Егорка из детского дома

Заметно подросший и отъевшийся на детдомовских кашах Егор, стоял на заднем дворе основного корпуса и наблюдал за тем, как быстро старшеклассники под руководством завхоза Прохоровны перетаскивали серые картонные коробки из грузовика на склад. От коробок вкусно пахло ванилином, и Егор с наслаждением нюхал воздух, стоя прямо у дверей в склад. Поначалу он тоже просился помочь с разгрузкой, но Прохоровна, как обычно, торопливо совала ему в руку то треугольный пакетик с молоком или ряженкой, то пачку печенья «Артек» и со словами: « мал ещё тяжести таскать» , отправляла в группу.

Вот и в этот раз он стоял у входа в склад и шёпотом считал количество проносимых мимо него коробок. Их оказалось ровно пятьдесят пять. Закончив выгрузку, мальчишки столпились рядом и, весело посмеиваясь, и переговариваясь, стали наблюдать за тем как Прохоровна, не торопясь, вспорола острым ножом упаковку одной из коробок и достала оттуда несколько вкусно пахнущих разноцветных пачек с вафлями.

– Держите, сорванцы, за работу. Молодцы – хорошо поработали! – весело приговаривая, Прохоровна не спеша совала в протянутые руки пачки со сладостью. Мальчишки, схватив угощение, тут же начинали жадно пихать его в рот и, давясь, торопливо умоляли:

– А завтра возьмите меня, Ирина Прохоровна, пожалуйста!

– И меня, пожалуйста!..

– И меня… и меня…

– Да возьму, возьму я вас всех! А теперь – марш по группам, а то передумаю, – беззлобно проворчала Прохоровна и протянула пачку с вафлями молчаливо дожидавшемуся своей очереди Егору. – Держи, сынок.

– А ему-то за что?! Он же не таскал ящики! – возмутился один из новеньких и тут же получил подзатыльник от одного из подростков.

– Дурак! Это же Егорка! – негромко произнёс подросток и что-то быстро-быстро зашептал на ухо новенькому. Тот ещё раз обернулся и с удивлением посмотрел на Егора.

– А мы сами знаем – за что. Правда, же, Егорка? – неожиданно улыбнулась ему Прохоровна и добавила: – Иди тоже в группу, а то у вас там уроки уже скоро закончатся.

– Так уже закончились, – захрустел свежей вафлей Егор.

– Иди, иди, – уже нетерпеливым тоном произнесла завхозиха. – Нечего тебе шляться здесь. А то тоже рассержусь!

– Ладно, ладно, пошёл я, – кивнул Егор и направился к входу в главный корпус.

Посещение медицинского кабинета у Егора превратилось в каждодневный ритуал. Ему нравилось, что здесь всегда интересуются его здоровьем, настроением. Старшая медсестра Дарья Матвеевна каждый день приносила на всех медиков с запасом со столовой то запеканки, то блинчики, то булочки. Они частенько предлагали Егору угоститься и каждый раз наливали то чай, то кофе. Но делалось это не потому, что Егор им очень нравился. Просто никто из них ни на минуту не забывал, что этот слишком уверенный себе семилетний мальчик не так давно, в минуту ярости, отвёрткой чуть не убил здоровенного мужика. И поэтому элементарный страх за свою жизнь заставлял окружающих относиться к юному «Давиду» с опаской и предупредительностью. Остальных детей так в медкабинете не баловали и они всегда с завистью провожали проходившего по коридору Егора с горстью конфет в руке.

Вот и на этот раз, Егор подгадал вовремя. В большом кабинете столы стояли таким образом, что люди, присаживаясь за них, оказывались лицом друг к другу. На среднем столе, очищенном от бумаг и коробочек с лекарствами, уже дымились чашки с горячим чаем, а в середине на большой тарелке издавал восхитительный аромат мясной пирог, нарезанный на аккуратные, сочные ломти.

– А, это ты – Егор, – без видимого удовольствия окликнула его полная, крашенная гидропиритом, медсестра Вера Васильевна. – Чай с пирогом будешь? Тогда бери вон с тумбочки тарелку и неси сюда.

Егор принёс тарелку и окинул взглядом присутствующих. Здесь уже, прихлёбывая горячий сладкий чай и надкусывая пирог, сидели: врач-педиатр – Людмила Алексеевна, другая врач, но психиатр – Алла Михайловна, медсестра Вера Васильевна, младшая медсестра – Любовь Олеговна, рослая уборщица – Ирина Степановна, и прямо у окна – маленькая девочка лет восьми. Егор уже знал, что девочку зовут Олеся и что она – единственная дочь врача Людмилы Алексеевны.

В первый раз Егор её увидел на следующий день после того, как его привезли обратно в детский дом после побега в тот страшный вечер. Тогда мальчишку сразу завели в медицинский кабинет, раздели до трусов и стали осматривать со всех сторон. Только через какое-то время он вдруг увидел, что у окна сидела какая-то девчонка и вовсю разглядывала его.

– Почему она на меня смотрит?!! Выгоните её! – страшно разозлившись, закричал он тогда и, хватая со стула свою одежду, стал торопливо одеваться.

– А ну, замолчи! И не смей никогда на неё кричать. Это – дочь Людмилы Алексеевны. И ничего с тебя не убудет, если она и увидит тебя в одних трусах, – прошипела ему старшая медсестра Даша. – Ишь, нашёлся тут фон-барон! Веди себя прилично! Сам вон вчера чуть человека не убил! Уголовник малолетний… – это было последнее, что успела произнести старшая медсестра, потому что в тот же момент ей пришлось быстро присесть, чтобы увернуться от летевшей в её сторону семикилограммовой табуретки. Пронзительные крики и вопли зазвучали в унисон со звоном разбившегося стекла приоткрытого окна. Табуретка пролетела сквозь раму и с треском рухнула под ним. Благо, медицинский кабинет находился на первом этаже, и под окном никого не было.

– Если это её дочь – то почему она ходит в нашей одежде?! Я поэтому и подумал, что она наша – детдомовская! – трясущимися губами пробормотал Егор и, стуча зубами об стекло, отпил из предложенного ему стакана с водой, куда незаметно для него было накапано успокаивающее средство.

– А тебе что – жалко, дурачок? – спросила тогда его психиатр Алла Михайловна. – Просто не у всех есть деньги на одежду. Олеся поносит немного эту одежду и потом вернёт обратно.

Егор тогда ещё не знал, что педиатр Людмила Алексеевна одна воспитывает дочь, и на зарплату врача ей было нелегко вдвоём с ребёнком. Вот и выкручивалась женщина, как могла. И продукты из столовой домой таскала, да и одежду с обувью и карандаши с тетрадками девочке она практически не покупала – брала на складе у Прохоровны. А сэкономленные деньги на отдельную жилплощадь откладывала – очень уж тяжело было с ребёнком в коммуналке жить. Муж, конечно, присылал алименты, но и их, Людмила Алексеевна складывала в заветную коробочку, спрятанную в сейфе на работе.

С той поры Егор не то, чтобы стал недолюбливать эту Олесю. Просто его раздражало, что она практически не обращала внимания ни на него, ни на других детдомовских детей. Сидела себе тихонько за маминой спиной, уткнувшись носом в учебник или в тетрадку, старательно выписывая буковку за буковкой. Егору не раз ставили её в пример за отличные оценки. Ему же самому учёба давалась с трудом. У него была плохая память и тяжело давалась математика. Да и особого интереса к учёбе Егор не проявлял.

Вот и сейчас дочь врачихи пила чай, отогнув мизинчик и внимательно слушая оживлённую беседу сидевших за столом. При виде Егора по её лицу пробежала гримаса недовольства. Она демонстративно отвернула голову к окну, якобы разглядывая что-то на оконном цветке.

Егор хмыкнул и потянулся за пирогом.

– Дай-ка, я тебе сама положу, – выхватила у него тарелку Любаша и положила боковой кусочек, где мяса почти и не было. – Чего морду-то скривил?! Не нравиться? Бери, какой дают, а то и этот не получишь.

Егор исподлобья зыркнул на неё, но тарелку, молча, взял и отсел на стоявшую тут же потёртую кушетку.

– На тебе, Егор, чай. Сахару как ты любишь, я положила три кусочка, – протянула ему стакан в металлическом подстаканнике медсестра Вера Васильевна.

– Спасибо, – Егор осторожно взял горячий подстаканник и, откусив вкусно пахнущий ломоть пирога, шумно отхлебнул из стакана.

– В приличном обществе люди не хлюпают чаем, – неожиданно звонко прозвучал голос Олеси. – Пусть бы ел со своими в столовой.

– Тебя забыл спросить – где мне есть, – неожиданно жестко произнёс Егор и, посмотрев с ненавистью на девочку, демонстративно шумно отхлебнул из стакана.

– Олеся, ну ты что?! – Людмила Алексеевна встревожилась, поймав взгляд мальчика. – Так нельзя, дочка! Егор – хороший мальчик и мы его любим. А то, что он так чай пьёт – так чай-то горячий. Ты и сама иногда прихлёбываешь.

– Да ты что, мама?! Ты же так на меня кричала, когда я иногда случайно прихлёбывала! Забыла что ли?! – У Олеси от обиды затряслась нижняя губа. Почему её мама защищает этого противного детдомовца?!

– Иди сюда, Олесечка. Я тебе хочу что-то сказать, – Людмила Алексеевна насильно вытащила девочку из-за стола и, заведя в соседнюю комнату, наглухо прикрыла за собой дверь. За столом воцарилась неуютная тишина, было слышно только звучное прихлёбывание Егора.

– Ещё будешь пирога, Егор? На вот мой, а то я больше не хочу, – нарушила тишину Вера Васильевна и, поймав благодарный взгляд Егора, положила ему в тарелку увесистый кусок с толстой мясной прослойкой.

– Было бы перед кем бисер метать, – пробормотала сквозь зубы Любаша, кинув недовольный взгляд на Веру Васильевну.

ГЛАВА 6

Майское утреннее солнце весело светило в окно спальни. В комнате стояли четыре кровати, столько же потемневших от времени тумбочек и маленьких деревянных стульчиков с потёртыми переводными картинками на спинках.

Дети спали под тёплыми байковыми одеялами.

Егорка ворочался на мокрой простыне и никак не мог найти удобную позу. Мокрые трусы и майка прилипали к его телу, и Егорке было холодно. Ему снился какой-то тёмный, заброшенный, холодный пруд заросший кустарниками и камышом. Со свинцового неба в пруд капали крупные – с вишню – капли дождя и на его поверхности качались уже тысячи дождевых пузырей. Они отливали серебристым цветом и долго не лопались…Вот один из пузырей начал на глазах раздуваться, увеличиваясь в объёме. Он беззвучно увеличивался в размерах, покачиваясь на мелкой ряби воды и Егорка вдруг с ужасом стал различать в внутри пузыря до боли знакомые черты… Когда пузырь стал размером с футбольный мяч Егорка понял, что это не мяч и не пузырь. Это покачивалась на воде голова его мамы. Открытые глаза мамы смотрели куда-то в разные стороны, а рот беззвучно открывался и закрывался. Егорка попытался закричать изо всех сил: «Мама, мама! Я здесь!» Но с изумлением осознал, что не может издать и звука и от бессилия начал плакать…

– Подъём! Дети, подъём! – неожиданно голос ночной няни Татьяны Васильевны ворвался в сознание Егорки. Он понемногу стал понимать, что пруд и пузырь с головой мамы – это всего лишь сон и ему стало легче от этого понимания. Тут Егор автоматически провёл рукой по животу и ощутил влажность трусиков и майки. Мокрая простыня также липла к его ногам. Он понял, что опять обдулся и что никак не успевает спрятать следы своего преступления. Егорка знал, что сейчас начнётся и внутренне приготовился к предстоящим унижениям… Он съёжился под одеялом и зажмурил глаза. В тот же момент воспитательница сдёрнула с него одеяло:

– А-а-а, Ванжус! Ну, что же ты за ссыкун такой!!! – возмущённый голос Татьяна Васильевны зазвенел на всю группу. – Я же тебя, скотина такая, ночью три раза поднимала, сажала на горшок! Ты же, гадёныш, ни разу на горшок не ходил! Посмотри как ты весь матрас-то опять уделал. Ты же уже и сам весь провонял и комната из-за тебя вся провоняла… – она больно схватила его за руку и сдёрнула на пол. – Давай, засранец такой, сам снимай простыню, майку и трусы и топай в ванную комнату голяком. Сейчас будешь сам всё стирать за собой… Что стоишь, скотина такая?! Нечего на меня смотреть такими глазами! Я тебя ещё тогда предупредила, что ты у меня будешь всё сам стирать за собой. Живо давай!

Разозлённая женщина насильно стащила с Егорки одежду, стянула с постели мокрую простыню и наволочку и, сунув в руки мальчишке, больно подтолкнула его в спину: – Чеши давай в умывальню, ссыкун, и начинай стирать.

Стоявшие у своих кроваток взлохмаченные спросонья малыши по-разному реагировали на происходящее. Те, кто сам имел несчастье иногда писаться в постель, молча, с сочувствием смотрели на пунцового от стыда Егорку. Некоторые хихикали и, показывая на него пальцем, издевательски тянули за воспитательницей: « Ха-а… Егорка – ссы-ы-кун…опять обоссался-я-я…»

– Чо, дураки что ли?! Замолчите Болдырева и Трофимов! Сами-то тоже иногда писаетесь! – заступилась в очередной раз за Егорку русоволосая, сероглазая Олечка Ефимова. Она стояла в маечке и в трусиках около своей постели и пыталась аккуратно застелить поверх неё своё одеяло.

Егорка с силой стиснул зубы и с опущенной головой зашлёпал босыми ногами по обшарпанному деревянному полу.

– Куда пошёл без тапочек, ирод?! – взвизгнула ночная нянька и, подхватив с пола шлёпанцы Ванжуса, метко попала ими прямо в спину мальчишки. От боли Егорка вскрикнул и, уткнувшись лицом в ворох белья, неожиданно замер на месте.

– А ну, надень тапочки, скотина! Надень, кому сказала, а то сейчас ещё хуже будет! Вот ведь привели в группу такую тварь… – заорала было уже на всю группу, сунув руки в боки, ночная нянька, но увидев лицо обернувшегося мальчишки, неожиданно поперхнулась.

– Я убью тебя, когда вырасту! – негромко, но чётко произнёс Егорка дрожащими губами, с трудом разжимая сведённые судорогой челюсти. Бледный как полотно, он часто дышал и не сводил с няньки непривычно немигающих, ненавидящих глаз.

Той стало не по себе от такого взгляда, и она взбесилась ещё больше:

– Что?! Что ты сказал, подонок малолетний?! Да я тебя сейчас по стенке размажу! – взвизгнула она и, не помня себя, наотмашь ударила по спине пытавшегося увернуться от удара Егорку. Мальчишка буквально улетел к дверям умывальни и вскрикнул от боли, ударившись плечом об деревянный косяк.

В этот момент открылась входная дверь в группу и на пороге показалась дневная воспитательница Ольга Афанасьевна.

– Что у вас тут происходит, Татьяна Васильевна? Вас прямо в начале коридора слышно, – встревожено произнесла она.

– А что у нас может происходить? – сбавив тон, но также раздражённо ответила та, подойдя к съежившемуся у косяка Егорке и резко поднимая его за плечо. – У нас же теперь одно и тоже каждый раз. Как мой дежурство, так этот гадёныш Ванжус весь уделывается по уши! Специально что ли он это делает?!

– Ну, так не только он же писается. Другие тоже иногда. Вы же знаете, кого нужно ночью высадить пару раз на горшок. А ругаете всё время только Ванжуса, – надевая белый халат, недовольно произнесла Ольга Афанасьевна.

– Я свои обязанности хорошо знаю. Нечего меня учить – молода ещё! Вот своих заведёшь, тогда и будешь старших учить! – донёсся из комнаты персонала голос Татьяны Васильевны. Она собиралась уходить домой. – Я его – гада, этой ночью три раза высаживала, так он ни разу не поссал в горшок. А под утро взял и обдул всю постель. И нечего мне тут его защищать, раз такой гнилой уродился!

– Так вы же, Татьяна Васильевна, знаете, что у него хроническое заболевание почек! И вот так в голом виде вы его отправляете в ванную комнату, где открыта форточка! – Ольга Афанасьевна с полотенцем в руках пошла в ванную комнату, закрыла форточку и пустила теплую воду. Потом подхватила под мышки продрогшего мальчишку и поставила его в ванну. – Иди сюда, дружочек. Быстренько сполоснёмся и сейчас наденем всё сухое и тёплое. Что же ты, Егорушка, не пописал ночью в горшок? Татьяна Васильевна вон говорит, что три раза тебя высаживала…

– Я не…знаю…не помню… – мальчишку душили слёзы от обиды и жалости к самому себе. Он глубоко задышал, чувствуя, как теплые, почти горячие струйки воды омывают его тело, а такие мягкие прикосновения и добрые слова Ольги Афанасьевны отогревают душу. Егора с благодарностью обнял её за плечи, когда она, укутав его в старенькое махровое полотенце, бережно достала из ванны и, поставив на мягкий коврик, начала быстро насухо вытирать этим самым полотенцем. В тот момент, когда воспитательница стала помогать ему надевать тёплую фланелевую рубашку, он несмело потянулся к ней и чмокнул влажными губами в щёку прямо около уха:

– Вы такая хорошая, Ольга Фанасьевна… прямо как моя мама…

– И ты хороший, Егорушка. Ты очень хороший, умный мальчик, только иногда непослушный, да? – Ольга Афанасьевна пощекотала его под мышками. Егорка ещё теснее прижался к молодой девушке.

– И я хорошая, правда же, Ольга Фанасьевна? – прижалась к бедру воспитательницы сероглазая Олечка. – И я вас очень люблю, Ольга Фанасьевна…

– И я люблю…и я … и я… – послышались звонкие детские голоса со всех сторон. Малыши как цыплята облепили со всех сторон воспитательницу, заглядывая ей в глаза, отталкивая друг друга и ловя каждое её слово и ласку.

– И я вас всех очень люблю, мои хорошие, – Ольга Афанасьевна постаралась каждого погладить по стриженой голове и прижать к себе. – Ну, всё, дети! Теперь вставайте парами и идём на завтрак. Не торопимся и по ступенькам аккуратно спускаемся и не галдим.

В кабинете директора вкусно пахло только что испечёнными ватрушками с творогом. У окна на небольшой тумбочке возилась Лариса Ивановна. Она налила из большого китайского термоса в два бокала кипятка и поставила их на директорский стол, уголок которого был покрыт цветным хэбэшным полотенчиком:

– Вот, Лидия Фёдоровна, пора вам и перекусить. А то всё работаете не покладая рук, – заботливо произнесла она, кинув сквозь линзы очков насмешливый взгляд на директрису.

– Да-да, вы правы, Лариса Ивановна – пора и перерывчик сделать, а то в животе уже бурчать начинает, – кивнула та и, отодвинув от себя кипу бумаг, с удовольствием потянулась всем телом: – Как вкусно пахнет! Вы же все мои привычки, Лариса Ивановна, изучили. И помогаете всегда по делу. О лучшем помощнике я и не мечтала!

– Ой, смотрите, не перехвалите меня, – с коротким смешком заместительница директора села на стул напротив и из чайника стала доливать в бокалы заварку из белого фарфорового чайника в красный горошек. – Хотела спросить у вас, Лидия Фёдоровна, вы же ещё по премиям списки не составляли?

– Так я вас ждала, – воскликнула та, откусывая от тёплой румяной ватрушки приличный кусок и запивая его горячим чаем. – Я же пока не всех сотрудников хорошо знаю. Как в прошлый раз подскажите мне – кто из них и как проработал в этом месяце.

– Надо подумать, – заместительница директора подняла глаза к потолку и изобразила крайнюю степень умственной деятельности.

Через пятнадцать минут готовый список премированных сотрудников ушёл к секретарше Милане на перепечатку.

– Лариса Ивановна, я вот что хочу узнать у вас, – директриса озабоченно свела брови к переносице. – По поводу того мальчика…Ванжус кажется. Как его смогли найти и вернуть в детдом после того страшного нападения на родственника Фёдора Силантьевича?

– Так вам же, вроде, наши всё рассказали? – удивлённо посмотрела на неё Лариса Ивановна.

– Да рассказали как-то мельком. А я всё понять хочу – почему его сюда-то опять вернули? Почему не в детскую колонию? – озабоченно покачала головой её собеседница.

– Так признали же по суду, что он защищался и всё это совершил в состоянии аффекта, – пожала плечами заместительница директора и, взяв с блюдечка продолговатый кусочек сахара-рафинада, стала пить чай вприкуску. – Прокурорские рассказывала, что ночью после нападения он убежал в город и сам кинулся к первым попавшимся прохожим. Те увидели, что у него на руках и на одежде была кровь. Тут же позвонили из телефона-автомата и вызвали милицию. После этого всё и понеслось. Милиционеры приехали в детский дом вместе с Ванжусом. Он им всё показал. Родственничек Фёдора Силантьевича ещё дышал и его по «скорой» отправили в ближайшую больницу. Понаехали прокурорские, из опеки… Как вспомню те дни, так вздрагиваю каждый раз. Едва успели всё барахло перенести в гаражи…

– Какое барахло? – автоматически спросила директриса, усиленно думая о чём-то своём.

Лариса Ивановна поняла, что сболтнула лишнее и с сомнением посмотрела на свою собеседницу: – стоит ли всё ей рассказывать или ещё погодить. Решив, что пока не стоит, вздохнула: – Да там от шефов наших из совхоза продуктов привезли – так нужно было на склад всё унести, а повара чего-то замешкались. А прокурорские сами знаете какие – такой штраф влепили бы за ненадлежащее хранение! Почище любой санэпидстанции! Во и пришлось скорее всё в гаражи перенести.

– А это правильно, – согласилась директриса и вновь озабоченно посмотрела на свою заместительницу: – Как вы думаете, Лариса Ивановна? Вот, если этот Ванжус опять впадёт в буйство. Ну, что-то там ему не понравится. Может он опять накинуться на кого-нибудь из сотрудников?

– Может-то он может. Да только кто же ему даст это сделать?! Он сейчас в группе у Татьяны Васильевны. А она умеет с ними обращаться – быстро шёлковым станет, – уверенно усмехнулась Лариса Ивановна.

– Надеюсь, без рукоприкладства? – неуверенно посмотрела на неё директриса.

– Что вы, Лидия Фёдоровна?! – искренне поразилась заместительница директора. – Какое рукоприкладство?! Ну, а простой шлепок по заднице вы и сами, наверное, своим детям отвешивали? – она со снисходительной улыбкой посмотрела на директрису.

– Что было, то было, – вздохнула та и добавила: – Да и ремнём пару раз старшего осаживала, когда у его подростковые заморочки начались.

– Вот видите, – усмехнулась Лариса Ивановна. – Они же иногда по-хорошему плохо понимают. А Ванжус…. У него оба родителя алкашами были. Чего там могло хорошего родиться? Конечно, психика неуравновешенная. Да и говорят, что папашка его свою жену прямо на глазах у Егорки зверски убил.

– А как? – с жадным интересом спросила директриса.

– Голову отрезал.

– Прямо на глазах?! У живой? – глаза директрисы расширились до размеров пятака.

– Вот этого я не знаю, – пожала плечами Лариса Ивановна и поднялась с места. – Я сейчас Миланку пришлю – она уберёт здесь всё со стола. А сама пройдусь по детдому – проверю как дела.

– Хотите, я с вами схожу? – с готовностью приподнялась с кресла директриса.

– Да что вы, Лидия Фёдоровна! Не царское это дело по вонючим коридорам и туалетам лазить. Вы уж своё дело – директорское – делайте. Вон сколько у вас ещё не читанных и не подписанных документов, – махнула рукой в сторону кипы бумаг заместительница и, понизив голос, спросила: – Вам в пакетик как в прошлый раз говядинки побольше или свининки?

– Ой, у меня завтра гости будут. Опять родственнички с Алтая приезжают. Думала пельмени им накрутить.

– Тогда и того и другого, – понятливо кивнула Лариса Ивановна. – И скажу, чтобы ещё к праздничному столу что-нибудь там положили.

– Лариса Ивановна! Какая же вы! – довольно воскликнула зарумянившиеся директриса. – Только пусть незаметно в багажник машины всё положат. Не хочу лишних разговоров.

– И не беспокойтесь даже, Лидия Фёдоровна. Не в первый раз, – холодно блеснула очками заместительница директора и вышла из кабинета.

ГЛАВА 7

Спустя несколько дней заместитель директора Лариса Ивановна, проводила вечером нового директора до машины и, проследив, чтобы та поудобнее села рядом с водителем, напомнила, чтобы она не забыла все скоропортящиеся продукты из багажника сразу положить в холодильник.

– Ах, не переживайте так, Лариса Ивановна, конечно же я сразу всё уберу, – торопливо ответила та, указывая глазами на крупного телосложения мужчину за рулём, молча, улыбавшегося понимающей улыбкой.

– Не волнуйтесь, Лидия Фёдоровна, – снисходительно качнула та головой, – Алексей – наш человек и в накладе не останется. Он всё знает и сам поможет вам донести сумки до двери.

– А-а, ну хорошо, если так, – протянула, чуть смутившись, директриса и неловко улыбнулась. – Тогда поехали, Алексей, а то мне ещё родственников встречать на вокзале.

Водитель удивлённо посмотрел на Ларису Ивановну. Та заговорщицки подмигнула ему и кивнула. Водитель вздохнул и повернул ключ зажигания. Лариса Ивановна проводила взглядом уехавшую машину и вновь направилась в здание детского дома. Там уже готовились к ужину, и воспитатели вели детей по группам в столовую. Лариса Ивановна по дороге привычно отчитала кого-то из взрослых и детей, и направилась к своему кабинету. Там около двери уже топталась ладно сложенная мужская фигура.

– Ты, Яшечка, в следующий раз особо у моей двери не мельтеши, а сразу заходи, да жди меня там, – назидательным тоном произнесла Лариса Ивановна, впуская в кабинет физкультурника, суетливо потряхивавшего красной авоськой с чем-то тяжёлым, завёрнутым во вчерашнюю газету.

– Да я это… я думал, что дверь-то закрыта, – не переставая суетиться, зашуршал газетным свёртком тот. С довольной улыбкой физкультурник поставил на стол бутылку советского шампанского: – Вот! Для дамского удовольствия!

Лариса Ивановна кинула взгляд на бутылку и снисходительно усмехнулась:

– Ты, Яшечка, запомни, что ко мне в кабинет без спроса ни одна собака не зайдёт. А, если вдруг зайдёт, то очень быстро с работы вылетит. Поэтому мне нет никакого резона дверь эту здесь закрывать. А ты заходи сразу и запирайся. Не нужно, чтобы нас лишний раз вместе видели. И бутылку унеси домой. Я эту кислятину не уважаю. Мог бы и заметить в тот вечер, когда отмечали назначение нового директора, что пью я только коньяк и только очень хороший.