За пределами трепета

Каждому человеку выделили по пятьдесят долларов на покупки и развлечения на курорте. Это были исключительные, немыслимые деньги в то время. Товар в Болгарии оказался в свободном доступе. Полки в магазинах ломились. Ассортимент был сомнительного качества, но заграничное очарование сопровождало каждую приобретенную вещь. Люди хватали джинсовые куртки не по размеру, майки из тонкого одноразового трикотажа, серебряные изделия низкой пробы. Все вокруг поражало неискушенные сердца и было в новинку. Один раз Лиля увидела на прилавке незнакомые плоды зеленовато-коричневого цвета и вскрикнула:

– Мама, смотри какая странная волосатая картошка!

Этой фразой девочка привела продавца в неописуемый восторг. Тот загоготал как откормленный гусь, растрясая оплывшую пирамиду своего полного тела. Даже земля заходила под ногами от такого громогласного веселья.

– Какая еще картошка? Иди сюда, попробуй. Это киви.

И тропический плод пушисто-колючей нежностью лег в руку ребенка. Он оказался с кислинкой, изумрудная сердцевина таила множество мельчайших зернышек. Новизна фрукта покорила девочку.

В первой половине 90-тых годов люди массово увлеклись астрологией наравне с религией. Их не смущал очевидный контраст магии и православия. Суеверные знания сливались с верой в естественной, непритязательной дружбе. Это говорило о легкомысленном, поверхностном увлечении чем-нибудь новым. Не обязательно правильным, но будоражащим рецепторы свежестью и необычностью. Это были уже не вдумчивые взрослые, а доверчивые дети, увлеченные новой игрушкой. Женщины особенно попадали под очарование астрологии. Это объяснялось, скорее всего, тем, что резкое падение уровня жизни большей части населения, неуверенность в завтрашнем дне служили поводом искать хоть какую-то определенность в мистических сказках и прогнозах. Чтение психологических характеристик по знакам зодиаком служило утешением и проливалось бальзамом на сердце. Лженауки процветали, люди верили и в стакан воды, заряженный у телевизора во время сеанса очередного шарлатана, и в еженедельных гороскоп, который гарантировал неделю, полную успеха и процветания. Никого не смущало то, что предсказание никогда не сбывалось. Ощущение робкой надежды во время чтения окрыляло.

Евгения Александровна тоже поддалась обаянию лженауки. Мать приобрела книгу, где в подробностях и деталях объяснялись черты каждого знака зодиака. Купив Лиле серебряную подвеску в виде скорпиона в Болгарии, она тут же повесила ее девочке на шею и объявила:

– Все, Лиля, теперь ты под защитой своего знака. Ты, конечно, обладаешь скрытой силой, но пассивная и выжидающая. Амулет придаст тебе уверенности.

Лиля вдумчиво ощупывала мерцающий барельеф. Скорпион выглядел вполне боевым созданием, с задиристо задранным хвостом. Крест с таинства крещения был утерян где-то в недрах домашних косметичек и полностью забыт.

Ресторан при гостинице потрясал новомодным величием. Зеркала сияли, разбрасывая бесчисленные отражения посетителей, мраморные столешницы поражали массивным великолепием. Бра приветствовали позолотой, официанты были вышколены как солдаты на плацу. Лиля с удивлением пробовала непривычные блюда. Дома кусок мяса был нечастым гостем на кухне. Он появлялся только в редкие дни праздников и скрупулезно делился между всеми членами семьи. Здесь же огромные ломти томились на каждой отдельной тарелке, благоухая хищным совершенством. Иногда посетители заказывали представление, и стейк готовили прилюдно прямо в зале. Пламя бесновалось, праздничные искры взлетали к потолку. Восторг детей был непрекращающимся, они рукоплескали. Морские богатства, обильные десерты, мягкие вина сменяли друг друга в хороводе непрекращающегося блаженства. Это был гастрономический рай, сменивший обыденную пытку, направленную на выживание. Щеки разгорались от изобилия, глаза блестели.

Осознав всю непривычную роскошь этого места, Евгения Александровна в следующий раз достала из чемодана сияющее сокровище одолженного платья. Она стянула талию до треска блестящим ремешком, надела туфли на высокой шпильке, соорудила лакированный начес на голове, навела толстые стрелки и во всеоружии выдвинулась покорять иностранную публику. Официант мазнул ее перетянутую фигуру масленым взглядом на входе и торжественно шепнул коллеге: «Русскую туристку я узнаю из тысячи. Суровое, напряженное лицо и неизменный перебор с одеждой. Точно шлюхи перед состоятельным клиентом». Евгения Александровна обладала довольно хорошим слухом и больше не предпринимала попыток надеть на себя сияющую броню. Платье так и пролежало в чемодане до конца отпуска.

Но запомнилась Болгария Лиле не гостеприимным теплом местных жителей и не обильной пышностью меню ресторана. И даже старинный Несебыр, словно выточенный из филигранного достоинства камня, не поразил ее настолько сильно, как визит  в деревню Бата. Все фешенебельные развлечения забылись, осталась только бархатная, чернильная ночь и искры костра, спорящие со звездами. Сверху висел сверкающий ковш Большой медведицы, который словно расплескивал гулкие звуки волынок и обретал мощь барабанного боя.

Вышел мужчина в белой рубахе и штанах, закатанных на плотных икрах. Он аккуратно распределил граблями кучу красных от жара углей. Они легли равномерным слоем на остывшую вечернюю землю, вгрызаясь в безмятежность своего ложа. Далее появилась из толпы молодая девушка в белом, хрупкая как тростинка. Она подняла икону над головой и сначала просто прошла по краю тлеющего поля, пробуя босыми ступнями ног тлеющий жар. Потом в бессловесной молитве постояла, устремив взгляд в звездное небо, снова приблизила икону к небосводу и вдруг пошла по раскаленным углям словно по привычной земле. Она кружила в священном трансе, обретая силу, описывая магические круги. Вихрь женского начала соприкоснулся с противоположным потоком – мужчина вновь выступил на горячую сцену и слился с девушкой в непостижимом, чарующем танце. Позже искусство хореографии растворилось в ночном воздухе так же непостижимо, как началось. Пошлое обрамление начала праздника бесследно истлело в могуществе истинного благородства. Болгария так и сохранилась в памяти Лили в образе этой ночи, наполненной одухотворенной мистикой и внутренней силой.

XXIII

Запад неизменно идеализировался. В сознании каждого постсоветского гражданина существовала обыденная реальность, ограниченная и ущербная, и мир заграницы с чарующим совершенством достатка. Вероятно, преклонение перед всем иностранным возникло еще в период правления Петра I. Государь первый заметил, что технически, культурно и организационно западная культура находится далеко впереди России. Еще в детстве пережив страшный и беспощадный стрелецкий бунт, который способствовал истреблению многих родственников царя по материнской линии, Петр возненавидел сам образ исконного русского боярства. Эмоционально-психологическая травма из детства привела к тому, что все бояре и стрельцы стали отождествляться у монарха с чем-то варварским, диким и требующим скорейшего уничтожения.

Мальчик в малолетстве жил со своей матерью в селах, рядом с которыми сформировалась Немецкая слобода, собравшая всех иностранцев на Руси. Именно это привлекательное место и стал посещать юный Петр и полностью попал под влияние всего заграничного. Одежда была непривычно элегантной, алкоголь струился рекой, доступные и раскрепощенные женщины окружали будущего царя. Сосредоточение аферистов и проходимцев в слободе, которые искали наживы и приключений, трогало вольнолюбивую натуру отрока. В этом сомнительном месте молодой царь предельно очаровался немецкой мягкой силой, преследующей собственные интересы на территории развивающегося государства. Юноша был взят в оборот заграничными вещами, попал под влияние ловких иностранных агентов. Он просто заболел всем иноземным и слушать не хотел о русских традиция, которые ассоциировались только с кровавым бунтом, казнями и ссылками.

Став единоличным правителем русской земли, Петр I начал в приказном порядке, без учета русского менталитета и уклада жизни, насаждать все иностранное и заморское. Огромное количество казненных и сосланных на каторгу людей, не согласных с его политикой, возникло в то время. Отрицание преклонения перед западом приравнивалось к государственной измене. Так царь нарушил естественный эволюционный ход России. Последующие монархи только укрепляли эту культуру подобострастия, переписывая настоящую историю России, романтизируя чуждые каноны, да и сама аристократия со временем соблазнилась дальними землями, забыв о своих корнях. Вся хронология развития славянского пространства была исковеркана, искажена, глубинные истоки названы варварскими и не заслуживающими внимания. По сути, Петр I заложил бомбу замедленного действия под всю последующую историю русской земли. Государство было обречено на вечные поиски правды, неустанную борьбу между славянофилами и западниками. Именно благодаря этому вечному конфликту, искусственно питаемому хитрым разумом, Россию раздирали на клочья войны, революции, интриги, междоусобицы. С тех пор страна не знала покоя, ее использовали, душили  и уничтожали, зачастую ее же собственными руками.

Даже в советское время привлекательность запада была неистребима, невзирая на активную пропаганду неприятия и подробное объяснение причин ненависти. Любовь ко всему чужеродному словно проросла в русскую натуру, навечно поселилась в генетической памяти. Эта же любовь вновь уничтожила великую державу. 90-тые годы еще более укрепляли это страстное чувство иностранными фильмами, мифами о совершенстве цивилизации снаружи, лозунгами о собственной неполноценности. Люди почти поверили в то, что они на голову ниже иностранных небожителей.

Лиля тоже бредила западом. Кинематограф и поездка в Болгарию еще более укрепили подобное чувство. Они разожгли жгучее любопытство, которое было дополнено подарками, которые брат Коля привез из Германии. Он попал за рубеж по причине подозрительных пятен на его теле после Чернобыльской аварии. Волосы на голове мальчика тоже вылезли странными очагами. Фонд Чернобыля отправил его на лето в немецкую семью, и брат вернулся в полном восторге от чудес увиденного. Он привез Лиле восхитительную куклу Барби, вероятно, уже бывшую в употреблении, с отломанной ступней. Но какое это имело значение, когда весь кукольный ассортимент Лили ограничивался только брутальными пупсами с суровыми лицами? Игрушка в облаке розового платья просто парила в руках заветной мечтой, была подобна неземной фее. Лиля еще долго не могла заснуть, посадив ее рядом на кровати и наблюдая за точеным совершенством куклы.

Все было каким-то инопланетным дивом. И блок ярких шоколадок «Альпен Гольд», и белоснежные кроссовки брата, и крем в изысканной упаковке для матери. Запад прокрался в неокрепший дух через блестящую, пленительную материю. И Лилия поддалась искушению так же необратимо, как это сделал в свое время Петр I.

В следующем году девочку отправили в Германию. Чернобыльским детям, как бы в компенсацию ко всем болезням и дозе облучения, был дан такой волшебный навык тестового познания мира. И Лиля ждала этого опыта с нетерпением, жаждой и даже молитвой в сердце. Ночи перед отъездом превратились в бессонный поток сознания, иррациональную тревожность.  Ей казалось, что она едет не просто в другую страну, а летит в космос на другую планету. Лиля представляла себе райский сад, полный откровений и сбывшихся грез.

Еще сходя с трапа самолета в Германии, каждый ребенок получил связку желтых бананов в одну руку и жестяную банку «Пепси» в другую. Обезьянье счастье обладания захватило с той минуты непостижимым блаженством и больше не отпускало на протяжении всего отдыха. Семья, которая приютила Лилю на время летних каникул, была очень сплоченная и дружелюбная. Она с теплом и вниманием приняла девочку. Больше всего подростка поразило отношение взрослых: они никогда не отмахивались, не критиковали и не прогоняли, даже если были предельно заняты. Принятыми подопечными всегда занимались, им были искренне рады. Подарки стали правилом каждого дня, развлечения – привычной формой проведения досуга. Женщина, принявшая Лилю в семью, с жалостью осмотрела тощую девочку, поставила ее на весы и объяснила через переводчика, что к концу сезона она обязательно должна поправиться и окрепнуть. Так и случилось. Разнообразное и качественное питание, поездки в аквапарк и к озерам, горный альпийский воздух благоприятно сказались на внешности девочки. Она приобрела более мягкие очертания тела и женственные изгибы. Это не мог не заметить рыжий мальчик, который жил по соседству. Утонченная и хрупкая прелесть девочки прельстила его воображение. Не обладая достаточными навыками соблазнения и владения русским языком, парень приносил с собой подушку для розыгрышей и, садясь на нее, производил громкие газоиспускающие звуки с регулярной периодичностью. Такой способ привлечения внимания иностранной принцессы не увенчался успехом, попытки были изначально обречены на провал. Возможно, если бы подушка обладала еще и ароматической способностью портить воздух, парень достиг успеха. Во всяком случае, именно так он объяснял самому себе неудачу на любовном фронте.

Физическая активность сменялась культурной программой, дни мчались в радостном разнообразии.  Врачи также постоянно обследовали чернобыльских детей и старались вылечить в полную силу своих возможностей. Все немецкие силы словно сплотились в едином порыве помощи и соучастия.

Место, где гостила Лиля, находилось у подножия Альп. Сказочные небольшие городки пряничной прелестью раскинулись в долинах. Черепичные терракотовые крыши, старинные колокольни, округлые площади с каменными фонтанами, горные реки, заливные луга, прозрачные озера с кишащей форелью, утопающие в голубом небе вершины гор – все пленяло сентиментальным уютом и благополучием. Этот край словно никогда не ведал потрясений и горя. Он цвел и утопал в мещанской безмятежности.

Дом приютившей семьи был просто огромный. Стильная выдержанность интерьера поразила Лилю. Она впервые встретила на своем пути гармонию продуманного минимализма. Зайдя в ванную комнату, девочка осознала, что только одно это помещение больше всей ее квартиры на родине. Уровень благоустройства был очень высокий, терраса и бассейн во дворе пленяли непривычной роскошью. Лилю охватила грусть. Вряд ли это была зависть, скорее обида за своих соплеменников, которые, потеряв почти все в годы Второй мировой войны, так и не пришли к подобному уровню жизни. Скорее они упали на самое дно жизни. И девочка силилась понять, что послужило причиной такой несправедливости и обрекло ее страну на немыслимые пределы выживания.

Эхо Второй мировой войны напомнило о себе в момент, когда Лиля дарила семье сувениры, привезенные из дома. В числе подарков была иллюстрированная книга с достопримечательностями ее родного города. Кто знает, что послужило причиной того, что никто не заметил фотографию сцены спектакля, где изображался суд над фашистом в нацистской форме. Была ли это общая беспечная невнимательность родителей Лили или врожденный сарказм отца, решившего разыграть «немчуру поганую» – так и осталось тайной. Но принимающие немцы сразу же обратили внимание на кота в мешке. Лица их побледнели и вытянулись, а хозяйка Лили принялась горячо лепетать извинения за своих предков в присутствии шокированного переводчика.

Германия ощущала вину за содеянное преступление в прошлом даже в конце XX века. Вероятно, степень этого чудовищного проступка намеренно усугублялась в СМИ на западе с течением времени, грех целенаправленно культивировался и порицался. Простые немецкие люди, слишком правильные  и доверчивые, покорно принимали на себя ошибки, которые сами лично никогда не совершали. Насилие всегда кормилось кротостью и послушанием, как костер сухой травой. Отсутствие сопротивления неизбежно порождает деспотизм.

XXIV

Каждый акт официального милосердия всегда имеет обратную сторону. Благотворительность должна быть тихой и в некотором роде жертвенной. Она не терпит огласки. Доброта не нуждается в лицедеях, она признает только призвание духа. Меценатство – палка о двух концах. Привычная схема общества состоит в том, что сначала кто-то грабит людей, а после помогает им с уродливой затеей мнимой помощи. Это неполноценная компенсация призвана радовать пострадавшую сторону. Крошки с барского стола делают счастливым человека, у которого отобрали сам хлеб. Чтобы сделать людей радостными, надо сначала их лишить всего, а уже после проявить себя в величественном образе дарителя. Это привычная психология манипуляций. Мощная схема «Отбери, а потом верни» разворачивает людей, ненавидевших врага прежде, лицом к нему.

Благотворительные фонды во всем мире – это своеобразная теневая мафия, мало заботящаяся о странах третьего мира. В большинстве случаев организаторы фондов преследуют только свои собственные интересы: финансовые накопления и политические игры. Ведь, обладая реальной властью, они понимают, что, приучив жертву к бесплатному подаянию с рождения, они формируют ее полную зависимость в будущем. А заодно и полное уважение к себе. Основная проблема нищеты в мире не устраняется, а скорее разрастается и плодится целенаправленно. Ведь благодаря мнимым актам милосердия скапливаются немыслимые капиталы, и укрепляется власть над массами покорных.

Даже конгрегация «Миссионерок любви», которой руководила мать Тереза, являлась ярким примером лицемерия. Это была богатейшая благотворительная организация, но в домах милосердия никогда не хватало денег на лекарства, еду и кровати. Больницы ордена получали многомиллионные пожертвования, но никаких признаков притока этих денег в бюджет не было. Мать Тереза часто отказывала умирающим в помощи, призывая молиться и страдать «Во имя Христа», но при этом сама пользовалась современными лекарствами и высококлассной медицинской помощью. Она носила простое сари и перебирала старые четки, но всегда прибегала к услугам частных самолетов и первосортных отелей.

Организаторы благотворительных организаций неизменно множат свое состояние, прокручивая пожертвования через банковские счета фондов. Прибыль от помощи детям еще выше. Люди более охотно расстаются с последними деньгами для помощи пострадавшему будущему поколению. Агрессивная реклама насыщенной сентиментальностью еще больше возбуждает милосердные порывы. Но есть еще одна грань прибыли в этих местах – продажа детей в семьи, которые мечтают завести ребенка. Здесь суммы и вовсе становятся баснословными, обогащая организаторов. Редко кто следит за дальнейшей судьбой живого товара, ребенок остается беззащитной жертвой последующих решений судьбы.

Чернобыльский фонд не был исключением. Он целеустремленно и методично преследовал меркантильные интересы купли-продажи. Принимающая сторона тоже не была полностью святой в своей гуманности. Льготное налогообложение в семьях, которые принимали пострадавших детей, способствовало увеличению числа благодетелей. В случае Лили это был действительно акт самоотверженного соучастия с небольшими личными преференциями, возмещающими уход за ребенком. Но такое счастливое стечение обстоятельств не было повсеместным. Девочка убедилась в том, как ей повезло за рубежом, посетив семьи, где гостили ее подруги. Она поехала в Германию с двумя приятельницами из двора, и их участь была далеко не такой же удачливой.

Первый визит привел Лилю к суровому строению, где проживала семья фермеров. Работники сельского хозяйства, перегруженные работой и множеством забот, попросту не уделяли ребенку никакого внимания. Они кормили подопечную в положенное время скудной, однообразной пищей, заботясь лишь об ее физическом комфорте, а дальше предоставляли свободное время на целый день. Из развлечений был только горный велосипед, на котором подруга Лили и ездила изо дня в день по головокружительному серпантину гор. Никто не наблюдал за ее путешествиями в уединенном месте. Волновали принимающую сторону только скидки на налогообложение. Фермеры мечтали приобрести новый трактор, так как прежний уже почти вышел из строя. То, что девочка рисковала жизнью, разъезжая по сложному рельефу и не могла перекинуться ни с кем даже словом, осталось за гранью их осмысления. Она была сыта, обладала минимальным набором бытовых удобств, и этого было вполне достаточно по представлению угрюмых, замученных жизнью и непосильным трудом хозяев. Фермеры были уверены, что овчарка во дворе – достаточный компаньон на летние месяцы для чужого ребенка.

Вторая поездка и вовсе ужаснула Лилю. Никто не мог ожидать, что пленительный вид, возникший за поворотом трассы, таит в себе такие неприятные тайны. Особняк поражал строгим благородством. Это был скорее замок, а не привычный дом. Что-то давно утерянное, буржуазное и неуловимое витало в  каменной элегантности старинных стен и стрельчатых окон. Аристократизм присутствовал во всем: во вкрадчивом шуршании шин автомобиля по гравию, в идеально выстриженных газонах, в живописной обветшалости стен, увитых зеленью. Хозяйка Лили неуверенно вышла из машины, хотя визит в семью был заранее согласован. Дверь открыла девушка в униформе, она же проводила внутрь изумленных посетителей.

 В огромном холле шахматная плитка на полу, эклектичный баланс мебели, почерневшая от времени лестница, старинные портреты окружили посетителей. Высота помещения немного кружила голову. Обветшалость окружающего вносила ноту какого-то неприкосновенного величия. В центре лестницы стояла огромная античная скульптура с мрачным взглядом, словно отвергающая все неожиданные визиты. И вдруг Лиля обратила внимания на маленькие белые клочки бумаги, которые были приклеены буквально к каждому предмету в комнате. Она подошла ближе и стала читать надписи. Они, на удивление, были написаны на отличном русском языке и гласили примерно следующее: «Не прикасаться к статуе», «Не садиться на диван», «Не трогать вазу». Все антикварное пространство словно отстраняло от себя поток жизни, накладывая запреты и не давая ни одного права. Ребенок из третьесортной страны не являлся здесь долгожданным гостем. Он просто служил выгодным элементом сделки.

Представители аристократии поместили детей в крошечной каморке под крышей. Обшарпанные стены соседствовали с матрасами на полу. Развлечений как таковых не было. И даже общение с соотечественницей не могло спасти подругу Лили. Семья взяла детей, не  особенно заботясь о возрастных совпадениях и психологическом комфорте подопечных. Вторая гостья была гораздо старше и болела аутизмом с непрекращающимися припадками эпилепсии. Периодически она начинала кататься по полу и истошно кричать. Пена покрывала дрожащие губы, и слуги тут же прибегали, вытаскивая почти бездыханное тело из комнаты. Никто не интересовался состоянием подруги Лили в этот момент. Девочка оставалась одна, напуганная непривычным стечением обстоятельств, в мрачном безразличии замка, и только портреты ехидно поглядывали со стен прямо в глаза несчастного подростка.

Великолепный деревянный пирс на озере, окруженном горами, обширные конюшни, корты для тенниса – все мягко шептало о достоинстве представителей дворянства. Но кто мог слышать безмолвный крик о помощи чернобыльской гостьи, покинутой на полное одиночество в чужой стране? Главное мерило истинного милосердия – чистая совесть. Благотворительность – это переваренный компот. Сладкая вода никогда не заменит пользы правдивого плода.

XXV

Гибель искусства в 90-е носила методичный, целенаправленный характер. Странное это было время. Все перевернулось с ног на голову, и составные части единого целого тоже рассыпались хаотичными, ранящими осколками. Ранение это не было прямым, она играло вдолгую, медленно разлагая основы человеческого разума и нравственности.

Множество противоречивых явлений и двусмысленность пропаганды сказались на литературе. Детективные и любовные романы самого низкого качества, магический реализм сомнительной пробы, возвеличивание опальных авторов советского времени, второсортная зарубежная литература, недоступная прежде – все смешалось на прилавках вокзалов и ларьков. Книги наполнялись неким сюрреалистичным сумбуром, жонглированием слов, сентиментальным фантазированием. Извлечение страшных сторон и темных энергий затронули разные сферы искусства. Тяга к эротизму увлекла многих людей. Это была некая греховная вакханалия, сочащаяся пороками и извращенными деяниями. Сознание постсоветских людей было подобно мышлению подростка, который рвался к запретному плоду, стремясь подглядеть в замочную скважину и увидеть недоступную прежде распущенность.

Появились частные издательства с возможностью продвигать любые книги за собственные деньги. Это привело к еще большему снижению качества прозы. Капитализм не заботился о развитии населения, во главу угла ставились только успешность и финансовая отдача от продаж книг. Читатель уже не рассматривался как личность, он был лишь источником прибыли. На полках появлялись издания очень низкого качества – и с точки зрения художественной ценности, и в отношении уровня печати. Книгоиздательская политика советского времени была забыта. Классические художественные произведения, научная литература, философские труды казались скучной пылью разрушенного государства. Привлекали только яркие обложки, нехитрый сюжет, сексуальная подоплека. Низкокачественная беллетристика заслонила собой истинный лик настоящей литературы. Она была съедобна, как беляш на вокзале, удобоварима в дороге и не мешала полноценному сну после прочтения. Фастфуд в искусстве стал нормой, люди забывали о вкусе здоровой пище, перекусывая на ходу и не мучаясь размышлениями после. Вкусовые рецепторы постепенно притуплялись, возврат е чему-то серьезному казался все более нерациональным. Если можно наслаждаться моментом без головной боли, надо отдаваться этой идее с бездумным наслаждением. Так началась игра по построению покорного стада. Ведь там, где умирает настоящее, общество превращается в бездумных коров на лугу. По-прежнему светит солнце, молодая трава насыщает брюхо, голубое небо не грозит дождем, но все это утопическое благое намерение неизбежно ведет к распаду.