Тюльпаны с Байконура. О романтической эпохе улетных достижений

– Красивый вырос, – кивнул я в сторону кота.

– Красивый, да лодырь страшный, из дома не выгонишь, – с улыбкой говорила баба Катя. – Мыши у него под носом снуют, а ему хоть бы хны. Одну бы хоть словил. Ни разу не видала.

За застольной беседой неспешно мы выпили по несколько чашек терпкого иван-чая, подслащивая его малиновым вареньем, закусывая имбирными пряниками.

– Отогрелся? – интересовалась баба Катя. – Ступай теперь с Богом, пока не стемнело. Дома-то, небось, тя хватились уже. Буран никак не утихомирится. В такую пору вряд ли кто отважится искать тебя. Опять один пойдешь. С пути штоб не сшибиться, в проулки не суйся, огородами не ходи, дорогу не срезай. Иди улицей, прям до конца Коверины, потом у дома Палыча свернешь в Шабановку, пройдешь ее – уткнешься в мост через Вонючку, по праву руку будет Самсоновка, по леву – твоя Шишкановка, иль Легушевка, как вы ее там зовете.

– Баба Катя, чай, не впервой, дорогу я знаю.

– Знамо дело, знашь. Не перепутай, не сшибись с пути, я те об этом толкую. А ты в чем пришел-то? Где твоя одежка?

– На печи. Я ее над костром подпалил, когда грелся, а тут водой залил, теперь она там сушится.

Я достал с печки свою мокрую фуфайку, вся она была усыпана прилипшим к ней мелким мусором, отчего вид ее был весьма затрапезным. Виновато показал бабушке Кате прожженную дыру. Та от изумления всплеснула руками:

– Господи, што ш ты с ней сделал? Новенькая ведь была, по всему видать, совсем неодеванная, а теперь?

Слова ее я пропустил без ответа, удивительным для меня было то, что из прогоревшей дыры все еще тянулся дымок. Баба Катя забрала у меня фуфайку, положила себе на колени, оглядела дыру, потом не спеша выщипала оттуда тлеющую вату, быстрыми мелкими движениями натруженных пальцев потеребила обожженные края прорехи, и фуфайка перестала дымить.

– Вот как надо было эту беду гасить. – Она демонстративно, еще раз напоказ потеребила обгоревшее плечо фуфайки. – А ты – поливать… Нешто можно вату водой залить…

Слышать ее упреки было до соплей обидно. Я мысленно с досадой корил себя: «Это ж надо быть таким бестолковым! Так просто, оказывается, можно было справиться, а я что натворил?»

Однако дело сделано. Давно пора домой.

Баба Катя засунула мои шерстяные варежки в карман пострадавшей фуфайки, свернула ее, перевязала бечевкой, чтоб в таком упакованном виде ее было легче нести. Одела меня в свою, по-женски отороченную, с пуговицами на правую сторону, овчинную шубейку, дала взамен варежек овчинные рукавицы и, перекрестив, проводила.

В таком выряженном виде я и явился домой.

Добрался засветло, но уже смеркалось. Ожидание там затянулось, и в доме начался переполох. Что делать, по-прежнему не знал никто, а просто ждать становилось нестерпимо тошно.

Мое появление разрядило эту гнетущую обстановку.

– Ну вот! – громче всех объявил о моем появлении сосед дядя Леша. – Я ж говорил, придет, а вы не верили. Вот, полюбуйтесь!

И, обращаясь к матери, махнув рукой, скомандовал:

– Дуська, давай, скока тебя уговаривать. «Не за што, не за што». Вот, встречай. Наливай. Теперь есть за что.

Мать, вздохнув с облегчением, откликаясь на его просьбу, достала бутыль, набулькала ему полный граненый стакан самогонки.

Бабенька, оглядывая меня, сдержанно, тихонько в кулачок посмеивалась:

– Откуда ты такой ряженый, нешто с ярмарки?

Сестренка, высоко подпрыгивая, хлопала над головой в ладоши.

Отец молчал, смотрел в мою сторону, довольно улыбался.

Дядя Володя со словами: «Слава Богу, благополучно все обошлось, все образумилось», – тут же заторопился до дому.

Довольны были все.

Позже фуфайку отстирали, залатали, и я еще не раз потом надевал ее, играл в ней в хоккей.

С той поры слово «буран» в первую очередь будит во мне именно эти воспоминания.

Незапланированная остановка

Предавшись нахлынувшим воспоминаниям, я, кажется, немного задремал, но сквозь дремоту все же почувствовал, что наш самолет снижается.

Да, было именно так. Мои попутчики собрали карты, прибравшись на столе, устроились в креслах поудобнее, притихли, приготовились к посадке

Плотный молочный туман рассеялся за несколько метров до земли, за бортом стало возможным что-то разглядеть. Тут же от касания с землей самолет слегка тряхнуло, колеса шасси застучали по бетонке, в иллюминаторе замелькали силуэты самолетов, стоящих плотным рядком. В основном это были Ан-2 («кукурузники»). Сколько ж их здесь? Не счесть. Да, это точно не Крайний, там такая стая легкокрылой авиатехники ни к чему. Это был аэропорт Актюбинска.

Пока самолет вырулил на стоянку, наша группа, раздосадованная нежеланной посадкой, разделилась на две части. Одни, их было большинство, решили не покидать самолет и возвращаться, другие – продолжить свой путь наземным транспортом. Я решил примкнуть к ним.

Нас, спешащих к месту работы, оказалось четверо, из которых мне немного знаком был лишь Алексей, высокий крупный белобрысый парень с приятной улыбкой и с хитроватым прищуром близоруких глаз. Он был на годок-другой моложе меня, мы с ним, считай, ровесники. А вот двое других мужиков, Николай и Анатолий, были гораздо старше нас. Хоть мы и работали на одном предприятии и по одной тематике, но встретились в этом рейсе впервые. Неожиданно сложившаяся ситуация быстро нас познакомила и заставила держаться друг к другу ближе.

Прощаясь с остающимися, я крикнул им:

– Догоняйте!

Те в ответ замахали руками, и мы покинули самолет, а следом и аэропорт. Взяли такси и поехали на железнодорожный вокзал.

Беспрепятственно купить проездной билет на поезд было весьма проблематично. У кассы толпилась очередь. Однако у каждого из нас, в том числе и у меня, была красная «корочка» с фотографией размером три на четыре, подписью и печатью, удостоверяющая, что предъявитель сего документа выполняет задание особой государственной важности, а посему билет полагается ему вне очереди. Пользуясь этой привилегией, мы запросили билеты до Тюратама на ближайший рейс. Нужный нам поезд ожидался только утром. Выбора не было, билеты взяли какие есть и отправились коротать вечернее время в ближайшую гостиницу, где сняли номер на четверых.

Забросив дорожные сумки в номер, решили перекусить.

Гостиничное ресторанное меню было коротким, без изысков. Поужинали синюшными котлетками со слипшимися макаронами, запили компотом из сухофруктов. Деликатесами никто из нас избалован не был, а посему претензий к кухне не высказывал.

Вечер был еще не поздним. Возвращаться в номер? Что там делать? Бывалые предложили после ужина прогуляться, мы с Алексеем согласились.

Но, выйдя из ресторана в пургу на заметаемую снегом улицу, мы быстро охладели к прогулке, захотелось вернуться в тепло. Тут наше внимание привлекла афиша Клуба железнодорожников, приглашающая на вечеринку «Кому за тридцать».

– Пойдем заглянем, – предложил Николай, – там и погреемся.

– Ты уж скоро дедушка, оно тебе зачем? – попытался остановить его Анатолий.

Но Николай не сдавался:

– Вот, молодежь выгуляем, – отвечая, кивнул он в нашу с Алексеем сторону. – Холостые, небось? Все работа, работа… Надо и о семье подумать.

Поколебавшись, побрели за Николаем.

Войдя в клуб, мы оставили в гардеробной полушубки и шапки, прошли в пустой просторный зал, по периметру которого у стен стояли неказистые, в одну досочку шириной лавки. Напротив входа была невысокая открытая сцена, там, на ее краю, стояли большие фанерные колонки, обтянутые черной тканью, с криво вмонтированными в них динамиками. В глубине сцены были сдвинуты два стола и на них размещалась аппаратура. Вокруг столов суетились три паренька, очевидно настраивая музыкальную электронику.

Спешить нам было некуда. Мы притулились у стенки неподалеку от входа и стали с любопытством наблюдать за происходящим. Зал постепенно, неторопливо заполняли по-вечернему нарядно одетые дамы.

Мне показалось, что мы своей небольшой кучкой как-то в это мероприятие не вписываемся, и от осознания такого обстоятельства я чувствовал себя довольно неуютно. Стоим, подпираем стенку, робко переминаемся, озираемся по сторонам.

Малость погодя из черных колонок зазвучала ритмичная музыка в стиле диско. Аппаратура была заезженной, колонки звучали хрипловато, но публику заводило и это. Средь собирающейся в основном девчоночьей толпы возникло некоторое брожение. В нашу сторону было брошено несколько любопытных взоров. Поглядывали они заинтересованно, оценивающе, но сдержанно, украдкой. Потом девушки стали неспешно прохаживаться по залу. С каждым таким проходом подбираясь к нам ближе и ближе, отчего мы еще теснее сплотили свои ряды. Однако долго устоять нам, сторонясь мероприятия, оставаясь в него не вовлеченными, не удалось.

Громко и внятно кем-то невидимым был объявлен белый танец, и нас быстренько, без особого сопротивления с нашей стороны расхватали. Ко мне подошла симпатичная высокая стройная блондинка в коротком легком платьице, с рассыпанными по плечам ухоженными волосами. Девушка без робости приблизилась ко мне, представилась:

– Наташа.

Она протянула мне руку и повела за собой. Смотреть на нее было очень приятно, а вот танцевать… В ритмичном танце мне трудно было удерживать ее тугое тело. Девушка выпархивала из моих рук. Я неуклюже топтался возле, как цирковой медведь, и, казалось, только мешал ее красивым движениям. Следил лишь за тем, чтоб ноги ей не оттоптать, искренне сожалея при этом, что танцевать так и не научился.

«На кой ляд я ей сдался?» – засвербела у меня беспокойная мысль.

Оттоптавши молча этот танец, едва мелодия умолкла, я учтиво поклонился Наташе, отвернулся и, бросив на ходу товарищам:

– С меня хватит! – быстро покинул клуб. Вернулся в свой гостиничный номер и, не дожидаясь загулявших товарищей, стал укладываться спать.

– Хороша Наташа, да не наша, – бормотал я сам себе под нос на сон грядущий.

Перелет меня немного утомил, но спать не хотелось. Клубная тусовка будто взяла за грудки и заметно встряхнула. В памяти моей поплыли волнительные эпизоды студенчества. Вспоминалась совсем другая Наташа, с которой мне довелось повстречаться на втором курсе, и было это так.

Знакомство с Наташей

Окончив школу, я поехал в Саранск, ближайший крупный город, находившийся в ста километрах от моего родного села, и поступил там на вечернее отделение факультета электроники и автоматики Мордовского госуниверситета. Вступительные экзамены сдал с высокими оценками, что давало мне право посещения дневного отделения, и я этим воспользовался. С первого дня в университете я учился на дневном отделении, но целый год формально числился на вечернем. От однокурсников отличался лишь тем, что этот год не получал стипендии.

После двух семестров, по результатам двух сессий (а это были хорошие результаты, все зачеты мной были сданы вовремя, все экзамены – без троек), я был переведен на дневное отделение.

Порадовал этим родителей и все летние каникулы провел вместе с ними. Помогал отцу и матери по дому, по хозяйству, лишь ненадолго сбегая с соседом Колькой Синодским на рыбалку или по грибы.

Наступила осень. Я вернулся в университет, теперь уже в статусе полноправного студента-второкурсника дневного отделения.

Первый сбор того учебного года состоялся в актовом зале гуманитарного корпуса. Просторное помещение было переполнено в основном только что поступившими.

Большинство из моих университетских друзей лето отработали в стройотрядах, а потому каникулы у них еще продолжались. Те же, кто от стройотрядовских работ сачканул, были здесь.

Я быстро приметил их. Мы не виделись целое лето и теперь, повстречавшись, не могли наговориться. Шутки товарищей будоражили мое воображение, и я смеялся взахлеб, теперь уж и не вспомнить над чем, но так задорно, как более, пожалуй, не смеялся никогда.

И вот на сцену зала вышли кураторы и, обращаясь к гомонящей, гогочущей студенческой толпе, попросили внимания и тишины. Затем началась перекличка. Она прошла без заминок, довольно быстро, а потом во всеуслышание было заявлено:

– У второкурсников есть выбор: либо в Лямбирь – на достройку коровника, либо в Конопать – на картошку. Первый курс – все в Конопать, картошку копать. Сегодняшний вечер вам на сборы. Завтра утром к девяти быть здесь. Отъезд в десять от проходной этого корпуса.

После такого объявления у нас, второкурсников, озадаченных выбором, возник оживленный спор: куда лучше ехать?

Большинство склонялось к тому, чтобы ехать на коровник.

– Едем на картошку, – настаивал я, – приглядимся, что за молодежь на наш факультет прибыла. Познакомимся.

Двое из наших, Петр Скляров и Аркадий Резепов, меня поддержали. Один с незнакомой толпой я бы, пожалуй, не поехал. Тут же, пока мои попутчики не передумали, я запрыгнул на сцену, попросил записать нас на картошку.

Потом, еще какое-то время побалагурив, мы разбрелись по домам, чтоб собраться в дорогу.

На другой день поутру, кто с сумками, кто с рюкзаками, столпились на площадке возле гуманитарного корпуса. Меж тем автобусы, заказанные для нашей перевозки, запаздывали. От долгого ожидания кому-то захотелось поозорничать.

В углу площадки сиротливо стоял одинокий беленький «горбатый» «Запорожец». Несколько пацанов окружили его, насмехаясь над его убогой формой и миниатюрными габаритами. Кто-то озвучил расхожую байку:

– Может ли четыре слона поместиться в «Запорожец»?

Знатоки отвечали ему дружно:

– Может, может. Он же четырехместный!

На этом шутки не прекратились. Подошли вплотную, чтобы поточнее оценить вес малявки. Решили, что он легкий, и в подтверждение этой догадки дружно подхватили, приподняли «Запорожец», оторвав его колеса от асфальта. А они – о боже! – взяли и сложились. Особенно заметно это было на задних колесах. «Запорожец», как будто с испуга, взял и поджал их под себя. Машину опустили. Ее передние колеса выровнялись, а вот задние не захотели. Автомобиль в таком виде смотрелся теперь еще более смешным – как у нас в селе говорили, холуногим. Шутников это заметно смутило, как зайцы-трусохвосты, они разбежались, смешались с толпой.

Мы с Петром наблюдали за происходящим со стороны. Петр прихватил с собой фотоаппарат. Он расчехлил его и попытался запечатлеть забавную картину, однако долго провозился с настройками и сделать этого не успел.

– Не горюй, – утешил я его. – Глянь вон лучше на пожарную лестницу. Как девчонки облепили ее, уселись прямо как курочки на насесте. Они симпатичные. Особенно вон та, проворная, которая вспорхнула выше всех.

– Да, пожалуй, – согласился мой фотограф. – Она на Быстрицкую смахивает.

Он походил туда-сюда, присматриваясь к девочкам, а потом быстренько, исподтишка сделал несколько фотографий.

Тут подкатили городские автобусы. Их, похоже, только что сняли с маршрута, на лбу каждого из них маячил маршрутный номер. Я решил не терять из виду приглянувшуюся красавицу, сесть в тот автобус, который выберет она. При этом я загадал: сядем в четвертый – все будет хорошо, в тринадцатый – ничего хорошего, по крайней мере для меня, от этой встречи не будет.

Тогда я уже примечал: если цифра тринадцать попалась мне на глаза, то намеченные планы, как правило, шли наперекосяк. И что сейчас? Она выбрала автобус с номером тринадцать. Вздохнув, повесив нос, окликнув Аркадия и Петра, я поплелся за ней.

Впервые в Ленинске

Под эти воспоминания о былом я незаметно уснул. Спал крепко. Не слыхал, как пришли мои друзья-попутчики, вместе ли вернулись иль порознь, поодиночке. Однако проснулись мы дружно. Без проволочек собрались. На ходу чего-то перекусили и отправились на вокзал. Ждать поезда долго не пришлось, он подошел без опозданий. Запрыгнули в переполненный плацкартный вагон. Проводник, не особо обращая внимания на места, прописанные в наших билетах, как-то нас к уже ехавшим пассажирам пристроил. В вагоне было мрачновато, душно, каким-то он мне показался неухоженным, давно не мытым. Благо ехать нам было не так далеко и недолго, к полудню мы добрались до нужной нам станции Тюратам.

Крошечное поселение, размером много меньше моего родного села, слепленное из неказистых глиняных сараеподобных строений с неприметными темными глазницами окон без наличников и плоскими соломенными крышами. Таким был этот Тюратам. Местечко смотрелось мрачновато, находиться здесь было неуютно. Что-то подобное я видел в фильмах про басмачей времен Гражданской войны. Выглядело любопытно, однако поселиться там, даже на время, не очень-то хотелось.

Весть о нашем прибытии (в отсутствие мобильной связи) каким-то боком до местного руководства экспедиции все ж таки долетела, похоже, экипаж самолета постарался. На станции нас поджидали служебный автобус и встречающий с оформленными для нас на въезд в город документами.

Железнодорожная станция Тюратам – пригород Ленинска. Ленинск (десятая площадка космодрома Байконур), как и весь космодром, был местом режимным, строго охраняемым объектом, на все про все нужны были предписания, пропуска, разрешительные документы. С их оформления и начались наши трудовые будни.

Автобус доставил нас к штабу экспедиции – невзрачному одноэтажному дощатому строению, похожему на большую избу, внутри которого фанерой были выгорожены пара тесных кабинетов для руководителя экспедиции Олега Ивановича и его помощника, главного инженера Сергея Николаевича. Еще была небольшая комната для совещаний.

Человеком, встретившим нас в Тюратаме, сопровождавшим в автобусе и проводившим нас до кабинета начальника, был завхоз Леша Бабоша. Так ли он значился по паспорту или получил такое прозвище от местной инженерии – бог весть. Человек он был весьма соответствующий своей должности: услужливый с начальством, хамоватый с прочими. Для дома для семьи, как и полагается интенданту, заботливый, вороватый добытчик. Был он доволен сам собою, заметно важничал и весьма дорожил своим хлебным местом.

– Вот, Олег Иванович, нашел, привез всех четверых, – представил он нас начальнику.

– Никто не потерялся? – с улыбкой встречал нас начальник.

С первого взгляда он показался мне каким-то киношным персонажем Олега Табакова, уж очень он внешне смахивал на этого известного артиста.

– Эко вас занесло. Ну, ничего, такое бывает, – продолжал он посмеиваться над нами.

– А почему нас Крайний-то не принял? – не сдержал я своего любопытства. – В самолете говорили, что здесь буран, а я смотрю – кругом голая земля, никаких тебе сугробов, ни единой снежинки окрест.

– Ват такая она, здешняя зима – бесснежная. И буран здесь свой, особенный, с местным колоритом, «колотун-бабай» называется. Пыли подымает столько, что, как в снежную метель, ни зги не видно. Метет еще похлеще, чем в Рязани, Казани, иль Тамбове, только метет не снег, а песок. Самолету в таких условиях не сесть. Ветер такой силы запросто самолет с полосы сдувает. Этот буран не последний, до конца зимы еще далеко, со временем сами все увидите.

– Добрались – и ладушки, – вклинился в его речь Бобоша, и Олег Иванович обратился к нему:

– Леша, этих двоих, – он указал на Анатолия и Николая, – вернешь в Тюратам, поближе к вертолету, им работать на дальних приводах. А этих, – он ткнул пальцем в нашу с Алексеем сторону, – поселишь в гостиницу здесь, в городе. Будете работать на КДПЦ, – повернулся он к нам.

Я уже знал, что КДПЦ – это командно-диспетчерский пункт, центральный.

– От гостиницы до объекта, – продолжал начальник, – ходит наш автобус. Ходит строго по времени, проспите – ждать не будет. Трехчасовая разница во времени с Москвой по приезде чувствуется. Пока адаптируетесь, будьте повнимательнее. А теперь доставайте паспорта, передайте их Леше, он поселит вас, оформит пропуска на объект, талоны на продукты. А если кто-то что-то нужное забыл, то можете его попросить, у него на складе ложки, плошки, поварешки и еще кое-что такое всякое имеется. Завтра с утра к девяти сюда подходите, пройдете у главного инженера вводные инструктажи и все, что нужно для начала работы, получите.

Сразу после этого разговора Леша Бабоша проводил нас с Алексеем до гостиницы, а потом Анатолия и Николая повез в Тюратам.

В гостинице мне достался двухместный номер с пустой соседней кроватью. Алексея определили в такой же номер, но там один человек уже жил. Я был рад такому раскладу, хотелось побыть одному, отдохнуть с дороги, пропитаться новизной незнакомой доселе обстановки.

Однако эта радость быстро сменилась совершенно противоположным чувством.

Первое, что обратило на себя внимание, это вода. Я открыл водопроводный кран, и оттуда вяло потекла густая жижа цвета кофе с молоком. С дороги хотелось пить, но такую жидкость употреблять я не решился. Вышел из номера в длинный, чисто прибранный гостиничный коридор и, заметив там моложавую симпатичную горничную, окликнул ее:

– Девушка. Я у вас кое-что хочу спросить.

Она взглянула на меня, подошла поближе, приветливо улыбнулась, представилась:

– Надя. Вы, наверное, новенький? Что-то хотите?

– Да пока немногого. В номере из крана течет какая-то муть. Наверное, недавно ремонтировали водопровод, – начал я свои объяснения.

– Нет, – рассмеялась она, – вода здесь всегда и по всему городу такая. Ее качают из Сырдарьи, она там очень мутная. Очистные не справляются, вот она у нас такая и течет, с песочком и глиной.

– Так что ж с ней можно делать? Ни помыться, ни постирать… Пить ее совсем страшно.

– Нет-нет, пить ее прямо из-под крана никак нельзя, – улыбалась Надя. – Тем более без привычки. Сразу дизентерию или желтуху подхватите. Этим здесь часто страдают, как в Москве насморком.

– Ну, вы даете… Как же вы здесь живете?

– Вот так и живем, хлеб жуем, ракеты пускаем… – задорно рассмеялась она. – Да вы не бойтесь, мы привыкли, и вы привыкнете. Я вам сейчас немного чистой воды принесу. На вид она будет посвежее, чем из-под крана, только вы ее все равно сразу не пейте, сначала вскипятите.

– Надя, а у меня в номере чайника нет, и кипятильник взять с собой я тоже не догадался.

– Ну, тут я вам не помощница. В гостинице старая проводка, поэтому пожарники пользоваться нагревательными электроприборами запрещают.

– Цирк! Сырую воду пить нельзя, а прокипятить ее нечем, да еще и не положено… Я тогда, пожалуй, в буфет схожу, там чайку попрошу.

– Вы знаете, – продолжала она, непрерывно улыбаясь моей неосведомленности, – в нашей гостинице нет буфета.

– А что есть? Столовая? Кафе? Ресторан?

– Да нет. Ничего нет.

– Как? Как же здесь живут? Без еды обходятся?

Похоже, каждый последующий мой вопрос смешил горничную Надюшу все больше, смеялась она все задорнее, все заливистее.

– Вот так и живут, – сквозь смех отвечала она. – Приспособились. И вы, надеюсь, не пропадете. Сейчас я водички вам принесу.

– Так ее ж, как вы сказали, кипятить надо, а у меня нечем…

– Какой вы беспомощный. Ладно уж, принесу для вас кипяченой. Сегодня переживете, а дальше сообразите. Сами для себя кипятильник смастерите.

– Так вы ж сказали, им пользоваться в номере запрещено.

– Да, запрещено. Попадетесь на глаза контролерам – отберут, так что поаккуратнее.

Этот разговор, похоже, ее утомил, и она легкой торопливой походкой двинулась прочь.

Через какое-то время, когда я вернулся в номер, осмысливая свое положение, она постучалась. Принесла стеклянный графинчик с прозрачной на вид водой.

– Вот, пожалуйста, эту пить можно, – и, не сказав больше ни слова, упорхнула из моего номера.

Я пошел поделиться своими впечатлениями с Алексеем. Его командировка в эти края была, в отличие от моей, не первой.

– Леша, как у тебя с водой? – полюбопытствовал я, ожидая его недовольную бузу по этому поводу. Однако он отреагировал весьма сдержанно.

– Нормально, – отвечал он, – сосед позаботился. Вон, – кивнул он на подоконник.

Я взглянул: там плотным рядком были выставлены наполненные водой разной прозрачности трехлитровые стеклянные банки.

– Это наши очистные, станция фильтрации, – пояснил Алексей. – Чтобы сделать воду потребной, наливаешь ее из-под крана в первую банку и ставишь на сутки отстаиваться. За это время на дно упадут песок и глина. Пальца на два бывает. Отстоявшуюся посвежевшую воду осторожненько, чтоб осадком снова не замутить, переливаешь в другую банку. Теперь эту воду надо прокипятить и снова дать ей отстояться, там еще кое-что непотребное в осадок выпадет. Переливаем эту прокипяченную и отстоявшуюся воду в третью посудину и опять кипятим и отстаиваем, здесь уже осадка меньше, эту можно еще раз перелить, прокипятить и пить. Вот такая процедура.

– Мудрено. Да. Ты знаешь, я кипятильник не догадался взять.

– Это не беда. Будешь собираться на работу, прихвати пару безопасных лезвий, припаяем к ним по проводу, прикрутим штепсель – и кипяти себе на здоровье.