Стань рядом

И пока мы будем пировать, кто-то останется без пирожка.

Но я, конечно, не поеду туда, на встречу с ним. С Дёмом.

– Хорошая. А фотографии какие! Даже слюнки потекли, – и правда есть захотелось. Встаю, кладу Никите ладони на плечи и целую в щёку. – Спасибо, ты у меня такой выдумщик. Пойду спрошу у Саши, когда уже полдник.

– На меня пусть не накрывают. Мой Cheat meal будет вечером, его и так хватит, чтобы далеко выйти за пределы лимита калорий в сутки. Не против, если я немного поработаю?

Он, понятное дело, спросил из приличия. Потому что, не дожидаясь ответа, уже тыкнул в тачпад, и на экране выросли разноцветные графики на чёрном фоне.

– Да, конечно, – из приличия отвечаю я.

Ну прям как мой отец. Всё время зарабатывает, зарабатывает, зарабатывает…

Как будто в жизни нет других удовольствий.

Заглядываю на кухню к Саше. Стопка блинов дымится на серебряном подносе.

– Никита не голоден. Полина ещё спит. А я быка готова съесть.

Саша смеётся. Его густые седые брови домиком забавно вздрагивают.

– Иди садись на своё любимое местечко, я попрошу Иви подать. Сегодня с рикоттой и жареными фруктами, или сырные?

– А сметана есть?

Саша удивлённо посмотрел на меня поверх очков.

Ему ли не знать о моих предпочтениях. Наш повар – единственный человек, которому удаётся удерживаться на работе в этой семье уже тринадцать лет.

Саша почему-то опустил взгляд на мой живот. И встревоженно пробормотал:

– Ты ведёшь себя нетипично.

Он решил, что я беременна?

Аха-ха!

Ну уж нет, с Никитиной инициативностью я и после свадьбы могу ещё долго оставаться девственницей.

– Просто захотелось вдруг. И вообще, давай всё что есть.

Иду в сад. Под красно-зелёной яблоней круглый белый столик. Несколько пожелтевших от жары листьев упали на его кованое кружево.

Пока жду блинчики, снимаю с запястья браслет с грибочками из белого золота. Мои руки такие тонкие, что я могу стянуть его, не открывая застёжки.

Господи, как же я люблю украшения! Спасибо тем, кто их придумал.

Выкладываю браслет змейкой рядом с сухими листьями.

Вот, получилась осенняя композиция.

Интересно, почему грибы ассоциируются с осенью? Они ведь растут и летом.

Осень – время урожая. Животные, бедные люди делают запасы на зиму. Может, придумать коллекцию украшений на эту тему?

Если я нарисую, к сентябрю моя команда успеет? Предположим, несколько сетов?

Нет. Чего я мелочусь? Сделаем полные комплекты, прям вообще! Как там это…? Парюра «Сентябрь». Звучит, а?

Вдохновение гонит меня за альбомом. Уже вскочила.

Но я вижу седовласую филлипинку, которая несёт поднос.

– Добла день, – вокруг её всегда накрашенных губ от улыбки собираются кисетные морщины.

Я никогда себя до такого состояния не доведу, ни в пятьдесят, ни в семьдесят. Какой бы боли мне это не стоило.

Она ставит овальный поднос на столик. Выставляет сметанницу из тонкого, украшенного розовыми цветами фарфора. Розетки с абрикосовым конфитюром и клубничным джемом. Корзинку с золотистыми тостами. Мисочку с имбирным печеньем. Блюдце с ажурными блинчиками.

Поднос пустеет, открывая мне красивый рисунок с белыми ландышами на чёрно-синем фоне.

Я придвигаю ближе к себе чашку жасминового чая, над которой вьётся ароматная струйка дыма.

А вот яйцо по-бенедиктски на ломтиках ветчины усыпано изрубленными листьями лука.

И я невольно морщусь.

– Что-то не довольно?

– Нет-нет, всё отлично.

Он приедет, будет ждать, а я…

Нет. Это смешно! Я не поеду.

Какой же божественный блинчик!

После полдника возвращаюсь к бассейну.

Никита переместился в белую беседку, увитую виноградом. И, нахмурив русые брови, изучает что-то на экране.

Папина массажистка Грета уже ждёт меня.

Ложусь на шезлонг и прижмуриваюсь от бликующей на солнце голубой воды.

Грета массирует мне ступни.

В понедельник очень важный день. Я, наконец, еду к доктору. Консультироваться по поводу отопластики.

Мне кажется, я восемнадцатилетия ждала больше всего из-за этого. Чтобы, наконец, избавиться от своих дурацких комплексов.

Папа, конечно, будет орать. Но, с другой стороны, я же не силикон собираюсь в себя запихивать. По крайне мере пока.

…грудь, конечно, можно побольше сделать будет.

Сейчас я просто хочу исправить единственное, что мешает мне наслаждаться этой прекрасной жизнью. Мои маленькие, но очень оттопыренные уши.

Руки у Греты такие нежные, хоть мурлыкай от удовольствия.

Я улыбнулась и не заметила, как задремала.

Глава 6

После обеда погода испортилась.

Сначала утихло чириканье птиц. Потом тучи набежали на солнце. И начался дождь.

Воздух стал остывать.

Как и мои чёрно-красные впечатления от сегодняшнего утра.

Мысли перестали быть долговязыми, и я снова вернулась к себе самой.

Выбрала неприметное место в огромном папином саду.

Здесь нет ничего, кроме обсаженной низкими кустами лужайки и деревянных качелей.

По фисташковому тенту нечасто накрапывает дождь.

Я сняла обувь и максимально выставила голые ноги из-под тканевой крыши.

Капли стекают по острым коленкам.

– Даже лень было волосы укладывать. Но я совершила этот подвиг, – Полина заходит под тент, скидывает капюшон кардигана-паутинки, и встряхивает волнистыми локонами.

– Правильно! Давай запостим фотку. Пусть Марат локти кусает.

– Нет, я выключила телефон, – плюхается рядом.

– Пишет?

Кивает:

– Даже тридцать пропущенных.

– Ого! – подаюсь вперёд, чтобы заглянуть Полине в лицо. – Марат, оказывается, умеет звонить?

– За полтора года мне столько раз не набрал, сколько за сегодня.

– Нет, нет, нет, – я хватаю её за руки. Вглядываюсь во влажные серые глаза. – Пусть мучается! Он пиздец как накосячил.

– Поэтому я и выключила телефон, – подруга вытерла слезу, гордо вскинула голову. – Понимаю, что могу сдаться, – с отчаянием на меня посмотрела. – Я его ужасно люблю, лапуль.

Она разрыдалась.

Да у меня у самой слёзы навернулись на глаза. Я обняла её.

И мы просто сидели так, пока её всхлипы не стали затихать.

– Спасибо, выплакалась, легче стало, – Полина откидывается на спинку качелей. Вытирает лицо натянутыми на пальцы рукавами. – Я думаю, что вечером включу телефон и напишу ему, что всё кончено. И чтобы больше не пытался со мной связаться. Никогда. И поставлю его в чёрный список.

– Отличная идея.

– Спасибо, что поддержала меня. И забрала с собой сегодня. Мне нужно было это физическое расстояние между нами. Вечером водитель меня заберёт.

– Оставааааайся… Никита заказал шашлычника. Поедим. Посмотрим хоррор какой-нибудь.

– Лучше с Никитой время наедине проведёте. Вам это полезно.

Я представила наш с Никитой вечер и глубоко зевнула.

Полина добродушно хмыкнула.

– У вас просто секса нет, – приближает лицо, пристально смотрит мне в глаза. – И о чём Никита думает? Ты же голодная как мартовская кошка.

– Я плотно поела, ничего подобного.

– Лапуль, ну тебе уже скоро девятнадцать. Правда пора. Это целый мир удовольствия. Хватит уже тормозить.

– Никто не тормозит. Просто Никита ужасно боится моего папу. А я не умею соблазнять. Наверное, всё так или иначе случится, когда мы оба будем к этому готовы.

– Вы с Никитой сто лет знакомы. Куда готовее? Уже перемариновались давно. Ну вот что ты чувствуешь, когда Никита к тебе прикасается?

– Ну… мне приятно.

Полина выжидающе смотрит.

– Что?

– Приятно – и всё?

– Этого недостаточно? – хмурюсь.

– Ладно, не противно – уже хорошо. Шутка. А как же, – Полина откидывается на спинку качелей, и начинает раскачивать нас, – электрические разряды, подгибающиеся коленки, тяжесть внизу живота?

– Тяжесть внизу живота у меня после сегодняшнего полдника. И зачем я столько съела?

– Ну какая ты скучная. Может, хоть мурашки по коже бегают, когда он тебя трогает?

Вдруг вспоминаю, как странно я себя почувствовала, когда сегодня Дём ко мне подошёл. Как шибко задышала. Как сильно застучало сердце.

Но это ведь явно не про то, что Полина говорит?

Как он интересно сказал, про мою манеру держаться.

…будто ты готовишься к броску… Но никак…

Начинаю вспоминать все свои брошенные, не доведённые до конца проекты и идеи. Понимаю, что это безнадёжно – их слишком много. И тогда пытаюсь вспомнить хоть что-то, что я довела до конца.

Ну… я закончила школу. Это считается, как думаете?

…метко Дём сказал.

Такое лицо у него хитрое. Как у иллюзиониста, который только рассказывает, что сейчас произойдёт, но уже заменил шёлковый платок на кролика.

Я же понравилась ему? Иначе бы он не предложил встретиться вечером.

Понравилась сама по себе, без вот этого вот всего, что меня софитами выгодно подсвечивает.

«Инопланетянка, что ли?»

– Ты чего так улыбаешься? – Полина хитро щурит глаза.

– И вовсе я не улыбаюсь, – насупливаюсь.

Склонила голову набок:

– Да что ты задумала? А ну выкладывай, хитрая сучка.

Стреляю в неё взглядом исподлобья.

– Ладно, – выдыхаю. Облизываю губы. – Я кое-кого встретила.

Глава 7

– Ты обещала не делать глупостей, – Полина фиксирует меня взглядом из окна автомобиля.

– Ты тоже.

Мы синхронно улыбаемся довольные друг другом, и водитель увозит мою подругу.

Кованые ворота закрываются, и я начинаю движение по липовой аллее к саду.

Почему-то мне кажется, что мы обе не выполним данного обещания.

Полина уверена, что Дём не приедет. Он ведь даже не взял номер моего телефона. Не узнал моего имени.

– И ты как дура будешь его там ждать. А он уже наверняка поспорил со своими дружбанами-нищебродами, что богатая сучка на него запала. Из кустов будут снимать видео, как ты у своей тачки кукуешь с пирожками.

Мои попытки убедить её, что Дём понятия не имеет о моём материальном положении, провалились.

– Они это считывают: по обуви, по сумочке, по украшениям, которых на тебе всегда как на рождественской ёлке. Да хоть бы ты там голая и вся грязью вымазанная стояла – по манере держаться считывают.

…у тебя манера держаться интересная…

Нет!

Он другое имел в виду!

Убыстряю шаг.

Когда аллея расступается и я выхожу в сад, спокойствие окончательно рассасывается.

Все мои ощущения теперь таранятся роскошью.

Ядрёные цвета орхидей. Навязчивый запах роз. И до головной боли въедливый аромат лилий. Упрямое журчание мраморного фонтана. Идеально гладкая дорожка к широкому порогу дома. Исполинские белые колонны.

Статус хозяина как бельмо на глазу.

Я хочу, чтобы меня перестали через призму всего этого рассматривать. Говорить и обращаться со мной с оглядкой на моего отца.

Как Полина, например.

Как Дём.

А я должна заставлять его ждать.

Стоп… ведь если я не приеду, я больше и не увижу его.

И тогда…

…я даже остановилась.

Меня словно сквозняком пробрало.

Стало так не по себе. Будто закончился праздник. Или уезжаешь оттуда, где ты так здорово провела время.

Тоскливо.

Тааак… Вопрос лишь в том, как слить Никиту вместе с его мангальщиком?

Начинаю снова быстро идти, вторя своим хаотичным мыслям.

Прикинуться больной? Никита до трясучки боится болезней.

Но он просто останется ночевать в охотничьем домике, как обычно.

Сказать, что у меня срочная встреча по работе?

Никита знает и тех, кто со мной работает, и как я к работе отношусь.

Могу сказать, что по другой работе.

Он опять начнёт ныть, что я должна бросить свой бренд спортивной одежды, и сосредоточиться на бренде украшений.

Да блядь!

Почему я вообще должна что-то выдумывать, вместо того, чтобы проводить время так, как мне хочется?!

А мне хочется увидеть этого чумазого здоровяка ещё раз!

Просто увидеть.

Какая же я идиотка!

Юркаю внутрь дома. Иду по длинной некрутой лестнице через ступеньку.

Мягкий жёлтый свет каскадных люстр остаётся позади. Я почти добралась до своей комнаты.

– Лилюша! – раздаётся с первого этажа.

Никита поднимается за мной.

Раздражённо разворачиваюсь и спускаюсь навстречу.

– Ты чего? – он с тревогой смотрит на меня.

Останавливается на две ступеньки ниже.

– Ничего.

– Так быстро бежала по саду. Я тебя зову-зову.

Трёт лоб.

– Мне нужно, – виновато улыбается, – будет уехать.

– Сейчас?! – я не верю своему счастью.

Никита настолько эгоцентричен, что принимает мою радость за возмущение.

– Прости. Прости, пожалуйста, – поднимается, раскрывает объятия, – переругался с отцом уже. Очень нужно быть сегодня в восемь в Москве.

– Как жаль, – прижимаюсь щекой к его плечу. – Ну, в другой раз устроим шашлыки на ужин, ничего страшного.

– Обязательно.

После получасового провожания, которое уже рисковало стать выпроваживанием, Никита, наконец, уехал.

Я вернулась в гостиную. Из поленницы рядом с бежево-чёрным камином пахнет берёзой. В кухне Саша разговаривает с кем-то из работников. Из распахнутого окна поют птички в саду.

Закончился дождь.

Я свободна.

И… меня как будто ждёт нечто интересное.

Давно не чувствовала такого… воодушевления.

Захожу на кухню. Саша пьёт кофе, стоя у маленького витражного окошка. А Иви записывает под диктовку названия продуктов.

– Саш…

Оба поворачиваются ко мне.

Саша удивлённо поднимает седую бровь. Пристально смотрит, пока я пытаюсь сформулировать пожелание.

– Меня пугает твоё выражение лица. Кажется, ты собираешься попросить подать сию минуту рождественский штоллен, который готовится несколько недель.

Как он так угадал моё предновогоднее настроение?

– Луковые пирожки.

Изумлённо поправляет очки.

– Только я сама хочу приготовить.

– Пташка моя, что с тобой сегодня такое?

– Просто, – пожимаю плечами. – Хочу чего-нибудь новенького.

– Ну что ж. Иви, подай-ка нам два фартука.

Два часа! Битых два часа я пыталась это сделать.

В муке было всё: кухня, Саша, мои малиновые шорты из тончайшей вискозы.

Запах лука с кожи мне вывести удалось только с третьего мытья рук.

В половину восьмого я выхожу из дома.

Конечно, я не могу взять мою малышку. Не хочу, чтобы она одна там стояла в темном опасном месте.

И не хочу, чтобы Дём знал, на чём я езжу.

Поэтому такси везёт меня к магазинчику, у которого мы познакомились.

Мне так страшно, что Дём не приедет.

Когда сворачиваем с шоссе в посёлок, я даже зажимаю ладонью глаза. Как будто пустота, которая может меня ждать – это страшная сцена из хоррора.

Нас подбрасывает на кочках. И меня саму потряхивает от напряжения.

Наконец, мы останавливаемся, и водитель спрашивает:

– Здесь?

Я разлепляю пальцы.

Вижу магазинчик. Мимо проходит бабулька с тележкой на колёсиках – сумка в клеточку буквально танцует чечётку, подпрыгивая на колдобинах.

А затем я вижу…

…вишнёвый Соболь!

И так радуюсь этой машине!

Не меньше, чем в тот вечер, когда друзья вывели меня из отеля с завязанными глазами, а там, под вековыми липами, с фиолетовым бантом на капоте, стояла моя малышка.

Подарок от папочки, который он даже сам не смог вручить.

Но откупился как всегда успешно.

– Да, спасибо! – выбираюсь из такси.

Умоляю себя не идти так быстро.

Где моя гордость?

Дём выпрыгивает из машины. Опять поднимает пыль своей тяжестью.

Как появление демона в клубах дыма из какого-нибудь фильма.

Идёт мне навстречу.

Мы останавливаемся в шаге друг от друга. И просто молча улыбаемся.

Как будто оба не верили, что встреча будет. И рады, что ошиблись.

Нас окутывает запах лука.

Улыбки становятся шире. Я вижу его в меру широкие, ровные и естественно-белые зубы.

– И ты не думаешь, что я могу тебя отравить?

Забирает протянутый ему свёрток.

– И вправду сама готовила? – щурит один глаз.

Приближает свёрток к лицу. Втягивает запах.

Мне нравится, как подрагивают его прикрытые густые ресницы, такие чёрные, что даже солнце не смогло их выбелить за половину жаркого лета. И нравится довольный взгляд исподлобья, который он бросает на меня. Как будто мы состоим в заговоре.

Дём озирается по сторонам. Смотрит на меня внимательно. И спрашивает:

– Поужинаешь со мной?

Глава 8

И, не дожидаясь ответа, подходит к пассажирской двери и открывает её.

Направляет на меня выжидающий взгляд.

Я что, действительно сяду к нему в машину?

– Слишком много свидетелей, сегодня я тебя точно не убью, – он кивает на стайку мальчишек, которые умудрились впятером расфасоваться на маленькой лавочке у магазина и поглядывают на нас, переговариваясь.

И я иду к нему.

Даже сама в это не верю.

Сумасшествие.

Он подаёт мне руку.

Я опираюсь ладонью на его ладонь. Его мизинец накрывает косточку над запястьем. Ощутимо и фиксировано. Словно он через неё пульс хочет прощупать.

Взбираюсь на пассажирское сидение.

Дём садится рядом, автомобиль недовольно вздрагивает, и мы начинаем движение.

По посёлку двигаемся молча.

Три поворота.

Дорога постепенно из песочно-каменной становится травянисто-песочной. Всё смелее её обступают кусты, а сверху нависают деревья.

Здесь солнцу трудно пробиться через высокие сосны.

Впереди старый деревянный забор, за которым лес. И у этого тупика мы берём вправо. Скрываемся с последней улицы, в начале которой я ещё видела людей.

Машина останавливается у арки из высоких деревьев. В тёмной глубине её я вижу металлические ворота.

Время забрало их блеск, срезало небесно-синюю краску. Но узор из вертикалей и горизонталей, перечёркнутых косыми линиями, красив и причудлив.

Дём обходит машину, открывает дверь и подаёт широкую ладонь.

У меня явно проблемы с чувством самосохранения.

Он смотрит на меня, изогнув сочные губы в лёгкой улыбке. Когда Дём улыбается, кажется, что его губам слишком мало места на этом лице. И меня почему-то будоражит мысль о том, насколько большие у него губы.

– Идём? – спрашивает он и облизывается.

Это движение окончательно смазывает мои мысли.

И я уже кладу свою руку в его.

Будто не на человека опираюсь, а на чугунную решётку каменного моста.

– Ещё у нас будет чай, – он забирает серый термос из машины, пирожки, и идёт в сторону ворот. Следую за ним. – Хочу показать тебе маленькую усадьбу.

– Это не твой дом?

Он смеётся, мотает головой.

Его жёсткие волосы едва шевельнулись. Мощная спина в клетчатой рубашке ровная. Походка бесшумная, скользящая.

И запах от него исходит удивительный. Запекшейся смолы. И подсохшей скошенной травы.

Может, мне кажется, и это лес так пахнет?

– Дом профессора. Хозяева не приезжали уже лет пятнадцать. Давным-давно тут разыгралась трагедия. Любовная.

Сколько девушек он приводил сюда до меня? И каждой одно и то же рассказывал.

– У профессора была жена, и двое детей, за которыми присматривала молоденькая няня. Он на неё запал. Жена узнала…

– Только не говори, что жена его здесь убила.

– А ты бы его убила, а не её?

– Смысл убивать любовницу? Он другую найдёт.

– Может, он её полюбил, а не просто так?

– Люди разного достатка не могут… – и тут же осекаюсь.

– Что не могут? – с усмешкой глянул на меня через плечо.

– Это будет не любовь. А взаимовыгодное использование. Так она его здесь убила?

Дём приподнимает с земли куст шиповника, я проскальзываю под образовавшимся сводом и оказываюсь прямо у ворот. Заглядываю через решётку в заросший сад. Прохожусь пальцами по прохладным толстым прутьям с отлетевшей краской. Неглубокие впадины. Острые края.

– Подержи, – он сзади, огибает меня руками, передаёт чай и пирожки. – Вот там, видишь? – прикладывает ладони к моим ушам и легонько заставляет повернуть голову правее. – Засаженный барбарисом пятачок. Там был пруд, в котором дети утопили любовницу.

Ну ни хрена себе поворот!

Отпускает мою голову, подходит к воротам. Ставит ногу на горизонтальную рейку. Цепкие пальцы на самом верху. Подтягивается, перемахивает, спрыгивает.

Ловкий как сам дьявол.

В меня ударяется воздух, который он растолкал.

Дём выпрямляется.

Встречаемся взглядами через решётку.

Мне кажется, я им любовалась.

И он это заметил.

Как и тогда, в магазине.

И ему это понравилось.

Снова облизывается. Я сглатываю.

Мы так близко.

Но в то же время нас разделяет остывший металл.

И мне хочется к этому металлу прижаться всем телом, чтобы и самой хоть немного остыть.

– Замри, – вдруг говорит Дём.

Одна его рука проскальзывает сквозь прутья, обводит и ложится горячим канатом мне на поясницу. Я оказываюсь в клетке. И даже если захочу – не смогу двинуться.

Но я и не хочу шевелиться.

Его дыхание на моих губах.

Глава 9

– Не шевелись, – шепчет и смотрит мне точно в глаза. Будто готовится проникнуть. Уколоть.

Лёгкое движение в моих волосах.

У Дёма между пальцами пчела. Он приподнимает указательный, и она кружится на подушечке большого. Отчаянно перебирает лапками. Крылышки трепещут. Отталкивается. И никак не может освободиться.

Наконец, упав на бок, упирается задними лапками, отрывается и взлетает. Бросив чёрное жало с прозрачной нитью и золотой каплей на пальце.

Дём подталкивает жало ногтем, и оно исчезает, оставляя красную точку в топлёном молоке кожи.

– Она теперь умрёт, да? – шепчу я.

Дём переводит на меня взгляд.

– Если бы тебя укусила – всё равно бы умерла. Ей без разницы – моя толстокожая рука или твоё нежное ушко. А нам не без разницы. Давай, – его ладонь исчезает с моей поясницы, и он забирает термос с пирожками. Кладёт их на землю. – Теперь ты, – кивает наверх.

Оцениваю высоту. Я её не боюсь. Но моя неуклюжесть…

Спокойно, Ветрова. Ты ведь больше не падаешь.

Оказываюсь наверху ворот. Перебрасываю ноги. Дём хитро улыбается, когда я смотрю на него сверху вниз.

– У тебя лицо милое, когда ты наклоняешься, – говорит он, протягивая ко мне руки.

– А так немилое?

– Со мной нет. Со мной – настороженное.

– Уж не знаю, о какой настороженности идёт речь, раз я здесь сейчас с тобой. Может, я настороженно прислушиваюсь к чувству самосохранения? Кажется, оно говорит, что я глупо поступаю, пытаясь пробраться на чужую территорию с едва знакомым человеком.

– Ты явно не воспринимаешь это чувство всерьёз.

Мне нравятся его усмешки.

– Это точно.

– Тогда прыгай, чего же ты ждёшь? – шевельнул пальцами.

Я ныряю вниз.

На несколько секунд я в его руках. Гравитация пропала. Я легче пёрышка.

На талию давят крепкие ладони.

Он меня будто ещё и взглядом удерживает.

И когда стопы оказываются на земле, стук моего сердца в ушах слишком быстрый.

Дём на меня когда смотрит, я как будто на весу.

– Умничка. Вот. Опять настороженное, – усмехнулся. И как-то нехотя, растянуто медленно отвёл руки. Обернулся. – Я здесь с весны не был. Будем заново прокладывать тропинку. Иди за мной на два шага позади, чтобы ветками не хлестануло.

Со всех сторон трезвонят кузнечики. Прохлада и тень накрывают с головой.

Трава высокая, почти по грудь. Дём приминает её каждым новым шагом, и она послушно ложится, создавая из своих стеблей-нитей тропу. А та, что остаётся нетронутой по краям, щекочет мне локти. Провожу пальцами по колосьям, бежевым и твёрдым как льняные семена.

Дём осторожно отодвигает ветви, приподнимает, придерживает, отпускает, и они мягко занимают прежнее положение, пока их не трону я.

Не понимаю, как этот здоровяк может так нежно с чем-то обращаться.

…кажется, я чёртовым веткам завидую.

Голубой деревянный домик с мезонином и треснутыми белыми ставнями вырастает из темноты сосен справа от нас. Дорога к косому порогу делает изгиб у тускло-серой статуи ангела, изъеденного расщелинами, обросшего мхом. Вид у него жутковатый.

Расколотый кувшин полон слипшихся, истлевших листьев.

И пустой, серо-зелёный призрак фонтана утопает в сорняках под остывающим солнцем.

– Тебе здесь не нравится? – спрашивает, глянув через плечо.

– Не знаю. Всё такое… про ушедшее. Напоминает пагманские сады.

Дём бросил на меня удивлённый взгляд.

– Любопытно, что ты про них знаешь.

– Читала про коллекцию фотографий, которую собирал французский филантроп в прошлом веке.

– У моего отца есть оттуда фотографии. Он был в Афганистане маленьким, своими глазами эти сады видел. Если выпадет возможность – покажу тебе. Красиво там было.

– Жаль, что всё разрушено. Наверное, здешняя атмосфера заброшенности на меня навеяла эти мысли.