Останься в Вейзене

Сидят, смотрят и молчат. Ну что же это такое.

Небольшой, но опыт в преподавании у меня есть. Два года, во время собственного обучения в магистратуре, я вела у бакалавров лабораторные работы по неорганической химии по просьбе моего тогдашнего научного руководителя. Правда, под мою ответственность попадали одновременно всего десять студентов, каждого успевала вдоль и поперёк изучить, пока они мне отчёты сдавали… И ещё – парочка сотен колбочек, из которых до конца семестра доживала в лучшем случае половина…

– Я буду рада, если вы станете отвечать немного охотнее. Поскольку мы не виделись с вами прежде, мне нужно понять, какой у вас сейчас уровень знаний. Поэтому, как я уже сказала, начнём с простого. Как называется наш предмет?

Вот бы преподавание во сне засчитывалось за трудовой стаж. Сил уходит – как на настоящих студентов. Главное, чтобы я проснулась до того, как решу придумать для них проверочную, у меня на контрольные точки отдельный пунктик. Своим прошлым подопечным я сочиняла индивидуальные варианты. Здесь же рехнусь.

Смельчак все-таки нашёлся. Симпатичный светловолосый мальчишка. Поднялся над одной из задних парт и ответил:

– Применение кристаллов для концентрирования и усовершенствования магических заклинаний.

Неудивительно, что смельчаков оказалось так мало. Попробуй запомни эту нудятину.

– Угу, – я кивнула, как будто бы всё идёт так, как задумано. Но нет, такого точно не задумывалось. Они там вообще в своём уме? Как я должна преподавать магию, хотя сама ей никогда не занималась? Нет, даже по-другому поставим вопрос: как я могла ей заниматься?

Вот же дуристика. Даже во сне, где всё такое красивое и удобное (особенно стулья), начальство требует от тебя невозможного. Слетай в космос за материалами марсианских горных пород, проштудируй все экспонаты в наполовину развалившейся библиотеке и найди единственное за триста лет упоминание химического соединения, научи сотню студентов применять кристаллы во благо их магии, о которой не имеешь ни малейшего понятия.

Если я получила степень магистра по химии, это ещё не значит, что я могу переложить её на области, в которых совсем ничего не смыслю. Надо срочно найти Феранту и высказать ей все свои претензии. Только лекцию сначала закончу.

Так. Выкручиваемся. Впервые, что ли, было не до того, чтобы ознакомиться с темой занятия?

– Угу, – повторила я. – Отлично. Садитесь. Как вас зовут? Поставлю вам плюс, и, само собой, это даст некое преимущество, когда дело дойдет до подведения итогов.

– Вилсон, – ответил он, улыбнувшись. У нас в универе тоже такие мальчики были, улыбчивые. – Я один Вилсон на потоке.

– Здорово, – покивала я. И в самом деле выписала его имя на чистеньком листочке. Ну ведь совсем не так движется ручка, когда мы пишем букву «В». Что ж они все держат меня за глупую? – Итак, смотрите. Что такое кристаллы?

Тишина. Казалось бы, не совсем уж маленькие, курс третий-четвертый по нашим меркам, а молчат, как первоклассники.

– Что-то вам точно должно быть известно. Вы ведь сталкивались с ними прежде? Девочки, да и мальчики тоже, посмотрите на свои прекрасные ладони. – Я и сама вытянула руку вперёд и взглянула на тонкие пальцы, ничем не украшенные. – В ваши колечки тоже вставляются кристаллы, правда, ограненные. Кто-нибудь когда-нибудь участвовал в магических поединках?

И что несу? Наверное, моих студентов посетила аналогичная мысль, потому что все сто двадцать шесть пар глаз посмотрели на меня, как на несмышленую. А потом одна девушка с густыми ресницами и ассиметричным каре ответила:

– Иногда хочется, но они все ещё запрещены.

Я покивала, будто и сама была прекрасно осведомлена об этом запрете. Хорошо, что я хотя бы угадала гипотетическое существование этих поединков.

– А если бы их вдруг разрешили, – отозвалась я, – то на поединок надо было бы выходить, сняв с себя все украшения. Поскольку даже маленький безобидный камешек может оказать вам преимущество. – Наверное. Иначе меня бы не заставили вести этот предмет. Я посмотрела на девушку: – Как вас зовут? Можно просто имя.

– Директрисе пожалуетесь?

Само собой, пожалуюсь. Но только не на эту девчонку.

– Поставлю вам плюс. За смелость и честность.

Она хмыкнула, но все-таки ответила:

– Герта.

Я послушно вписала её имя в листок. У меня отчество начинается на букву «Г», и над её написанием уж точно не надо долго думать – нарисовал прямой угол и радуешься, самый приятный момент в написании инициал. А я эту несчастную букву выводила секунд тридцать.

Повернувшись к доске, я изобразила нечто вроде октаэдра: атом в центре, который соединен ещё с четырьмя атомами через одинарную связь. Типичный углерод… Три нижних атома служили верхушками для ещё трех октаэдров. И так три ряда. В итоге у меня получилась сеть шариков и линий, издали напоминающая треугольник.

– Похоже на камень в колечке, так? Особенно если снизу вверх смотреть. Не хватает цепких лапок, которые ухватятся за эту тонкую часть. И можно вставать на правое колено перед любимой девушкой. – Что я несу?.. – Кто догадается, что за камешек мы с вами изобразили?

Я наконец посмотрела на свою аудиторию. В их глазах я всё ещё была сумасшедшей, и все-таки многие начали заинтересованно меня слушать. Это хорошо. Захватить внимание – самое сложное, поэтому иногда приходится идти на нечто такое… пусть будет нелепое.

– Я бы не отказалась от рубина, – тихо заметила девушка с первой пары. Девушка красивая, с косой белокурых волос, такой никаких рубинов не жалко. Но у него, к сожалению, наиболее устойчивой является тригональная модификация.

– Отличное предположение. Но берите выше. Мы с вами нарисовали крошечную часть алмаза. Ограненный, он зовётся бриллиантом и стоит баснословные суммы. Вы сталкивались с таким?

Кто-то ответил, что бриллианты и впрямь стоят сейчас целое состояние, и я воодушевленно кивнула. Ну вот, студенты уже начинают идти со мной на контакт. Это просто замечательно. Мне казалось, что будет сложнее.

– А теперь давайте внимательнее взглянем на нашу картинку. – И все-таки жаль, что даже в этом, волшебном сонном мире, я не чувствую в себе никакой магии. Так бы вместо того, чтобы махать руками, я бы просто подсвечивала нужное место колдовским огоньком. Как та рыжая девушка, которую я видела вчера. И которая сидит сейчас передо мной, ближе к левому краю, но ни разу ещё не ответила на вопросы. – Что это за шарики такие? Вот здесь, в углах пристроились, как птички на заборе? Не забывайте, что мы смотрим на алмаз, да… Поработали над зрением и смогли видеть лучше в сотни миллионов раз. И стали способны разглядеть простейшие частички, из которых состоит всё в этом мире.

Хотя, конечно, с суждениями о составе этого мира стоит быть аккуратнее. Была бы я чуть более честной, призналась бы, что весь этот мир – всего лишь игра электрических импульсов, бегущих по моим нейронам.

– Атомы, – ответила девочка, сидящая подле той, что с косой.

– Атомы! – обрадовалась я. – Просто великолепно. Кто может подробнее рассказать, что же это такое, атомы?

Тут то мы и сели в лужу. Осталось только громко квакнуть, но для этого у нас есть лягушки на книжных полках. Я вытянула из студентов несколько предположений, и лучшим из них было то, которое касалось неделимости: атом является самой простой из частиц, и его невозможно разобрать на составляющие. Что-то на уровне философии Демокрита.

Вот и хорошо, что мы нашли, о чем поговорить. Историю о тернистой дороге, которую пришлось преодолеть, прежде чем была открыта корректная модель атома, я слышала много-много раз. Так что и воспроизвести её для меня не составило никакого труда. Самым сложным оказалось объяснить, что же это такое – кекс, лежащий в основе одной из пробных моделей, поскольку бедных детей, как оказалось, подобной выпечкой здесь не балуют. Когда с введением в строение атома было покончено, мои воспитанники ушли на перерыв. Я в это время старательно записывала имена всех, кто хотя бы словечко сказал на лекции, даже если сказано оно было соседу по парте, краткое и ёмкое словечко «нудятина».

После перерыва мы начали изучать виды кристаллических решёток и попали в такие дебри, выбираться из которых нам придётся ещё долго. Если я не успею проснуться к следующему занятию, просто продолжу читать курс по основам химии. Мои юные гении знают, что такое щелочь и кислота, но хитрости обращения с этими классами веществ им ещё предстоит постичь. А магия, подозреваю, куда сложнее. Так что нам до неё ещё идти и идти.

– А чего-нибудь вроде алхимии у вас нет? – полюбопытствовала я.

– Была, – ответили мне, – но три года назад, и мы просто смешивали разные растворы, – добавили, глядя пронзительно честными глазами. Я пообещала, что обязательно познакомлюсь с их преподавателем-алхимиком. А то что это за безобразие такое.

Был во всём этом и приятный момент. Студенты уходили от меня не такими скептиками, какими пришли сюда. Парочка даже осталась, чтобы задать вопросы (среди них был в том числе Вилсон, тот самый главный смельчак). И я в очередной раз повторила то, что самой мне казалось очевидным.

И все-таки интересно, как эти несчастные кристаллы присобачить к магии. Есть у них тут лаборатории или что-то типа того? Изучила бы на досуге… Хотя какие мне лаборатории, взглянуть бы для начала на саму магию – осознать, в чем заключается её суть.

Я уходила последней, прихватив с собой листочек, исписанный знакомыми-чужими буквами. А аудиторию мне нужно закрывать? На столе ключей не обнаружилось. И Ирмалинда, насколько помню, с дверью ничего не делала. Оставлю, наверное, так… Вдруг вот-вот придёт следующий преподаватель и новая партия студентов.

Захлопнула дверь, замерла на мгновение, сама не знаю, почему. И только потом заметила тёмное пятно справа от себя. Повернулась – и взглядом столкнулась с Гетбером.

– Здравствуйте, таинственная незнакомка, – поприветствовал меня он. Сегодня рубашка на нём была бордовая, но все остальные предметы гардероба остались прежними. – Слышал, у вас сегодня было первое занятие. И как оно?

Я колебалась – стоит ли с ним говорить? Но все-таки вежливость оказалась сильнее, и промолчать я не смогла:

– Всё неплохо, сту… академисты умные и целеустремленные, но им очень не хватает основы, базовых знаний, поэтому приходится начинать всё практически с нуля. Но, думаю, мы справимся… А вы, случаем, не алхимию преподаете?

– Случаем, нет, – ответил Гетбер, не переставая внимательно смотреть на меня. – У вас есть следующая лекция?

– Если бы была, думаю, меня об этом бы предупредили. Я пока не знаю своего точного расписания.

Вы на неё посмотрите – разговаривает так уверенно, будто и впрямь заделалась преподавательницей колдовства. Не забыть бы этот чудной сон, с коллегами поделюсь на обеде, если вдруг осмелюсь заговорить… Моим коллегам лишь бы о чем поболтать, а тут они тем более найдут, что обсудить.

– У меня тоже нет. Не желаете прогуляться? Я чувствую себя виноватым – сорвал вашу вчерашнюю экскурсию. Феранта вернулась спустя минуту после того, как ушла вместе с вами. Слишком ответственна. Хотя ответственность – не всегда хорошо, или, по крайней мере, не для всех…

Он разговорчив. Это радует. Вдруг получится выведать что-то интересное? Да и когда ещё выпадет шанс поговорить с кем-то… кем-то таким?

– Я все-таки не отказался бы узнать, как вас зовут, – заметил Гетбер, когда мы двинулись вдоль коридора. Со стороны, наверное, могло показаться, будто он – суровый профессор, а я – косячная студентка, прижимаю к себе листок, как щит, но какова цена щита, сделанного из бумаги? – Поскольку вам моё имя известно. Не люблю, когда мои собеседники обладают надо мной неким преимуществом.

– Я забыла, как вас зовут, – солгала я.

– У вас слишком честные глаза, безымянная незнакомка. Когда вы говорите неправду, в них вспыхивает злобная искорка, которая в ту же секунду выдает ваши умыслы. Но, хорошо, предположим, что я вам поверил. Меня зовут Гетбер, – и он протянул правую ладонь.

Мимо нас шли студенты, перемена все-таки, и некоторые из них даже здоровались с Гетбером, а он кивал им в ответ. К счастью, мои подопечные все до одного исчезли в неведомом направлении, и мне на глаза никого знакомого не попалось.

– Варвара, – я приняла рукопожатие. Ладонь у Гетбера оказалась неожиданно большой, сильной, и от прикосновения к ней меня будто слегка ударило током.

– Бр-р-р, – поежился он. – Какое опасное имечко! Нет ли у него другой, более безопасной, формы?

– Что вы имеете в виду?

А вот и лягушки. Феранта своими откровениями научила меня почаще смотреть наверх. И, хоть и не без труда, но я разглядела узкий проход, заставленный книжными шкафами. Однако мы не стали к нему подниматься – свернули направо, в ещё один коридор, из которого можно попасть в аудитории.

– Очень уж оно напоминает одно заклинание. Первая его часть звучит как «ва», с такой, знаете, запятой в конце, началом вашей игривой «р». А вторая как «вэйр». Дословно переводится как «зажги искру». Это язык одного древнего народа, что много столетий назад жил на этих землях. Раньше у талантливых людей было больше времени, – Гетбер вздохнул, – вот они и изобретали волшебство.

– И чем же это плохо?

– О, волшебство, на самом деле, не самое приятное изобретение. Начнём с того, что оно доступно лишь кругу избранных лиц – и, как следствие, не самым лучшим образом влияет на характер тех, кто в эту группу вхож. Далее, оно вносит суету в расстановку приоритетов. Маг может посвятить большую часть своей жизни определенной сфере, аспекту, который в итоге окажется интересен только ему одному. И забыть о вещах, куда более важных… Магия непредсказуема и неподатлива, она коварна. Или вопрос касался вашего имени? – опомнился Гетбер.

Я кивнула. Мне, впрочем, и про магию было интересно послушать… Нужно же обладать хоть какими-то знаниями о предмете, который меня заставляют вести.

– Понимаете, Вар… – он намеренно сделал паузу, – …вара, таким сильным магам, как я, не нужно даже прикладывать какую-нибудь особую энергию или использовать примочки наподобие тех, о которых рассказываете вы на своих занятиях. Достаточно как-нибудь весьма эмоционально произнести заклинание, и оно придёт в действие. Вы же не хотите устроить пожар в нашей общей обители, академии?

Я много чего могла бы посоветовать Гетберу. Например, не спрашивать имена у новых преподавательниц, раз уж он так боится произносить их вслух, или не вкладывать в эти имена эмоции (как вообще можно вложить эмоцию в имя? Я, конечно, могу предположить, что это осуществимо в порыве ненависти или страсти, но ведь ни ненавидеть, ни любить меня не за что).

И ещё не завышать чрезмерно свою значимость. Сильный маг, как видите. Мягко стелет, да жестко спать.

Но я побоялась, что подобными советами его спугну. А ведь за несколько минут прогулки я узнала об этом мире больше, чем за нашу долгую вчерашнюю встречу с Ферантой.

– Можете называть меня Варей. Хотя я сомневаюсь, что впредь нам найдется, о чем поговорить. Преподавали бы вы алхимию – это многое бы меняло.

– Варя, – повторил Гетбер. – Этот вариант мне нравится гораздо больше. Домашняя, скажем так, форма. Чем вас настолько привлекла алхимия?

– Я бы хотела обсудить один момент с тем, кто её преподает.

– Желаете взять парочку персональных уроков? Предупреждаю, преподаёт её ужасный зазноб. Ещё более ужасный, чем я.

– Желаю узнать, почему он так безответственно отнесся к преподаванию своего предмета. Поскольку мне теперь приходится разъяснять основы… академистам.

– Это бессмысленно… Вы и сами прекрасно понимаете, что знания в большей степени обусловлены не манерой преподавателя, а рвением ученика. Просто пока не хотите признавать… Как вы относитесь к идее выйти на свежий воздух, Варя?

Мне мгновенно вспомнился панорамный вид прямиком из окна ректорской башни.

– Не замерзну?

– Весна, – вздохнул Гетбер. – Не волнуйтесь. Если понадобится, мне будет достаточно позвать вас по полному имени, и вы мгновенно согреетесь.

И я согласилась. Совсем потеряла страх. С другой стороны, чего уж мне тут бояться?

Воздух оказался и впрямь свежий, будто настоящий, и мгновенно навеял воспоминания о теплых майских вечерах. Не жарко – раздеться уж точно не хочется, но и не холодно. Градусов восемнадцать по Цельсию. Дует легкий ветерок, хочется раскинуть руки в сторону, уподобившись птице. Да только знаешь, что воздушному потоку не хватит мощности, чтобы подхватить тебя и унести как можно дальше.

Впрочем, куда ещё дальше? И так уже непонятно где, непонятно зачем. Хотя, признаемся честно, чем дольше я здесь нахожусь, тем меньше хочется возвращаться в реальность. Нам до мая ещё далеко… И листья на деревьях начнут распускаться в лучшем случае через месяц. А здесь деревья будто глянцевые: листочки так и блестят, несмотря на то, что погода пасмурная.

– Ни у кого нет занятий на улице? – спросила я, оглядывая местность. Больше всего похоже на сквер: выложенные плиткой дорожки, начинаясь с разных точек на окружности, сходятся в центре, образуя площадку. Поставить бы на неё ребят с гитарами, от привычных скверов не отличишь. Между дорожками зелёная зона – низенький газон (думаю, всё у него ещё впереди) и деревьица. А на границе дорожек и газонов – белые лавочки с изящно изогнутыми спинками.

Чисто, ни одной лишней пылинки. Что тоже отличает это место от наших скверов.

– Есть, – ответил Гетбер, – но они проходят не здесь. Существует ещё одно открытое пространство, но оно, в отличие от этого, огорожено четырьмя высокими стенами. По сути, это ещё одна комната, только лишенная крыши.

Он повёл меня вглубь сквера. Неужели хочет спрятаться от посторонних глаз? Не сказала бы, что Гетбер – тот человек, которого смутит парочка наблюдателей…

– Присаживайтесь, – предложил он, когда мы были ровно на середине пути к центру. – На самом деле, у меня к вам серьезный разговор, Варя. Ах, точно.

Гетбер снял с себя плащ, сложил его вдвое и положил на сидение лавки. Беспокоится, чтобы не замерзла… Рукава его рубашки оказались закаты по локоть, открылись крепкие руки.

Я послушно опустилась в самый центр плаща. Мягко, а ещё ткань плаща пока что хранит тепло его тела. Гетбер сел на ничем не прикрытую часть лавки, максимально близко к её краю.

– Можно на «ты»? – поинтересовался Гетбер. И тут же ответил сам себе: – Думаю, можно. После всего того, что я тебе скажу… нам станет не до формальностей.

– Вы меня заинтриговали, – призналась я. – Говорите уж.

– Где ты сейчас? – спросил вдруг он. – Как ты думаешь? Если отбросить всю эту шелуху… по типу: я в академии, в таком-то городе, в такой-то империи. Где сейчас настоящая ты?

Совсем не такого я ожидала, будем честны. Гетбер не смеялся надо мной – говорил серьезно и откровенно. Так что и я не стала отшучиваться:

– Я сплю. На кровати, в съемной квартире. Сплю и жду, когда проснусь, но всё никак не могу проснуться.

Гетбер улыбнулся нерадостно, будто именно этот ответ он и ждал.

– А вот и неправильно, Варя. Ты скоро поймёшь сама. Ты не проснёшься. Не в том смысле, который ты вкладываешь в это слово.

Я фыркнула.

– Ну, пусть так. Где же я тогда? Не поделитесь ли секретом?

– Подумай сама. Я дам тебе подсказку: там, где ты была до этого, тебя уже нет.

– Другой мир? – полюбопытствовала, покачав головой из стороны в сторону. Думала, Гетбер посмеется вместе со мной, но вместо этого он кивнул:

– Совершенно точно. Другой мир.

– Вы хотите сказать, я неведомым путём оказалась в другом мире, – уточнила на всякий случай. Забавный разговор. Даже для сна забавный.

– Ты права, за исключением неведомого пути. Путь вполне себе предсказуемый. Единственный в своем роде.

Я поправила манжеты на собственных рукавах. Поерзала по сидению – плащ Гетбера жалобно скрипнул. Само собой, этот разговор казался мне не больше, чем шуткой, но сердце отчего-то колотилось так, будто верило каждому услышанному слову. И мне это совсем не нравилось.

– Я не шагала в портал, – заметила я, – и не садилась в космический корабль. Я не обращалась к ведьме и не занималась колдовством самостоятельно, не приносила в жертву невинных. Никто не пришёл за мной и не встал на колени, прося прогуляться ненадолго до его дивного мира, который погибнет, если я не осмелюсь его спасти. Никто даже не отправил мне письмо. Как же я оказалась в этом вашем мире, посмею поинтересоваться?

Гетбер внимательно посмотрел на меня – не удивлюсь, если вдруг выяснится, что он преподает гипноз. И ответил:

– Варя, ты умерла.

Подул ветер, зашелестели на ветвях листья. Я рассмеялась, но внутри загнанным в ловушку зверьком заметалась невинно сказанная фраза: «Варя, ты умерла».

Варя, ты умерла. Варя, время твоё сочтено.

Но был ещё и разум, здравый разум; если бы не он, я бы, пожалуй, рехнулась. Не может быть, чтобы я была мертва. Не может быть. Мертвые не видят снов.

Об этом я и сказала Гетберу:

– Если бы я умерла, я бы сейчас не вела с вами эту абсурдную беседу.

– Я объясню, – Гетбер вздохнул. – У тебя, не привыкшей к существованию магии, могут возникнуть возражения, по типу: невозможно умереть в одном месте, но при этом продолжить существование в другом. Но на самом деле это возможно. Физическая оболочка никуда не переносится. Но ты осталась такой же, как прежде. Ты наверняка убедились в этом сама, когда смотрела на себя в зеркало. И сейчас ты смотришь на собственные ладони, ничем не отличимые от тех, которые были у тебя в прежнем мире.

Я и в самом деле рассматривала собственные пальцы. Всегда делаю так, когда начинаю волноваться.

– Физическое тело создается заново, – продолжил Гербет, – по образцу и подобию того тела, которое уже существовало ранее. Это не так сложно – создать двойника. Нужны лишь материя и терпение. Зато душу ты не повторишь точь-в-точь. Пробовали, но выходит что-то типа… – Он на мгновение прикрыл глаза. – Ничего не выходит. Поэтому душу мы выдернули из твоего тела за мгновение до того, как в том, твоём старом мире, погибло твоё материальное воплощение. Да, твоей душе пришлось немного повисеть в безвременье, ожидая, пока ответственные люди закончат приготовление её нового местообитания, и пару недель жизни ты упустила… Но это ведь лучше, чем вообще распроститься с жизнью?

– И при всём этом вы не знали моего имени? – Столько всего можно было спросить, но первым моим вопросом оказалась вот такая глупость.

– Душе, в общем-то, все равно, каково было имя её физической оболочки. Собственно, никаких осмысленных или, как ты говоришь, абсурдных бесед мы не вели. Взаимодействие с душой происходит на другом уровне. Душа – что-то вроде сгустка энергии. Ты представляешь себе сеть последовательно соединенных проводников? Это такая схема с множеством узлов и расхождений.

– Я представляю, – ответила холодно.

– Душа сложнее любой такой схемы в сотни тысяч раз. И все же устроены они схожим образом. Я имел дело только с душой. Телом занималась Ферр. Она в целом затеяла всё это…

В сквере вдруг стало многолюднее. Мы заметили группу студентов, решивших подышать свежим воздухом. Что удивляло, поскольку очередная пара ещё точно не успела закончиться. Впрочем, студенты, покосившись на нас, приняли верное решение пройтись по какой-нибудь другой, ещё не занятой, дорожке.

– Лекции вы читаете в таком же стиле, в каком преподносите мне эту историю? – спросила я.

– Запутанно? – хмыкнул Гетбер. И принялся оправдываться: – К лекциям я готовлюсь. А к этому разговору был не готов.

– Мне кажется, вы лукавите. Вы явно знали, где я провожу занятие, а не оказались у той двери случайно. Вы пригласили меня поговорить и даже сюда привели.

Гетбер вздохнул. Я подняла на него взгляд и заметила, что сам Гетбер смотрит вдаль, на одну из башен академии. Точнее даже, на границу между башней и светло-серым небом. Купол башни, покрытый позолотой, сиял на фоне этой серости подобно маленькому солнышку.

– Предполагалось, что ты начнёшь паниковать, истерить и далее, пытаясь вытянуть детали того, как ты здесь очутилась. И мы будем порционно выдавать тебе сведения. Но ты ведёшь себя слишком спокойно.

– Я поняла, вам нравятся более эмоциональные и страстные женщины. Но разве это моя проблема? – Я потянулась, разминая спину. – Не вижу смысла паниковать, когда прекрасно осознаю, что всё происходящее – лишь моя выдумка.

– Часто ли ты во сне прекрасно всё осознаешь?

Попыталась улыбнуться, но ничего сносного не получилось. Умеют же люди портить настроение, ничего особенного при этом не делая.

– Ну, ладно, – я решила пойти на уступки. – Предположим, всё действительно обстоит так, как вы описываете. И я в самом деле… Неважно. Понимаете, есть кое-какие детали, которые расходятся с тем, что говорила мне Феранта. Например, она упоминала разрешение, которое я якобы дала, прежде чем попасть сюда.