SOS «Спасите наши души»

Вот и сегодня уставший но довольный ( нагрудный карман приятно оттопыривает дневной заработок) еду домой по ночной Москве какими-то тёмными переулками где-то в центре.

На дворе поздняя осень.

Промозглый дождь, который вот- вот перейдёт в мокрый снег поливает чёрный асфальт. Стёртые резинки дворников плохо очищают лобовое стекло, да ещё эта темень и бесконечные колдобины в самом центре Москвы («и куда вдруг все фонари подевались?»)… Места совершенно мне незнакомые, и я, похоже, окончательно заблудился в бесконечных, кривых переулках Замоскворечья.

У дороги мелькает тёмный силуэт, рука силуэта отчаянно голосует. Я очень устал и мне давно пора домой, но условный рефлекс срабатывает и, несколько помедлив, и всё же, уже проехав силуэт, я останавливаюсь у бордюра.

Дверь открывает подбежавший парень.

– Брат, кинь до Толмачёвского.

Мне так не хочется работать, но ведь остановился же…

– Сколько?

– Трояк, – и прочитав разочарование в моём взгляде, добавляет, – тут совсем рядом.

Я действительно очень устал за день, мне действительно давно пора быть дома, да и сегодняшний улов вполне подходящий, так что трояк – это совсем не те деньги, за которые можно и перенапрячься…

– Нет, дорогой, – качаю я головой для убедительности.

Парень видно давно мокнет и мёрзнет, он понимает, что если я сейчас уеду без него, он в этом тёмном, забытом Богом переулке глубокой ночью может вообще больше никого не поймать.

– Десять!

Это уже совсем другое дело…

Десятка, да ещё за короткую поездку – редкая удача, устоять трудно. Тем более я заблудился, а с помощью этого пассажира, глядишь, и выберусь на знакомые улицы…

И я сдаюсь.

– Слушай, парень, я еду домой на восток через центр. Если это по пути тогда садись.

– Это по пути. – Обрадовано успокаивает меня он, залезая на пассажирское сидение.

– Дорогу покажешь?

– Конечно.

И мы поехали.

Через пару минут езды, слегка отогревшись, парень начинает, как бы сам с собой разговаривать.

– Да…

Обнаглели вы, бомбилы…

Я вот вчера эту дорогу за три рубля проехал. За пять минут работы червонец рубите… Так можно и башку на дороге потерять…

Я очень устал, мне домой нужно, и слушать нравоучения от какого-то щенка ну совсем не хочется, даже за червонец.

Я резко подруливаю к тротуару и торможу.

– Слушай, я передумал.

– То есть? – слегка опешил мой пассажир.

Я понимаю, что просто так высадить его не получится, а долго препираться с ним нет ни сил, ни желания. Вопрос нужно решать резко и кардинально.

– Что тебе не понятно? Иди на х… отсюда. С кем-нибудь другим доедешь.

– Что?!!

Что ты сказал?!!

Тут я вдруг улавливаю лёгкий нерусский акцент в его взволнованных словах и понимаю, что парень не из наших, вижу недобрый огонёк, вспыхнувший в его чёрных глазах… И осознаю, что вышел прокол (не стоило мне этому северокавказцу так «рубить с плеча»), но ничего страшного, ситуация контролируемая…

– Да я тебя сейчас за это… – он уже пышет злобой, глаза его уже горят бешенством (не народ, а чистый порох).

Правая рука его ныряет в боковой карман куртки.

На ковре частенько мне приходилось встречаться с кавказцами лицом к лицу, и я даже полюбил, когда они мне попадались. А полюбил потому, что гораздо трудней бывает завалить какого-нибудь сибиряка или там волжанина, чем эдакого джигита (пантов много, а настоящего характера или тем более хорошей техники маловато… тут главное выдержать первый натиск, первый, так сказать, бросок «горного барса», а там…). Поэтому весь его гнев не произвёл на меня большого впечатления.

И когда он потянул свою руку назад я почему-то первым делом подумал, что он мент, и что он сейчас достанет свою красную ксиву и будет тыкать ей мне в лицо. Но в следующую секунду я понял, что на мента он явно не тянет, а значит, в руке у него, скорее всего, окажется нож… но в салоне тесно, не развернутся, главное успеть перехватить его руку на взмахе, и локтём в переносицу…

В руке у кавказца оказался пистолет, что в первое мгновение меня даже позабавило (настоящее оружие на руках тогда ещё было в диковинку). «Пугач достал» с облегчением решил я. Спокойно, с усмешкой смотрю в его, горящие бешенством глаза и жду продолжения шоу.

– Я тебя…

Да у нас на Кавказе за такие слова…

Я тебя прямо здесь, сейчас…

Задыхаясь от вспыхнувшего гнева, он даже не может выстроить фразу.

– Хочешь?!

Я спокойно (всё ещё спокойно) смотрю в его глаза, потом перевожу взгляд на вороненое дуло с противной чернотой ствола в его руке и постепенно начинаю догонять, что всё здесь по-взрослому. Понимаю, что в руках этого парня не пугач… и его крючковатый палец на курке вполне себе сейчас может потянуть этот самый курок на себя… А ствол, он как раз смотрит прямо мне в лоб…

Но, не успев ещё до конца осознать всю серьёзность момента, и, ещё не успев запаниковать, я спокойно отвечаю.

– Нет.

Не хочу.

– У нас на Кавказе за это… – заходит он на второй круг.

– Мы с тобой сейчас не на Кавказе, – обрываю его, и мой спокойный тон его, кажется, озадачивает и охлаждает.

Проходит секунда или две, не больше.

Он не выстрелил, а я, окончательно «въехав» в ситуацию, понял насколько близко ко мне сейчас та самая старуха с косой… Чувствуя как вдоль мгновенно взмокшего хребта ползает вниз противная, холодная капелька, я чтобы не выдать взглядом вдруг накатившего животного страха отворачиваюсь. Интуитивно понимаю, что моё видимое спокойствие – единственно правильная стратегия в данной ситуации (дрыгаться бесполезно – все козыри у него на руках). Слышу рядом тяжёлое дыхание кавказца и благоразумно просто жду.

Пауза затягивается.

– Ладно, – наконец решает кавказец, так же быстро остывая и опуская пистолет, – в следующий раз следи за своим языком, а то наживёшь себе на жопу…

Я молчу в ответ, а что тут скажешь? Ведь прав…

– Поехали. – Командует он и убирает пистолет во внутренний карман куртки.

Ещё не до конца понимая, что горячая фаза конфликта уже прошла, я, тем не менее, не могу так вот взять и подчиниться этому головорезу. Но и дерзить ему больше не следует…

– Нет, дорогой, я тебя уже никуда не повезу. У нас с тобой ничего не получилось. Доедешь на какой-нибудь другой машине.

Кавказец, кажется, даже растерялся.

– Ты чего?!

– Ничего. – Я выключаю мотор и откидываюсь на спинку сидения. – Я же сказал тебе, что у нас ничего не получилось, доедешь на другой тачке. А я прямо домой.

Он бросает на меня угрожающий взгляд, но поздно, волна страха уже прошла, теперь я знаю, что за сюрприз для меня у него в кармане и я знаю, что нужно делать, если его рука опять туда полезет, как говорится «карты вскрыты»… Я спокойно встречаю этот взгляд, и также спокойно добавляю:

– Сам видишь, мы сильно не поняли друг друга. Ты вот только что чуть большой грех на душу не взял на ровном месте.

– Ничего себе «на ровном месте», – заводится он опять. – Да по закону за это…

– Мы здесь, дорогой, живём по другим законам, – снова обрываю его я.

– Закон везде один! Поехали, говорю! – Пробует он опять надавить.

Но я уже тоже «закусил удила».

– Нет. Мы с тобой уже точно никуда не поедем. Вот, – указываю ему на дорогу, по которой, освещая нас фарами, катит по встречке какая-то машина. – Поймаешь другую тачку.

Он бросает взгляд в черноту ночи, вспоминает, видно, как долго он мок на дороге пока не сел в мою машину и твёрдо, но уже спокойно говорит.

– Я никуда не пойду. Ещё раз говорю: «Поехали!».

– Нет.

Это «нет» даётся мне с некоторым усилием, так как я почти уверен в том, что сейчас он опять потянется за пистолетом, но, тем не менее, «нет» звучит твёрдо.

Кавказец к моему облегчению за оружием не потянулся, и в машине наступает тяжёлая пауза, во время которой каждый из нас под барабанную дробь дождя по крыше машины пытается найти какой-то выход из этой ситуации. Этот горец, не выстреливший в первый момент своего гнева, больше за пистолет хвататься не будет (я ему этого повода не дам) – это ясно, но и выходить из машины под проливной дождь без каких-либо надежд поймать ещё одну машину он не собирается… Но и для меня (рождённого под знаком Овна да ещё в год деревянной козы) теперь уступить – совершенно немыслимо…

Тупик…

– Слушай, – наконец прерывает затянувшуюся паузу кавказец, – мы уже десять минут тут сидим. Мы уже почти приехали, езды осталось не более трёх минут. Я плачу тебе за эти три минуты десять рублей. Этого что, тебе мало?

Говорит он это всё спокойно, рассудительно, без наезда, и я понимаю, что это действительно шанс «сохранить всем лицо». Он прав, чем сидеть здесь в темноте под дождём неизвестно сколько, уж лучше через три минуты высадить его, да ещё и червонец срубить.

Я бросаю взгляд в его сторону и поворачиваю ключ в замке зажигания.

– Ладно, поехали. Не ночевать же здесь, с тобой. Дорогу показывай.

Мне показалось, что кавказец с облегчением принял моё решение.

…………………………………………………………………..

Мотор послушно тарахтел, дворники исправно смахивали, как могли воду с лобового стекла, фары резали ночную темноту пустых (как будто навсегда обезлюдевших) переулков купеческого Замоскворечья.

Ехали молча. Только кавказец, указывая направление, говорил: «Здесь направо. Налево. Теперь направо.».

Петляя по тёмным переулкам, мы скоро заехали в совершенно точно нежилой район из двух и трёхэтажный облезлых домов, лепившихся один к одному, постройки явно не нашего столетия.

– Теперь сюда, в арку.

Заруливаем в арку нежилого дома (заколоченные двери, выбитые стёкла окон), за ней небольшой внутренний двор, за ним ещё один такой же дом с такой же аркой и тоже не жилой.

У въезда во вторую арку кавказец объявляет.

– Всё, приехали.

Я останавливаю машину прямо перед второй аркой. Про себя отмечаю, что действительно ехали не более трёх минут («не соврал, однако…»).

Кавказец вылезает из машины, он как-то сразу повеселел, во взгляде и движениях появилась уверенная вальяжность…

Помедлив, с ядовитым прищуром спрашивает.

– Так сколько я тебе должен?

Какое-то нездоровое напряжение повисает в воздухе.

– Ты же сам сказал – червонец.

Я пытаюсь спокойно улыбнуться, но чувствую, что улыбка получается какой-то кривой.

– Да?

Всё же червонец?

Иезуитская усмешка кривит его лицо, а рука его опять нырнула внутрь куртки.

Я понимаю, что через мгновение опять увижу в его руке чёрный ствол, направленный прямо мне в переносицу, и здесь, во дворе каких-то заброшенных построек прошлого века, среди ночи и дождя – это уже совсем, совсем плохо…

– Ладно, ладно, плати, сколько считаешь нужным, мне лишние проблемы не нужны.

С досадой отмечаю, что откуда-то вдруг взялся у меня этот примирительный тон. Ловлю на себе его насмешливый, оценивающий взгляд.

Помолчав, кавказец добавляет.

– Тебе повезло. Я сегодня добрый…

Он достаёт пустую руку из-за пазухи, потом лезет в другой карман и бросает смятую трёшку на пассажирское сидение.

– Осторожней на дороге, Шумахер! – с усмешкой напутствует он меня и захлопывает дверь моей НИВЫ.

Я вижу, как он поворачивается ко мне спиной и спокойно, не торопясь, удаляется в свете моих фар в глубину второй арки, ведущей куда-то в темноту. Я перевожу взгляд на смятую трёшку на пассажирском сидении, потом на раскачивающуюся спину уходящего кавказца и острое чувство (как от полученной оплеухи) жжёт меня. Мелькает шальная мысль, что если сейчас дать по газам, то кавказцу в арке не увернуться… Я кладу правую руку на рычаг переключения скоростей, но что-то останавливает меня («Спасибо тебе, мой Ангел!»), волна гнева откатывает, кавказец, пройдя туннель арки растворяется в темноте ночи, и я втыкаю заднюю передачу…

Всё, теперь уже точно только домой…

…………………………………………………………

Открыв глаза, я вижу перед собой закрытую дверь подъезда с кодовым замком. Понимаю, что ждать мне моего чеченца глупо (небось, ещё и стоит сейчас у окна на своём пятом или десятом этаже и весело смотрит на крышу моей машины, любопытствуя, когда этот глупый таксист всё поймёт и уедет), понимаю, что, давно не попадая в подобные истории, я просто элементарно потерял нюх на эту публику (хотя теперь-то мне очевидно, что всё здесь было ясно, как дважды два с самого начала) и, досадуя на себя, выруливаю со двора на улицу. Знаю, что уже завтра я буду эту поучительную историю вспоминать спокойно, но на сегодня день испорчен: в кармане нет заработанный мной двух с лишним тысяч (а диспетчерская служба уже сняла с моего личного счёта свои немаленькие проценты за «оказанную услугу»), потеряно рабочее время, потрачено топливо…

И что тут скажешь?..

Сказать тебе нечего, таксист. Впредь не расслабляйся, это Москва, парень, здесь почти как на зоне – зазевался, показал слабину, и… тебя поимели…

Так – то.

Глава 4

«МОЯ СПОРТИВНАЯ ЮНОСТЬ»

Тёплый, солнечный апрель 1972 года, город Киев.

Последний отборочный всесоюзный турнир перед первенством СССР по вольной борьбе среди юношей. Обязательное взвешивание уже закончилось и в зале царит обычное затишье: взрослых почти нет (представители всех команд, все тренеры и судьи на жеребьёвке и предстартовом совещании), кто-то из участников вяло разминается, кто-то просто отдыхает после нервной сгонки последних лишних грамм, развалившись на ковре как на постели, но в основном все участники будущих схваток на трибунах, кучкуются командами, оттуда временами взрывы смеха или какая-то неожиданная движуха, не вполне естественная в этом огромном притихшем зале. Все ждут итогов жеребьёвки и вывешивания списков пар на первый круг турнира. Первый круг – он всегда сложный, и поэтому тревожное напряжение прямо висит в воздухе.

Я сижу на трибуне на самом верху, удобно поставив ноги в борцовках на спинку нижнего ряда, и с высоты наблюдаю всю панораму большого легкоатлетического манежа, в котором по случаю наших соревнований настелили три борцовских ковра. Всё готово к началу соревнований: у каждого ковра судейский столик и табло, стул для бокового судьи, а в конце зала медицинский пост…

В огромные окна спортзала бьёт весеннее солнце, настроение приятно-волнительное, так всегда бывает перед началом любого турнира, и это приподнятое настроение держит тебя до первой схватки, ну а потом всё уже идёт «по накатанной…». Я знаю, что я хорошо готов, и в Киев я приехал за золотом, никак не меньше, но как бы я себя не убеждал в своей победе, полной уверенности, конечно же, нет, и лёгкий мандраж не отпускает, ведь все остальные тоже приехали выигрывать, здесь статистов нет, не тот уровень. А моя весовая категория одна из самых ходовых (до 75 кг.), в ней всегда полно народа, а это значит, чтобы встать в конце пути на пьедестал придется серьёзно пахать на ковре все три дня.

По вдруг возникшему всеобщему движению в зале понимаю, что вероятно списки только что вывесили, но я не трогаюсь с места: во-первых, сейчас кто-нибудь из наших прибежит и всё мне и так расскажет, а, во-вторых, какая собственно разница, кто бы, ни был мой первый соперник, всё равно нужно будет его класть…

а как иначе?

Чуть поодаль кучкой сидят борцы команды из Татарстана, новости жеребьёвки явно оживили их сообщество: шумный, нерусский говор, смех, легковесы собираются на разминку. У Татарстана традиционно сильная команда, татары – борцы хорошие…

Снизу к своим поднимается широкоплечий, черноволосый Равиль Айсин, я его хорошо знаю, парень из моего веса, крепкий орешек. Этой зимой на сборах в Казани мы с ним постоянно спаринговали, и гораздо чаще его лопатки бывали прижаты к ковру тогда, но, во-первых, так было не всегда, а, во-вторых, то было зимой, а сейчас конец апреля и Равиль наверняка всё это время зря не тратил… (« Интересно, насколько он прибавил с зимы…»). Но в любом случае Равиль – это одна из серьёзных проблем для меня тут, в Киеве.

Равиль видит меня и жестом приветствует. Я отвечаю также.

– Списки видел? – кричу ему сверху.

– Видел.

– Ты с кем?

– С тобой!

Я понимающе улыбаюсь, шутка принята. … Если по правильному, то, на мой взгляд, нам с ним следовало бы здесь бороться в финале за первое и второе, но уж точно не в первом круге.

Ко мне подсаживается наш мухач, Толик Пузатиков, человек-ртуть, как зовут его в нашей команде.

– Списки видел?

– Нет ещё.

– Ты с каким-то татарином из Казани.

– Да?..

Фамилию не помнишь?

– Не помню.

– Не Айсин?

– Кажется он.

Похоже.

Как ты сказал?

– Айсин.

– Да, точно Айсин.

Я бросаю взгляд на Равиля, он наблюдает за нами, в глазах тревожная тень (он тоже помнит зимние сборы и то, как часто он там оказывался снизу…).

– А я с каким-то якутом. Ладно, я пошёл разминаться.

Толик, убегая, ещё что-то кричит, но я его уже не слушаю.

Значит, правду сказал Равиль, это была не шутка… Ну что ж, Айсин – так Айсин, придётся начинать турнир без раскачки.

……………………………………………………………….

И вот мы стоим в центре ковра друг против друга. Судья на ковре проверяет готовность бокового, даёт отмашку судье за столиком и поворачивается к нам.

– Так, борцы, пожали руки (рукопожатие до и после схватки – обязательный ритуал)

Наши ладони и глаза встречаются, Равиль не выдерживает и отводит свой взгляд. А свисток судьи объявляет начало схватки.

Я хорошо знаю манеру борьбы Равиля, в данный момент он абсолютно собран, ушёл в глухую защиту, работает всё по классике и никакой самодеятельности: вязкая борьба за захваты рук и туловища, неловкие попытки прохода в ноги, имеющие целью скорее обозначить свою активность для судей, чем действительно атаковать. К концу первого периода эта его имитация борьбы начинает меня злить, а азарт поединка всё более и более заводит. Но на первый перерыв мы уходим с нулевым результатом.

Игорь Васильевич, наш тренер, обмахивая меня, говорит какие-то дежурные фразы, но я его почти не слушаю. Сейчас я понимаю, что Равиль по-настоящему серьёзный противник и с зимы он действительно здорово прибавил, да и меня за те сборы он тоже хорошо выучил, знает мою бросковую манеру борьбы и поэтому не идёт в плотный захват. Но ничего, в конце концов, в наших с ним спаррингах я почти всегда как-то решал свои задачи…

На вторую трёхминутку выхожу уже серьёзно заряженным показать этому татарину кто на ковре хозяин. Я иду на Равиля, навязываю ему борьбу за захваты рук, туловища, одновременно стараюсь раздёргать его резкими швунгами, не даю ему нырнуть мне в ноги… Равиль, кажется, растерян, не ожидал от меня такого напора, но стоит, уйдя в глухую защиту. Мне тяжело… работать первым номером да ещё в таком темпе трудно, но я знаю, что где-то он обязательно ошибётся, главное не сбавлять натиска.

Судья на ковре останавливает схватку и делает Равилю замечание за пассивное ведение борьбы. Уже не плохо, следующим ему будет уже предупреждение, а мне автоматом выигрышный бал. Тренер Равиля что-то строго выкрикивает ему по-татарски, Равиль согласно кивает в ответ: мол, услышал, понял и принял к действию. Наши, московские тоже что-то кричат мне, подбадривают…

На кураже я авантюрно обостряю ситуацию, резко швынгую его под себя, а Равиль, как будто только этого и ждал, (используя моё же усилие) легко ныряет к моей открытой левой ноге. Понимая, что это шанс он, вцепившись в неё как клещ, изо всех сил пытается оторвать её от ковра, чтобы лишить меня одной опоры, а потом подсечь и вторую. Положение – дрянь, ведь этот незатейливый приёмчик – это его «коронка», и я это хорошо знаю, и чтобы не было ещё хуже ухожу в партер, отдавая победный бал противнику. Восторженные крики команды Татарстана сопровождают вскинутую руку судьи на ковре с отжатым большим пальцем, (жест, оповещающий о том, что Равилю засчитано техническое действие – перевод соперника в партер, и оцененное в один бал).

На второй перерыв мы так и уходим при счёте 1 – 0 в пользу Равиля.

Игорь Васильевич обмахивая меня торопливо что-то подсказывает, но я опять его плохо понимаю, впереди последняя трёхминутка и мне, во что бы то ни стало, нужно успеть взломать глухую оборону Равиля, в которую он теперь, безусловно, уйдёт. А обороняться он умеет…

Гонг.

– Давай, пошёл, – как из далека, слышу я напутствие тренера, получаю от него лёгкий толчок в спину и иду к центру ковра.

Равиль меня уже ждёт. Наши глаза встречаются, и во взгляде Равиля я вижу какую-то злую решимость.

Опять тот же рисунок борьбы, я решительно давлю, стараясь войти в плотный захват, Равиль умело и совсем не пассивно защищается, иногда довольно опасно огрызается попытками пройти мне в ноги. В этой вязкой борьбе проходит большая часть последнего периода.

– Пошла последняя минута схватки, – беспристрастно объявляет в микрофон судья за столиком.

И тут я начинаю не на шутку нервничать: осталось бороться меньше минуты, у меня ничего не получается, а Равиль, почувствовав реальную возможность вырвать победу, усиливает свой атакующий напор.

Я штурмую оборону Равиля, мобилизовав все оставшиеся ещё неизрасходованные силы, Равиль тоже на кураже прёт на меня «с открытым забралом» и бескомпромиссная борьба уже идёт на встречных курсах. А секунды тают,

тают,

тают…

И тут Равиль неожиданно опять ныряет к моей левой ноге, а я, защитив её, пропускаю Равиля к себе за спину.

Только этого мне не хватало!

Теперь я стою, упёршись обеими руками в ковёр, а Равиль сидит у меня на спине. И это катастрофа. Ведь если я в этом положении коснусь хотя бы одним коленом ковра это будет засчитано Равилю как второе техническое действие (опять перевод соперника в партер) и он получит второй выигрышный бал, и это уже точно будет его победа, так как за оставшиеся секунды отыграть у него два бала он, конечно же, не даст…

Равиль это тоже хорошо понимает и бьёт своей голенью мне в сгиб коленного сустава, заставляя колено сложиться. Бьёт раз,

бьёт два,

бьёт три. В зале татарская команда поднимает победный рёв, что-то кричат и наши, и среди общего шума различаю взволнованный голос Игоря Васильевича.

– Стоять!

Стоять!

Равиль цепко держит меня и, опьянённый близкой победой, опять и опять бьёт своей голенью в сгиб моего колена.

И тут в голове у меня рождается иезуитский замысел.

Я под ударами голени Равиля начинаю медленно сгибать коленку (потакая его азарту), с каждым ударом приближая её к ковру.

– Стояяять!!! – слышу я отчаянный крик тренера…

Татары, повскакивав со своих мест, восторженно ревут…

Слышу, как прямо в ухо мне натружено хрипит Равиль…

и ставлю колено на ковёр.

Поднятая рука судьи на ковре с отжатым большим пальцем, оповещающая о заработанном Равелем ещё одном бале, торжествующий рёв татарских борцов, вскинутые в отчаянии руки

Игоря Васильевича – всё это я успеваю зафиксировать в одно мгновенье, и в это же самое мгновенье (пока Равиль не успел опомнится от своей, такой вожделенной, победы) фиксирую своей правой рукой его правую руку, что держит мой корпус, обвиваю левой ногой его правую ногу и валюсь на правый бок, увлекая под себя Равиля.

Оказавшись подо мной и, понимая в какую ловушку я его заманил, Равиль отчаянно мостит, чтобы не прокатить лопатками по ковру.

– Держать!!! – это уже кричит Игорь Васильевич, ещё не до конца поверив в такую удачу.

Я и сам знаю, что нужно держать. Удержание противника в опасном положении больше пяти секунд – это техническое действие, оцениваемое в три бала, и этот шанс я упускать не намерен. Равиль снова и снова пытается вырваться из под меня, но теперь я уже полностью контролирую ситуацию и спокойно смотрю на арбитра на ковре, который махами руки начинает отсчитывать эти самые пять секунд…

–Три бала борцу в красном трико, – бесстрастно объявляет судья за судейским столиком.

Теперь пришёл черед победного ликования московской команды. Игорь Васильевич с сияющим лицом трясёт в воздухе аж сразу двумя кулаками. Казанская команда растерянно молчит.

На табло бегут последние секунды схватки, счёт по балам 3 – 2 в мою пользу, а это значит что дело сделано, и я отпускаю Равиля.

Судья на ковре опять ставит нас в стойку друг против друга (формально схватка ещё не закончилась) и даёт свисток к продолжению поединка. Я встречаю потерянный взгляд Равиля (нам обоим уже всё понятно) и первым делаю шаг к нему, чтобы просто дотолкаться эти несколько оставшихся секунд…

– На ковре номер три схватку по баллам со счётом 3 – 2 выиграл борец в красном трико – объявляет судья за столиком, под одобрительные возгласы москвичей, судья на ковре вскидывает мою руку вверх, а Равиль, сунув мне свою ладонь для обязательного рукапожатия (на, подержись) и даже не взглянув в мою сторону, уходит с ковра.