A&B. История двоих. Том 1

Даже при рождении Себастьян не плакал. Ей вообще не вспомнить ни одного раза, чтобы он заплакал или закапризничал. Он никогда на её памяти не улыбался, не смеялся, не грустил. Будто у него есть только два состояния: спокоен и раздражён. Она сама не отличалась эмоциональностью и с выражением эмоций были проблемы, потому она искренне надеялась, что у сына те же проблемы. Что он просто не умеет выражать эмоции и не переживает их бурно, а держит в себе. Однако его выходка на Арене показала, что он не «не умеет их выражать», а что их попросту нет. Вследствие ли отсутствия боли или по другим причинам не ясно. Но что же сейчас происходит? Судя по выражению лица, он в ярости. Кричит на Хикари, а она, не переставая, хохочет. Он схватил её за руку и потащил вниз, видимо, домой.

Она убрала винтовку и спустилась вниз встречать ночных гуляк. Сложив руки на груди, она встретила их прямо у порога. Заявились они оба грязные с налипшей травой на одежде и в волосах. На секунду они застыли, поняв, что попались, но потом Себастьян невозмутимо продолжил идти, а Хикари попыталась спрятаться за его спину.

– Ай! – вскрикнула Хикари, когда её схватили за ухо. Себастьян ожидаемо даже не пискнул, смотря куда вперёд. На лице у него больше не было злости, лишь глубоко шокированные круглые глаза.

– Где вы….

– Мам, завтра, – перебив, сказал Себастьян. – Всё завтра. Хватит с меня на сегодня потрясений. Я спать.

Опешив, она его отпустила, и он пошёл в комнату.

– Может, вы и меня отпустите? – взмолилась Хикари.

– Завтра в восемь утра оба на совместный завтрак. Сейчас в душ и спать. Из дома ни шагу, – сказала она достаточно громко, чтобы и Себастьян слышал, и отпустила ухо Хикари.

Миллион улыбок

Эти развивающиеся на ветру волосы. Эти будто сверкающие изнутри глаза. Её улыбка. Широкая во все молочные зубы. И смертельная пропасть под её ногами.

Он открыл глаза, лёжа в постели. Это был его первый сон. Каким же он был ярким, будто реальным. Сердце стучало в груди, не желая успокаиваться. Шумно выдохнув, он слез с кровати, мельком глянул на часы – полвосьмого утра, – и пошёл умываться.

«Почему она это сделала?» – вопрос, прочно застрявший в голове. Пока чистил зубы, пока одевался, пока спускался вниз, он думал об этом. И ответа не находил как не старался.

Это противоречит всему, что он знал о людях. Люди – существа, ведомые желанием. И есть основные желания, которым не получится сопротивляться, продиктованные биологией: желание спать, есть, пить, размножаться и жить. Как он понял по себе самому, они есть не у всех людей, но если они есть, отказаться от них нельзя. Ты можешь, если относительно не сильно голоден, отказаться от сочного стейка, но если ты не ел неделю, то ты его съешь при любых обстоятельствах. И так с остальным. Если ты хочешь спать, то, как бы не сопротивлялся, рано или поздно уснёшь. Если хочешь пить, начнёшь лакать хоть из грязной лужи. И у Хикари, безусловно, желание жить было. Да сложно даже представить себе человека, что любил бы жизнь больше, чем она. Каждой мелочи, каждому мгновенью, каждой ерунде она радовалась, как никто другой. Но почему тогда она прыгнула? Она знала, что внизу ждёт мучительная смерть. И когда подходила к краю, у неё явно и мысли не было прыгать. Что же произошло в её голове в ту секунду, когда она посмотрела на небо перед тем, как взять разбег? Зачем она это сделала?

Глубоко задумавшись, он не заметил, что Хикари поджидала его в коридоре, и прошагал мимо. Она, схватив его за ворот рубашки, оттянула назад, вернув в реальность.

– Как думаешь, нам сильно влетит? – спросила она тихо, утащив за угол. Небольшое укромное место подальше от коридора за большим растением. Там их не должны услышать.

– Почему ты прыгнула?

– Да какая разница?! Я спросила, нам влетит?

– Пока не ответишь на мой вопрос, я на твой тоже отвечать не стану.

– Я вообще-то первая спросила….

– Почему ты прыгнула?

– Ну вот что ты пристал? Не знаю. Захотела и прыгнула.

– И всё?

– И всё.

– По-моему, ты что-то недоговариваешь….

– Я ответила на твой вопрос, теперь, будь добр, ответь на мой. Нам сильно влетит?

– Не знаю.

– Тебе наплевать, что ли?!

– А почему мне должно быть не наплевать?

Судя по его выражению лица, это была не издёвка. Он искренне не понимал, почему должен переживать.

– Ты не мог бы… ну… не рассказывать маме об этом?

– Про то что ты, как сумасшедшая, прыгнула с обрыва? – уточнил он.

– Да, именно про это, – злобно процедила она сквозь зубы. Не хватало ещё шантажа с его стороны.

– Ладно, – внезапно легко согласился он.

Подошли на завтрак они точно вовремя. От тарелок, разложенных на столе, шёл пар. Аромат базилика и помидоров дразнил аппетит так сильно, что Хикари непроизвольно облизнула губы. Мама сидела посередине обеденного стола, их тарелки стояли напротив.

– Доброе утро, – сказала мама с натянутой улыбкой на лице. Её фирменная улыбка – насквозь фальшивая.

Как бы сильно еда на тарелке не манила, подходить к столу Хикари не торопилась. Слишком уж напряжённая атмосфера зависла в воздухе, а эта улыбка ничего хорошего не сулила. Иногда ей казалось, что у мамы Себастьяна есть миллион самых разных улыбок. Она злилась с улыбкой, грустила с улыбкой, даже плакала с улыбкой. Но каждая из этих улыбок разная, и редко какая отдавала дружелюбием.

Похоже, страшно от такой улыбки становилось только ей. Себастьян, как ни в чем не бывало, подошёл к столу и сел.

– Доброе, – без эмоций на лице сказал он, задумчиво смотря куда-то перед собой. И вряд ли, думалось ей, он размышлял о том, что им сейчас прилетит за ночную прогулку.

Хикари также присоединилась к ним за столом, тихо поздоровавшись. Не могла же она стоять около стола. Не сказав друг другу ничего, кроме приветствия, они позавтракали. Хикари, схватив тарелку, подскочила со своего места.

– Хикари, останься, пожалуйста, – вежливо сказала мама.

Хикари уж было понадеялась, что получится быстро слинять. Не вышло. Поставив тарелку обратно на стол, она села на стул и постаралась сделать максимально раскаивающееся лицо. Себастьян только закончил с едой. Утерев губы салфеткой, он встал и пошёл в сторону кухни.

– Себастьян, ты тоже… – начала было мама.

– Я тарелку уберу и вернусь, – непринуждённо сказал он, не дав ей договорить.

Как и обещал, он через минуту вернулся и сел обратно, скрестив руки на столе.

– Что вы вчера ночью делали на скале?

– А это важно? – спросил Себастьян, глядя маме прямо в глаза.

От удивления у Хикари челюсть отвисла, благо она быстро взяла себя в руки и захлопнула рот. Да если бы она хоть раз так маме своей ответила, неделю на заднице сидеть не смогла бы. А он так нагло это сказал и, более того, останавливаться на этом не собирался.

Выждав несколько секунд, Себастьян продолжил:

– Если важно, мы гуляли, как ты сама, наверно, догадалась. Давай опустим эти «что вы там делали» и «вы же понимаете, что это опасно». Мы всё понимаем. Это было глупо и необдуманно, и могло закончиться плохо. Ты за нас переживала, и нам за это стыдно. Прости, – отбарабанил он без малейшего намёка на сожаление. – Перейдём ближе к делу. Первое, мы обещаем так больше не делать. Если мы захотим куда-то уйти из дома, мы спросим разрешение. Второе, если ты хочешь нас как-то наказать, наказывай, но не стоит читать нотации – пустая трата времени. Я всё сказал.

Судя по выражению лица, мама такой наглости от него тоже не ждала. Глаза удивлённо округлились, а на лице появилась иная улыбка. Не фальшивая. Её лицо будто говорило «вот нахал», но совсем не злобно. Хикари не могла понять, что означает эта улыбка. Она злится? Или может, её позабавила такая грубость? Мама встала со стула и подошла к Себастьяну. Нагнувшись, она посмотрела ему в глаза. Он выдержал этот взгляд. Она схватила его за нос, раздалось ворчание Себастьяна. В мгновенье её лицо стало серьёзным. Улыбка пропала, будто и не было.

– Я тебя чуть не пристрелила, потому что приняла за «гостя», – тихо сказала она, не отводя взгляда.

– Прости, мам, – на этот раз сожаление было слышно отчётливо.

Он прильнул к ней и коснулся своим лба её лба. На секунду они оба закрыли глаза, а на лице мамы заиграла уже совсем другая улыбка. Расслабленная и… счастливая. Самая редкая из её улыбок. Потом она разогнулась и встала рядом с ним, а он обнял её и уткнулся носом в живот под ласковые поглаживания по голове.

– Мам, а как люди думают? – внезапно спросил он.

– Передача информации осуществляется через слабые электрические импульсы, которые запускают….

– Нет-нет, – перебил он. – Механику я знаю: про нейроны там, синапсы, аксоны, потенциал действия, физико-химические реакции…. Я не об этом. Как эти импульсы, сигналы и реакции превращаются в информацию? И почему всё работает именно так? Почему некоторые, – тут он мельком обернулся к Хикари. – Совершают опасные и бессмысленные поступки? Как эта мысль вообще появляется в их голове? И почему?

– Ну это уже что-то на грани метафизики. – Она хохотнула. – Никто не знает ответа на эти вопросы.

– В смысле «никто»? Может, конкретно ты не в курсе? – Он посмотрел на неё с прищуром. Она вновь оттянула его за нос.

– Это одна из загадок природы, вроде вопроса появления жизни на Земле. Ответа, действительно, никто не знает. Если не веришь мне, пожалуйста, убедись сам. Интернет и любые книги в твоём распоряжении.

– Мысли делают человека человеком. Человечество не может не знать, как они появляются и почему, мам.

Она снисходительно улыбнулась, мол «ну-ну».

– Вы оба мне обещаете больше так не делать?

– Оба. На эту чокнутую у меня теперь есть компромат, потому она тоже не будет так больше делать.

– Сам ты чокнутый, – буркнула она.

– Хикари, вы оба обещаете мне так больше не делать?

– Да. А вы моей маме скажете?

– Пожалуй, нет. Это останется нашим секретом, если вы больше не будите себя так вести. Мы договорились?

– Угу.

13. Себ и Хики

Почти две недели она то и дело слушала возмущения Себастьяна. Каждый раз повод был один – он не находил ответа на свои вопросы. Она бы, конечно, могла оставить его ворчать в своей комнате, но уже успела привыкнуть повсюду таскать его за собой, да и вдвоём как-то приятней коротать дни, чем в одиночестве. Хотя компания, думала она, не самая весёлая, но что есть то есть.

Она играла в приставку, лёжа совсем рядом перед ТВ на коврике, он валялся на диване позади с очередной книгой. Издав звуки умирающего тюленя, он, ворча что-то неразборчивое, положил книгу себе прямо на лицо.

– Ну что, опять? – спросила она, не отворачиваясь от экрана и измученно вздохнув.

– Опять, – буркнул он из-под книжки. – Я живу в мире идиотов, которым интереснее изучать половое поведение птиц или разбираться в иерархии муравьёв, чем выяснить, как работает их собственная голова.

– Получается, твоя мама права?

– Видимо. Не знаю, где ещё могли бы об этом написать. Кажется, я прочитал всё.

– И что будешь делать?

– Буду продолжать искать ответ, что же ещё?

Она предвидела, что он скажет. Казалось, его любопытство не знает границ. И оно не угасает со временем. Даже наоборот – с каждым днём оно разгорается сильнее. «Интересно, а если…». Она поставила игру на паузу и обернулась к нему, ехидно улыбнувшись.

– Себ, а почему у коров шкуры такого цвета? Их легко заметить любому хищнику. Ещё они медленные и неповоротливые. Они хотят, чтобы их съели?

– Ты дура? Какое животное хочет, чтобы его съели? – Он скинул с себя книгу и повернул голову в её сторону.

– Но ведь из-за того, что мы их едим, их так много. Я где-то слышала, что их столько же, сколько людей на планете. А если бы мы их не ели, их было бы куда меньше.

– … Я ж теперь не усну. Ты специально?

– Конечно. – Она громко расхохоталась и вернула внимание игре. – Принеси попить.

– Тебе надо, ты и неси.

– Себ, тебе сложно?

– Не пойду. И что опять за «Себ»?

– Я решила твоё дурацкое имя сократить.

– Нормальное имя. Я не помню, чтобы разрешал тебе его сокращать.

– О, вам, мистер зануда, не нравится?

– Сама зануда и да, не нравится.

– А я всё равно буду тебя так звать. Зачем, вообще, придумали такие длинные имена? Полжизни проведёшь, произнося их.

– У самой-то имечко то ещё.

– Чем тебя моё имя не устроило-то?

– Ты знала, что «хикари» – светлая с японского. Скажи-ка мне, в каком месте ты «светлая»?

– Ой, да какая разница?!

– Это как серого слона фиолетовым называть. У тебя смуглая кожа, тёмные волосы и глаза. Ты никакая не светлая. Идиотское имя.

– Мне моё имя нравится.

– Мне моё – тоже. Зови меня полностью «Себастьян».

– Не буду.

– Я же тебя называю полностью.

– Я всё равно буду звать тебя «Себом».

– А если я тебя буду звать «Хики», тебе понравится?

– Нет.

– Если ты будешь звать меня «Себом», я буду звать тебя «Хики».

– Только попробуй!

– Хики, Хики, Хики….

Поставив игру на паузу, она стремительно прыгнула в его сторону. Он даже не подумал бежать. Удар по рёбрам, но он даже не сморщился.

– О, нет, – сказал он специально фальшиво. – Мне так больно. Помогите.

Она хихикнула.

– Ну раз тебе не больно, то как тебе это? – Она села ему на живот. Ещё и ноги по-турецки сложила.

– Тяжело. Слезь, – кряхтя, сказал он.

– Не-а.

Почему-то теперь просто на неё смотреть ему было приятно. Что-то с той ночи изменилось. К пониманию, что у неё происходило тогда в голове, он не приблизился ни на шаг, однако, кажется, немного лучше стал понимать самого себя. Да и жить стало определенно интересней. Оказалось, мир не так прост, как ему думалось. Есть вопросы, ответов на которые нет. И, как она и говорила, есть вещи, которые одной лишь логикой не взять. Например, сколько ни размышляй о чувствах, ты никогда не поймёшь их, если не испытаешь на своей шкуре. И справиться с новыми эмоциями не так просто, как кажется. Когда в пустой до этого душе вдруг появляется сильное чувство, это сбивает с толку. Словно в руки дают какой-то инопланетный инструмент, а вот инструкций нет. Сиди и сам думай, что теперь с этим делать. Откуда взялась эта странная словно щенячья радость при одном лишь её виде? Почему ему стало комфортнее быть с ней, чем одному? Как теперь себя вести? Он решил выразить это чувство единственным знакомым ему способом. Приподнявшись, он потянулся к ней. Он хотел как с мамой – коснуться её лба. Когда это делала мама, ему было приятно и тепло, так и ей, наверно, должно быть, подумал он. Увидев, что он собрался сделать, она резко ударила его по голове своей головой. Лбы их соприкоснулись хоть и на мгновенье, а потом оба отлетели в разные стороны. Себ обратно на диван, она – назад себя. У обоих набухали шишки на голове.

– Ай!

– Ну и зачем? – обречённо спросил Себ.

– Ну а чё ты!

– Сильно болит?

Она слезла с него и села рядом, потирая место удара и недовольно ворча. Секунду посмотрев на неё, он встал и ушёл из комнаты. Через минуту вернулся, держа в руках два полотенца.

– Приложи, – сказал он и протянул полотенце. Внутри что-то было завёрнуто.

Аккуратно она приложила полотенце к шишке, жалобно простонав. Похоже, внутри лёд. Холодок обдал место удара, и немного стало легче. У своего лба он тоже держал полотенце.

– Это чтобы шишка поменьше была, – объяснил он.

– А-а. А долго держать?

– Не знаю. Дай посмотреть.

Он аккуратно отодвинул прядь её волос, обнажив лоб. От его лёгкого прикосновения по телу прокатилась волна жгучей боли. Он задел шишку.

– Больно!

– Прости… но ты сама виновата.

– В смысле?

– У тебя не волосы, а какое-то птичье гнездо на голове. Так просто с лица не уберёшь. Сложно расчесаться, что ли?

– Тебе надо, ты и расчёсывай!

– Ладно.

Она этого не ожидала. Думала, что он максимум кинет какой-нибудь колкостью в ответ, а то и вовсе промолчит. Однако он встал с дивана и ушёл куда-то, попросив подождать. Через пару минут вернулся, держа в руках расчёску и резинку для волос.

– Сядь на коврик, пожалуйста, – сказал он мягко и вежливо. Настолько вежливо, что она даже не смогла в ответ нагрубить. Не осталось и капли приказного тона, каким он разговаривал с ней в первые дни переезда.

– А чего это мы такими любезными стали? – спросила она, присаживаясь на коврик. Он подошёл сзади и плюхнулся на диван.

– А с того что по-другому с тобой разговаривать не получается, – сказал он и собрал её волосы в ладонь, начиная расчёсывать. – Вот раньше, чтобы я тебе ни говорил, ты как реагировала?

– ….

– Огрызалась и в драку лезла, вот как. Причём неважно, что скажи: «передай соль», «подвинься», «помоги». Результат один – злющая ты. Вот я и решил сменить тактику – быть максимально вежливым. И, видимо, это было правильным решением.

– Ты тоже меня злюкой считаешь? – тихо спросила она. В её голосе не было привычной претензии и агрессии. Это был грустный голос.

– Скажем так, с тобой сложно найти общий язык, – сказал он и позже, поправив ей голову руками, добавил: – Не вертись.

Расчесав волосы, он разделил их на три части и стал заплетать косу. Она чуть наклонилась вперёд, обнажив часть спины из-под футболки. Оттуда виднелся большой синяк. Сине-фиолетовый такой, минимум с ладонь.

– Где синяк такой заработала? – спросил он.

– Н-неважно, – неуверенно сказала она и поправила рукой ворот, чтобы он скрыл синяк. – Ты там скоро?

– Да. Секунду. – Он уже перевязывал резинкой волосы. – Готово. Так откуда синяк-то?

– Я же сказала неважно! Чего пристал?! Отвали!

– Чего ты злишься? Я же ничего плохого….

– Иди к чёрту! – выкрикнула она и выбежала из комнаты.

Странное поведение, как ни посмотри. Догонять её он не стал. Всё равно она бы ничего не ответила. Может, где-то неудачно спиной приложилась. А может, подралась с кем-то в школе. Второе более вероятно. Он ожидал, что с таким характером у неё будут конфликты с одноклассниками. Тут даже наоборот странно, что первый конфликт произошёл только недавно. Почему-то ему было неприятно видеть на ней синяк. Странное чувство. С чего вдруг его стало это волновать?

В любом случае за неё переживать не стоит, успокоил он себя. Не похоже, что синяк слишком большой и мог привести к серьёзным последствиям. Небольшая гематома только и всего. Через пару недель рассосётся и следа не останется. Если она случайно его заработала, что ж, будет аккуратнее в следующий раз. Если ей кто-то его поставил, то на нём вряд ли много мест без гематом осталось. Кто-кто, а она точно сможет за себя постоять.

Однако кое-что не давало ему покоя – и в том, и в другом случае она бы ему об этом рассказала. Либо рассказала бы захватывающую историю о том, какой коварный был угол, к которому она случайно приложилась спиной. Либо похвасталась бы тем, как расквасила морду однокласснику, что сделал это с ней. Но она просто сбежала, огрызнувшись. Почему?

«Загадка ходячая» – пронеслось у него в голове. Частенько он не находил причин её поступков, как бы долго и упорно об этом не размышлял. Так или иначе, она либо заработала синяк случайно, либо ей его поставили. В обоих случаях переживать не о чём, подумал он, потому можно этот странный инцидент проигнорировать.

Но переживать было о чём….

14. Синяк

Утро встретило ноющей болью в спине – синяк не давал забыть о себе. Мерзкое до тошноты утро, что знаменует начало её кошмара. «Может, я заболела?» – с надеждой подумала она, почувствовав непривычную слабость. Но нет. Это всего лишь страх. Удушающий и склизкий.

Началось всё вчера.

Стоит ли удивляться тому, что отношения с одноклассниками у неё, мягко говоря, не сложились? С первого дня занятий она держалась особняком. Не из робости, которая ей не свойственна, и не из гордости. В каждом классе есть устоявшиеся компании, которые не принимают чужаков с распростёртыми объятиями. И чтобы успешно выживать в таких условиях, не становясь объектом насмешек и не получая при этом нагоняй от мамы за «хулиганство», требуется особая стратегия, которую она успела выработать. Бить сверстников и обзываться нельзя – это строго запретила мама, – но и не ответить на насмешки и проверки на «вшивость», она тоже не может – это тут же воспримут за слабость и всё станет только хуже. Остаётся только одно – избегать конфликта: помалкивать, не выделяться, не встревать не в своё дело. В общем, быть ниже травы, тише воды. Хотя ей это абсолютно не нравилось, она смирилась. А что делать? Не будешь хорошей, мама не приедет с тортом на день рождение. А не будешь отвечать на насмешки, придётся ежедневно терпеть издевательства.

Общаться с другими её не тянуло. Нет смысла заводить друзей, если через несколько месяцев собираешься уехать. Она понимала, что вряд ли вернётся в сюда когда-нибудь. К тому же у неё не было острой потребности в друзьях, какая была у некоторых. Приятно, когда появлялся сверстник, с которым можно поиграть, но и без тоже вполне не плохо. Получается, что нет разницы, есть друзья или нет. Тогда зачем они нужны?

Школа, которую ей пришлось посещать, была сельской, только вот село это состояло из элитных особняков, в которых живут отнюдь не бедные люди. Экологически чистое поселение среди нетронутой природы вдали от смога крупного города, но с теми же удобствами. Судя по всему, зачисление в эту школу – дело рук мамы Себастьяна. Хикари ещё не приходилось тесно общаться с детьми из настолько обеспеченных семей. Себастьян не в счёт, ибо даже среди них он был, как бы это странно ни звучало, белой вороной. Все, с кем раньше она попадала в один класс, едва ли были богаче неё, потому её внешний вид не привлекал внимания. В этой же школе девочки каждый день приходили в новой одежде – форма в школе была необязательна – с новыми аксессуарами и побрякушками. Для них это было нормой, богатые родители покупают своим чадам всё, чего бы они ни захотели. А вот у Хикари было всего три платья, в которых она могла прийти в школу, одна сменная обувь, сильно потасканная уже, и уродливый огромный розовый рюкзак, купленный мамой на какой-то распродаже. Иногда Хикари казалось, что она грязный орк, вломившейся в замок к эльфам. И, как и орк, она плохо понимала эльфийский. Что такое «горнолыжный» она примерно понимала, но что такое «курорт»? А «Гаваи», «облигации», «бизнес»? А ведь это самое простое из всего, что Хикари слышала среди бесконечного хвастовства деньгами родителей. От богатства семьи зависит статус ученика и отношение к нему других, поэтому каждый готов из кожи вон вылезти, но доказать, что у его папы спорткар дороже, дача больше, а счёт в банке с таким количеством нулей, что число нельзя произнести вслух. Будто в подтверждение, они беспрестанно сыпали непонятными словами, которые являлись названиями брендов элитной одежды, гаджетов, автомобилей и прочего. В общем, шансов просидеть незаметной серой мышкой у Хикари изначально не было.

Чужие взгляды она чувствовала на себе почти постоянно, но старалась не замечать. Её цель – отсидеть положенное время на занятиях и не более того. И вплоть до декабря у неё неплохо получалось игнорировать надменные взгляды и насмешки в свой адрес. До вчерашнего дня….

Самый большой интерес к ней проявляла компания её одноклассников – три девчонки и один мальчик.

Главной в компании была Мила. У неё длинные светло-русые волосы, заплетённые всегда в тугую косу, большие голубые глаза и отвратительный характер. Умело пользуясь своей безупречной репутацией у учителей, она легко подставляла других, потому переходить ей дорогу никто не решался. Скажешь ей что-нибудь грубое, так она тут же побежит жаловаться, выдавливая на своей моське слёзы, да приукрасит всё так, будто ты не просто ей нагрубил, а как минимум пару раз ударил. Конечно, поверят ей, как бы ты ни оправдывался. А потом она будет с нескрываемым злорадством смотреть, как тебя отчитывают и наказывают.

Две её подружки-подпевалы ничем особенно не выделялись на фоне Милы. Одна низкая и полная, другая высокая и невозможно худая. Словно пузырь и тростинка. Всё, что они делали, лишь поддакивали Миле и выполняли её приказы.

Мальчик был похож внешне на Милу. Краем уха Хикари услышала, что они родственники. Вроде как он приходится ей двоюродным братом. Видимо, противный характер – это семейное. Его зовут Лео. И пусть он не мог так же хорошо, как сестра, вешать лапшу на уши учителям, у него неплохо получалось проворачивать то же самое со сверстниками. Он прослыл добрым, отзывчивым, умным и общительным мальчишкой. Каждый хотел с ним дружить. Кроме того, приятная внешность и богатство семьи сделали своё дело. Но несмотря на общественное мнение, он был не менее мерзким, чем Мила. Он ловко любую гадость преподносил так, что он как бы и не виноват, что это либо получилось случайно, либо виноват кто-то другой. Например, недавно ему написала девочка, что любит его и хочет дружить только с ним. И он пошёл к главной сплетнице школы якобы за советом, как же поступить в этой ситуации. Он знал, что она тут же растрезвонит об этом на всю школу и эту девочку поднимут на смех, чего он, собственно, и хотел. Но для окружающих он останется белым и пушистым, ведь он всего лишь обратился за помощью и не знал, что так выйдет.