Идеальная совокупность. Том 2

– Объезжай!

– Без сопливых, – приветливо отозвался Батя.

Во дворе теснились металлические гаражи, всякий на свой лад: узкие – под мопед, и побольше, способные вместить мотоцикл с коляской. Вместилищ для авто не было, когда гаражики произрастали, автомобиль являлся роскошью в чистом виде. Крыши у построек тоже разнились – плоские, покатые и двускатные, последние преобладали. Мэрия сто лет грозила снести уродливые самострои, но дальше угроз дело так и не продвинулось. Часть гаражей была бесхозяйной, такие отличались ржавыми боками, проломленной кровлей и отсутствием запорных устройств. Имелись и вполне себе приличные, заботливо выкрашенные масляной краской на олифе. Навесные замки на их дверях были защищены от осадков колпаками из пластиковых бутылок.

Искать тело не пришлось. Навстречу «уазику» высыпала ребятня.

– Сюда! Сюда!

Они, вездесущие, и нашли.

Водитель сразу развернулся, встав так, чтоб потом не заперли. Уселся поудобнее, вооружился сборником скандинавских сканвордов и насупил переносицу. На энное время его персональное участие в охране правопорядка приостановилось.

– Показывайте, – Кирьянов закинул автомат на плечо.

Мальчишки, гордясь своей миссией, повели милиционеров коротким путем.

Крайний гараж соседствовал с трансформаторной будкой. Патрульные зорко смотрели под ноги. Подобные укромные тупики – идеальная локация для отправления гражданами естественных надобностей в условиях полного отсутствия в городе общественных уборных.

– Брысь! – пацанов, вылезших поперёд батьки, пришлось шугнуть.

Меж гаражом и электроподстанцией, чья стена пропускала шмелиный гул высокого напряжения, имелась брешь. Из неё торчали резиновые подошвы чёрных войлочных ботинок. Шузы были раритетными, в СССР их называли «прощай, молодость». Обувка носила статус «унисекс», тем не менее её сорок пятый размер позволял определить пол владельца, как мужской.

Вова заглянул в зловонную расщелину. Лежавший там ниц мужчина, облачённый в куртку весёлого цвета – оранжевого или морковного – был громоздок. Возраст – не юноша, но и не старик. В его гардеробе присутствовал непорядок. Брюки были спущены до колен и смяты гармошкой.

Картина пока вырисовывалась вразумительная. Пошёл по нужде, присел орлом и крякнул. Сердечко подвело. Эвон какой жирдяй – стены, кирпичная и стальная, зажали бедолагу тисками.

– Не мог до дома донести, – Остроухов гадливо морщился.

Дежурная часть ждала информацию. От её сути зависело, ограничиться отправкой на место происшествия участкового или полноценную СОГ собирать.

Для начала Кирьянов задрал на трупе куртку. Под ней обнаружились трикотажная кофта и хэбэ майка. Их подолы милиционер тоже приподнял. Открылись мучнисто-белые рыхлые ягодицы, испещрённые мелкими розовыми прыщиками и воспалёнными багровыми расчёсами.

– А это что?!

Меж сжатых ляжек краснела мазня, на вид липкая. Кровь – первый признак криминала. Однако ж недостаточный, чтобы сию минуту поднимать кипеж до неба. Может, у мужика геморрой прохудился?

– Вытаскивать надо, – сказал прапорщик.

Его реплика напарника не активировала.

– Один хер нам придётся! – Кирьянов повысил градус агитации.

Остроухов смачно харкнул в сторону, повесил АКС-74У на грудь и засучил рукава.

Сперва тянули за ноги, бурча, «скользкий, с-сука». Судя по тому, как намокла одежда на мертвеце, полежал он под моросью изрядно. Когда смогли ухватиться за куртку, дело пошло веселее. В процессе дрейфа обнаружилось, что кровищи много, и она прибывает, пузырясь и побулькивая. Живая, яркая. Рана, способная произвести такое её количество, должна быть серьёзной.

Вывинченного из западни бугая на «раз-два» катнули на спину.

– Чёй-то во рту у него? – озадачился Вова. – Сарделька что ли?

И, разгадав свою загадку, заплевался с отвращением:

– Тьфу! Тьфу! Гадство, это х*й отрезанный!

Нахождение поблизости граждан не остановило представителя закона от употребления табуированных выражений. Слишком уж экстраординарной оказалась ситуация.

– Ва-ася! – синхронно выпалили «пэпсы» в следующую секунду.

Великовозрастного дурачка, пристававшего к прохожим с вопросом «сколько времени» сотрудники наружных служб знали, как облупленного. Если не считать эпизодических занятий онанизмом на улице, существом он был безвредным.

Кирьянов ринулся докладывать по рации. Убийство! Да ещё какое, на сексуальной почве!

10

17–22 сентября 2007 года Понедельник – суббота

Я закутал кота в старую футболку и предпринял попытку его высушить.

Жалкий, тощий, мокрый, хоть выжимай, сердчишко из костлявой груди выскакивает, фамильярничать с собой он не позволил. Выказывая характер, запищал, зафыркал, зашипел протестующе. Наверняка, сам себе зверёныш казался способным устрашить оппонента, многократно превышавшего его по габаритам и силе.

Я боялся что-нибудь ему сломать, поэтому пеленать не стал. Промокнул, насколько терпения у обоих хватило. По тому, как намокла моя любимая спортивная майка, заключил, что влаги с тельца своенравного пациента убыло достаточно.

Опустил котейку на пол. Шёрстка на нем слиплась сырыми шипами, торчавшими в разные стороны. В окрасе пушного дикообразика преобладал цвет мокрого асфальта. Дрожа, как осиновый лист, он сделал несколько пробных шажков, и его зашатало из стороны в сторону.

Спа-процедуры проходили в совмещённом санузле, места хватало.

Вдвое сложив махровое полотенце, тоже из бэушных, но чистых, я постелил его в углу.

Шлёпнул ладонью:

– Лягай!

– Me, – ответил кот пискляво.

– Ложись, малыш. Тут сухо, мягко.

– Me, – теперь в интонации присутствовал укор.

Я понял, что ему нужно, и отправился на кухню. Молоко в холодильнике водилось, однако за время моего отсутствия оно прокисло. Подвёл хвалёный советский бренд «Саратов». Куда деваться – возраст… А ведь мы с ним, на одну минуточку, ровесники.

Зато колбаска любительская не пропала. Для страховки я срезал заветренный крайний слой. Ножи в моем хозяйстве наточены не как в шлягере Олега Митяева, одного движения хватило, чтобы отмаксать ровненький бледно-розовый кружок с аппетитными вкраплениями шпика.

Дорогой гость при виде хавчика заволновался, распахнул во всю мордочку глаза. На угощенье накинулся хищно, за малым палец мне не откусил.

– Не торопись. Никто не отнимет.

Нехилый такой шматок он смолол за считанные секунды. Пришлось идти за добавкой.

– Не заплохеет тебе? – поинтересовался я, беспокоясь о возможных последствиях.

Ответное «ме» прозвучало, как «не».

– Ну, смотри, я тебя предупредил.

Вторую порцию он поглощал, вдумчиво чавкая. Доел, облизнулся, поднял на меня мордашку.

Я сидел на полу голый. Мокрый вонючий тяжёлый ком моих одежд валялся в углу.

Янтарные глазищи кота до краёв были налиты дрожащей хрустальной слезой. Столько подлинного трагизма было в этом взоре, что меня самого едва не пробило на лирику.

Я перенёс его на махровую лежанку. Осторожно погладил. Он заурчал под ладонью, как живой моторчик, свернулся клубком и умиротворенно прикрыл глаза.

Теперь можно было позаботиться о себе. Воплотить мечту о горячем душе.

Прогревшись до состояния, когда кажется, что размякшее мясо отслаивается от костей, я проковылял к дивану, ткнулся ничком и отрубился.

Разбудила физиология, марафон под холодным дождём не прошёл даром. При посещении туалета я проверил, как поживает новый компаньон. Поживал он хорошо. Дрых без задних лап. Обсох не полностью, но достаточно для того, чтобы вернуть себе природную пушистость и явить миру сложную геометрию палевых, серых и чёрных полос и пятен шубки.

Проспав четыре часа минута в минуту, я подзарядился процентов на пятьдесят. До полного восстановления сил надлежало вернуться в горизонтальное положение. Уже по-человечески – с подушкой и пледом.

Увы, опочить не позволила масса накопившихся дел. Все, как на подбор, неотложные.

Начал с влажной уборки. Казённые люди, бесцеремонно вторгшиеся в моё жилище, вверх дном его перевернувшие, натащили море грязи. Ни один из них не удосужился вытереть ноги о коврик.

Чтобы добраться до каждого укромного уголка, полы я мыл без помощи швабры. Трижды менял воду в ведре.

Оберегая сон соседа снизу, старался не буйствовать. Диккенсовский персонаж, судя по последним событиям, был дядька приличный. Надо с ним познакомиться поближе.

Финишируя, глянул на часы и ахнул. Ничего себе! Полтора часа пролетело единым махом. Без перекуров причём.

Клининговая процедура вознаградила меня эрзац-катарсисом. На душе полегчало, от сердца отлегло. Успех надлежало развить.

Следующему шагу – вылазке за провизией – благоволило время суток. Темнота гарантировала уличное безлюдье, а я как раз никого не хотел видеть. Сказывался передоз общения последних дней.

Возникла заминка с экипировкой. За три года оседлости я обзавелся кой-каким гардеробом, однако форс-мажор выявил его скудость.

С верхом проблем не было – из шкафа вытащена очередная футболка с растянутым воротом, поверх нее – брезентовая штормовка, мечта советского туриста.

Затык вышел с низом. Ухайдаканные джинсы ожидали стирки, сушки и глажки. Спортивный костюм изъял следак. Ждать его скорого возвращения не стоило. Сперва они загонят мой «Адидас» на микрочастицы, потом – на биологию. Судебные экспертизы – песня долгая. С учетом того, что шмотки изъяли влажными, велик был шанс, что их вообще сгноят, не удосужившись своевременно просушить. Раздолбай Каблуков – мастак по таким подлянкам.

Так и пришлось обряжаться в линялые, порванные на заднице шорты, утешаясь тем, что прореху прикроют полы штормовки, а голенища резиновых сапог спрячут волосатые голяшки.

Инфраструктура нашего элитного микрорайона находилась в стадии эмбрионального развития. Ближайший круглосуточный магаз – аж на «Комплексе». То есть меня ждал новый трёхкилометровый марш-бросок.

Суточный ресурс осадков небеса исчерпали, но последствия потопа сулили шоппингу сюрпризы. Глубоководные лужи, вязкая грязь, сырая скользкая глина – представлен был полный джентльменский набор пешехода-экстремала.

Оставалось взбадривать себя в дороге полковой песней (на всякий случай вполголоса):

– За Россию и свободу,Если в бой зовут,То корниловцы и в воду,И в огонь пойдут![46]

Подкожную тысячу я истратил до копейки. Отдавая приоритет количеству, бросал в корзину, что подешевле. Пельмени, сосиски, хлеб, консервы, тушёнку, гречку, макароны, сетку картошки… На кассе спросил сигарет, их теперь на витрину запрещено выкладывать, покупаешь, будто из-под прилавка. Кассирша пробила чек, и тут я спохватился, вспомнил про «KiteKat».

К великому неудовольствию служительницы ККМ[47]из покупки пришлось убирать банку «сайры», её стоимостью компенсируя разрекламированную по телику еду для энергичных котов.

Злой на весь мир пузан-охранник в жёваном чёрном прикиде испепелял меня взглядом. Видимо, мой креативный имидж в обрамлении недельной щетины противоречил его понятиям о прекрасном. А я не в гости к ним завалился без приглашения, я бизнес им делаю. В зале-то больше ни одного покупателя.

Тяжеленая сума за малым не оторвала мне руки. Тем более что я поторапливался, ибо начинало светать. Вот-вот подорвутся на смену трудящиеся, потекут чахлыми ручейками к кособоким троллейбусным остановкам.

Отдохнувший за ночь лифт ракетой вознёс меня на шестнадцатый этаж.

Я открыл дверь квартиры. На пороге меня встречала пушная статуэтка. Горделивая поза, прямая спинка, уши торчком, расщеперены на стороны белесые усы. Он был празднично красив и ярок, этот оживший персонаж диснеевского мультика.

Кот явно ждал моего возвращения. Но как он, шельмец, узнал, что я иду? Или он сидел под дверью всё время моего отсутствия?

– Привет! – попытка потрепать найдёныша по загривку закончилась тем, что он гибко изогнулся и бесшумно скользнул на кухню.

Запершись на оба замка и защёлку, я, наконец, почувствовал себя в безопасности. Мой дом – мой Форт Боярд[48], и я готов к долгой осаде.

Гарнизон крепости должен быть накормлен досыта. Себе я пельмени поставил вариться, коту сыпанул на газетку жменю лёгких, похожих на керамзит, коричневых камушков «KiteKat». Пахло от них неорганической химией, что, впрочем, на аппетите зверя, обоняние которого не чета нашему, не отразилось.

– Потчевали ли тебя, дружок, такими деликатесами ранее? – поинтересовался я в надежде на благодарность.

Кот прикрыл веки, ответ на его языке был утвердительный.

– Ну-ну, – я притворился, будто поверил.

Пельмени с бульоном, чай с лимоном, лакомая сигаретка. Спустя пять минут – ещё одна, ее потягивал с наслаждением, расслабленно навалившись грудью на ограждение лоджии.

Новый день стартовал без драйва, серенький, ветреный, промозглый. Оттого и в квартире зябко. А до запуска центрального отопления ещё, как до Китая раком.

Часом «Ч» я определил 08:00. В будний день звонок в указанное время не идёт вразрез с правилами хорошего тона. Правда, мой контакт – человек богемной профессии. Он – «сова», предпочитает творить по ночам, а потом до обеда топить на массу. Ничего, один раз – не Гондурас, не облезет.

Мобильник я поставил на зарядку, когда вернулся из милиции. Настала пора его включить.

Не обращая внимания на посыпавшиеся сообщения о непринятых вызовах, я нашёл в телефонной книге нужный номер.

Сделал глубокий вдох-выдох, готовясь к серьёзному разговору.

На третьем гудке из динамика вырвалось ликующее:

– Живо-ой!?

Отрадно, что есть на свете человек, которому моя судьба небезразлична.

Которого можно подколоть вопросом:

– А ты, щусёнок, поди и панихидку по мне справил?[49]

– Ха-а! Узнаю брата Колю![50] – мы оба – любители цитат из бессмертных советских кинохитов.

Следующий вопрос «брата Васи» был уже индивидуального пошива:

– Мишаня, ты дело пытаешь или от дела латаешь?!

Эта присказка у Ромы в числе коронных. Услышав её впервые, я хотел на автомате поправить: «лытаешь», но воздержался. Подумал – обидится шоураннер. Собственный вариант ему понятен – латать, значит, штопать, зашивать. Смысл архаизма «лытать»[51] ему неведом.

– Латаю, латаю, – подтвердил я кротко, после чего объяснил причину своего исчезновения.

Излагал самую суть, зная, что собеседник нетерпелив.

– Правильно я тебя надоумил приговоришко поломать? – перебил он, когда я добрался до пересказа судебного заседания.

– Как в лужу глядел, – комплимент его прозорливости носил заслуженный характер.

Работа над сценарием шла полным ходом, и вдруг соавтора озаботила моя судимость за неуплату алиментов.

– Она погашена давно, – ворошить старое мне не хотелось.

– Ну, и что?! Смотри вперёд, Михря! Думай о деловой репутации! Я тебя сведу с одним адвокатом. Очень крутой! У него в ваших краях дача, подскочишь к нему на выходных.

– Неудобно как-то.

– Неудобно, когда после шестой кружки пива, ширинку заест! Чай, он не задаром будет работать.

Адвокат и впрямь оказался докой. Подтасовку узрел играючи, в делах моей категории она не редкость. Алиментщик должен быть предупреждён судебным приставом об уголовной ответственности. Что делать, если его местонахождение, как в случае со мной, неизвестно? Простейший выход – сфальсифицировать подпись бегунка. Делается это, как правило, халтурно. Автограф, исполненный от имени неплательщика, ни малейшего сходства не имел с моей закорючкой, зато поразительно смахивал на округлую подпись госпожи Заплаткиной, ведшей исполнительное производство в отношении должника Маштакова М.Н.

С таким аргументом поломать приговор в надзоре оказалось делом техники. Досадно, что сам я при наличии университетского диплома по специальности «правоведение» не дотумкал до этого в урочный час.

– У них к тебе остались вопросы? – Романа интересовало настоящее и производное от него ближайшее будущее.

– Мне кажется, я на все ответил. Раскладка классическая – безвинный чел сидит в камере, а настоящий злодей совершает новое преступление, обеспечивая безвинному стопроцентное алиби.

– Штамп, – согласился Ротмистров.

Рассусоливать, охать и ахать он не стал.

– Ты как? Готов к труду и обороне? В субботу – край надо сдать материал.

– Падаю на шестую серию. Ром, я телефон с домофоном отключу, чтоб меня не доставали. Связь – по электронке. Каждый вечер, это самое, буду отправлять тебе готовый кусок. Читай, черкай, пиши замечания.

– Лады. Надеюсь, Мишаня, ты понимаешь, что другого шанса не выпадет? – он говорил серьёзно, без обычных прибауток.

Последний шанс, надо понимать, для меня, не оправдавшего высокого доверия.

– Понимаю. Ром, я, это, пока у коллег гостил, несколько колоритных деталек подметил. Использую в сюжете?

– Только не уходи в сторону от синопсиса! – сомнения в моём потенциале звучали рефреном.

А кто бы, скажите, не усомнился в дееспособности соавтора, находящегося под следствием по делу о серийных изнасилованиях?

– Надеюсь на тебя.

– До связи, Ром.

И я «упал» на шестую серию. В ней интрига достигала кульминации, тень подозрений падала на главного героя – честного мента. Моя задача – сконструировать сюжет так, чтобы выглядело убедительно и нетривиально. Наш зритель искушённый, насмотренный. Но авторский полёт фантазий ограничен форматом. Например, ГГ не может оказаться главгадом. Политика канала подобных фокусов не терпит.

Как обычно, стартовал я трудно, с пробуксовкой на каждой фразе. До полудня бился с одной страницей. Без конца переделывал и перекраивал. Идея традиционно родилась в процессе. Щёлк – и понеслась арба по кочкам!

Я воодушевился, но вскоре опять сдулся. Тем не менее из-за стола на мягкий диван не перебрался, заставил себя продираться сквозь толщу банальностей, пока не увидел в разбираемом завале лучик света. Боясь сглазить удачу, осторожненько расширил амбразуру. В нее потек свежий воздух. Я глотнул озончика и новый рывок предпринял.

Питался и спал хаотично, в туалет мчался, когда становилось совсем невтерпеж. Увлёкся настолько, что в течение бессонной ночи со вторника на среду не выкурил ни одной сигареты. Забыл, как и зачем это делается.

Первые сорок восемь часов новый сожитель не докучал, отсыпался после уличных скитаний.

Зато в четверг он встряхнул мне нервную систему конкретно. Было светло, стало быть, на улице день, я шарил рассеянным взором по интерьеру моего бастиона, не вполне понимая, где нахожусь. Тупо уставился в окно…

И тут сердце моё оборвалось. По перилам лоджии вышагивал котишка. Момент, когда он на них запрыгнул, остался за кадром. Двигался гадёныш деловито и абсолютно бесстрашно.

А ведь мы вознесены над землёй аж на сорок пять метров. Пропасть внизу! Или он думает, что летать умеет?

На ватных ногах, на цырлах, стараясь не спугнуть отмороженного, я устремился на лоджию. Мой косолапый маневр не остался тайным. Канатоходец замер и оглянулся, выражение мордочки при этом имел удивлённое: чего тебе надобно, старче? – оно означало.

– Завязывай, – попросил я его. – Пойдём лучше похаваем.

– Мяв, – коротенько ответил кот и двинулся дальше.

Настырный, он обязан был преодолеть дистанцию до конца. Мягкому приземлению на пол сопутствовал глухой пристук.

Я сгрёб его в охапку.

– Не пугай так меня, Львёнок!

Имечко родилось само. Царственная порода явственно читалась в манерах зверька. А отвага роднила его с поручиком Борькой Львовым, спасшим мне жизнь ценой своей в страшном бою под Любимовкой. Обливаясь кровью, дивизия безуспешно пыталась вышибить красных с Каховского тет-де-пона[52]…

Я помотал головой, разгоняя наваждение. Надо часик вздремнуть. Пока не вообразил себя Наполеоном или ещё каким-нибудь великим историческим деятелем.

Прежде чем отбиться, закупорил вход на лоджию. Смертельные цирковые трюки моим расшатанным нервам противопоказаны.

…В сюжетную линию я ввинтил историю, которую разархивировал, сидючи в камере. Тему навеяли ароматы пищеблока.

Году в девяносто седьмом в нашем ИВС один блатной объявил голодовку. Отстаивал шкурное, но коллегам преподнёс, будто страдает за общее. Авторитетом, хитростью и угрозами подбил остальных сидельцев поддержать его гнилую затею.

Случай был из ряда вон. Милиции, понятное дело, он пришёлся не в жилу. Работа изолятора не дезорганизована, но напряг в наличии. Ивээсники стали с пеной у рта доказывать начальству и прокурору, что они не верблюды. Что голодовка – воровской ход, а не ответ на ментовский беспредел.

Часики тикали быстро. Разговоры и по-хорошему, и по-плохому не работали. Пойти на уступки зачинщику было нельзя: он хотел слишком многого. И вернуть бузотёра в тюрьму тоже было невозможно. Его дело и без того приняло волокитный характер – область пеняла судье за нарушенные сроки.

И тут замнач ИВС Капустин применил старую лагерную хитрость. Начал жарить на постном масле лук. Дверь кухни распахнул настежь, запахи поползли по подвалу. Вентиляцию майор предусмотрительно отрубил.

Амбре жареного лука защекотало ноздри оголодавшим жуликам. В пустых желудках заурчало, потекли слюнки.

Прошел час, и в «один-два» (она к пищеблоку всех ближе) забарабанили в кормушку:

– Начальник, жрать давай!

Лёд тронулся, одна за другой камеры сняли голодовку. Характер продолжил выказывать лишь содержавшийся в одиночке блатной. Его свозили на суд, выслушали там все его бредовые ходатайства и сразу умчали спец-этапом в СИЗО. В оперчасти Капустин похлопотал, чтобы смутьяна поучили хорошим манерам. Межведомственную просьбу майор подкрепил пузырём трёхзвездочного «Дербента».

Ромке вставка понравилась. Ради неё он пожертвовал одним второстепенным диалогом и уполовинил пару проходных эпизодиков.

Технология соавторства у нас с ним сложилась такая. Сперва мы по скайпу (усилиями шоураннера я стал продвинутым пользователем) вырабатывали стратегию и тактику очередной серии. Разбирали по молекулам каждого героя – внешность, биография, семейное положение, привычки, любимые словечки. Занудно, но очень полезно. Писали развёрнутый план.

Текстовку выдавал я, Ромка ее редактировал. Он отсекал лирику, заумь, повторы, отчего тело повествования становилось мускулистым и стройным, а события приобретали динамику, столь необходимую жанру. Раскадровку делал он же. По спущенному нам нормативу в одной серии должно быть тридцать эпизодов. В бумажном эквиваленте это двадцать пять машинописных стандартных листов.

Наша недельная квота – две серии в чистоте. Норма, без преувеличения, стахановская.

Проявив чудеса героизма по части усердия, я сумел-таки ликвидировать отставание.

В пятницу довольный, как слон, Ротмистров сообщил – материал заказчиком принят. Качество продюсера устроило. Студия запускает пилот. Со сценарной группы, то бишь с нас – финальная серия и кабак.

Мы уговорились перевести дух, прочистить мозги, а в понедельник дружно взяться за самое, пожалуй, трудное – за развязку.

У меня появилась возможность заняться воспитанием квартиранта. Приучить его к туалету, в частности.

Здесь он преподнёс мне сюрприз. Я про таких четвероногих вундеркиндов слышал, но в правдивость рассказов не верил. А тут увидел воочию.

Больше шутки ради, нежели чем из практических соображений, я похлопал ладонью по сиденью унитаза и доходчиво объяснил коту назначенье сантехники.

Он и усом не повёл. Но спустя четверть часа гляжу – вышагивает в направлении туалета, чья дверь у меня теперь постоянно нараспах.

Я за ним. Осторожненько подглядываю из-за угла и вижу, что кот сидит на краешке стульчака, как homo sapiens[53]. Умудрился устойчивое положение найти, хотя и не по размеру ему устройство. Полосатую спинку выпрямил и напружинил, хвост задрал трубой. Выражение физиомордии сосредоточенное, как у студента на госэкзамене.

Я затаил дыхание. По фаянсу тоненько, но отчетливо зазвенела струйка. Ну как такого умника не похвалить?!

Соответственно, я на позитиве. Трудоёмкую работу выполнил, за нее получу приличную денежку, плохое из памяти если не вычеркнул, то густо заретушировал. Вдобавок у меня появился друг.

Поводы более чем достаточные, чтобы вознаградить себя праздничным ужином. Основное блюдо – жареная картошечка с тушёнкой. Порезал огурчиков, помидорчиков. Хлеб у меня, правда, кисловат, с прошлой недели залежался, но не беда. Не такой употребляли.

Оттрапезничал и чаю покрепче заварил. На десерт в закромах сыскался засохший глазированный пряник. Отмочил его, покусываю, чаёк горячий прихлебываю. Райское наслаждение!

На волне релакса надумал побродить по просторам интернета. Что, к примеру, пишут о писателе Маштакове? Может, новые отзывы о его самобытном творчестве появились?

Я привычно выбил в поисковике город, фамилию, имя, род занятий. По запросу выскочила целая колонка. Растет, однако, моя популярность.