SOS «Спасите наши души»

Алексей Подойницын

SOS "Спасите наши души"

Глава 1

«УТРО»

За окном явно знойный июльский полдень.

Стекла больших (выше человеческого роста) венецианских окон старинной залы, кажется, вот-вот начнут плавиться от жары, настолько они, как и всё вокруг пропитаны этой лучистой энергией. Какие -то необычайные свет и тепло разлиты повсюду вокруг, разлиты совершенно неэкономно, просто по-царски…

А за окнами утопает в зелени бесконечный цветущий яблоневый сад, там, должно быть сейчас в траве вовсю стрекочут очумевшие от своего маленького сытого счастья зелёные кузнечики, деловито жужжат трудяги пчёлы, или их мохнатые родственники – шмели, порхают разноцветные бабочки…

Там покой…

Там дурманящий, сладковатый аромат летнего изобилия…

А здесь тишина, тишина похожая на ту, что устанавливается в коридоре школы после шумной перемены с началом очередного урока…

Я неспешно разглядываю эту большую залу: с высоких потолков свисают хрустальные (конечно же, хрустальные, а какие же ещё?) люстры, на стенах меж окон в больших, явно тяжёлых рамах портреты неизвестных мне военных. Разноцветные мундиры военных увешены разными орденами и медалями, украшены красивыми лентами. Военные сурово, сдвинув брови, внимательно смотрят на меня, и мне даже как-то неловко под их взглядами, будто я перед ними в чём -то провинился. На полу наборный дубовый паркет. Мне так и видится, как ещё совсем недавно на нём вытанцовывали мазурку благородные дамы, в своих великолепных нарядах подхваченные руками услужливых кавалеров в строгих смокингах или военных мундирах. За карточными столами судачили чопорные старухи, наводящие свои лорнеты на неугомонную молодёжь…

Лакеи в ливреях…

Музыканты на хорах…

Наверняка тут как-то случился первый бал у местной Наташи Ростовой с её Болконским…

Мне как-то особенно хорошо и покойно тут, и это моё, умиротворённое состояние мне самому немного удивительно, впрочем, мысль эта проходит мельком, не цепляя.

Я вижу, как с другого конца зала ко мне идут двое: седовласый, благообразного вида старик с белой окладистой бородой ведёт за руку мальчика лет пятнадцати. Они (это понятно сразу) давно знают друг друга, и мальчик вполне доверяет старику, и скорее всего они даже родственники. У меня где-то внутри уверенность в том, что я их должен знать (во всяком случае, мальчика этого я точно раньше где-то видел), но мысль эта меня нисколько не удивляет. Я с интересом смотрю, как эта колоритная парочка не спеша подходит к большому столу (странно, почему я раньше не обращал на него внимание) уставленному различными кубками и заваленному разноцветными медалями.

– Ну, вот они, все призы сразу. – Говорит старик, с доброй улыбкой глядя на своего молодого спутника.

Мальчик какое-то время заворожено разглядывает все это богатство, берёт в руки то одну медаль, то другую, с интересом перекладывает их в своих руках и кладёт на прежнее место.

Наконец мальчик указывает на один из самых больших и красивых кубков и спрашивает.

– Этот кубок для кого?

Старик смотрит на мальчика и неожиданно говорит.

– Он может быть твоим.

– Дааа?! – восхищённо тянет мальчик.

– Да. – Просто говорит старик. – Этот кубок получит выдающийся спортсмен.

Он помолчал и потом продолжил.

– Олимпийский чемпион… ну или, скажем, чемпион мира. Вот ты, например. У тебя же в спорте очень хорошие результаты, в Москве ты первый уже который год? Твои два тренера ссорятся из-за тебя, а почему?

– Почему?

– Потому что видят твой потенциал. Так что продолжай, старайся, ведь тебе самому борьба нравиться?

– Нравится. – Соглашается мальчик. – Очень…

– Ну, вот и вперёд! Москва – рубеж пройденный, дальше чемпионат страны, а там Европа, Мир и этот кубок твой. Всё просто.

Мальчик мечтательно разглядывает кубок и видно, что задача обозначенная стариком ему кажется вполне себе выполнимой, я бы даже сказал обязательно выполнимой, и ему просто чуть досадно того, что этот чудесный кубок, прежде чем попасть к нему в руки должен ещё какое – то время здесь постоять.

– А этот для кого? – Указывает мальчик на другой, такой же большой и не менее красивый.

– Этот? – Лицо старика трогает добрая улыбка. – Этот кубок получит хороший писатель за хорошо написанную книгу.

Мальчик что-то себе мыслит, обдумывая услышанное, чуть смущённо морщит свой лоб.

– Выходит, чтобы получить этот приз нужно написать новую «Войну и Мир»? – Вступаю я в разговор.

– Ну почему сразу – «Войну и Мир» – Спокойно возражает старик, ничуть не удивившись моему присутствию в этом разговоре. – Лев Николаевич – это глыба! Такие писатели рождаются не в каждое столетие. Вот дядя Гиляй, например, написал «Москва и москвичи», и это как бы даже не литература, а народ читает, читает с удовольствием, значит не зря он бумагу марал. И ты тоже можешь что-нибудь стоящее написать. – Обращается он опять к мальчику. – И тогда этот кубок я тебе подарю. Ведь можешь же…

Мальчик в ответ только улыбается.

Я вдруг вспоминаю как «разволновалась» наша училка по литературе в десятом классе, когда прочла моё сочинение на свободную тему о противопоставлении творчества поэтов Маяковского и Есенина. Как она, испросив у меня (как у настоящего взрослого) разрешения прочитать моё сочинение вслух всему классу пригласила на это прочтение нашу классную Эльвиру Иосифовну и саму директрису, а потом, после прочтения, при всём классе, при нашей классной и директрисе наставляла меня на моё будущее литературное творчество, будучи абсолютно уверенная в том, что автор такого сочинения непременно в будущем должен стать писателем…

– А этот кому? – Мальчик похоже только для того что бы сменить тему тычет в очередной кубок.

– Этот? – старик медлит. – Этот, пожалуй, получит знаменитый путешественник…

– А этот?

– Просто хороший семьянин.

Похоже, мальчик слегка разочарован.

– Просто хороший семьянин? – Повторяет он. – Разве за это тоже кубок дают?

Старик внимательно смотрит на мальчика, и добрая улыбка медленно тает на его лице.

– Запомни, – Наконец говорит он своему маленькому собеседнику. – любое серьёзное дело, если оно делается основательно и с должным прилежанием, в конце обязательно будет иметь результат достойный кубка.

– «Если долго мучиться что-нибудь получится». – Опять влезаю я в разговор, вспомнив слова одной весёлой песенки.

– Да. – Просто соглашается со мной старик, даже не взглянув в мою сторону.

Мальчику, по-моему, становится неинтересно, но он вежливо соглашается со стариком легким кивком головы.

Старик ласково треплет его по вихрастой голове и говорит.

– Что, насмотрелся? Ну и ладно, а теперь пойдём, нам пора…

Я смотрю, как эта странная парочка отходит от стола, даже не взглянув в мою сторону, как они неспешно опять переходят эту залу, подходят к большим двустворчатым дверям в её конце. Я вижу, как старик тянет на себя большую бронзовую ручку двери, дверь поддаётся, а прямо за ней оказывается тот самый сад, залитый каким-то нереально чистым и тёплым светом… Я прямо физически ощущаю всю прелесть знойной полуденной неги этого сада, куда, пропустив вперёд мальчика, уходит и старик, а дверь за ними медленно возвращается на прежнее место…

……………………………………………………………..

Я открываю глаза…

В полутёмной комнате угадываются знакомые предметы: прямо перед кроватью стул с наброшенной с вечера одеждой, чуть дальше стол, на столе бутылка недопитого шампанского, рядом на тарелке ломтики шоколадки…

дальше шкаф…

Сознание медленно возвращает меня в реальность.

Я лежу на диване, закутавшись в своё тонкое одеяло (бывшее когда-то туристическим спальником), а за занавешенным окном угадывается позднее морозное утро…

«Батюшки! Так это, оказывается, был просто сон!» – Вдруг догадываюсь я.

«Сон?..»

Но какой натуральный сон!

Я, проснувшись, как будто просто открыл дверь и перешёл из одного помещения в другое. Там, за дверью была эта залитая солнцем зала, там были эти старик и мальчик, а здесь… вот она – моя съёмная комната, в которой я живу последние полтора года. Но там (как и тут) я натурально только что присутствовал…

«На сон совсем не похоже…

Слишком, слишком не похоже на сон…»

Некоторое время я ещё лежу, стараясь «переварить» только что виденное, понять, что же это было, но, не придя ни к чему вразумительному, переключаюсь на окружающую реальность.

………………………………………………………………………….

Я знаю, что за пределами моей постели холодно, и что всё равно мне придётся покинуть этот уютный, нагретый за ночь теплом моего тела кокон. Я медлю, а куда мне торопиться? Мне теперь (Слава Богу!) не нужно к определённому времени бежать через весь город на очередную работу, как я это делал почти всю свою сознательную жизнь. Всякий раз, когда в прошлом мне приходилось к шести, семи или восьми утра успевать на работу – это всегда был микростресс, и из этих микрострессов состояла большая часть всей моей прожитой жизни.

Теперь не так.

Теперь я водитель такси частного таксомоторного парка, машина ждёт меня под окном моей комнаты, и я сам решаю, когда и сколько буду сегодня работать. Начальство вижу не чаще одного раза в неделю, техническое обслуживание, налоги, страховки, лицензии, сезонная смена резины –всё это не моя головная боль, а их. Моя же задача вовремя (т.е. ежедневно) платить аренду за машину и не попадать в аварии и другие неприятные истории, вот и всё. Правда, что бы заплатить аренду машины, эту самую аренду нужно сначала заработать, а что бы заработать эту самую аренду, сначала машину нужно заправить и помыть и на это тоже нужны деньги… Короче, что бы что-то заработать себе, на свой карман, или устроить себе, скажем, выходной нужно сначала шесть – восемь часов отпахать на «контору». А по-другому никак. Кто-то скажет: «Тоже себе работёнка!» Да, соглашусь я, но, поработав много где, я вам скажу, что даже такая, относительная свобода дорогого стоит. Наверное, нигде не бывает всё хорошо или всё плохо, но тут плюсов всё же явно больше чем минусов.

«Свобода…

Как все стремятся к тебе…

И как все тебя по-разному понимают…»

И всё же нужно вставать.

Совершив над собой усилие, я отбрасываю в сторону тёплое одеяло и сажусь на диване, опустив ноги на холодный линолиум пола. Несколько минут сижу в таком положении, прислушиваясь к тому, как моё тело вживается в эту новую холодную реальность. Нащупав ногами тапки, сую в них ноги и, качнувшись, встаю.

Всё, новый день начался.

…………………………………………………………..

А дальше всё – как и всегда.

Сначала туалет, с обязательной партией в шахматы в моём телефоне, затем небольшая зарядка из нескольких базисных упражнений (амплитуда движений почти стариковская, суставы скрипят и щёлкают как не смазанные и эта отдышка после нескольких простых наклонов и приседаний – всё напоминает мне о том, что мне уже давно за пятьдесят), и в душ.

Душевая кабинка узкая, неудобная (хозяйка, готовя эту половину своего дома под сдачу в наём, конечно же, минимизировала свои расходы). Сливая первую воду, чищу зубы и, ёжась от холодных брызг, что летят с поддона мне на голые ноги, жду «тёпленькой».

Наконец, вода в кране начинает постепенно нагреваться, я переключаю вороток смесителя с крана на лейку и с удовольствием встаю под тёплую струю.

Благодать!..

Тёплый душ (да ещё в морозное зимнее утро) – это, безусловно, одно из базисных достижений современной цивилизации…

Но долго блаженствовать не приходится (итак хозяйка ворчит мне на то, что с моим заселением к ней она стала гораздо чаще заказывать откачку своего колодца), поэтому наскоро вымыв с мылом всё тело и ещё немного помедлив, я опрокидываю свои песочные часы, что стоят тут же, на полке и, невольно задержав дыхание, закрываю горячую воду, а холодную открываю на максимум…

Вообще-то, стаж закаливания у меня исчисляется десятилетиями, но всё равно в первое мгновение, когда на тебя обрушивается поток ледяной воды, обжигая всё твоё тело трудно не закричать. Это как будто тебя током шандарахнуло.

– С Богом!

– Во имя Твоё, Батюшка!

– Во славу Твою!

Нервно шепчу я самому себе, сбиваясь от перехватывающего дыхания.

И становится легче… Эта закаливающая экзекуция приобретает смысл маленькой аскезы что прибавляет и сил, и терпения.

От ледяной струи воды, льющейся на мою голову, начинает, как железным обручем сдавливать череп, я снимаю лейку со штатива и начинаю обходить ей всё тело по частям. Сначала левую руку (запястье и локоть, потом плечо и подмышку), затем так же правую, затем шею, грудь, живот.

Я знаю, что в это время года вода в кране не может быть выше 4 – 5 градусов. Раньше, когда я ещё жил в своей квартире, я каждое утро наливал себе полную ванну холодной воды и всякий раз, прежде чем, задержав дыхание, погрузится в неё, я изучал шкалу плавающего в ней термометра, и с ноября по март включительно, температура воды никогда не поднималась выше. Но, то была водопроводная вода, которая течёт по трубам в подвалах жилых домов, а эта, из артезианской скважины, да ещё в такие морозы будет, пожалуй, ещё холодней.

Бросаю взгляд на часы, весь песок ещё находится в верхней колбе (даже воронка сверху почти не просматривается) а это значит, что не прошло ещё и минуты …

Струя холодной воды медленно продолжает своё путешествие по моему телу.

Теперь бёдра, голени (я давно заметил, что легче всего холодную воду переносят именно ноги) и опять голова, до болезненных ощущений, спина (главное хребет, прямо от затылка до самого копчика), руки, грудь, живот, ноги, промежность.

Под бьющей ледяной струёй мой бедный анус стремится съёжится до абсолютно малой величины. «Эх, не знал я раньше такого простого и эффективного метода лечения геморроя, а то бы никогда не лёг на ту дурацкую операцию…»

Да уж… более срамную процедуру для мужика, чем операция по удаление геморроидальных узлов представить сложно…

……………………………………………………………

Предоперационный осмотр.

Я стою в смотровом кабинете. Кабинет как кабинет: стол, медсестра за столом что-то заполняет в журнале, кушетка, стеклянный шкаф с инструментарием, ширма. Всё просто, без излишеств.

Осмотр будет проводить тот самый хирург, здоровенный кавказец с волосатыми руками, кто был сегодня на утреннем обходе «Кандидат медицинских наук, наше местное светило» – как отозвалась о нём медсестра. Вспомнилось как он на утреннем обходе, бросив взгляд на мои поломанные уши, спросил меня какой борьбой я занимался, и, получив ответ, с интересом ещё раз взглянул мне в глаза, задержавшись около меня чуть дольше, чем следовало (видно хотел ещё что-то спросить, но передумал).

Сестра, не глядя на меня, предлагает мне пройти за ширму и раздеться.

Через минуту в кабинете появляется хирург, а сестра (Слава Богу!) куда-то выходит.

Врач бегло оглядывает мою вполне ещё спортивную фигуру и отворачивается к стеклянной этажерке с медицинскими инструментами.

– Вставайте на кушетку на четвереньки, – бросает он мне, перебирая свои железяки.

Стыд, беспомощность, неотвратимость этой позорной экзекуции – вся эта мешанина чувств и путаных мыслей погружает меня в состояние близкое к гипнозу, и я медленно залезаю на кушетку, одновременно наблюдая как врач выбирает из кучи хромированных железяк что-то вроде трубы (О, ужас! ну и размер!) и поворачивается ко мне.

– Ну что медлим? Вставайте на четвереньки, лицом от окна. – И всё это так буднично, по-простому, я бы даже сказал совсем без интереса.

Окончательно поняв, что чуда не произойдёт и этой процедуры мне не избежать, я подчиняюсь… Чувствую, как эта чёртова труба раздвигает мой анус…

Стыдное чувство перебивает болевые ощущения.

– Клизму как я говорил, ставили?

– Да, – выдавливаю я.

– Плохо почистились…

Я молчу, как молчит вызванный к доске ученик, не выучивший урока.

А через пять минут я уже с облегчением одеваюсь за ширмой.

– Всё у нас с вами хорошо, без патологий. В среду на операцию.

– Уже в среду? – С одной стороны мне хорошо от того, что на сегодня всё закончилось, а, с другой среда – это же совсем скоро, и всё это безобразие опять…

– Да, в среду, а зачем тянуть? В среду прооперирую и на следующей неделе, Бог даст, домой поедите. Сестра вам всё подскажет. Можете идти в палату.

За ширмой врача мне не видно, но он почему-то представляется мне стоящим у окна кабинета и скучая наблюдающим за будничной жизнью больничного двора.

В коридоре сталкиваюсь с главным балагуром из нашей палаты, Андреем, парнем не многим старше меня, заработавшего себе геморрой на строительстве собственной дачи, как он всем рассказывает, которого сестра ведёт на моё место.

– Ну что, Леха, – весело приветствует он меня, – ты уже не мальчик?

– Наверное, уже нет… – Пытаюсь подыграть ему.

– А я видишь следующий. Там на доске ничего не трогай, у меня там выигрышная позиция и мой ход, вернусь – доиграем. И он скрылся за дверью кабинета.

………………………………………………………………….

Среда. Операционный день.

Вместо завтрака нас, пятерых, назначенных сегодня на операцию, собирает хирург.

– Всем доброго утра, как настроение?

– Бодрое. – За всех отвечает Андрей.

– Это хорошо, а самочувствие?

– Нормальное. – Опять за всех отвечает он.

– Ну, вот и ладно… Значит всё по плану, сегодня я вас всех прооперирую.

Хирург бегло пробежался по лицам всех пятерых, и его взгляд опять задержался на мне (как мне показалось, он понял моё внутреннее волнение).

– Первым будет он. – Хирург указал на меня и вышел.

Все, кажется, облегчённо выдохнули…

– Везёт тебе, Леха, первым отмучаешься. – Поддержал меня наш штатный балагур.

Я криво улыбаюсь в ответ. Состояние как перед выходом на схватку.

Через полчаса за мной приходит сестра, и мы идём с ней в операционный блок.

В операционной к моему удивлению никаких столов, на которых в кино режут больных, а по центру стоит что-то вроде женского смотрового кресла с хирургическим светильником над ним, стеклянные столики, шкафчики и обязательная ширма с кушеткой.

И две молоденькие ассистентки…

– Здравствуйте! Проходите за ширму и раздевайтесь. – Говорит мне одна из сестёр, та, которая, постарше. И через минуту. – Готовы?

– Готов.

– Выходите.

Выхожу, прикрывая ладонями низ живота.

– Проходите и ложитесь в кресло. – Говорит всё та же, говорит с деланно безразличной интонацией.

Я медлю, чтобы забраться в это кресло мне нужны руки, а ими я прикрываю своё «достоинство».

– Давайте, давайте! – Подбадривает меня она. – Не одним нам, женщинам на нём лежать.

Делать нечего, я залезаю на это приспособление, стараясь не смотреть в сторону медсестёр, ложусь на спину и опять прикрываю низ живота ладонями. Ловлю насмешливый взгляд медсестры и отворачиваюсь («Чёрт с вами, делайте теперь что хотите»).

Икры моих разведённых в стороны ног ложатся на мягкие подставки и медсёстры фиксируют их какими-то ремнями. Из боковой двери появляется хирург.

– Готов?

– Да – отвечает рыжая медсестра ( я только сейчас увидел, что одна из них, та что постарше, с ярко рыжей чёлкой, вылезающей из-под белого колпака, а вторая – помоложе и тёмненькая, скорее всего тоже горянка, как и хирург).

– Тогда за дело.

Саму операцию помню плохо…

Лёжа в этой идиотской позе с раздвинутыми ногами и, прикрывая от молоденьких сестричек двумя руками свой член, я на слух пытался понять, что творит в моей заднице этот колдун в белом халате своими волосатыми руками. Ожидаемой боли почти не было, только временами слышался уже хорошо мне знакомый шелест бьющей струйки крови…

– С этим всё, везите каталку. – Командует хирург и отходит от кресла к окну.

Я с ужасом вижу, что весь его белый передник залит моей кровью. «Будто поросёнка резал» – Промелькнуло у меня в голове.

– Следующим будет пенсионер, там случай не такой простой, так что не расслабляемся. – Говорит хирург сёстрам и выходит из операционной.

Пока одна из сестёр освобождает мои ноги, другая вкатывает в операционную каталку.

– Ну, вот и всё, давайте перебирайтесь на каталку. – Командует рыжая.

Я опять в затруднении, чтобы перебраться с операционного кресла на каталку, мне опять нужны обе мои руки, а эти сестрички, как мне кажется, этого-то только и ждут… Пытаюсь придумать какой-то выход из этого щекотливого положения.

– Давайте, давайте. – Подгоняет меня рыжая. – Побыстрей, нам сегодня ещё четверых оперировать. Может вам помочь?

– Сам…

И тут я с ужасом понимаю, что мой член почему-то за время операции приобрел свой максимальный размер…

Вот это номер!!!

Но деваться некуда и я, наплевав на стыд и как возможно быстро (но быстро, оказывается, совсем не получается), перебираюсь с операционного кресла на каталку с досадой замечая, как эти две многозначительно переглядываются, пряча улыбки в углах своих губ…

……………………………………………………….

Я бросаю взгляд на песочные часы и с удовлетворением обнаруживаю – в верхней колбе песка уже нет, а это значит, что пять минут моего закаливания закончились и я, довольный собой, закрываю кран и беру с полки такое сухое и такое мягкое полотенце. Давно мной замечено – чтобы не страдать от такой сильно некомфортной процедуры, как холодный душ, нужно просто мысленно на что-нибудь отвлечься, как в данном случае на эти невесёлые воспоминания.

С чашкой кофе доедаю вчерашнюю шоколадку (по утрам я давно уже ничего не ем, как писал мой кумир Поль Брегг в своей книге «Чудо голодания»: «Завтрак нужно заработать»).

Не спеша одеваюсь. Уже в дверях вспоминаю о непогашенной лампадке перед иконой Святой Троицы, возвращаюсь к ней, читаю молитву «Отче наш» и задуваю этот, так много обещающий огонёк…

……………………………………………………………….

Я выхожу во двор.

Дневной свет, искрясь и играя на выпавшем за ночь снеге, бьёт в глаза, слепит. Жмурясь, постепенно привыкаю к этому изобилию белого…

Как всё же много света и снега кругом!..

Какая вокруг величественная тишина и покой!.. И даже хруст снега под ногами не нарушает его.

На минуту мне в голову залетает шальная мысль – не ездить сегодня на работу, а остаться среди этого «белого безмолвия», взять, скажем, хозяйкиного пса и сходить с ним в поля на долгую прогулку, но вспомнив, что за аренду машины нужно заплатить, вспомнив о том, что очередной платёж за Машино обучение нужно было провести ещё на прошлой неделе, я отбрасываю её и иду откапывать свою «ласточку».

………………………………………………………….

Промёрзшая за ночь машина (а ночью было никак не выше минус двадцати) нехотя, со второго раза, но всё же заводится, и пока мотор прогревается я беру лопату и расчищаю двор перед воротами. Снег лёгкий, но руки в хлопчатобумажных перчатках стынут на обледенелом древке лопаты и опять эта предательская отдышка, мешая работать, напоминает мне о том, что я уже без пяти минут пенсионер. С трудом растаскиваю в разные стороны створки ворот, выезжаю на прочищенный проулок (с утра, оказывается, трактор уже прошёл) и стаскиваю их на прежнее место. Машину настолько проморозило, что даже через куртку и свитер я чувствую холод дермантиновой спинки сидения, а ягодицы с ляжками, кажется, просто сидят на куске льда… Дышки, конденсируясь на лобовом стекле, мешают обзору, а загустевшая трансмиссионка плохо помогает движению, но решение принято и теперь только вперёд!

До трассы Москва – Ярославль пара километров просёлком.

С одной стороны чистое поле, с другой – заиндевеневший красавец лес. Кругом чистый (не городской) снег, он лежит ровным полотном, блестит и играет на выглянувшем из за облаков солнце.

Снег и слепит, и радует.

Такая кругом первозданная красота!..

Такой кругом покой и порядок…

А впереди, в каких-нибудь двадцати километрах лежит этот урбанизированный, рукотворный монстр, проглатывающий ежедневно миллионы и миллионы человеческих судеб, безжалостно высасывающий у глупых людишек всю их жизненную энергию, беспощадно перемалывающий неосторожно оступившихся.

Такой привлекательный…

Но такой коварный…

А люди, как те глупые мотыльки, что летят на пламя свечи и погибают в этом пламени, едут к нему и едут, кладут и кладут новые жертвоприношения на его алтарь… И как же мне не хочется быть одним из них, как мне не хочется остаток моей непутёвой жизни провести в этом сатанинском творении…

Мне всегда мечталось, что, выйдя на пенсию, сяду я у себя на даче (а ещё лучше в своём доме, в какой-нибудь глухой деревне) и буду, попивая душистый чай, перечитывать моих любимых Гоголя, Тургенева, Достоевского или вот Льва Николаевича… Кошка у меня на коленках будет урчать мне свою кошачью колыбельную, а верный пёс, свернувшись калачиком у моих ног, будет дополнять уютную картину моей старости… А когда «потянет», суну ноги в растоптанные кроссовки, выйду на двор, за углом дома опорожню мочевой пузырь, на обратном пути дёрну с грядки редиску, промою её в бочке с дождевой водой, в доме «накачу» стопку своей собственной наливки, закушу этой самой редиской и опять ноги к камину и за книгу…