Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 2. Скептицизм и пессимизм

[Скептицизм не отрицает реальность представлений. Однако – это напоминание прежде всего для новичков: но даже для тех, кто в философской науке более чем новичок, это напоминание может оказаться необходимым: скептики признают не только существование чувственных и образных представлений, но и тех, которые зависят от разума, а значит, и существование всего человеческого знания в целом. (Да и как может быть иначе?) Они просто не допускают объективного использования ни этих представлений, ни тех; хотя в остальном они мыслят и живут в соответствии с впечатлениями чувств и разума. Автор «Энесидема» точно указал на то, что скептики не отрицают. Г-н Якоб называет это принципами скептицизма, от которых ему в конце концов пришлось отойти. И то, и другое не в духе этого образа мышления: придерживаться принципов и отступать от чего-то].

§709. Скептицизм показывает эту подозрительную внешность способности познания,

1) с точки зрения низшего и

2) с точки зрения высшего, из психологической истории его образа действия; и выводит

3) бесконечное разнообразие человеческой мысли, как естественное указание рассматривать все понятия и убеждения не более как субъективные и отчасти индивидуальные определения человеческой природы.

Все это можно разложить на следующие основные идеи, составляющие элементы скептической критики.

1) Чувственные представления рассматриваются, даже самыми строгими догматиками, лишь как результат отношений неизвестных предметов с необъяснимыми органами, а тех, в свою очередь, с совершенно непонятной способностью представления. Поэтому они лишь иллюзорны.

2) Все основополагающие понятия так называемого познания, все принципы так называемого разума являются, насколько можно судить по внешним признакам, не чем иным, как абстракциями; следовательно, это продукты чувств, а значит, и явления, как и чувственные представления, из которых они вытекают.

3) Если способность познания может быть признана критерием объективной истины, то мы должны ясно видеть подлинно объективное основание всеобщности и необходимости наших рациональных суждений.

4) Все, что приводится в качестве априорно определенного в высшем, да и в низшем звене познания, есть не что иное, как гипотеза в пользу какой-либо догматической критической системы. Человеческая способность к познанию не имеет репутации способной объяснить себя.

5) Даже если бы то, что определено a priori, было доказуемо, из этого не следовало бы, даже согласно догматическим рассуждениям, что какое-либо чистое понятие или принцип объективно всеобщи и необходимы, а лишь субъективное расположение нашего так называемого факультета знания, что никогда не отрицается скептиками.

6) Таким образом, реальный критерий объективной истины не может быть изобретен, а чисто формальный недостаточен.

7) Если бы существовал реальный критерий, то все человеческие суждения должны были бы ему соответствовать; и влияние физических предрасположенностей и условий, а также внешних обстоятельств (небо, тип страны, обычай, религия, законодательство) на человеческий образ мышления перестало бы существовать.

8) Ввиду этой очевидной ограниченности и ненадежности способности познания, вполне естественно, что мы не можем позволить себе создать систему о тайне мира и человеческих дел; и нет никаких оснований среди тысячи различных систем считать одну более истинной, чем другую.

9) Согласно всему этому, мы не вправе считать истинным и определенным ничего, кроме существования наших идей, чувственных и рациональных: предметы последних и причины их возникновения нам совершенно неизвестны.

10) Но с нашими идеями, как чувственными, так и рациональными, связана невозможность изменить их, пока они у нас есть, и не следовать той видимости, которую они создают.

11) Эта видимость наших представлений порождает совершенное субъективное убеждение, которое мы столь же мало способны разрушить догматическими разборами, сколь и подавить скептическим сопротивлением: так же бесполезно искать для наших суждений что-либо вне и сверх этой видимости. Поэтому мы судим и живем в соответствии с этой видимостью, то есть принимаем за истину и правило то, на что она нам указывает.

12) Однако это теоретическое и практическое следование субъективной видимости отнюдь не есть ценность открытого нами интереса и мудро принятого на его основе правила для веры и жизни: это – неизменное воздействие идей на нашу природу, которая нам неизвестна. Следовательно, это не сдержанный скептицизм, когда мы признаем реальность материального мира и истинность всех способов мышления и рассуждения, соответствующих нашей способности к познанию; но это просто признание реальности наших представлений и власти, которую они осуществляют над всей нашей мыслью и жизнью, и которую нельзя ни изменить, ни опровергнуть.

§710. Скептицизм абсолютно неопровержим 8:

1) потому что он ничего не утверждает и не отрицает и, следовательно, не содержит ничего, что противоречило бы какому-либо другому утверждению;

2) потому что он не доверяет первым основаниям человеческого знания, с помощью которых только и должно было бы быть сделано опровержение;

3) потому что он не претендует на всеобщность своих сомнений (примечание к §708).

§711 В той мере, в какой скептицизм допускает субъективную убежденность в представлениях низших и высших способностей познания, он является единственным последовательным способом мышления для философии и единственной последовательной философией для богооткровенной религии.

[Здесь крайне важно не забывать то, что уже напоминалось в примечании к §709, – что скептик не только в своей жизни, но и в своей мысли и вере следует тем представлениям, которые он имеет благодаря опыту и разуму. Поэтому он отличается от догматического критика только тем, что не создает искусственно объективное знание для своего убеждения. Поскольку, как показывает множество неудачных попыток, это совершенно бесперспективно, скептицизм как философия, очевидно, является последовательным. Что касается его отношения к явленной религии, то скептицизм не только не исключает веры в ее историю и доктрину, но скорее требует ее, а именно в той мере, в какой его образ мышления предполагает, что он следует за впечатлениями воображения и интеллекта, в частности, за своим убеждением. Таким образом, скептик верит в явленную религию, как только ее доказательные основания действуют на него как идеи таким образом, что они должны, согласно устройству природы, породить убеждение. А поскольку у него нет мысли найти нечто объективное для своего познания, он не исследует и не препарирует далее свое убеждение в нем, довольствуясь мыслью: это для меня истина. Таким образом, скептик может верить в богооткровенную религию так же твердо, как в реальность материального мира. При каждом удобном случае Секст пресекает мысль о том, что скептицизм связан с нерелигиозностью, и скорее восхваляет его противоположность. [Ученые богословы знают, что (истинный, хорошо понятый) скептицизм всегда считался лучшей философией, особенно для христианской религии. Но не нужно думать, что такая философия выигрывает в борьбе с правами разума. В определенное время было тоном постоянно говорить о слабости и хрупкости разума. Кто знаком с трудами Ле Вэра, Монтеня и Юэ, которые, вероятно, не относились к этому так серьезно, как, например, Пуаре, тот поймет, что за этой кажущейся философской скромностью часто скрываются самые опасные нападки на религию, как я показал в конце моих «Бесед об атеизме». Для меня остается загадкой, как это понимает Декарт, когда говорит, что противоречивое, возможно, мыслимо в божественном разуме].

§712 Если скептицизм не допускает даже такого субъективного убеждения, то это, поскольку такое допущение вынуждается природой человека, является либо ролью, либо полным отклонением интеллекта. Такому скептицизму можно противопоставить следующие соображения (§713—717).

§713.1 Хотя чувственные представления часто искажаются, отчасти из-за постоянных особенностей, отчасти из-за временных состояний инструментов и сил, принадлежащих к способности воображения, тем не менее в представлениях органов чувств есть единство и правило. И это единство и правило чувственных представлений является стандартом чувственного познания; таким образом, то, что представляется человеку в наиболее естественном состоянии способности воображения, является чувственно истинным.

[Я часто читаю, что органы чувств не обманывают: но как назвать то, что с самого раннего детства они приносят человеку представления и сообщения о внешнем мире, которые не являются объективно истинными; говорят ему, что здесь пространство и протяженность, а там цвет, а там движение, тогда как все это – лишь видимость? Да, говорят они, глупо требовать от органов чувств суждений о внутреннем устройстве внешнего мира. Возможно, это и так, но таким образом они обманывают меня; ведь они представляют мне нечто внешнее, что по большей части находится внутри меня. В итоге получается, что не чувственность судит, а разум. Но что такое чувственность, как не интеллект, работающий через органы чувств? Признаюсь: для меня все это кажется каким-то искомым и вынужденным. Однако я понимаю, что имеется в виду. (Кант «Кр. д. р. В.», стр. 350; Борн «Grundlagen», стр. 61).

§114. Как отдельные разумные идеи истинны, так и общие понятия и принципы, выводимые из них.

§715. Рациональные идеи возможного и необходимого и зависящие от них фундаментальные законы разума не являются следствиями чувственных впечатлений: следовательно, в них нет ничего от чувственного обмана: ведь постижение возможного и необходимого – это не идея, а способ соединения идей9. Соответственно, разум есть критерий истины в самом себе: и как разум неодолимо требует, чтобы все мыслимое соответствовало его правилам, так и рассудок может заставить его, вопреки им, считать истинным то, что невозможно, или не считать истинным то, что противоположно невозможному, т. е. необходимое.

§716 Все люди согласны в идеях возможного и необходимого и в фундаментальных законах разума, которые от них зависят. Разнообразие человеческих мнений и способов мышления проистекает лишь из различий в способности воображения, из-за которых одна и та же идея принимает в разных умах совершенно разную форму. Это психологический облик, который можно объяснить влиянием вторичных идей и особенно языка.

§717. что разнообразие человеческих мнений происходит только и исключительно от разнообразия способностей воображения: это доказывается общим единодушием всех умов относительно предметов чистой математики;10 в том, что математические понятия

1) совершенно определенны, неизменны и совершенно свободны от всякого влияния психологической внешности,

2) облечены в существенные знаки, не подлежащие двусмысленности,

3) совершенно безразличны ко всякому образу мыслей; вместо того чтобы философские понятия были связаны с предрассудками и страстями всякого рода.

§718 Особенно поучительны и достойны внимания следующие намеки и максимы в скептической критике:

1) Что реальный мир есть нечто совершенно отличное от чувственного;

2) Что материальный мир для нас не что иное, как обычное явление, организованное для использования в опыте;

3) Что особенности чувственных проявлений у отдельных людей и в отдельных состояниях оказывают большое влияние на эмпирические восприятия;

4) Что психологические явления, в которых понятия не сразу приближаются к законам чистого разума, должны иметь большое разнообразие человеческих мнений;

5) Что существуют также большие препятствия к исторической достоверности, отчасти во внешнем виде вещей, отчасти в рассудке и моральном облике людей;

6) Что общее единообразие человеческих мнений невозможно;

7) Что каждый, кто считает истинным или ложным то, что кажется ему, согласно его собственному чувственному или психологическому восприятию, таковым, судит правильно и истинно до тех пор, пока обратное не станет для него полностью очевидным, либо на основании ясного опыта и правил общей видимости, либо на основании ясных доказательств, вытекающих из принципов чистого разума;

8) Поэтому известное изречение Протагора [Человек есть мера всех вещей – wp] в некоторых отношениях очень верно.

LITERATUR: Ernst Platner, Philosophische Aphorismen [nebst einigen Anleitungen zur philosophischen Geschichte] Leipzig 1793

Иоганн Феофил Буле (1763 – 1821)

Секст Эмпирик, или Скептицизм греков

Предисловие

Едва ли можно найти лучшее средство для воспитания философского таланта в целом и более целесообразную подготовку, особенно для правильного понимания и оценки духа, тенденции и достоинств философии нашего века, чем изучение скептицизма греков. Как они придали позитивному и негативному философскому догматизму совершенство, пусть даже само по себе еще только кажущееся и неудовлетворительное, которое заслужило и обеспечило им восхищение спекулятивного потомства, так и они довели противоположный скептическому способ философствования до того, до чего его можно было довести. Их догматическая философия впоследствии получила некоторые отклоняющиеся формы благодаря усилиям новейших философов; но их скептицизм не был превзойден и усовершенствован новейшими, что касается существенного характера этого философского образа мышления; скорее, новейшие скептики по большей части только сомневались вслед за греками, а некоторые из них даже не смогли принять скептицизм последних во всей его полноте, или, возможно, даже неправильно поняли и использовали его. Догматическая философия греков была опровергнута еще до появления критической философии, учитывая принципы и результаты наиболее выдающихся систем, особенно платоновской и аристотелевской; ее скептицизм часто оспаривался, высмеивался и издевался до этого времени; но в силу природы философствующего разума он оставался неопровергнутым; и, возможно, проблематично, опровергла ли его даже критическая философия наших дней, принимая этот термин в самом широком смысле. Что бы ни думали об этом в настоящее время, по крайней мере, скептицизм греков отчасти прямо, отчасти косвенно послужил толчком к появлению новейшей критики. Тот же метод философствования, который наблюдали греческие скептики и с помощью которого они вскрывали необоснованность и противоречивость старых философских систем, ставших им известными, мог быть применен и к более новым системам, а также выявлял их слабые стороны для исследующего разума. Поэтому именно греческий скептицизм можно считать истоком критической философии, разрушение которого является и должно быть ее главной целью, если бы она могла выполнить свое предназначение каким-либо другим способом. В этом отношении изучение последней, бесспорно, является не только самой поучительной пропедевтикой к ней, но и дает неоценимое преимущество научиться разумно сомневаться в ней, то есть основательно судить о ней, как и о любой другой философии. Учитывая огромный интерес, который греческий скептицизм представляет для философии в целом и особенно для новейшей, приходится удивляться, что наши современники-спекулянты в целом уделяют ему так мало внимания, а труды Секста Эмпирика, самые важные, самые богатые и в некоторой степени единственные источники по нему, почти совсем не читаются многими; об этом явно свидетельствуют частые ложные взгляды на пирронизм, которые можно найти в некоторых новейших философских трудах. Поэтому я был вынужден сделать немецкий перевод этих работ и приложить к нему, помимо некоторых примечаний, непосредственно поясняющих текст, несколько трактатов о духе, характере и философской ценности греческого скептицизма, а также его родоначальников и защитников в античности в целом, чтобы таким образом напомнить о нем заново и способствовать его изучению. Настоящая первая часть содержит только «Пирроновы гипотипосы»; во второй части будут опубликованы другие работы Секста против догматиков и упомянутые трактаты. В примечаниях, которые уже имеются в этой первой части, в той мере, в какой они касаются просто исторических сведений, я больше всего пользовался комментарием Фабриция, который очень полезен в своем роде, так как более обширные ученые дискуссии были здесь очень излишни, где важно было только необходимое разъяснение философской аргументации того же самого. Мне хотелось бы изменить обычное деление глав на более мелкие разделы или параграфы и организовать их в соответствии с контекстом текста, но я воздержался от этого, поскольку отдельные отрывки Секста всегда цитируются после предыдущих разделов. Я должен извиниться за частые опечатки, убрав место печати; я отметил те из них, которые искажают смысл. Кстати, я надеюсь, что мои общественные судьи проявят любезность и дождутся публикации второй части, прежде чем принимать решение о плане и ценности моего труда.

Часть первая. Набросок пирронизма

Первая глава

О самом общем различии философов.

Тот, кто ищет что-то, либо находит это, либо признается, что не нашел и не может найти; либо продолжает искать.

2. Возможно, по этой причине одни философы утверждают, что нашли истину; другие не считают возможным ее найти; третьи все еще ищут ее.

3. Догматики, такие как Аристотель, Эпикур, стоики и другие, считали, что они нашли истину. Клитомах Карнеад и другие академики объявили ее непостижимой. Скептики ищут истину.

4.Таким образом, мы можем предположить три основных типа философствования: догматический, академический и скептический. Первые два нас сейчас не интересуют, мы лишь дадим общее представление о скептическом образе мышления.

Вторая глава. Две основные части скептической философии

5. Скептическую философию можно разделить на общую и частную. Общая часть касается характера скептицизма в целом; понятия, принципов, причин, критерия и цели его; различных способов отказа от одобрения; значения скептических отрицаний; наконец, различия между скептицизмом и родственными ему способами философствования.

6. Специальная часть содержит аргументацию против всех отдельных предложений так называемой философии. Поэтому сначала я буду развивать общую часть скептицизма, начиная с объяснения различных терминов, которыми он обозначается.

Третья глава. О названиях скептической философии

7. Скептический образ мышления называют также ищущим, потому что он состоит в поиске и исследовании. Его также называют нерешительным из-за настроения ума, в котором оказывается исследователь после исследования; или сомневающимся, либо, как считают некоторые, потому что человек сомневается во всем и сохраняет сомнения, либо потому что он находится в состоянии решения, утверждать или отрицать. Наконец, оно также получило название пирроновского, потому что Пирр также получил название пирроновского, потому что Пирр, кажется, более заметно отказался от скептицизма и продвинул его дальше, чем его предшественники.

Глава четвертая. Понятие скептицизма

8. Скептицизм – это способность определенным образом противостоять явлениям чувств и объектам рассудка, так что благодаря равновесию противоположных объектов и причин мы поначалу вынуждены сдерживать свои аплодисменты и тем самым достигаем философского спокойствия.

9. Мы называем скептицизм способностью, но не в строгом смысле этого слова, а лишь в общем смысле. Под чувственными явлениями мы понимаем здесь все, что воспринимается; по этой причине мыслимое также противопоставляется им. Противопоставление в некотором роде может быть отнесено к факультету, так что понятие этого факультета берется в целом; или также к противопоставлению чувственных явлений и мыслимых объектов как таковых; (ибо поскольку они могут быть противопоставлены друг другу различными способами, либо как явления явлениям, либо как объекты понимания объектам понимания, либо как явления объектам понимания, и наоборот, мы говорим о противопоставлении в некотором роде, так что оно охватывает все эти противоположности;) или же ее можно отнести к неопределенной природе явлений и объектов понимания как таковых, не исследуя, как появляются объекты ощущения или как понимаются объекты понимания, но беря их в целом.

10. Под противоположными причинами мы понимаем не обязательно утверждение или отрицание, но в целом противоречащие друг другу причины, которые не могут существовать вместе. Мы приписываем противоположным причинам равновесие, когда они производят убеждение и контр-убеждение с одинаковой силой; так что ни одна из противоположных причин не предпочитается другой как более убедительная. Сдержанность аплодисментов – это такое состояние души, при котором человек не отменяет ничего и не устанавливает ничего. Философское спокойствие – это безмятежность и свобода ума от всякого беспокойства. Но как это философское спокойствие возникает одновременно со сдержанностью аплодисментов, я покажу ниже, когда будет обсуждаться цель скептицизма.

Пятая глава. Кто такой скептик?

11. Понятие пирроновского философа также определяется понятием образа мышления. Ведь он – тот, кто обладает описанными до сих пор способностями.

Глава шестая. О принципах скептицизма

12. Мотивирующим принципом скептицизма является надежда на обретение душевного покоя. Поскольку непостоянство вещей и событий опутывало самые выдающиеся умы тревожными сомнениями, они были вынуждены выяснять, что в них истинно или ложно, чтобы, размышляя над ними, вновь обрести спокойствие. Главный принцип скептицизма, однако, заключается в том, чтобы противопоставить каждой пропозиции столь же сильную пропозицию. Ведь таким образом, как кажется, можно прийти к тому, чтобы ничего не утверждать догматически.

Глава седьмая. Догматизирует ли скептик?

13. Когда мы говорим, что скептик не утверждает догм, мы не имеем в виду догмы в том смысле, в каком некоторые объявляют догмой утверждение о любой вещи вообще, а только в более общем смысле. Ведь даже скептик должен признать ощущения, определяемые органами чувств, и если, например, он чувствует тепло или холод, он не скажет, что считает, что ему не тепло и не холодно. Под догмой мы понимаем решение относительно любого из темных и сомнительных объектов, к которым обращаются науки; и в этом смысле мы говорим, что скептик не догматизирует, если он не решает относительно темного и сомнительного объекта.

14. Так и пирронианец не догматизирует, когда выдвигает скептические выражения о неопределенных вещах, например, о том, что больше ничего нет, или я ничего не решаю, и другие, которые будут рассмотрены позже. Догматик предполагает, что объект, к которому относится его догма, реален. Скептик же не нуждается в этих выражениях, как если бы они просто констатировали нечто реальное; ведь он считает, например, что выражение: Все ложно, само ложно в то же время, что и все остальное; что то же самое с выражением: Ничто не истинно: Ничто не истинно, и что оно не более, даже не более, чем другие вещи, и потому ограничено ими в одно и то же время.

15. Итак, поскольку догматик представляет объект своей догмы как действительно таковой, а скептик использует свои выражения таким образом, что они одновременно и ограничивают себя, и включают себя в обозначаемую ими сферу, то нельзя сказать, что последний догматизирует в силу использования этих выражений. И что самое важное, используя эти выражения, скептик лишь констатирует то, что ему кажется, объясняет свое чувство, ничего не утверждая о нем объективно.

Глава восьмая. Принадлежит ли скептик к философской партии?

16. Мы не можем иначе ответить на вопрос, принадлежит ли скептик к философской партии. Если под духом философской партии мы понимаем приверженность нескольким догмам, которые согласуются друг с другом и с объектами, а догма – это решение по какому-то неопределенному объекту, то мы скажем, что скептик не принадлежит ни к какой партии.

17. Если же понятие философской партии зависит только от того, что, принимая во внимание явления чувств, человек придерживается какого-то образа мыслей, который, как ему кажется, ведет к правильному жизненному пути (слово правильный понимается не только в отношении добродетели, но и в более широком смысле) и имеет своей целью сдерживание аплодисментов, то мы, конечно, ответим, что скептики составляют философскую партию. Ибо у нас есть определенный образ мыслей, который, принимая во внимание то, что поддается чувствам, учит нас жить в соответствии с патриотическими обычаями, законами, институтами и нашими естественными чувствами.

Глава девятая. Является ли исследование природы

делом для скептика?

18. Нечто подобное можно сказать и на вопрос, является ли исследование природы делом скептика? Мы не физиологи в том смысле, что должны принимать догматически твердые решения по любому вопросу исследования природы; но мы также занимаемся исследованием природы в том смысле, что противопоставляем каждому предложению равное по силе предложение, чтобы успокоить ум; и точно так же мы занимаемся логической и этической частями так называемой философии.