Пыльные перья

Это было удивительное лето, после такого ты не будешь прежним.

Возвращение дыхания было похоже на удар под дых, это с ней уже случалось, Саша жадно схватила ртом воздух. Нашарила, наконец, взглядом Валли, она выглядела будто старше, и глаза у нее были совсем лесные.

– Валли! – Саша почти сипела, как ей казалось. Саша кричала. Кричала так, как не делала никогда со времен своего прогоревшего до скелета детства. Кричала так, будто звала кого-то, как потерянный, испуганный, очнувшийся от кошмара ребенок зовет маму. – Валли! – Слезы, не золотые – соленые, человеческие – полились по щекам. – Валли, это случилось снова.

Глава 5

Не засыпай, ведьма

Пряничный домик оказался зданием драмтеатра.

Сейчас все они неслись сквозь предрассветные сумерки по тому самому парку. Саша знала, чем закончится это путешествие, и одновременно не чувствовала сил сопротивляться. И в целом себя чувствовала с трудом. Валли была рядом, настойчиво поддерживая ее за плечи и увлекая вглубь парка по темной дорожке. Саша отзывалась, вполголоса подсказывая направление, собственный голос – усилие, нужно говорить так, чтобы бегущие впереди Мятежный и Грин знали, куда им идти. Каждый шаг – усилие. Останавливаться нельзя. Они без ее помощи эту девушку не найдут. Найдут собачники или дворники, прохожие или другая нечисть. Утром. Надо идти. Каждая мысль будто вареная, ватная – усилие.

Саше не хотелось здесь находиться – не было слов или не было сил. Хотелось домой. Но ее дом давно сгорел. Еще шаг. И еще.

Красный пряничный дом возвышался над ними на холме, давая восхитительный обзор. Ему, гордому представителю русского стиля, было плевать на смертных, их жизни, их дела и уж точно их смерти. Саша отвела глаза, направив взгляд на дорожку, выдохнула еле слышно:

– Сейчас.

И это были темнеющие постепенно августовские ночи, и поворот на закрывающуюся к осени детскую площадку, и воздух плотный и густой, полный запахов. Пахло сначала далеким речным духом с Волги, а после – только тленом и плесенью, сыростью. И сначала было страшно, а после стало никак, всё будто выпили, всё будто выцвело.

На открытом пятачке над застывшим изломанным телом стояли три колдуна, их губы двигались, но Саша не слышала ни звука.

Они слепы, но всё видят. Они жили и никак не могут умереть. Не бойся, потому что они чувствуют твой страх.

Колдуны обернулись одновременно, Саша, напротив, застыла, пораженная. Ее собственное чуткое зрение давало ей возможностей чуть больше, чем просто просмотр из головы человеческой девушки. Колдуны были лишены возраста и самого прикосновения жизни. Скользкие и неприятные, от них веяло разложением и холодом, будто жизнь их была слишком долгой, и тела не могли справиться с этой ношей.

Если Саша присматривалась, она видела посеревшую плоть, проглядывающую сквозь износившиеся куски кожи. Колдуны были будто небрежно и наскоро сшиты, будто отринули всякое сходство с человеком. Саша увидела желтый блеск из-под их очков, а после все исчезло.

Не верховная ли это ведьма? // Выгуливает своих ведьмят. // Выгуливает своих полукровок. // Ищет смерти. // И найдет, верно же, найдет? // НЕ СТОИЛО // ИМ // ПРИХОДИТЬ // СЮДА.

Голоса заполняли постепенно светлеющий парк, Грин молча набросил капюшон толстовки на голову. Колдуны не открывали ртов, но голоса беспощадно пролезали в уши, Саша встряхнулась первой, сжала запястье Валли.

– Они нас дурманят.

Валли знала и о дурмане, и о растущем напряжении, видела, как Мятежный нетерпеливо повел плечами, все это – скрытое приглашение на бой; терпение, как всегда, подводило его.

Валли сделала шаг вперед, она бы никогда не стала прятаться за спинами своих детей. Валли – острый росчерк пера в утреннем воздухе, маленькая и неотвратимая женщина, ее волосы – множество иголок. Она могла бы показаться трогательной, если бы не была в этот момент по-настоящему сокрушительной.

– Вы нарушили договор между миром людей и миром Сказки, более того, вы также нарушили внутренний сказочный договор, совершив убийство на вверенной Хозяину Реки территории. Мы предлагаем вам отойти от тела и сдаться.

Глупая ведьма. // Сначала мы заберем твоих ведьмят. // И их дыхание. // Мы дадим тебе посмотреть. // А потом придем за тобой. // Мы – та сила, которую нельзя удержать. // Мы отказываемся.

Саша кривилась, хотелось зажать нос – три полусгнившие фигуры создавали правильный треугольник над телом. Саша видела только пустые мертвые глаза девушки, смотрящие в небо. Хотелось забрать ее оттуда, вытащить, прекратить это.

Саша упустила момент, когда Валли выпустила ее руку.

– Хорошо, значит, вы не сделаете этого добровольно?

Мятежный небрежно поигрывал специально прихваченным для такого случая в Центре клинком – благородный металл, работает почти безотказно.

– Валли, дорогая, меня тошнит от пафосного тона этого разговора. Теперь можно?

Медный Колдун прыгнул первым, Саша помнила только блеск металлических зубов и когтей. Она стояла далеко от Мятежного, но все равно ощутила густой запах гниения, исходивший от колдуна. Саша дернулась в сторону, все еще помнила короткое распоряжение Валли: «Мы их отвлечем, ты проверь девушку».

Колдун и Мятежный катались по земле, смотреть было страшно.

Но Саша видела абсолютно все. Ничего больше не было. Только здесь и сейчас.

Был Мятежный, отражающий атаку Медного Колдуна – совершенный боевой механизм. Была Валли, на которую наседал Серебряный Колдун. И был Грин, легко уходящий от ударов Золотого, глаза обоих нехорошо сверкали, и в них не было ничего от реального мира. Этот взгляд знали все в Центре.

– Гриша! – предупреждающе выкрикнула Валли. Она вся состояла из единого посыла, единой фразы: «Вы не тронете моих детей».

Колдуны были страшны не боевыми навыками и даже не убийственным зловонием, хотя имели все шансы поразить жертву уже только этим. Колдуны не чувствовали боли и усталости, прорывались вперед равнодушно, даже если выдирали вместе с этим лоскуты своей кожи. Колдуны забыли, что такое жизнь, и им не страшно было умирать. Саша сомневалась, что такое человеческое действие им было вообще доступно.

Саша кралась мимо драки на мягких лапах, укрытая тенями, незамеченная. Как легко вы бросили девчонку, из шкуры же лезли, чтобы сожрать ее.

Саша остановилась рядом с телом, застывший взгляд покойницы упирался прямо в Сашино лицо, он уже ничего не мог разобрать. Она. Точно она. Еще одно видение – и прямо в точку.

Саша не знала ее имени, не знала, куда она шла так поздно. Она была мучительно похожа на первую: те же темные волосы, те же выразительные глаза. И как они выбирали своих жертв, будучи абсолютно слепыми?

Саша слышала жуткий лязг и хриплый хохот, ей не нужно было оборачиваться, чтобы все увидеть: клинок пронзил Медного Колдуна, а он продолжал смеяться – его хохот, рассыпающийся по асфальту, мерзкий и жуткий.

Саша слышала пораженный голос Мятежного:

– Валли, железо не действует. Им вообще плевать.

Марк Мятежный – идеальный боец, мог убить противника зубочисткой или пальцем, если потребуется. Марк Мятежный видел слабости за километр.

«Им вообще плевать».

Несколько вещей заняли долю секунды – вот только секунда длилась столько, сколько решали ее обитатели: колдуны и сотрудники Центра.

Во-первых, Саша Озерская закрыла глаза мертвой девушке, сделала это со всей нежностью, на которую была способна. И поднялась, потянувшись к пистолету, стрелявшему деревянными пулями. Крошечная игрушка, его легко было спрятать под курткой. Саша не верила, что это поможет. Не помог даже заговоренный клинок. Перышки на ее браслете оглушительно звенели в рассветном воздухе.

Во-вторых, Грину удалось отпихнуть Золотого Колдуна, Саша видела клочья травы пополам с землей у них под ногами. Слышала его дыхание. Грин сражался в полную силу.

В-третьих, Медный Колдун легко снял себя с лезвия. «Что за полусгнивший шашлык», – пришла Саше в голову совершенно неуместная мысль. Колдун, вопреки ожиданиям, бросился не на Мятежного, а на секунду исчез, чтобы появиться за спиной у Валли, которая изо всех сил пыталась сдержать Серебряного Колдуна. Ее аккуратный серебряный кинжал (какая ирония) – подарок к новому назначению – был весь облеплен кусками мертвой плоти. Колдун не был высоким, но Валли рядом с ним казалась такой крошечной, такой невероятной и уязвимо живой.

Они металлические. Господи, они металлические. Серебряный. Золотой. Медный. Конечно, металл не действует.

Колдуны зажали Валли между собой, Саша видела, как она часто-часто моргает, пытаясь сморгнуть наворачивающиеся от мерзкого запаха слезы.

– Валли, СЗАДИ! – Саша видела, как Марк бросается их наставнице на помощь.

– ОГОНЬ!

Они металлические. Саша сорвала голос еще после первого выкрика, но кричала все равно:

– НУЖЕН ОГОНЬ!

Катящийся по перепачканному землей и кровью пополам с гнилью асфальту клубок ее не слышал. Саша различала шипенье колдунов и разъяренное рычание Мятежного.

На другой стороне пятачка стоял Грин, Золотой Колдун был рядом, не решаясь напасть. Грин смотрел прямо ей в глаза, и Саша знала точно: он услышал. Полуулыбка на его губах была жестокой, незнакомой – и знакомой одновременно.

Саша успела ощутить удавку ужаса и тотальной беспомощности: даже если она очень захочет – она не успеет все равно. Он это сделает. Сейчас. Не то чтобы в этой ситуации у них действительно был выбор. Грин ее услышал и понял. И он был последним человеком, от которого Саша этого хотела.

Будь осторожен, пожалуйста.

Сашиной основной задачей было охранять тело.

В Центре она делала все возможное, лишь бы не тренироваться с остальными. Любые приказы Валли воспринимала в штыки. И теперь стояла со своим игрушечным пистолетиком посреди побоища, беленькая и хорошенькая до крайности. Неуместная. Чужая. Бесполезная. Время было таким медленным и раскормленным, неповоротливым.

Рассвет полыхнул алым. Саша не отводила взгляда от Грина, если только на секунду, встретиться глазами с Мятежным и найти там равноценное напряжение и понимание.

Григорий Истомин будто проступил ярче, каждая воздушная, эфемерная почти, черта оформилась, замерцала все тем же ослепительно алым.

Золотой Колдун с низким шипением снова попытался напасть, пока не стало слишком поздно, но Саша знала: уже было поздно.

Грин – титаническое усилие воли, Саша видела вздувшиеся вены у него на лбу и ощущала его присутствие кожей. Он не трудился быть человеком, здесь нужен был не человек. Колдун отступил на шаг, а после отлетел, как тряпичная кукла, отброшенная все той же стальной волей. Мертвое мясо и разлагающиеся кости, разве был у него шанс против такой мощи?

Змееныш. // Что ты теперь будешь делать? // Глупый мальчишка. // Нам тоже все равно, когда умирать.

И если их не взять металлом и едва ли получится пронять деревом…

Время замерло. Саша наблюдала за лицом Грина: спокойное и острое, будто его прижгли по краям. Глаза у него были нечеловеческие. Змеиные. Желтые. С вертикальными зрачками. Он вдохнул глубоко, ровно. Колдун попробовал еще раз. Мятежный дернулся навстречу, в этой бесконечной секунде все они были для Грина нестерпимо медленными.

А после Грин выдохнул огонь.

«Выдохнул» было бы не совсем верным словом, он буквально дышал огнем. Огонь можно было угадать под его кожей, медленно ползущий по венам. Они больше не выглядели синими. В мальчишке жило чистое пламя, и все люди в Центре любили время от времени забыть об этом. Иллюзия человечности, щедро подаренная им матерью Грина, давала надежду на то, что он задержится здесь еще ненадолго. Иллюзия, в которую охотно верили все, включая его самого. Оранжевый, по краям почти белый. Саше не хотелось бы стоять между столбом пламени и колдуном. Мальчишка дышал огнем, терял свою юношескую нежность с каждым градусом.

Золотой Колдун вспыхнул как спичка, Саша чуть склонила голову, впитывая момент – не забыть. Ничего не забыть. Он горел не по-человечески, скорее плавился. Растекался не золотой лужей, но уродливой черной жижей, от которой дымился асфальт. Золотой Колдун не издал ни звука, но Саше хотелось зажать уши, чтобы не слышать. Ни треск пламени, ни жуткий вой его братьев, ни сиплое горячее дыхание Грина. На пятачке было нечем дышать. Пряничный дом наблюдал за ними с высоты своего холма. Безучастно. Равнодушно.

Время запустилось снова.

Все взгляды, прикованные ранее к Грину, заметались. Саша слышала глухое потрескивание, похожее на электрические разряды, – так сталкиваются взгляды и недобрые намерения. Серебряный Колдун опомнился первым.

ГЛУПАЯ ВЕДЬМА. // Подожди, пока наш Вечный Господин доберется до вас. // Сегодня здесь не наша жатва. // Мы не получили жизнь девчонки. // Мы получим ее в другом месте. // Вечный Господин ни за что не оставит нас голодать. // Глупая ведьма.

Саша не думала, что они ощущают потерю. Что они ощущают хоть что-то. Но взгляд Серебряного Колдуна то и дело в беспомощном ужасе дергался к черной прогорающей луже. Голос Медного Колдуна подхватил голос его брата. Их слепые глаза обратились в сторону Грина.

А тебе, мальчишка, все равно не жить. // Это будем не мы. // Но это случится скоро. // Празднуй победу, пока можешь, Змееныш. // Только знай, что эта победа стоит на твоих костях.

В них не осталось ничего человеческого, даже если эти тела когда-то принадлежали людям. Колдуны зарябили, дернулись к выходу из парка; если это было и бегство, то какое-то торжественное, брошенное сотрудникам Центра в лица.

Тебе все одно, мальчишка. // Не жить. // Бойся, ведьма! // Вечный Господин скоро будет здесь. // Вечный Господин заберет вас всех. // По одному. // Он вознаградит нас за службу. // И вернет нам брата. // Не засыпай, ведьма! // И научи своих ведьмят. // Мы придем за тобой.

Они исчезли тихо, никаких спецэффектов, которые так любят жители тонкого мира. Ни звука, ни вспышки. Будто провалились сквозь землю, скрылись под дерном. Обратились пылью и падалью. Вечный Господин скоро будет здесь. Слова и мертвое тело на асфальте – все, что они после себя оставили. Исчез даже чудовищный смрад. А самих колдунов будто и не было.

Мятежный рванулся следом за ними еще на этапе первой угрозы, перепачканный кровью, бледный до мелового. Саша видела, как крепко он сжимал зубы в бессильном бешенстве. И знала, что было его причиной. Голос Грина, хриплый, еле слышный, повис в остывающем воздухе:

– Что ж, это было такое себе пророчество. Мне не понравилось. Зато посмотри, Валли, ты у нас в тонком мире, оказывается, известна как верховная ведьма.

Саша не знала, что она задерживала дыхание, но услышала собственный облегченный выдох. Услышала примерно такой же звук со стороны Валли.

Мятежный не успокаивался, взволнованный, будто напружиненный:

– Преследовать их?

Валли отрицательно покачала головой.

– Нет смысла, Марк. Они потеряли брата и отошли зализывать раны. Налегке. След сейчас будет взять невозможно. Помнишь прошлый раз? Они слишком хороши в том, чтобы быть незаметными, мы их не найдем. Сейчас нужно дождаться полицию. Боюсь, у нас очередной неприятный сюрприз для Матвея Ивановича. – Валли нашла глазами Сашу. Саша прекрасно знала, что в эту секунду ее сканируют на повреждения, и была не в состоянии возражать. Валли коротко кивнула, видимо, удовлетворенная результатом.

Саша сделала шаг в сторону от тела.

Я говорила, что никто больше не умрет. Говорила, что никто не умрет больше в мое дежурство. Смешно.

Грин подошел к луже нетвердо, будто пьяный, несколько раз повел в воздухе рукой, убирая невидимую для остальных преграду, будто паутинку перед его глазами. Его взгляд, расфокусированный, неуверенный, скользнул по останкам Золотого Колдуна без интереса.

– Все. Минус один.

Он не пытался никого впечатлить, только констатировал факты, но впечатление приготовило себе комнату в Центре с момента его первого появления. Когда занималось приготовлением его могилы. Грин наклонился, доставая что-то из лужи. Монета, крупная и тяжелая, блеснула в лучах проснувшегося солнца. Саше издалека было сложно разглядеть, что именно изображено на монете. Но она видела тонкие пальцы Грина, перепачканные черной жидкостью, будто нефтью, и золотые отблески. Грин пробормотал негромко:

– Дерево. С яблоками. – Мир снова начал замедляться. Саша поймала волну в его голосе, легкую, еле слышную. Неточность движений. Он едва не уронил монету. – Черепа, где решка. Валли, тебе это знакомо?..

В эту долгую секунду всем было плевать. И на черепа. И на яблоки. Вообще на все. Реальность была серой, малозначительной. Всего лишь декорацией. Мятежный, Валли и Саша дернулись вперед одновременно, силясь поймать, удержать, предотвратить катастрофу, прежде чем она действительно случится. Мятежный успел первым. Он бережно подхватил Грина у самой земли, спасая его от падения в черную лужу. Грин висел безвольно, будто пальто, перекинутое через руку Мятежного. Волосы липли к вискам, и глаза, уже совсем человеческие, кажется, не видели перед собой ничего. Грин походил на копию себя обычного и на тень себя в облике Змеева сына. Таял в руках, как свечка. Он содрогнулся всем телом, и его вырвало, кровь пополам с черными сгустками лилась изо рта прямо на черную лужу, заставляя ее дымиться еще больше, расползаться при соприкосновении. Будто обгоревшее нутро огненного мальчика торопилось покинуть его как можно скорее. Мятежный держал его крепко, гладил по спине до тех пор, пока волна не улеглась и обессиленный, истощенный Грин не затих у него в руках.

Глава 6

Тела-клетки

Лето, пожалуйста, останься со мной еще ненадолго. Я соберу все звезды с неба для тебя, мы еще нагуляемся под теплым дождем. Лето, пожалуйста, задержись. Я куплю тебе много-много мороженого. Мы пойдем есть сахарную вату в парке.

Саша спешила по коридорам непривычно тихого Центра. Ее сарафан, весь расписанный подсолнухами, был вопиюще здесь неуместен и именно поэтому представлялся ей единственно возможным выбором одежды. Центр был тих, надежно хранил секреты и страхи своих обитателей. В такие дни в Центре боялись одного.

Саша остановилась у двери Грина, встряхнулась, кажется, всем телом, стирая панику с лица. Она слышала негромкий голос Мятежного, а что ему отвечал Грин, она не могла разобрать, настолько тихо он говорил. Она слышала только интонацию – и это было почти нежно. Почти ласково. Будто это он пытался успокоить и утешить болеющего Мятежного, не наоборот. Почему же так тихо? Но он ведь говорил, правда? И это был хороший знак.

В этот раз полицейских осталась ждать Саша, предоставив серому от страха Мятежному и существенно более умелой Валли заниматься Грином. Она примерно представляла, что происходило в Центре в ее отсутствие. Вся жизнь Центра сжалась в комок в одной-единственной пульсирующей точке – комнате Грина. Всюду сновали домовые, Заря не отходила от его постели, лечила своего «бедного мальчика» и пела грустные детские песни, от которых Саше неизменно хотелось разрыдаться еще больше. Про волчка и про котеньку, иногда про заиньку. Открывали проход через зеркала, приглашали московскую знахарку. В Центр просто так было не попасть, но в такие моменты все запреты снимались.

Голоса смешивались в равномерный гул: Мятежный, который старался смеяться: «Истомин, ты напугал всех», Валли и ее «Гриня, выпей это, пожалуйста», тихие голоса знахарки, домовых – все превращалось в негромкое мурлыканье: «Живи, живи, живи, живи». С каждым разом это походило на прощание чуть больше. Саша знала, как это происходит, сценарий каждый раз был одинаков. Было ли ей легче? Было ли остальным легче? Конечно нет.

Саша поежилась. Двенадцать часов после инцидента, двенадцать часов бумажной волокиты и напряженного беспокойства, три больших стакана крепкого кофе. И она не находила себе места. Саша зацепила взглядом свое отражение в дверной ручке, косое и позолоченное, но ей хватило, она показала отражению язык. Все будет просто. Как дышать. Саша постучала, а после потянула дверь на себя. Испуг с лица слетел давно и прочно, Саша Озерская улыбалась.

Лето, побудь со мной еще немного, прошу тебя. Задержись. Останься с нами. Слышишь? Останься со мной навсегда.

Мятежный заметил ее первым, недовольно сжал зубы: им всем зубы сводило от страха, а она, загорелая до бронзового, в своем дурацком сарафане явилась будто на парад, притащила с собой все краски жизни разом. Из всего пытается сделать моноспектакль. Саша игнорировала его ходящие желваки, его вздувшиеся вены, его выразительный взгляд из серии «тебя здесь не ждали». Игра была дурацкая, будто она – красная тряпка, а Мятежный – взбешенный бык. Но они ведь не на корриде. Саша игнорировала и густой лекарственно-травяной запах, даже не взглянула на несколько перепачканных кровью салфеток на прикроватной тумбочке. Она была здесь не за этим.

Грин лежал в постели, цвет его лица приближался к салатовому, который хорош был бы на стенах больницы, но никак не на человеке. Но он был живой, и это единственное, что заслуживало внимания. Заметив Сашу, он даже улыбнулся, сделал мягкий жест рукой в знак приветствия, Саша следила за его пальцами, отмечала просвечивающиеся на запястьях вены.

– Марк, можно мне с ним минуточку наедине? Пожалуйста-пожалуйста? И вишенка на тортике?

Саша уже видела отказ и пару ласковых, рождающихся у него на кончике языка. Больных. Ядовитых. И злых. Мятежный не сказал ей ни слова, но уже то, как демонстративно он не обращался к ней напрямую, говорило достаточно. Ненавидь меня сколько хочешь. Но сделай это после.

– А еще здорово, если мы при этом не устроим сцену, да-да-да? Маречек, пожалуйста?

Саша веселилась. Саша включала дурочку. Саша знала, что Грин за ними наблюдает, что зрелище с их вечными перепалками его забавляет до тех пор, пока не переходит все границы. Так пусть он улыбается.

Мятежный будто не хотел на нее даже смотреть, всё те же сжатые зубы, то же отвращение. Он взглянул на Грина, немой вопрос в его глазах, Грин кивнул, соглашаясь. Он улыбался Мятежному ободряюще, будто давал обещание: «Иди, я никуда не исчезну. Я дождусь тебя здесь». Саша немного завидовала. Их вовлеченности. Немым разговорам. Пониманию. Даже их статусу лучших друзей. Ей такое даже и не снилось, и оттого было всегда немного одиноко. Не так: ей было ужасно одиноко. Мятежный скрылся за дверью, бросив на нее предостерегающий взгляд, приложив дверью напоследок о косяк так, что Саша вздрогнула.

– О, так много в пользу «не устраивай сцен», правда? – Она произнесла почти нараспев, забывая о праведном гневе Мятежного тут же.

Грин подвинулся, давая ей место на кровати, он все еще улыбался, будто наблюдал нечто крайне занимательное. Саша послушно села рядом, а после, забывшись окончательно, потянулась к нему, расцеловывая все лицо. Лето, пожалуйста, останься…

– Привет. – Привет, привет, привет, здравствуй, господи, я счастлива, что ты цел. – Я подумала, они сейчас устроят здесь траур, будут ходить с мрачными лицами и только расстроят его вконец. Нет-нет, подумала я, мне нужно немедленно пойти и устроить там небольшой праздник. Пока они не замучили его. О, они могут. Я из своей комнаты слышала, как Заря пела про котика, для нее мы всегда будем детьми, правда? Так или иначе, я пришла спасать тебя от тоски. – Саша не замолкала ни на секунду, будто если она заговорит его, если она его отвлечет, то все пройдет. Она незаметно вложила небольшой флакон ему в ладонь, понизила голос до шепота: – Смотри, что делается. Я ради тебя умудрилась сама у себя взять кровь. Не плачет ли по мне после этого медицинский?

Грин жмурился, он будто был где-то далеко, Саша потянула его за руку, настойчиво, заставляя посмотреть.

– Эй, не уплывай.

Он вздрогнул, приложил флакончик к губам, Саша успела поймать пальцем побежавшую из уголка рта каплю.

– Мне просто нравится тебя слушать. Ваши голоса – я их иногда даже во сне слышу. На твоем как на волнах качаешься. Ты же жила у моря? Помнишь?

Саша помнила каждую секунду жизни «до», даже когда помнить было невыносимо. Она только кивнула, отозвалась еле слышно, протягивая ему палец:

– Конечно помню. Это ведь… дом?

– Дом, – отозвался Грин еле слышно. Они в Центре так говорили о домах, будто это негласное табу, будто, если ты будешь говорить об этом слишком громко, о твоей боли узнают все. И тогда твоя боль станет осязаемой. И тогда твоя боль тебя догонит. И тогда ты окончательно убедишься, что дома нет. Что туда не вернуться. Не заглянуть случайно. Неважно, как сильно ты этого хотел.