На излом клинка. Книга первая

Александр Капков

На излом клинка. Книга первая

Посвящаю моей жене Надежде

Приношу благодарность своему другу Владимиру Пристенскому,

кому я обязан названием романа и многими ценными советами.

Всякие несовпадения с реальными историческими событиями считать случайными.

Автор

1.Письмо

      В тот холодный и ветреный мартовский вечер 1767 года на нашей сцене шла пьеса Лопе де Вега «Собака на сене», где я представлял Теодоро, не без огонька живописуя его любовные страдания. Этому обстоятельству немало способствовала исполнявшая роль графини Бельфлёр мадемуазель Соланж – прима театра Бургони, редкая красавица и ещё более редкостная стерва. Я знал ее очень даже хорошо. Но, когда она своим чувственным грудным голосом произносила слова любви, я, да я, прожжённый скептик двадцати семи лет от роду, верил ей как мальчишка и уже не изображал страсть секретаря графини, а сам пылал ею. Немудрено, что нас не раз и не два награждали аплодисментами и криками «Браво». Однако же, мы не впервые играли пьесу, свою роль я знал назубок и время от времени украдкой поглядывал в зал, рассматривая зрителей, сидящих в первых рядах и в лоджиях по бокам от сцены. Их занимали дворяне знатных родов, выделявшиеся среди публики спесью и модными дорогими нарядами. Не знаю как в Париже и иных крупных городах, а в нашем захолустье, даже весьма состоятельные буржуа вели себя скромно и не мозолили глаза своим богатством аристократии. Как говорится, себе дороже. Вот почему яркое многоцветье бельэтажа на галёрке сменялось унылым тёмно-белым тоном.

Одни из присутствующих на представлении дворян считались завзятыми театралами, и я был с ними знаком. Других же не знал вовсе. И они-то, вернее только их дамы, привлекали моё внимание. Две или три из них были прехорошенькие, и дабы показаться перед ними, я принимал самые выигрышные позы, чем к середине пьесы вызвал недовольство Соланж, и в припадке злости она в сцене с пощёчинами надавала мне их в полную руку, не скупясь. Так что кровь у меня пошла самая настоящая, правда, не из носа, а нижней губы, которую она задела своим перстнем. Кое-кто из дальнозорких поклонников её таланта заметил это и разразился криками: «Браво!» «Соланж, браво!». Ничего, чертовка, подумал я, мы ещё поквитаемся. После окончания второго действия, когда занавес был опущен, я шепнул приме на ухо:

– А ты злюка, фея, не зря носятся слухи, что ты начинала прачкой, тогда, видно, и набила руку, выколачивая бельё.

Маленьким, но тяжёлым кулачком она попыталась заехать мне в бок, впрочем, безуспешно. Ловко избежав удара, я умчался за кулисы со скоростью камня, брошенного из пращи.

У каморки, не по чину именуемой гримёрной, которую я делил с двумя другими актёрами, меня поджидала Клодетта, смазливая семнадцатилетняя шалунья, чаще всего игравшая совсем юных девушек-простушек или юношей. С некоторых пор она вбила себе в голову, что влюблена в меня и буквально не давала проходу. При каждом удобном случае хитрунья прижималась ко мне своим уже далеко не детским телом и одаривала томными многообещающими взглядами. Но, ни я, ни кто-нибудь другой из труппы, не стали бы помогать ей избавиться от девственности по самым, что ни на есть прозаическим соображениям. Её отцом был сам Жером Бургони – глава труппы и владелец театра, царь и бог двенадцати мужчин и десяти женщин. С тем, кто обесчестил его дочь, Бургони рассчитался бы жестоко. Дело могло завершиться и сломанным где-нибудь в подворотне спинным хребтом. Возможно, отцовский гнев в моём случае мог смягчиться свадьбой, но я как-то не имел желания жениться даже на такой красавице с хорошим приданным. Так или иначе, Кло, как её называл отец, стремилась оказывать мне всяческие мелкие услуги, чему я не слишком препятствовал. И сейчас, она игриво преградила мне дорогу и помахала сложенной в трубочку бумагой, перевязанной синей шёлковой ленточкой.

– Это тебе, братец Тони, – пропищала она тоненьким голоском, подражая маленькой девочке, что при её развитых формах было, по меньшей мере, смешно. Я протянул руку, чтобы взять записку, но Клодетта подняла её вверх, едва не став при этом на цыпочки. Мадемуазель Бургони – девица рослая и ниже меня всего на три пальца, отобрать у неё записку, не прикасаясь, задача не из лёгких. Сначала, я попробовал увещевание, самое доступное средство воздействия на эту юную особу.

– Кло, детка моя! Спасибо за заботу, а теперь отдай эту бумагу мне, скорее всего, она от моего заимодавца.

– Ничего подобного, братец, записка пахнет дорогими духами, не очень-то подходящий аромат для старого еврея, ссужающего тебя деньгами, верно?

– Тогда это записка от хозяйки моей гостиницы, мадам Берру, она часто просит меня что-либо купить ей по дороге домой.

– Глупости, дорогой братец, ты сам прекрасно знаешь, что твоя корова хозяйка пахнет кухней и только. Я думаю, что записку написала какая-то твоя поклонница, может даже знатная дама, – при этих словах глаза её округлились.

– Так и быть, я отдам тебе письмецо за выкуп, согласен?

– Какой выкуп? – заинтересовался я для отвода глаз, одновременно делая попытку вырвать бумагу из её руки. Но хитрая бестия колесом выгнулась назад так, что я лишь натолкнулся на её грудь, бурно вздымающуюся под корсажем, да обонял острый запах свежего пота, исходящий от её подмышек.

– Поцелуй! – потребовала Клодетта, пряча руки за спиной.

Поцелуй, такая-то малость? Было время, когда я одаривал им любую встречную поперечную девицу, будь она не настолько безобразной, чтобы погасить мой юношеский пыл. Но требовать его шантажом?! Ладно, маленькая негодница, ты получишь его, только не жалуйся потом. Глянув по сторонам, не подсматривает ли кто, я взял её за плечи, приткнул к стене и поцеловал в мягкие коралловые губки так, как учили меня жрицы любви и мастерицы в науке страсти на пороге моей юности. Отпустив, спустя полминуты, девушку, впавшую в полуобморочное состояние, я без труда вынул письмо из её ослабевших пальцев и проследовал в гримёрную, чтобы прочитать там его без помех.

Развязав ленту, я развернул бумагу и прочитал строки, написанные, как мне показалось, женской рукой:

«Как и герой ваш Теодоро

Не побоялся быть любимым,

Так Вы, надеюсь, поспешите

Откликнуться на мой призыв.

Сегодня вечером, в двенадцать,

на площади перед собором.

Вас будут ждать и с нетерпеньем».

От письма восхитительно пахло духами, бумага же была приятной на ощупь и, безусловно, дорогой. Стихи, увы, хромали слогом, но это лишь доказывало, что письмо написано экспромтом, под влиянием чувств. И это обстоятельство полностью извиняло мою таинственную корреспондентку. Улыбаясь своим мыслям, я засунул бумагу за обшлаг рукава и вернулся за кулисы. Несомненно, она была в зале, и я пытливо обегал глазами молодых зрительниц, выглядывая из-за кулис всё начало третьего действия, где сам не участвовал, но безрезультатно. Тем временем, спектакль мало по малу катился к концу.

И когда я, выйдя вперёд, произнёс завершающие слова пьесы:

«На чем, высокое собранье,

Надеюсь, что никто, конечно,

Не выдаст тайну Теодоро,

Мы, с вашего соизволенья,

И кончим повесть о Собаке,

Которая лежит на сене1»,

то ощутил спиной два болезненных щипка, один из которых нанесла злюка Соланж, а другой – одетая пажом Клодетта. Заключительные овации были в меру продолжительными. Занавес упал, и зрители стали расходиться. Ко мне и Соланж подходили знакомые, благодарили за игру. Мы раскланивались и рассыпались в любезностях. Соланж наверняка имела вечером встречу с очередным воздыхателем. Она, жеманничая и раздавая воздушные поцелуи, упорхнула в свою комнату. Меня же задержали дольше. Поэтому, когда я вошёл в гримёрку, мои сотоварищи уже успели переодеться, и мне осталось лишь распрощаться с ними.

Сбросив роскошный колет моды начала прошлого века, полагающийся мне по роли, я тщательно смыл с себя грим и обмылся с помощью губки и таза с водой до пояса. Я уже успел вытереться и переодеться в свой скромный повседневный костюм: узкие кюлоты2 тёмно-синего тонкого сукна, такого же цвета жилет, сверху – облегающий вишнёвый жестюкор3, и завязывал шейный платок, когда в каморку постучалась Клодетта. На этот раз она была воплощённое благонравие. Скромно потупив глазки и, чертя по полу носком туфельки так, чтобы из-под подола мне была видна узкая щиколотка, девушка стала извиняться за своё поведение.

– Что-то на тебя совсем не похоже, – с сомнением заметил я, глянув-таки на соблазнительную ножку.

– Признавайся, сестрица Кло, какую каверзу ты задумала?

– Не ходи туда, Тони, – вдруг попросила она.

– Куда это туда? – сделал я непонимающее лицо.

– На площадь.

– Откуда ты знаешь, куда я иду?

– Я прочла письмо, вытащила его из обшлага, пока ты пыжился перед старухой.

Так мило Клодетта называла двадцатишестилетнюю Соланж.

– Положим, ты и отдавать его не спешила, но я прощаю тебе все твои козни. Будь умницей впредь и знай, читать чужие письма грешно.

– Почему ты не спросишь, кто его принёс?

– Хорошо, спрашиваю. Кто его принёс, Кло?

– Мужчина, думаю, дворянин. Он был при шпаге.

– Я тоже бываю при шпаге, это ничего не значит. Согласись, Клодетта, дворянин в роли письмоносца, это слишком.

– Вот поэтому и не ходи туда. Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится.

– Ну, ты пока мне не жена, сестрица Кло, и тем более – не мать. Позволь мне самому решать, как вести свои дела. Куда ходить и что делать.

С этими словами я запахнул плащ, надел треуголку, взял трость и собрался выходить, но девушка схватила меня за руку. Её мольба и искреннее огорчение тронули моё сердце.

– Кло, я обещаю, что буду осторожен, но не более.

– Тогда поцелуй меня ещё раз, на прощание.

– Клодетта, ты невыносима!

Охваченный вполне объяснимой злостью, я грубо отстранил её и выбежал, слыша за спиной начинающиеся всхлипы. Нет, до чего настырная особа! Я не железный и могу не совладеть со своим естеством. А жениться – ну уж нет, это не для меня.

На освещённом крыльце нашего театра я посмотрел на часы – единственный подарок моей матери. Английские, в серебряном корпусе с инкрустацией из золота, они, безусловно, слишком хороши для бедного провинциального актёра. Но даже в самые безденежные времена я и не помышлял их продать. Была четверть одиннадцатого, чтобы поужинать в ближайшем трактире времени более чем достаточно. Я спрятал брегет в карман и шагнул навстречу разыгравшемуся ветру. По дороге я невольно стал раздумывать над словами Клодетты. Действительно, многое теперь казалось странным. Письма такого рода обычно приносят лакеи. Это раз. В записке ни имени, ни даже намёка на него. В моей жизни бывали случаи, когда ревнивые мужья вознамеривались поучить меня смирению, но до сих пор я счастливо избегал их ловушек, и смею заметить, что моей спины касались лишь розги учителей. Как простолюдин, я не могу, к вящему сожалению, повсюду носить шпагу, которой владею довольно искусно, и мне пришлось найти выход из этого положения. Я ношу с собой трость, внутри которой спрятано два фута и четыре дюйма доброй толедской стали. Так, что в случае необходимости я могу защититься клинком, весьма опасным в умелых руках.

Отбросив сомнения, я с аппетитом съел лёгкий ужин из жареной курицы, запив его красным вином, выкурил трубку табаку, что изредка себе позволяю, и отправился к месту встречи.

2. Мне делают предложение

Ровно в назначенное время я мерил шагами площадь, сдерживая понятное нетерпение и пряча лицо от обжигающего ветра. В этот поздний час вокруг не было ни души, горожане давно попрятались в свои дома, коротая вечер за более приятными занятиями, чем ожидание на холоде. А наиболее благоразумные уже и вовсе улеглись спать.

Только я собрался вытащить часы, как за моей спиной послышались чьи-то шаги. Я живо обернулся – не люблю оказываться спиной к возможным неприятностям.

Я увидел самого обычного человека, по виду слугу. Во всяком случае, под плащом у него была одета ливрея.

– Господин Антуан Деломи? – спросил он простуженным басом.

– Да, это я.

– Следуйте за мной.

Он так неловко поклонился, что мне показалось, будто такие упражнения он проделывал не часто. Действительно, мой провожатый больше походил на солдата, чем на лакея. Однако, подобные роли выполняют те из слуг, кому доверяют, в этом могло и не быть подвоха, солдаты на моей памяти часто становились теми, в ком была надобность. Не колеблясь, я последовал за ним. Что бы ни ожидало меня впереди, всё лучше, чем торчать на холоде.

Итак, мы с моим Вергилием4 углубились в лабиринт городских улиц, тёмных и грязных, как и всегда ранней весной. Только тусклый свет фонаря, несомого слугой, давал мне возможность выбирать места посуше. Я уже сообразил, что мы идем отнюдь не в кварталы, где проживает знать, но и не туда, где обитает чернь.

Все же долгая ходьба и непрезентабельный вид окружающих нас домов, стали внушать мне некоторые опасения в благополучном исходе моего приключения, как тут провожатый остановился у солидного двухэтажного дома и постучал в дверь. Она сразу открылась, как если бы привратник стоял прямо за ней, подобная поспешность выдавала чьё-то нетерпение. Яркий свет от свечей в больших шандалах показал мне просторную прихожую, весьма богато обставленную и украшенную. Следуя за провожатым, я шагнул внутрь. Пока привратник закрывал за нами засов, вынырнувший откуда-то ещё один лакей, освободил меня от шляпы и плаща. На трость я заранее предусмотрительно опёрся, и он с видимым сожалением оставил мысль ее отобрать.

Передо мной распахнули двери в гостиную, и я вошёл. Даже ещё не переступив порога, я понял, что встречу здесь совсем не то, на что рассчитывал. Слишком много света, слишком много слуг. Влюблённые дамы ведут себя иначе. И трое мужчин в гостиной подтвердили мой вывод. Бегло оглядев комнату, я отметил изысканность убранства и дороговизну мебели и нашёл, что на ловушку это не похоже. Убить меня можно было и в менее комфортных условиях. Да и встречавшие меня господа не имели угрожающего вида. Двое сидели в креслах по обе стороны жарко пылающего камина и держали в руках бокалы с вином, а третий полулежал на кушетке до пояса прикрытый розовым атласным покрывалом. Он выглядел на двадцать с небольшим, отличался всегда жеманным видом и был мне знаком. Звали его виконт де Сент-Жан.

– Добрый вечер, господа, – непринуждённо поздоровался я, ни капли не смущаясь.

– Признаюсь сразу, я не ожидал застать здесь столь высокое и достойное общество.

Я изобразил легкий поклон и продолжил:

– Смею надеяться, что цель, с которой вы позвали меня, не любовная.

Было весьма дерзко с моей стороны говорить им такое в лицо, но вынуждала ситуация. Если они затевали что-то плохое, то после моих слов наверняка проявили бы свою враждебность. Однако ничего подобного не случилось. Они сохраняли благодушие, и лишь по лицу виконта пробежала тень неудовольствия. Ах, каким наивным и самодовольным я тогда был! И как дорого мне это обошлось.

– Наконец-то, мой дорогой Антуан! Мы вас заждались! – весело проговорил один из сидевших в креслах, полноватый и благодушный с виду мужчина в отлично завитом парике и роскошном наряде. Его я тоже пару раз видел мельком. Кажется какой-то маркиз, но фамилии не помнил.

– Узнаю ваш острый язык и могу вас заверить, мы не содомиты. И никак не злоумышляем против вашей особы. Прошу вас, садитесь. Вы, наверное, продрогли, бокал горячего вина с мёдом и специями, думаю, вам не повредит.

Он подал знак лакею, из чего можно было судить, что он и есть хозяин дома. Пригубив вино, поданное в тяжёлом бокале из толстого синего стекла, я почувствовал себя бодрее. Беспокойство ушло, становилось ясно, что им что-то было нужно от меня.

– Любезный Антуан, – продолжил маркиз. – Я приношу вам свои извинения за столь экстравагантный способ приглашения, но поверьте, этого требовали обстоятельства. Прежде всего мы должны представиться. Я – маркиз де Шартр, а это мои друзья. Виконт де Сент-Жан, которого вы должны знать, и шевалье де Пелерен.

Виконт ограничился сухим неприязненным, как мне показалось, кивком. А третий, сухопарый, крепкий, с рыжеватыми усами и пристальным взглядом холодных серых глаз, приветственно махнул рукой. Он не мог быть никем иным, как военным.

Я бывший солдат и нутром почуял в нем военную косточку. Ведь как только я его увидел, мне сразу захотелось стать во фрунт, и потребовалось некое усилие воли, чтобы остаться неподвижным. Забегая вперёд, скажу, что за всё время нашего разговора, он так и не произнёс ни единого слова, лишь улыбался да пил. Я пока тоже помалкивал, цедя вино и слушая звучный и обволакивающий голос маркиза.

– Мы пригласили вас, чтобы попросить об одной небольшой услуге, нисколько для вас не обременительной, но хорошо оплачиваемой. Вижу, вижу ваше нетерпение! Вы желаете знать, в чём она будет состоять, не так ли? Не беспокойтесь, вам не придётся делать ничего такого, чего бы вы не умели. Однако, прежде я хочу предупредить вас, что дело это в высшей степени тайное, о его разглашении не может быть и речи.

На этом месте я ощутил металл, появившийся в его голосе.

– Вам не о чем беспокоится, господа, я умею хранить чужие секреты.

– Хорошо, тогда я перехожу к сути. Вам, Антуан, нужно заменить собой виконта.

Вот тебе раз! Нет, я ожидал нечто подобное, не станут же знатные господа приглашать в гости актёра ради пустяков, и всё же, всё же.

– Выбор пал на вас, благодаря вашему удивительному умению имитировать чужие голоса и копировать жесты. Фигурой вы также похожи, есть немного сходства и в лице, остальное доделает грим.

– Допустим, что я обладаю некоторыми малыми способностями имитации. Но с чего вы решили, господа, что я занимаюсь такими вещами вне сцены?

– А разве вам ведь уже не приходилось заниматься чем-то подобным в замке Буа-Лози? – поинтересовался маркиз.

Чёрт! Они знают о проделке, случившейся около года назад! Очень скверно, что они знают. Значит, кто-то из посвящённых развязал язык. Совесть моя до сих пор была неспокойна. Тогда, Буа-Лози, мы давали представление на свадьбе старшего сына владельца замка. Там я поспорил с тремя кузенами жениха, что вместо одного из гостей приду в комнату его супруги и течение получаса проговорю с ней, а она ни о чём не догадается. Споив беднягу в хлам, шутники раздели его бесчувственное тело. Я же переоделся в его одежду, загримировался и отправился к мадам. Шутка удалась на славу, подслушивающие в соседней комнате смогли убедиться, что жена не догадалась о замене. Естественно, я выиграл спор и получил кругленькую сумму. Вот только объектом шутки стал аристократ, человек богатый и достаточно влиятельный. И огласка могла причинить мне большие неприятности. Своей осведомленностью маркиз намекал на то, что кроме пряника у них есть и кнут. А еще я тогда всех надул. Будучи знаком с мадам, всегда нуждающейся в деньгах, я предложил ей поучаствовать в моем спектакле. Выигрыш мы разделили.

– Позволено мне будет узнать, зачем вам это понадобилось?

– Конечно! Дело в том, что наш виконт попал в одну историю, впрочем, он сам вам всё расскажет.

Виконт было нахмурился, но маркиз напомнил ему о том, что мне надо продемонстрировать его манеру говорить.

– История, милейший, в сущности, очень проста. Сегодня утром я подрался на дуэли и был ранен в ногу. Рана пустяковая, и всё же на выздоровление потребуется время, дней пять, не меньше. А послезавтра мой дядя устраивает бал, моё присутствие на нём является обязательным. Если я не приеду или он узнает о дуэли, мне не поздоровится. Маркиз любезно подсказал выход из создавшегося положения. Вы вместо меня поедете на бал, пробудете там около часа или двух, я всегда так поступаю, и, не прощаясь, исчезните. Подобные вещи я позволяю себе частенько, никто не удивится. Затем вы вернетесь сюда и получите деньги.

Виконт поведал всё это легкомысленным тоном, словно речь, действительно, шла о пустяке. Однако, я так не считал.

– Постойте, господа! Хочу заметить, что ваш план хорош только в теории. На самом деле всё не так просто. Я могу не знать какой-либо мелочи, и этого будет достаточно, чтобы меня раскрыть. Вы представляете, сколько всего мне надо будет запомнить за два дня? Это невозможно!

– Почему же? – возразил мне виконт. – Я на балах танцую, а не устраиваю философских диспутов и тем более не завожу ученых бесед. К тому же, достаточно сделать вид, что вы не в настроении, и знакомые станут сторониться вас как чёрт ладана, – при этих словах он усмехнулся.

– Я готов подтвердить слова вам Сен-Жана, – тотчас заявил маркиз. – У него особая репутация. И потом, не забывайте, я ведь буду на балу рядом с вами и помогу, если что. Право, вам стоит лишь как следует постараться, а мы хорошо вам заплатим. Что скажете о ста луидорах5? За часовую работу? Причём задаток вы получите прямо сейчас. Ваш ход, господин Деломи.

Он говорил так, будто у меня был выбор. Огласка той давней истории в Буа-Лози, которой мне пригрозили, делала его эфемерным. Да и деньги лишними не бывают.

– Согласен, – сказал я без долгих раздумий.

– Уверяю вас, молодой человек, вы не прогадаете.

Де Шартр бросил на стол прямо передо мною кошелёк из зелёной замши.

– Здесь ровно половина суммы, остальное – по завершению дела.

Я небрежно вытряхнул несколько золотых монет на ладонь, затем ссыпал их назад.

– Если с оплатой всё в порядке, то осталось оговорить детали, – улыбнулся маркиз, но улыбка вышла приторной и оттого неприятной. Тогда я не обратил на это внимания, ведь золото обладает свойством затуманивать разум.

– Завтра в полдень, – сказал маркиз, – вам в гостиницу передадут костюм для примерки. Надо, чтобы он сидел на вас безукоризненно. Портной, который принесет его, знает, как исправить недочеты. И помните, вы можете нести любую чушь при условии безукоризненности манер.

Я понял его слова, как предложение продемонстрировать мои способности. Что же, я был готов к этому испытанию и показал товар лицом. Поднявшись, я прошёлся по комнате прыгающей походкой виконта и произнёс несколько фраз его ленивым жеманным тоном, растягивая гласные.

– Поразительно! – восхитился де Шартр. – Я рад, Антуан, что вы оказались даже лучше, чем ваша репутация.

Виконт также признал мое сходство с оригиналом, но менее восторженно. Он соизволил сделать мне несколько замечаний для уточнения образа.

– Прощу вас отныне соблюдать осторожность, – напутствовал маркиз перед моим уходом. – Только полное сохранение тайны принесёт успех нашему предприятию.

3. Без маски

       В день, когда мне нужно было заменять виконта на балу, в театре разучивали новую пьесу. Она принадлежала перу модного в последнее время парижского автора, пишущего под именем Анри Дефорж, и была прислана оттуда совсем недавно. Хотя большинство его пьес не проживали больше одного сезона, господин Бургони, стремясь из всего извлекать прибыль, включал некоторые в репертуар своего театра. Эта называлась «Вознаграждённая добродетель» и слезливо повествовала о мытарствах одной бедной сиротки и об осаждающих её соблазнах. Истины ради, скажу, что в ней присутствовали две-три сильных сцены, могущие иметь успех у публики, но в целом она была откровенно слаба. И всё же новизна и некий парижский флёр, а тем более дешевизна постановки делали пьесу желательной для нашего хозяина. Репетицию назначили на десять часов утра, но началась она значительно позже, как, впрочем, и всегда. Сегодня задержка была вызвана распределением ролей, вызвавшим склоку между Соланж и наступающей ей на пятки Джульеттой Паратти, двадцатилетней актрисой итальянского происхождения, которой покровительствовал сам Бургони. И не удивительно, «итальяночка» была одинаково хороша, в чьей бы постели не находилась. Последний месяц она согревала её для некого тайного покровителя, как в своё время делала это для старины Жерома. Обе актрисы очень хотели играть сиротку, но победила Соланж, которая имела «постельного» заступника в более высоких сферах. По слухам ей симпатизировал сам интендант, мрачный, украшенный подагрой тип, считавший хорошим тоном иметь в любовницах актрису. Мне же на этот раз досталось роль соблазнителя, небольшая и очень мерзкая. Зато в ней было что играть, и я не стал отказываться. Да и надо добавить, что мысли мои блуждали вдалеке от театральных дел, вечером мне предстояло сыграть куда более серьёзную роль. Не то чтобы я боялся, нет, скорее меня одолевало вполне понятное беспокойство, не давая сил сосредоточиться ни на пьесе, ни на спорах вокруг неё. Хорошо ещё, что Клодетта надулась на меня и потому не вилась рядом как обычно. Безучастный ко всему стоял я за кулисами, пока медвежий рёв дядюшки Бургони не заставил меня встрепенуться и поспешить на сцену.