою комнату пробивался слабый теплый свет. Разувшись, я поставил свои чёрные полуботинки на обувную стойку, повесил плащ на крючок рядом с остальной верхней одеждой жильцов, подтянул спустившиеся носки и тихонько, стараясь не скрипеть досками, пошёл по коридору. Зайдя внутрь, я сразу нашёл Миру – она сидели на моей кровати и была, как всегда, изумительно мила. Она оторвала свои большие глаза от планшета, где рисовала свою очередную фантазию, и пронзительно посмотрела на меня. Тошнота и липкое мерзкое ощущение сразу отошло куда-то в сторону, скрывшись за волной тепла, нахлынувшей вместе с её взглядом.

– Здравствуй, милая, – сказал мягко я.

– Привет, Пус, – полушепотом ответила мне Мира.

Пус… Когда она называет меня так, её губы собираются в виде поцелуя и целуют они моё сердце.

– Прости, я задержался. Порой меня не оторвать от бесед с Жаном… В особенности, когда мы пьём.

Она слегка улыбнулась и со смешком выдохнула воздух через нос.

– Я так и думала. Не переживай, мне не было скучно. Всё в порядке? Выглядишь очень уставшим, да и каким-то мрачным… Что случилось?

– Ничего.

– Ну, Пус, что такое? Просила же не делать так. Иди ко мне.

Я повиновался. Подойдя к кровати, я сначала сел на неё, а затем повалился головой на колени Миры, всматриваясь в её лицо снизу-вверх, разглядывая каждый его миллиметр, словно пытаясь фундаментально запомнить этот кадр, чувствуя, что больше его не увижу. Гадкое чувство – я не знал, откуда оно взялось в этот миг. Моя ладонь плавно скользнула на её щеку. Всё её лицо помешалось в мою ладонь – она была моей драгоценностью – крошечной и хрупкой. Рядом с ней я чувствовал себя самым сильным человеком на Земле не потому, что я таковым являлся – это было, конечно, не правдой – но потому, что у меня не было иного выбора, кроме как быть самым сильным человеком, чтобы защитит её любой ценой. Защитить от чего?.. Я знал много женщин в своей жизни, чем, на самом деле, не могу гордиться, как не может гордиться и женщина, знавшая много мужчин. Порой мне кажется, что бесконечные пробы и поиски – это символ того, что человек лишен своего сюжета, лишен своей арки, своих персонажей, своих линий – он не главный герой своей жизни, но второстепенный или вовсе родом из массовки в чьей-то истории. Бесконечные попытки можно оправдывать множеством отговорок, такими как получение новых ощущений, интересного опыта, свободой и «здоровым» эгоизмом, не обращая внимания на тот факт, что ты инцел, идиот или шлюха – несостоятельный, не уважающий себя кусок дерьма, слабый и ничтожный рыб плоти. Что определяет сильного человека на фоне слабого? Когда Машина для пыток посылает нам испытание духа в виде сладкого желания похоти, слабый человек следует на поводу у инстинктов, становится не избирателен в «пищи», поглощая всё, что попадет ему под руку: он трахается со всеми, находясь под состояние аффекта половой тяги, скачка либидо и страстного огня, разошедшегося по телу пожаром. Человек бегает от влагалища до влагалища, не видя за ним личность; человек скачет на члене, думая о том, что завтра попробует другой; ведёт список тех, кто лучше трахается, лучше выглядит, лучше скачет или лучше сосёт, у кого больше член или задница – в этом списке нет характеристики, изучающей глубину души, чистоту сердца и самый важный фактор, определяющий насколько достоин был человек получить меня и насколько я был достоин получить этого человека. В самых ужасных и нелепых ситуациях, способных размазать череп всем, кто услышит от тебя твой рассказ, а в особенности отцам и матерям, человек выбирает похоть, полученную без морали, без того, что делает человека человеком, без того, что мы называем влюбленностью, химией, чувствами. Любая фантазия, которую ему предлагают, дурманящей слизью расходится по его телу, впитываясь в кровь и кишки. Человек пробует всё, что ему предлагают: вдвоём, втроём, оргию, спонтанный анал с дерьмом, использование машин, техник, одежды, созданной для удовлетворения похоти, секс в публичном месте. Эти создания пользуются друг другом, причиняют боль, очерняют душу, наносят глубокие рваные, никогда до конца не заживающие раны, они блюют друг другу в рот желчью, привкус которой не уходит до самой смерти. Измазываются в смазке, слюнях и сперме, называя это лучшими годами молодости. Когда приходит время, их ждёт лишь виселица, пуля, сталь или долгое падение; их ждёт депрессия, апатия, ангедония и асексуальность, неизменно ведущая к одиночеству, моральному и физическому уродству, отражающимся рубцом на теле души. Такой тварью был и я.

Скрипт №Х…∞

«Осознание всегда приходит. И всегда приходит после.»

Проще принять человека, который пытался любить десять раз, чем принять человека, который осознанно шёл на ошибки десять раз. Первого человека жаль и можно понять, второго при желании можно понять, но пожалеть?..

Что делает сильный человек? Сильный человек сдерживает себя: он перекрывает воздух огню и, если нужно будет, он перекроет воздух себе, чтобы сдержать позыв плоти. Сильный человек любой формой дисциплины, самоуничижения, бичевания останавливает себя, зная, что боль тела не значит ничего в сравнении с болью души – физические раны имеют свойство заживать, кости срастаются, кровь запекается – душа не заживает, она лишь умерщвляется, впадет в кому, но всякую старую рану можно вскрыть. Сильный человек готов ограничить себя ото всего, готов погрузится в гадкую рутину воздержания или мастурбации в периоды особо тяжелый возбуждений. Это тот «бэкграунд», который стоит в развитии персонажа, считающего себя главным героем и идущего к этому званию; это то, что вкладывает главный герой в своего главного спутника: уважение, ожидание, терпение.

Правило №Х…∞

«Мораль существует там же, где обитает животный дух. Твоя жизнь – борьба с самим собой.»

Я говорю это к тому, что в момент, когда я держал так ладонь на её щеке, в которую та вмещается как райская птичка колибри, я думал, что этот и есть тот самый важный сюжетный выбор, на котором необходимо остановиться. Тот момент, ради которого было бы не стыдно отказаться от своего прошлого. Такое чувство я испытывал лишь однажды… Очень давно.

– Я люблю тебя, – сказал я Мире.

– И я тебя люблю, – закрытой улыбкой и добрым взглядом она встретила мои слова.

– Не хочешь выпить? Слишком много мыслей сегодня у меня в голове. Хочу забыться в твоих объятиях.

– Давай, но только, если мы посмотрим что-нибудь доброе.

– Я только за. Есть идеи?

– Навсикая из Долины ветров.

– Гибли?

– Угу. Ты не смотрел, я знаю, а я последний раз видела фильм лет шесть назад.

– Я открою бутылку красного, – сказал тогда я и серьёзно задумался над выбором. – Пускай это будет… Хм. Франция? Нет, слишком серьёзное. Пускай лучше будет Испания, Наварра – что-нибудь немного повеселее. Ты не против?

– Ты же знаешь, что я полностью полагаюсь на тебя в этом вопросе.

Её пальцы несколько раз помассировали мою голову, поглаживая так, как поглаживают за макушку котёнка. Не отпуская её щечку, второй своей рукой я прошёлся по гладкой бледной коже её голени, выглядывающей из-под коротких хлопковых штанов цвета прелой листвы. Забавно и мило на стопу сполз зеленый носочек. В комнате пахло свечами, что Мира носила с собой ко мне домой – запах хвои и дождя. Тусклый свет лампы, повёрнутой в сторону стены создавал дивный уют – сердце моё лепетало, сердце моё, несмотря ни на что, говорило мне: «Запомни, ты дома».

Откупорив нарзанником бутылку, я разлил примерно одну пятую общего их объёма по бокалам, стоящим на письменном столе посреди книг и моих записей: труды Бертранда Рассела («Проблемы философии» 1912 г., «Принципы Математики» 1910 г. и «Почему я не христианин?» 1927 г.), несколько малоизвестных эссе от «неизвестных» авторов, о которых говорят «Забытые в веках», значимые произведения Ницше и жизнеописание его вечного противника Сократа. Среди моих записей были бесконечные исследования Инструкции, представленные в виде скомканной паутины взаимодействий, изначально не имеющих даже намёка на наличие причинно-следственных связей. Несколько страниц эссеистики на тошнотворные злободневные темы – вещи, в общем счёте никому не нужные, так как приоритетные для оглашения мнения относительно подобных тем принадлежат либо удобным «сообщникам», либо удобной «оппозиции», либо могущественным неудобным, которых всевозможными путями стараются сделать забытыми никем – то есть мной.

Мира в это время уже нашла на ноутбуке в одном из онлайн-кинотеатров анимационный фильм. Сняв пиджак и галстук, я закатал рукава и, удерживая в руках бокалы и бутылку, уселся рядом с Мирой на кровати, поставив напитки на прикроватную тумбочку. Мы взбили и подложили поудобнее подушки, вытянули ноги, расположил посреди них ноутбук и включили фильм, прижавшись друг к другу. Через несколько минут вино ввело нас в гармоничное состояния безмыслия и покоя – мы просто лежали, смотрели фильм и ничего более того не делали. Не отрывая взгляд от экрана, Мира пальцами поглаживала мой подбородок, покрывшийся мелкой щетиной, а я гладил её мягкое бедро. Тело любимой женщины всегда ощущается, как нечто совершенное, лишенное изъянов: оно идеальной упругости, оно превосходной текстуры и формы. Чем дальше продвигалась Навсикая, тем сильнее мы пьянели – моя кисть заходила во внутреннюю часть бедра, поднимаясь всё выше и становясь всё мягче, нежнее. Её пальцы сильнее сжимали мою челюсть и скулы, пока не начали впиваться короткими, но острыми ногтями в лицо. Мы никогда не обсуждали нашу сексуальную жизнь, никогда не придавали ей какого-либо значения свыше того, которое оно имеет. Это высший обоюдный символ любви – сама её квинтэссенция – мы оба это понимали и оба уважали это великое мгновение. Без каких-либо разговоров о сексе факт его присутствия в нашей жизни был неоспоримый. И он был хороший: регулярный, порой даже по несколько раз на дню, страстный, но нежный, выдерживающий тонкую грань между зверем и человеком – стремящийся к совершенству акт любви. Наши губы слились в одно целое, глаза закрылись, направляя кисти на ощупь, ведь мы знали каждый уголок наших тел. Осторожно расстегивались пуговицы рубашек и брюк, медленно сползала одежда и ниспадала на пол, сваливаясь с края кровати. Следом за ними упали и бардовые «французские» трусики с аккуратным, совсем не вычурным лифчиком. Навсикая отправилась на прикроватную тумбу, а наши губы уже плавно скользили по коже, а кисти сжимали лица друг друга, словно мы встретились после тысячи лет разлуки. Щёлкнул выключатель лампы, позвавший в комнату сладкую темень. Мы нежно любили, жадно хватая каждый миг. Не было жестокости, даже если мы любили друг друга страстно. Не было похоти, даже если мы старались принести удовольствие.

К чему я говорил об этих, пробегающих в моём сознании «тараканах тёмных мыслей», упоминая слабость и силу, тесно связанную с прошлым? Я знал много женщин. И многие были лучше в постели, чем Мира. Раньше я смотрел порнографию, я предавался юношеским фантазиями, что давно канули, но чьи силуэты зависли в сознании. Как бы я ни старался, уколы видений и давних шалостей то и дело наносили удар по моему хрупкому идеалу. Я не хотел, чтобы именно она была часть этой грязной фантазии, но на самом своём глубинном уровне сознания я хотел одной лишь этой грязи – не имело значения, кто мне её принесёт. Мира была моим лучиком света, покоем и лесной тишью, свежим запахом земли после дождя. Ей не к лицу разврат, как Богу ни к лицу сожаление. Вся проблема была лишь во мне, и я не знал, какой огонь способен выжечь из меня эту дрянь. Тихое ноющее недовольство в бездне человеческого сердца. Почему нельзя избавиться от собственного я?..

Правило №Х…∞

«Твоя душа тянется ко тьме, купаясь во свете. Твоя душа тянется ко свету, обитая во тьме. Вечный цикл непринятия. Вечная тяга к противоположному. Стальное правило подлости.»

Она была не очень хороша в постели, иногда не брилась, и порой ей не хватало страсти и инициативы, так что и я не мог делать всё, чего желал. В общем, она совершенно показывала, каков человек от природы своей: совершенно не совершенный и оттого прекрасен. Иногда она не была гибкой, иногда не была инициативной. Меня разрывало идиотское нелепое, полное неблагодарности чувство обиды на Миру, что она не соответствует моим скользким фантазиям. Это всегда происходило в моменте секса. После же я ненавидел себя с такой страшной силой, что молил Вселенную превратить меня в кусок фарша, размазанный по асфальту, вскрыть всю мою подноготную, выпотрошить кишки моей личности, вывалив из желудка кислую гниющую суть моего естества, дабы мир увидел эту грязь и отвратился от самой идеи моего существования. Я не мог контролировать эти мысли, заползающие в мозг как юркие паразиты. Я ждал кары, но как известно:

Правило №Х…∞

«Того, чего ждёшь, не видать. Что просил и о чём сожалеешь – получишь.»