Россия. Путь к Просвещению. Том 2

Власть Простаковой в собственной семье почти абсолютна. В третьем явлении первого действия она ругает своего робкого мужа за мешковатость и слепоту. Он безропотно признается: «При твоих глазах мои ничего не видят» [Фонвизин 1959, 1: 108]. В четвертом явлении первого действия ее сын Митрофан рассказывает свой сон, в котором мать бьет отца. Но жалеет Митрофан именно ее, а не побитого отца: «…ты так устала, колотя батюшку», – с сочувствием говорит он матери [Фонвизин 1959, 1: 110]. В седьмом и восьмом явлениях первого действия она отвергает притязания своего брата Скотинина на сватовство к Софье. В третьем явлении третьего действия, узнав, что Скотинин угрожал Митрофану побоями, чтобы заставить недоросля отказаться от женитьбы на Софье, Простакова набрасывается на брата с кулаками. Неудивительно, что в пятом явлении третьего действия мы узнаем, что все члены семьи определяют себя по тому, в каком отношении они находятся к Простаковой. Простаков говорит: «Я женин муж»; Митрофан: «А я матушкин сынок»; Скотинин: «Я сестрин брат» [Фонвизин 1959, 1: 137]. Странным образом своим произволом Простакова превратила своих дворовых людей в рабов и закабалила членов семьи. В четвертом явлении пятого действия добродетельный чиновник Правдин упрекает ее в тирании: «Нет, сударыня, тиранствовать никто не волен» [Фонвизин 1959, 1: 172]. Таким образом, по логике Фонвизина, необузданное своеволие ведет к порабощению домашней прислуги и уничтожению личной независимости дворян: своеволие = насилие = несвобода = тирания.

Поведение Простаковой Фонвизин расценивает не просто как попрание семейных отношений, а как преступление против государства. В третьем явлении пятого действия чиновник Правдин намеревается привлечь Простакову к суду как «нарушительницу гражданского спокойства» [Фонвизин 1959, 1: 170]. В следующем явлении он именует ее: «Госпожа бесчеловечная, которой злонравие в благоучрежденном государстве терпимо быть не может» [Фонвизин 1959, 1: 172]. В третьем и четвертом явлениях пятого действия Правдин устраивает импровизированный суд над семьей Простаковых. Простакова падает на колени перед Правдиным и Стародумом, а затем заявляет: «Батюшки, виновата». Обращаясь к зрителям, она восклицает: «Ах, я собачья дочь! Что я наделала?» Затем она просит Правдина о пощаде, говоря, что она грешна, поскольку «человек, не ангел» [Фонвизин 1959, 1: 170–171]. Прося о пощаде, она надеется избежать судебного процесса по обвинению в подстрекательстве, который, несомненно, закончился бы для нее приговором к длительному тюремному заключению. Но кроме того, избежав суда, она рассчитывает отомстить «канальям своим людям». Освобождение дворян от государственной службы в 1762 году она понимает как разрешение владельцам крепостных пороть своих дворовых людей [Фонвизин 1959, 1: 171–172].

В ходе импровизированного суда Милон говорит Правдину и Стародуму, что «и преступление и раскаяние в ней [в Простаковой] презрения достойны». Это утверждение, безусловно, верно, но Стародум тем не менее советует Правдину не выдвигать против нее официального обвинения в подстрекательстве: «Не хочу ничьей погибели. Я ее прощаю». Поэтому Правдин не преследует Простакову за правонарушение. Тем не менее он отстраняет ее от управления поместьем и крепостными «за бесчеловечие», а ее мужа – за «крайнее слабомыслие» [Фонвизин 1959, 1: 171–172]. Согласно мировоззрению Правдина, государство не должно терпеть ни жестокости, ни слепоты к несправедливости. Приговор Правдина Простаковой – это обращение ко всем помещикам, «…чтоб они людей… Побольше любили или б по крайней мере… Хоть не трогали» [Фонвизин 1959, 1: 176–177]. После суда Митрофан бросает свою наказанную мать. Она падает в обморок от его неблагодарности, а затем в отчаянии произносит: «Погибла я совсем! Отнята у меня власть! От стыда никуды глаз показать нельзя! Нет у меня сына!» Завершает пьесу реплика Стародума о Простаковой: «Вот злонравия достойные плоды!» [Фонвизин 1959, 1: 177].

Из сцены импровизированного суда и отчаяния Простаковой ясно, что Фонвизин был заинтересован не столько в соблюдении законности, сколько в укреплении нравственного порядка. Самыми серьезными преступлениями Простаковой были «злонравие» и «бесчеловечие», то есть нравственные пороки. В первых трех явлениях третьего действия Правдин и Стародум объясняют зрителям, почему к добродетели нужно относиться серьезно. Стародум усвоил от отца изречение: «…имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знании мода, как на пряжки, на пуговицы… Без нее [души] просвещеннейшая умница – жалкая тварь» [Фонвизин 1959, 1: 130]. Для представителей дворянства большим соблазном является стремление к высоким чинам, к продвижению за счет других. Стародум считает такое самовозвеличивание порочным и опасным, называя его «себялюбием», в отличие от «самолюбия» [Фонвизин 1959, 1: 132]. На военной службе честолюбие отвлекает офицеров от служения отечеству, при царском дворе оно порождает безудержную коррупцию. Стародум говорит, что придворной службы следует избегать любой ценой: «Тщетно звать врача к больным неисцельно. Тут врач не пособит, разве сам заразится». Также не следует дворянам связывать богатство с добродетелью: «Наличные деньги – не наличные достоинства. Золотой болван – все болван» [Фонвизин 1959, 1: 133]. Стародум отвергает богатство, основанное на владении крепостными, поскольку считает крепостное право аморальным. На жизнь он зарабатывает в Сибири, где нет крепостного права. «Последуй природе, никогда не будешь беден» – считает он [Фонвизин 1959, 1: 134].

Во втором и шестом явлениях четвертого действия Стародум переводит свой кодекс добродетели в правила морального поведения. Во втором явлении Стародум советует Софье искать настоящей дружбы, которая «была б надежною порукою за твой разум и сердце». Однако, по его словам, молодому человеку часто бывает трудно отличить истинную дружбу от ложной. Иногда сверстники выдают себя за друзей, в глубине души завидуя добродетели [Фонвизин 1959, 1: 150]. Более того, молодым дворянам особенно трудно обнаружить добродетель в других, поскольку обладание добродетелью можно спутать с высоким чином или богатством. Стародум считает, что истинное благородство состоит не в чинах, а в служении отечеству, не во владении крепостными, а в соблюдении нравственного кодекса [Фонвизин 1959, 1: 151]. По его мнению, противоядием от «злонравия» является «благонравие». «Прямую цену уму дает благонравие. Без него умный человек – чудовище. Оно неизмеримо выше всей беглости ума… Умного человека легко извинить можно, если он какого-нибудь качества ума и не имеет. Честному человеку никак простить нельзя, ежели недостает в нем какого-нибудь качества сердца» [Фонвизин 1959, 1: 152]. Честный человек понимает, что «достоинство сердца неразделимо. Честный человек должен быть совершенно честный человек». Добродетельная жизнь подразумевает абсолютную честность, искреннее служение ближним и отечеству, полную преданность долгу. В семейном контексте благонравие требует, чтобы муж был для жены «искренним и снисходительным другом», а жена отвечала мужу кротостью и чистосердечием. С другой стороны, несчастна семья, где муж – тиран, а жена – своевольная и наглая. Дети их «осиротели» при живых родителях, люди видят «в самом господине своем раба гнусных страстей его» [Фонвизин 1959, 1: 153–154].

В шестом явлении Милон и Стародум соглашаются между собой, что важнейшая политическая добродетель – это «умственная неустрашимость», подразумевая не только храбрость солдата, готового пожертвовать жизнью в бою, но и смелость чиновника, «который говорит правду государю, отваживаясь его прогневать». Подобным же образом и судья должен мужественно вершить правосудие, «не убояся ни мщения, ни угроз сильного» [Фонвизин 1959, 1: 158].

В первом явлении пятого действия Стародум характеризует благонравие как «главную цель всех знаний человеческих», сетуя, что нередко о ней забывают в преподавании академических дисциплин. Он заявляет, что «наука в развращенном человеке есть лютое оружие делать зло. Просвещение возвышает одну добродетельную душу». Стародум хотел бы, «чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий день разогнул ему Историю и указал ему в ней два места: в одном, как великие люди способствовали благу своего отечества; в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло свою доверенность и силу, с высоты пышной своей знатности низвергся в бездну презрения и поношения» [Фонвизин 1959, 1: 169].

Выражая через Стародума свои взгляды, Фонвизин сформулировал теорию добродетели, «правильной этики» или «благочестия», охватывающую семью и государство. В «Недоросле» Фонвизин не делает различий между частной и общественной сферами жизни. По его мнению, добродетель «неделима», и поскольку она ориентирована скорее на ближнего, чем на самого человека, то затрагивает как семейные, так и профессиональные отношения. Эта всеохватывающая концепция добродетели созвучна, хотя не идентична христианской концепции благочестия, которую мы находим, например, в Домострое. Как и в Домострое, в «Недоросле» Фонвизина проповедуется упорядоченная семейная жизнь, взаимопонимание между супругами, честность к себе и другим. Как и в Домострое, в «Недоросле» семья – это основание общественной жизни, а государство опирается на праведных государей, мужественных советников и беспристрастных судей. По Домострою, поведение христиан определяется верой; по «Недорослю», для жизни важно «благонравие». Ни в Домострое, ни в «Недоросле» знание и разум не ставятся выше праведности и добродетели. В «Недоросле» даже разграничиваются благонравие и ученость («просвещение»). Однако, если в целом этическая система «Недоросля» соответствует христианскому мировоззрению Домостроя, они не идентичны. В «Недоросле» резко критикуются попытки внедрить семейную дисциплину посредством насилия или устрашения. В качестве средства поддержания правильного поведения в пьесе предлагается дружба, а не подчинение. Добродетельный человек по Фонвизину служит обществу и государству, получая одобрение окружающих и продвигаясь по карьерной лестнице. В Домострое же человек рождается в своем социальном слое, но продвижения по заслугам не получает. Он проявляет свою веру, оказывая должное почтение другим: супруге, священнику, князю. Таким образом, в «Недоросле» правильное поведение – важнейшая составляющая социальной системы, основанной на личных заслугах и общественном доверии, в то время как в Домострое правильное поведение необходимо для спасения.

В пятом действии «Недоросль» вплотную подходит к обоснованию сопротивления неправедной власти. В первом явлении Стародум в своей речи, посвященной историческим последствиям тирании, недалек от вывода, что неправедный государь лишается короны заслуженно. Заявление Правдина в четвертом явлении: «Нет, сударыня, тиранствовать никто не волен», понятое широко, относится не только к домашним тиранам типа Простаковой, но и к обществу в целом. Бесчеловечие и злонравие «в благоучрежденном государстве терпимо быть не может», – говорит Правдин. Это утверждение применимо не только к семейному контексту, но и к сфере высокой политики – Фонвизин не делал различий между частной и публичной сферами. Поэтому «суд» над Простаковой в третьем и четвертом явлениях не только лишает власти тираншу-крепостницу, но также демонстрирует участь, ожидающую любого тирана. Здесь стоит подчеркнуть очевидное – Простакова управляет своей семьей произволом так же произвольно, как и Екатерина правила Россией. Поэтому выбор Фонвизиным своенравной женщины в качестве главного злодея пьесы не случаен. В «Недоросле» Простаковы и Скотинины определяют себя по тому, кем они приходятся Простаковой, так же как в России положение каждого определялось тем, кто он по отношению к Екатерине.

Важно также отметить, что импровизированный суд над Простаковой проводил Правдин, уполномоченный чиновник, под руководством государственного деятеля Стародума. В политическом мышлении Реформации право активного сопротивления неправедному государю часто закреплялось за другими представителями власти, то есть за «помазанниками», а не за народом в целом. Эти представители власти могли смещать неправедных правителей, поскольку, допустив тиранию, те уже утратили право на власть. Устранение нечестивого правителя обычно изображалось как юридический акт, а не как государственный переворот. Понимание того, что прототипом Стародума Фонвизину послужил Панин, усиливает политическую окраску пьесы.

Конечно, в самом тексте пьесы нельзя найти указаний на то, что суд над Простаковой выступает как замена суду над Екатериной. Но все же отчаянная реплика Простаковой в восьмом явлении пятого действия: «Отнята моя власть!» – должна была иметь политический отклик если не в сознании зрителей, то в сознании самого Фонвизина.

Последнее замечание по поводу «Недоросля»: судьба России в пьесе зависит не от конкретной политической программы, а от культурного преображения страны. В первом явлении пятого действия Правдин говорит: «…мудрено истреблять закоренелые предрассудки, в которых низкие души находят свои выгоды!» [Фонвизин 1959, 1: 167]. В политическом плане искоренение предрассудков возможно только при сотрудничестве с правителем, а для этого необходимо, чтобы правитель был мудрым. Мудрый государь стремится упразднить рабство, не обращает внимания на придворных льстецов и способствует внедрению в стране системы нравственного воспитания [Фонвизин 1959, 1: 167–168]. Однако бремя нравственного воспитания ложится в основном на образованную часть дворянства. В пьесе проводится мысль, что борьба за будущее России должна вестись не столько при царском дворе, сколько в провинции, в «милых семейках» типа Простаковых. Именно поэтому Фонвизин назвал свою пьесу «Недоросль». У самого Митрофанушки мало реплик, но именно он – объект стараний Простаковой: воспитывая его по своему примеру, она надеется сформировать будущее по своему образу и подобию. Эта перспектива приводит в ужас добродетельных Правдина и Стародума: наставления Простаковой Митрофану они считают неправильным воспитанием. В шестом – восьмом явлениях третьего действия учителя Митрофана отзываются о нем как о полном невежде и «тунеядце» [Фонвизин 1959, 1: 142]. Простакова считает, что «ученье… опасно для… головушки» Митрофана [Фонвизин 1959, 1: 145]. Сам Митрофан заявляет: «Не хочу учиться, хочу жениться» [Фонвизин 1959, 1: 143]. Однако к концу пьесы зритель видит, что Митрофан хорошо усвоил эгоизм матери: он ее образ и подобие. За это Правдин называет Митрофана «негодницей» и «грубияном» [Фонвизин 1959, 1: 177]. Не все сверстники Митрофана – грубияны и негодники: Софья и Милон представляют собой образцы добродетели, результат правильного нравственного воспитания. Однако Митрофан, олицетворяя собой невежество и нравственные пороки, угрожает стать будущим России, если не будут истреблены «закоренелые предрассудки».

В «Недоросле» Фонвизин не мог дать обоснования конституционной программе. Из-за цензуры такая явная связь между искусством и политикой была невозможна. Но в его смелых руках русский театр целился в крепостное право, произвол хозяев, порок, вовсе проявления тирании. К 1782 году искусство уже стало средством выражения нравственного ви́дения, охватывающего все сферы общественной жизни, в том числе политику, которая по необходимости входила в область всеобъемлющей добродетели. В XIX и XX веках россияне узнают, что всеохватывающие художественные и политические концепции могут быть столь же опасны, как и проблемы, которые они пытаются исправить. Однако для Фонвизина спасительным было его неприятие принуждения в нравственной жизни и нежелание оправдывать применение силы в политике. Поскольку он предпочитал мягкое убеждение и вдохновляющий пример плетям и тюремным камерам, многие россияне приняли его теплее, чем его более одаренного, плодовитого и обладающего большими политическими связями современника Державина.

Глава 11

Гавриил Державин: поэзия и истинная вера

Лучший русский литератор екатерининской эпохи, поэт Г. Р. Державин (1743–1816), был, пожалуй, единственным крупным российским государственным деятелем, ставшим автором первого ряда в литературном мире. На службу он поступил в 1762 году в качестве рядового Преображенского полка, но к 1772 году дослужился до офицерского чина. Во время Пугачевского восстания 1773–1774 годов он помогал генералу А. И. Бибикову подавить мятеж. В 1777 году Державин оставил военную службу и поступил на гражданскую. В течение следующей четверти века Державин получил ряд повышений: с 1778 по 1784 год он служил статским советником в Правительствующем сенате, с 1784 по 1785 год – правителем Олонецкого наместничества, с 1785 по 1788 год – правителем Тамбовского наместничества. В 1791 году Державин стал кабинет-секретарем Екатерины, а в 1793 году назначен сенатором в чине тайного советника. После службы в Сенате при Павле Державин служил в 18021803 годах министром юстиции при Александре I.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Эта переписка с прекрасным предисловием издана в [Stroev 2006].

2

Оригинал, к которому обращалась Екатерина, см. факсимиле в [Strube de Piermont 1978].

3

Де Мадарьяга утверждает, что французский оригинал более значим для интерпретации интеллектуального замысла Екатерины: «Именно французский текст “Наказа” наиболее близок к мысли самой Екатерины. Она заимствовала у авторов, писавших на французском языке, и сама написала “Наказ” на французском. Впоследствии он была переведен для нее на русский язык». См. [Madariaga 1998b: 243]. Возможно, это замечание справедливо, но для внутренних целей главным ориентиром была русскоязычная версия «Наказа». Большинство депутатов Законодательной комиссии читали документ на русском языке, чиновники в правительственных учреждениях также ссылались на русскую версию.

4

Здесь я цитирую русский текст. Французский «перевод» имеет другой оттенок. Во французской версии молитвы светское и религиозное право имеют одинаковое основание, а упоминание о законе в первой статье выпущено!

5

Статьи 56–61 опираются на работы Беккариа.

6

Мстиславская относила Сумарокова к представителям «аристократической Фронды», которая якобы стремилась к установлению в России «конституционной монархии». Этот ярлык вдвойне неточен. Слово «Фронда» подразумевало существование в России состоятельной элиты, аналогичной той, что выступила во Франции XVII века против централизованной власти. Сумароков принадлежал к служилой элите и происходил из семьи, владевшей крепостными, но в конце 1760-х годов доходы он получал в основном от Екатерины. Возможно, он выступал от имени тех элементов дворянства, которые поддерживали сохранение крепостного права, но сам он не был крупным землевладельцем. К тому же в российских условиях согласованное аристократическое оппозиционное движение, подобное тому, что имело место столетием ранее во Франции, вряд ли увенчалось бы успехом, как показал эпизод с Голицыным в 1730 году. Конечно, Сумароков хотел некоего эффективного сотрудничества между императрицей и высшими слоями дворянства. Возможно, он симпатизировал проекту Панина начала 1760-х годов по передаче части исполнительной и законодательной власти Императорскому совету и Сенату, но называть этот проект «конституционным» было бы, пожалуй, ошибочно. Как мы увидим ниже, проект Панина – Фонвизина 1783 года более соответствовал понятию конституционной реформы.

7

До 1775 года Екатерина сама выступала в роли «личного цензора» Сумарокова, что, кстати, послужило прецедентом для личной цензуры Пушкина Николаем I.

8

О «смеховой интимности контакта частного человека и монарха» см. [Лебедева 2000: 171].

9

Во «Введении» И. Пыпина поднимается дискутируемый вопрос об авторстве императрицы. См. [Пыпин 1901: I–LVI].

10

Среди друзей Екатерины в Европе распространялся французский текст «Le secret de la société antiabsurde, dévoilé par quelqu’un qui n’en est pas» (Cologne, 1758). Во французской версии была указана заведомо ложная дата публикации, вероятно, для того, чтобы дистанцировать от нее Екатерину, по крайней мере, в глазах «неосведомленных». Удобное русское издание см. в [Екатерина II 1893: 439–444].

11

Бумаги, касающиеся предложения об учреждении Императорского совета и о разделении Сената на департаменты в первый год царствования Екатерины II (28 декабря 1762 года) [СИРИО 1867–1916, 7: 200–201].

12

См. также [Порошин 1881: 226–227], запись от 7 января 1765. Панин сказал Порошину по поводу Штрубе: «Il a dit tout ce qu’il a pû dire, а Монтескиу все Монтескиу останется».

13

27 июня 1765 года Панин говорил с С. А. Порошиным «о революциях при Анне Иоанновне» [Порошин 1881: 336].

14

В очень хорошей статье о политических идеях Сумарокова Е. П. Мстиславская заметила, что Сумароков «оказал Панину неограниченное доверие». См. [Мстиславская 2002б: 60].

15

В том же русле высказывается Элен Каррер д’Анкосс: «Хоть Екатерина и была новичком в политике, она сразу же поняла, что эти проекты с их миражом упорядоченного государства были задуманы для того, чтобы ограничить ее власть» [Encausse 2002: 83].

16

Об институциональном контексте философии Теплова см. в статье [Артемьева 1999].

17

Эта ремарка, сделанная в ретроспективе в Санкт-Петербургском журнале за июль 1798 года, процитирована в [Пигарев 1954: 256].

18

Об истории публикаций «Рассуждения» см. [Макогоненко 1959: 653–654].

19

Перевод Поповского «Опыта о человеке» А. Поупа появился в 1754 году. Фонвизин, скорее всего, читал издание 1757 года [Поповский 1757].

20

Пигарев цитирует «Послание о пользе наук и о воспитании в оных юношества», опубликованное Н. Новиковым в журнале «Живописец» в 1772 году.

21

Пьеса шла под русским названием «Гордость и бедность» и, возможно, представляла собой адаптацию пьесы Хольберга «Jeppe på Bjerget» (1722).

22

Стихотворение принадлежит Сумарокову [Сумароков 1957: 295]. Автор приводит следующую атрибуцию: «[Федор Алексеевич Козловский]. Стихи Ивану Афанасьевичу Дмитревскому, на представление Синава и Трувора, Трагедии, сочиненной Его превосходительством Александром Петровичем Сумароковым [s.l. 1766?]».

23

Дань уважения Фонвизину Пушкин отдал в стихотворении «Тень Фонвизина» [Пушкин 1994–1999, 1: 119–125]. Пушкин приписывает Фонвизину скептический гедонизм Петрушки: «Вздохнул Денис: “О Боже, Боже! / Опять я вижу то ж да то же. / Передних грозный Демосфен, / Ты прав, оратор мой Петрушка: / Весь свет бездельная игрушка, / И нет в игрушке перемен”» [Пушкин 1994–1999, 1: 120].

24

Краткий обзор мировоззрения Кларка см. в [Yenter, Vailati 2018].

25

Первое издание книги Кларка: [Clarke 1705]. Фонвизин, возможно, изучал французский перевод [Clarke 1744].

26

Если бы Фонвизин был этическим утилитаристом, то апелляция к практическим результатам – «наибольшее счастье наибольшего количества людей» – могла бы быть интеллектуально последовательной. Но Фонвизин, по-видимому, связывал добродетель не с пользой, а с разумом и приверженностью этическим принципам.

27

Текст пьесы А. Карина утрачен. Пьеса Елагина является переработкой пьесы Хольберга «Jean de France eller Hans Frandsen» (1722).

28

Известия о новых книгах // Санкт-Петербургский журнал, февраль 1778 года, часть 1, с. 56–59. Цит. по: [Макогоненко 1961: 172].

29

В 1788 году Фонвизин дал объявление о плане издания пятитомного собрания сочинений, в которое должны были войти «разные письма» [Макогоненко 1959: 627–628].

30

что француз рожден свободным (фр.).

31

О сударь, вы правы! Француз раздавлен, француз – раб (фр.).

32

Фонвизин посетил спектакль 19 марта 1778 года [Фонвизин 1959, 2: 441–442, 469–470].

33

Я следовал сводному изложению Рэнселом плана Панина, опубликованного Шумигорским, но с некоторыми правками.