Трофей с шипами

Ева Туманова

Трофей с шипами

Глава 1: Не прикасайся ко мне

Настоящее

POV Настя

– Какой же ты урод! – выкрикиваю я в ярости. Слёзы непроизвольно брызжут из глаз, как ни стараюсь я их сдержать.

На щеке Влада расцветает красным маком отпечаток моей ладони. Одноклассники таращатся на нас, как на восьмое чудо света. Нет уж. Шоу не будет.

Я разворачиваюсь на пятках, отталкиваю кого-то с дороги и выбегаю из класса, словно за мной собаки гонятся. Грудь разрывает чувство, с которым я уже свыклась по жизни – ощущение, что тебя предали.

Быстрый бег всегда спасал меня от лишних терзаний. Ты не можешь мчаться во весь опор и одновременно с этим думать. Воспоминания несутся следом, но не могут догнать, влезть обратно в голову и добить тебя. И теперь я снова бежала. Не от преследователей или опасности, как бывало на окраинах. От самой себя.

Волосы треплет ветер, от невольных слёз течёт тушь, полы форменного пиджака гимназии хлопают за спиной, как крылья. Мне плевать, увидит меня кто-нибудь в таком виде или нет. А если вздумают лезть со своей жалостью – я вобью её им обратно в глотку.

У самой ограды я, наконец, выбиваюсь из сил. Останавливаюсь, готовая рухнуть на газон, как подкошенная. Будьте вы прокляты. Будьте вы все прокляты!

Будь проклят день, когда я попала в эту чёртову элитную гимназию.

Будь проклят день, когда я впервые увидела этого кретина.

Будь проклят день, когда всерьёз поверила, что в нём есть хоть что-то хорошее.

Сердце подскакивает, то замирая, то колотясь, как ненормальное. Во рту металлический привкус – я даже не заметила, как прикусила щёку до крови. В сердцах я бью рукой по ограде и даже не чувствую боли, до того меня поглотили эмоции. Огромная волна подхватывает меня, кружит и швыряет на острые камни, распарывая живот. Я прижимаюсь спиной к тонким прутьям забора и закрываю глаза. Под веками плавают огненные пятна.

Отчаяние такое острое, что я едва не кричу вслух. Хочется прекратить эти муки, хоть как-то остановить, переключиться. Я вонзаю ногти в ладони, но этого слишком мало. Тогда я поддёргиваю вверх рукава и раздираю руки, оставляю длинные полосы, с трудом остановившись, когда показываются алые капельки крови. Придётся опустить их, спрятать постыдные следы слабости. И белая рубашка непременно испачкается.

Я хочу остаться здесь навсегда, врасти в металл, самой стать металлом, навсегда утратив способность чувствовать. Но жизнь идёт своим чередом. Ей нет дела до страданий какой-то там одиннадцатиклассницы с растрёпанным хвостом и съехавшими гольфами. Звонок на урок гремит набатом, моя голова гудит вместе с ним.

Моё возвращение встречают гробовой тишиной. Я вижу кривые ухмылочки тех, кто желал мне провала с первой секунды появления здесь. Оскорбительное сочувствие тех, кто понятия не имеет, каково это – оказаться в моём положении. И застывшее равнодушное лицо моего соседа по парте, левая щека которого всё ещё остаётся краснее правой.

Влад бросает на меня взгляд, полный отвращения. Я не остаюсь в долгу, мимоходом спихиваю его вещи с парты. В этом чётком, выровненном под линейку мире мы не можем даже пересесть к кому-то ещё, не получив на то разрешения от классной. Что же, господа учителя. Вы сами создали эту бомбу. Теперь не жалуйтесь, если она рванёт.

Когда Ника Бекетова поворачивается посмотреть на нас в третий раз, я показываю ей средний палец из-под парты. Главная гиена класса наверняка счастлива, что объект её воздыханий чётко дал понять – мы друг другу чужие. Меньше, чем чужие. Даже смешно вспомнить, что сперва она пыталась меня запугать, пока не получила такой отпор, что навек зареклась связываться с новенькой.

Но Бекетова была меньшим из зол. Избалованная богатенькая дурочка, залипающая в Инстаграм на уроках. Ей мозгов не хватит навредить мне по-настоящему. Другое дело – Влад.

Я делаю вид, что слушаю объяснения информатички, хотя весь этот поток занудства льётся мимо моих ушей. Смотрю прямо перед собой, уставившись в одну точку, чтобы не видеть Влада даже периферическим зрением, но всё равно ощущаю его присутствие рядом. Через меня как будто идёт электрический ток, заставляет волосы приподниматься дыбом и потрескивать.

– Психичка, – говорит он одними губами, так, чтобы никто больше не слышал. – Тебе лечиться надо.

– Мразь, – бросаю я так же тихо. – Не смей со мной говорить. Не прикасайся ко мне. Не смей даже дышать в мою сторону, ясно? Держись от меня подальше, если жить хочешь.

– А то что? – Влад вдруг придвигается и хватает мою руку, нахально скалясь. Мне чудится, что под его стиснутыми пальцами остаются обугленные ожоги. Царапины, скрытые рукавом, противно ноют.

В ответ я со всей силы бью его в голень твёрдым носком туфли так, что он едва не слетает со стула, чудом удержавшись за накренившуюся парту.

– Смутьянова, Короленко! – возмущается информатичка, сурово разглядывая нас через толстенные стёкла очков. – Что у вас происходит?

– Ничего особенного, Елена Викторовна. – Этот гад даже выдавливает улыбку. – Просто у кого-то ПМС.

По классу прокатываются смешки.

Поверить не могу, что я считала его другом. Даже в какой-то момент показалось, что… Нет, глупости это всё. Надо было сразу понять, что за сияющим фасадом непроглядная чернота и гниль. И теперь он просто показал своё истинное лицо. Люди никогда не меняются, они такие, какие есть изначально – и только меняют личины, притворяясь по ситуации теми, кем не являются. Надо было поверить первому впечатлению.

Влад всё не унимается. Если он задался целью довести меня – то прекрасно с этим справляется, на десять из десяти. Он наклоняется над учебником, якобы вчитываясь в параграф.

– Хватит строить из себя чёрт-те кого.

– Заткнись, – шиплю я, понимая, что моего терпения надолго не хватит. – Иначе я за себя не отвечаю.

Он хмыкает прямо над моим ухом, едва не коснувшись волос губами:

– Ну давай. Как ты привыкла решать проблемы? Втащи мне. Вот сюда. – Он иронично постукивает пальцем по правой щеке. – Ты же так меня ненавидишь. Так хочешь уничтожить. Вперёд, Смутьянова. Сделай это. И тогда тебя точно отсюда вышвырнут. Как ты того заслуживаешь.

Будь у меня свой дом, я бы распечатала целый плакат с огромными буквами: «НИКОГДА. НИКОМУ. НЕ ДОВЕРЯЙ». Но в том месте, куда я теперь возвращалась после уроков, его сразу увидит Влад. И рассмеётся в голос, как смеялся над моим дневником.

Глава 2: И снова третье сентября

8 месяцев назад

POV Настя

Девчонки окружили меня галдящей стайкой, внимательно оглядывая с головы до ног. Будто надеялись разглядеть хвост, торчащий из-под юбки или ещё какую сенсацию. Увы, предложить им мне было нечего – форму мне выдали точно такую же, как у них. Тёмно-синий пиджак с серебристым гербом-нашивкой, плиссированная юбка выше колена с узором из тонких белых полос, белоснежная рубашка и тонкий галстучек. Когда я надела это впервые, то подумала, что попала в Хогвартс. Ох. Мне быстро объяснили, насколько же я ошиблась.

Но пока что все вели себя довольно доброжелательно. Я попала в одиннадцатый класс частной гимназии своими силами, выиграв городской конкурс от благотворительного фонда. Обошла больше сотни конкурентов, честно заработала своё место здесь – не родительскими деньгами, а собственным умом. И считала, что так же думают все остальные.

Мне пришлось пропустить торжественную линейку первого сентября, потому что… В общем, на то были причины. Второе пришлось на воскресенье. Сегодня, третьего, мне предстояло начать очередное восхождение к своей мечте – поступить в хороший ВУЗ и вырваться из ада, в котором я живу.

Это была четвёртая школа в моём послужном списке. Из первых двух меня вытурили со скандалом. Наверное, из третьей я бы тоже вылетела со свистом, если бы не осознала вовремя – образование осталось моим единственным билетом в жизнь.

Я пришла сюда пробиваться наверх, а не заводить друзей. Но всё равно было немного не по себе. Как встретят обычную девчонку из рабочего района те, кого в глаза называли золотой молодёжью, а за глаза – «проклятыми мажорами»?

Их глаза были как металлоискатели. Пип-пип! Замечена гадость! Я старалась спрятать свои затасканные чуть ли не до дыр кроссовки, но они отказывались становиться незаметнее. Да и сумка моя, мягко говоря, не Луи Вьютон.

– Ты что, бомжа ограбила? – засмеялась одна из девочек, широко открывая лягушачий рот. Мне захотелось плюнуть прямо в него.

– Юль, ты что? – ткнула её остреньким локтем в бок другая, самая высокая из одноклассниц.

Кажется, её звали Катя. Но она осталась в меньшинстве, остальные наперебой стали выдвигать гипотезы, при каких обстоятельствах и кого я раздела ради своей сногсшибательной обуви. Девчонка с лягушачьим ртом старалась больше всех, аж глаза заблестели.

Едва я раскрыла рот сказать, что о них всех думаю и в каком направлении им нужно немедленно пойти, как в наш островок врезалась сияющая каравелла – сногсшибательной красоты девушка с капризно надутыми губками и длинными золотистыми волосами. Я думала, что сейчас эта дива присоединится к насмешкам, но она только дёрнула плечиком, рассеянно слушая захлёбывающуюся от восторга Юлю.

– Фу, – сказала блондинка. – Устроили тут курятник.

Развернулась и процокала на каблуках дальше, туда, где её дожидалась группа из нескольких парней и всего одна девица, такая же шикарная, как и она.

Юля расстроенно захлопнула свою пасть, остальные зрительницы подозрительно быстро рассосались. Ну что же. Пора восстановить очки репутации, которые от меня откромсали.

Без раздумий я схватила Юлю за оттопыренное ухо железной хваткой, с вывертом притянула к себе и ласково зашептала, ввинчивая каждое слово в её крохотный мозг:

– Ещё хотя бы раз до меня докопаешься, и я ноги тебе переломаю, поняла меня? А если кому-нибудь пожалуешься, то подстерегу тебя по дороге домой, всажу карандаш в твою тощую шею и буду смотреть, как ты истекаешь кровью.

Она шарахнулась в сторону, но я держала крепко.

– Пусти меня!..

– Не слышу ответа, – процедила я, сжимая пальцы ещё крепче. – Ты поняла меня, тварь?

– Ай!.. – Лягушачий рот страдальчески скривился, на глазах выступили слёзы. – Поняла!

Я разжала хват, и Юля испуганно отскочила, потирая смятое багровое ухо. Пусть скажет спасибо, что я ограничилась этим.

– Больная… – пискнула она, поймала мой недобрый взгляд и поспешила свалить с горизонта.

Что же, одной проблемой меньше. Надеюсь, длинный Юлечкин язык донесёт до остальных эту простую мысль – не надо со мной связываться. Хуже будет.

Из-за спины раздались медленные хлопки. Я обернулась и едва не врезалась в грудь какого-то парня, из-за спины которого выглядывала та блондинка.

– Что ты ей сказала? – спросил он. Мне пришлось задрать голову, чтобы увидеть его лицо. Красивые правильные черты портило надменное выражение. Шапку кудрявых волос золотило солнце из окна, а глаза казались совершенно ледяными. Я смело встретила его взгляд, вызывающе уставившись в ответ. Кажется, его губы дрогнули в усмешке.

– Сказала: «Не твоё дело». – Я сузила глаза. – И ещё: «Не задавай вопросов, ответ на который не хочешь знать».

– Да ладно тебе. – Парень примирительно поднял ладони. – Эти пираньи нам не чета.

– А вы кто? – спросила я, оглядывая их маленькую компанию. Трое ребят, две девушки. – Акулы?

Скуластый чернобровый парень засмеялся, хлопнул кудрявого по плечу. Я внутренне содрогнулась. От такого шкафа и дружеский тычок в кому отправит. Но он был поприятнее, легко улыбался и казался веселее остальных. Вторая девушка, с аккуратным чёрным карэ и опасно длинными ногтями, громко фыркнула.

– Почти, – сказал кудрявый. На его лице возникла и тут же пропала тонкая змеиная улыбка. Мираж. – Мы, скорее, волки.

Он оглянулся на остальных и со значением добавил:

– Санитары леса.

Я недоуменно нахмурилась. До их иерархических игрищ мне дела не было. Главное – сдать экзамены и не встрять до конца года ни в какую историю. Ремешок сумки больно впился в плечо, я замерла, ловя ощущение. Злость на придурочную гадину Юлю всё ещё клокотала в жилах, требуя жертвы посущественнее отдавленного уха.

– Они фигнёй страдают, не обращай внимания, – вдруг сказала блондинка, закатывая подведённые глаза. Я не сразу сообразила, что она про тех девчонок. – Как дети малые.

– Мне плевать на их слова, – пояснила я. Почему-то всегда приходилось это объяснять. Неужели для всего остального мира нет ничего важнее, чем чужое уродское мнение? – Просто осадить лучше заранее, пока не решили, что я не могу постоять за себя.

– Крутой подход, – заявил третий из парней, русые волосы которого спускались ниже ушей мягкой волной. Стройный, изящный, на фоне двух других казавшийся статуэткой из слоновой кости. Он протянул мне руку, чуть рисуясь. – Зови меня Захаром.

Блондинку звали Никой. Черноволосую – необычным именем Марисоль. «Именно Марисоль. Не Маша. Не Марина. Только Марисоль», – подчеркнула она с таким раздражением, словно я уже допустила ошибку. У неё была узкая и прохладная ладонь, с неожиданно сильным пожатием. Скуластый назвался Костей. Кудрявый пожал мне руку последним, дольше всех задержав прикосновение.

– Влад, – сказал он таким тоном, словно вручал мне величайшую ценность.

– Настя, – ответила я, высвобождая руку. – Ни разу не трогала так много людей за раз.

– Ничего, – сверкнул тёмными глазами Костя, – всё ещё впереди.

Я оставила непонятную фразу без внимания. Мелодичный звонок сообщил, что прямо сейчас начинается мой первый урок в новой школе.

Скрестив пальцы за спиной на удачу, я запнулась о порог и едва не упала, на потеху всему классу. Но меня вовремя подхватили сильные руки, не давая упасть.

– Осторожнее, принцесса, – сказал Влад, возвращая меня в вертикальное положение. Его широкие ладони скользнули по моей талии так уверенно, словно делали это уже тысячу раз.

– Постараюсь, – буркнула я, спеша выбраться из захвата.

Он отпустил и пристально посмотрел на меня, но ничего не сказал, просто пошёл на своё место рядом с Захаром. Девчонки сидели вместе. Костя занимал целую парту один, что с его плечищами казалось почти естественным.

Переводя дух, я оглянулась на дверной проём и озадаченно замерла. Зацепиться ногой там было не за что.

Кто-то поставил мне подножку?

Глава 3: Классовое неравенство

7 месяцев назад

POV Настя

Наверное, надо радоваться, что меня приняли в стаю. Но что-то не давало покоя, царапалось всякий раз, как я видела взгляды в школе. Люди смотрели на нас шестерых и сравнивали. Меня и их. Их и меня. Точнее, то, что в их головах определяло нас, как личностей.

У меня – вечные синяки под глазами от недосыпа, обувь, у которой отклеивается подошва, допотопный телефон, на который я старалась лишний раз не дышать, чтобы он не отдал концы.

У них – айфоны и Блэкберри, идеальная кожа, десятки тысяч подписчиков в инсте и всё самое лучшее. Дни рождения не на старой кухне, где нельзя поместиться трём людям одновременно, а в каких-то загородных клубах или ресторанах с видом на весь город. Я знать не знала, что такое вообще существуют, а моя стая этим жила.

Мы были из разных миров. И при других обстоятельствах так бы и прошли мимо друг друга, никогда не пересекаясь даже в теоретических точках. Параллельные прямые, уходящие в бесконечность космоса. Моя реальность казалась им шуткой, чем-то до того мерзким, чего просто не бывает на самом деле. Их реальность казалась мне сном, чем-то до того прекрасным, чего просто не бывает на самом деле.

Не только школьники считали меня белой вороной. Учителя разделились. Одни были рады, что наконец-то кто-то из выпускного класса уделяет внимание предмету. Другие кривили нос, почти не скрывая пренебрежения. Конечно, ведь мои родители не сделают им подарков на День учителя.

Стая делала вид, что всё нормально так естественно, что через пару недель я и сама в это поверила. Ника и Марисоль предлагали подкинуть мне приличных шмоток, но я отказывалась. Из гордости и звериной настороженности, привычки во всём видеть подвох. В добро и человечность я перестала верить довольно давно. У меня для этого было достаточно поводов.

И сейчас, здороваясь со своей компанией по утрам, я невольно вглядывалась в лица – ну что, когда они засмеются? Когда покажут, что им нужно от меня на самом деле? В моей голове одновременно жили две личности, одна из которых едко комментировала всякое доброе дело в мой адрес, а вторая уговаривала её не искать подвох. Первая всегда безраздельно царила, но тихий голосок второй вдруг начал крепнуть и звучать увереннее. Иногда появлялась третья, которая приказывала обеим заткнуться – а то за их галдежом я не слышала учительницу.

Сперва мы общались только в школе. Я сидела рядом с Костей, позади Захара и Влада, затылки которых могла бы изучить до мельчайших деталей, если бы они то и дело не поворачивались к нам. Мы вместе ходили в столовую, которая разительно отличалась от столовок общеобразовательных школ, к которым я привыкла. Когда я рассказывала про «внешний мир», стая недоверчиво хмыкала и переглядывалась. Облупленный кафель на полу? Сосиски и гречка? «Анастази изволит шутить», – говорил Захар в такие моменты.

Потом меня стали изредка приглашать в гости. От первых двух предложений я отказалась, сославшись на какие-то срочные дела после школы. На третий раз Влад пытливо заглянул мне в глаза: «В чём дело?» – и я не смогла снова слинять. У него была какая-то удивительная способность снимать неловкость. Казалось, что он в секунду прочитал все те возражения и страхи, которые толпились в моей голове и стёр их одной короткой фразой.

Я не сразу сообразила, что именно он верховодит в стае. Костя был сильнее и выше, Захар необычнее, Марисоль могла одним взглядом заткнуть кого угодно, а Ника занимала пост самой красивой девчонки школы. Любой годился на роль лидера. Но именно Влад решал, что они будут делать сегодня. Именно Влад выражал мнение группы. Именно Влад разрешал конфликты – и создавал их. Он был из семьи потомственных политиков, настоящих, не тех, что забрались в Думу прямо с татами или ледовой площадки, наследник советской дипломатической школы. Но в школе он был королём с собственной свитой.

Благодаря ему мне удалось быстро влиться. Если с другими ещё возникали моменты неловкости, с ним – никогда. Всё казалось естественным и правильным, словно мы были знакомы тысячу лет. И не были разделены дурацкими классовыми условностями. Сближение было таким быстрым, что я специально тормозила, как на слишком крутом склоне. Чтобы не покатиться кубарем в зияющую пропасть.

Теперь я была с ними. Как они. Пусть меня считали недостойной выскочкой, но вслух ни одна скотина этого сказать не посмела бы. А за спиной… Что же, к перешёптываниям и косым взглядам мне не привыкать. Стоило мне повернуться к очередному шушуканью, как оно стихало. Не знаю, что тому причиной – моё членство в стае или то, что рассказала им Юлечка Пономарёва. Клокочущая ярость, которая затмевала сознание красным туманом, в стенах школы наконец-то оставила меня.

Но стоило мне сойти со школьного крыльца, выйти за высокую красивую ограду, как я снова становилась собой. Втискивалась на заднее сидение маршрутки и тряслась в ней сорок минут, чтобы добраться до дома. Немного задерживалась у подъезда, вжимая твёрдые края ключа в ладонь. Я всегда загадывала, искала какой-то знак. Чётное число галок снуёт под тополем – значит, всё нормально. Вокруг лавки не валяется ореол подсолнечной шелухи – хорошая примета. Соседская кошка с полосатым длинным хвостом сама подошла погладиться – супер.

Я хваталась за эти признаки, хотя они не всегда работали. Они были моими маячками, хотя бы на секунду заставлявшими поверить – всё будет нормально. Сейчас я поднимусь в дребезжащей лифтовой кабине, открою квартиру и там никого не будет. Поставлю чайник, поем что-нибудь, переоденусь, сяду за новую тему, которую прослушала на уроке. И никто не придёт нарушать мой покой. Никогда.

Когда знаки ошибались, я мысленно смахивала в сторону этот раз. Не считается. Осечка. Завтра обязательно сработает.

Чаще всего, родители были дома. Одни или с такими же, как они, дружками. Я пыталась проскользнуть мимо их комнаты побыстрее, мечтая стать невидимкой. Какое счастье, что мы не в однушке. Иногда я думала, как бы справлялась в этом случае – и не могла придумать ничего, кроме верёвки и мыла. Задвижку на двери я сделала сама. Её вырывали с мясом несколько раз, обычно папаша, но однажды – какой-то их собутыльник, который сказал, что перепутал мою комнату с туалетом. Я не поверила. В поисках унитаза не лезут под одеяло к четырнадцатилетней спящей девчонке. И в следующий раз прикрутила задвижку так, что оторвать её не смог бы и сам Тор, разве что выдрать вместе с дверной коробкой.

В один из сентябрьских понедельников Влад вдруг повернулся ко мне на алгебре, пока мы писали самостоятельную. Накануне мы зависали у Кости на даче, и у меня побаливала голова, цифры прыгали перед глазами и менялись местами, сбивая с толку. Не от выпитого, от того, что я снова жёстко не выспалась.

– Может, сегодня к тебе?

Я в ужасе подскочила. Показать им, как я живу? Моих родителей, которые просыхали раз в пятилетку, чтобы обвести за нос органы опеки? Нашу великолепную квартиру, с отстающими от стен обоями и отваливающейся с потолка штукатуркой? Ни за что на свете. Может, для них это и будет забавой, вроде комнаты ужасов, в которой вместо плесени и гробов – батарея пустых бутылок и заполненные бычками банки, которыю целую ночь настаивались в остатках дешёвого вина из пакета. Но я не собираюсь быть для них развлечением.

– Нет, – говорю я, облизывая враз пересохшие губы. – Не ко мне.

Он изучает моё лицо и тут же соглашается:

– Нет – значит, нет.

Это главное правило стаи. Никто никого не заставляет. Всё только добровольно.

Глава 4: Высокое напряжение

Настоящее

POV Настя

Врач в медпункте подозрительно осматривает мои зрачки, проверяя реакции. Как ни пытаюсь я скрыть нервозность, она всё равно лезет наружу – движения дёрганные, глаза бегают. Взаимодействие с богатенькими малолетними ублюдками приучило весь персонал школы первым делом исключать наркотики.

– У меня просто болит голова, – повторяю я хрипло. Это даже не ложь, она и впрямь гудит, как высоковольтные провода, обещая к вечеру взорваться настоящей болью. Я всего лишь опережаю события на несколько часов. – Очень сильно. Такое бывает.

– Мигрени, значит. – Врач кивает медсестре, та черкает что-то в пропуске. – Анальгетики принимаешь какие-то?

Зверёныш внутри меня вздыбливает загривок. Я знаю, что это проверка. Скажу «да» – посыпятся один за другим вопросы. Какие? Как часто? Уверена, что больше ничего не принимаешь? Может, хочешь об этом поговорить? А я не хочу говорить. Не с этими обрюзгшими рожами в белых халатах, смотрящими на меня, как на вошь паршивую, тратящую их драгоценное время. Будто они тут не чаи гоняют целыми днями, а спасают мир.

– Нет, – говорю я. – Жду, пока само пройдёт.

– Героиня, значит? – фыркает врач. – Партизанка. Не надо так, если совсем плохо становится. Вот список, можешь из него выбрать что-то.

Я бегло просматриваю корявые строчки и еле сдерживаю саркастическую улыбку. То, что могу разобрать среди петель и закорючек – детский сад, который давно перестал помогать. Спасибо за участие, вы попытались.

– Так я пойду?

– Иди, Смутьянова, иди, – машет рукой врач, вздыхая. До сих пор не знаю, как его зовут. Пытаюсь разобрать буквы на бейджике, но они расплываются перед глазами. – Если завтра лучше не станет, тогда в поликлинику к терапевту.

Конечно. Бегу и падаю. Будто я никогда не была в государственных поликлиниках и не получала в ответ хлопанье коровьими ресницами: «Растущий организм, деточка, чего ты хочешь? После восемнадцати пройдёт». Совершеннолетие надвигалось на меня бронепоездом, а улучшений заметно не было. Наоборот. Раньше боль набрасывалась внезапно и так же резко проходила, теперь её размазывает на часы. И промежутки между приступами стали короче, меньше двух месяцев.

Я закрываю дверь кабинета, оставляю позади стерильные запахи спирта и бинтов. В пустом коридоре совсем тихо, только раздаются шаги дежурного по этажу где-то со стороны холла.

В женском туалете тоже никого не оказывается. Холодная вода немного приводит меня в чувство, я умываюсь, щедро плеснув в лицо. Зеркало отражает красные, больные глаза с заметной сеточкой сосудов. Контраст с серой радужкой чудовищный.