Не доводи меня

Я погрузилась в воспоминания, пытаясь соотнести образ Андрея, как я его помнила, и как он нем рассказывал Ваня. Пока совпадало.

– Но потом случай один был, – продолжил Ваня. – На физре, где-то в восьмом классе. Мы в волейбол играли. Андрея выбрали капитаном команды. Я думал, что буду капитаном второй команды, его соперником. Но капитаном выбрали другого мальчика. А потом они стали выбирать себе игроков в команды. Андрей первым делом меня к себе позвал. Я думал, он так изворотливо меня унижает. Но он шепнул мне, что если мы будем в одной команде, то соперникам нас не победить, даже если мы будем вдвоем, а против нас – пускай даже сто человек… Ну вы сами прикиньте? Мы и в восьмом классе здоровые были! Не по два метра, как сейчас, но выше остальных. А это в волейболе важно. Но я и тогда ему не поверил. Подумал, что он все-равно меня загасит. Но Андрей видел, что я хмурый. Пасовал мне все-время. И к концу игры мы словно только вдвоем играли против соперников. Ребята из нашей команды обиделись. Но мы как-то и не заметили этого… Даже Андрей. А он тонко чувствует других. В общем, с тех пор мы постоянно были вместе. Я с ним в первый раз школу прогулял… Первую сигарету тоже с ним выкурил…

– Ну а поссорились почему? – спросила Анюся.

– Ближе к выпускному я понял, чем занимается его семья, – сказал Ваня, и горечь скользнула в его голос. – Отель, ресторан, казино, временами бордель, если гость почетный и много денег проиграл.

Ваня запнулся. Я видела, что ему горько. Поэтому мое недоумение возросло, и я выпалила:

– Ну и что тут такого? Подумаешь, бизнес семьи. Он же наверняка дарил тебе на день рождения хорошие подарки, да? Угощал, наверное, часто… Думаю, эта ваша первая сигарета была не «Кэмел», а «Парламент», как минимум.

Я замечталась – перечисляла материальные выигрыши для Вани из этой дружбы. Но запнулась, когда увидела, как он на меня смотрит.

– Нет, – сказал Ваня. – У меня не шлюшеское мышление. Я правда его любил. Мне нравилось проводить с ним время и все такое, но…

За «шлюшеское мышление» мне даже не было обидно. Вообще, хороший термин Ваня вывел. Да, такое вот у меня мышление. Точнее не опишешь. Только не понимаю, почему его нужно стыдиться? Как будто есть в мире женщина, которая между двумя одинаковыми парнями выберет бы того, кто беднее.

– Но что? – сказала Анюся.

Я уже догадывалась. Да и Анюся, скорее всего, тоже. Если и было в Ване что-то хорошее, так это его честность. Безупречная. Под ручку с ней шла, конечно, и прямолинейность. Но это уже другая история.

Я бы не поверила, что такие честные люди существуют, если бы не знала Ваню. И Анюся такая же. Наверное, он ее за это и любит. Или просто они притянулись друг к другу, как похожести. Бред это, что противоположности притягиваются. Наоборот. Чем у тебя с человеком больше общего, во взглядах, в жизни, в характере, тем лучше будут ваши отношения. А противоположности, наоборот, отталкиваются.

Хотя как тогда объяснить это… необъяснимое, получается, притяжение, которого мгновенно появилось между мной и Андреем? Он явно не такой, как я… Ну, это если верить Ване.

– Но не могу я, когда так, – наконец-то сказал Ваня. – Это же… Это казино, блядь!

Прежде, чем Анюся начала свою речь проповедницы, я воскликнула:

– Погоди! Разве в Крамольске казино нелегальное?

Ваня скривился. Видно было – ему эта тема удовольствия не доставляет.

– Легальное, – выдавил он. – Но нелегально многое из того, что там происходит.

Я не стала уточнять. Очевидно, разве не так? И оттого все меньше вязался образ того парня с сыном владельца такой организации.

– В общем, – продолжал Ваня. – Андрей и сам огромный интерес ко всему этому проявлял. Показывал мне фокусы с пятьсот долларовыми фишками в школе, под партой… Как сейчас помню: синенькая такая, под цвет его зауженных штанов. Он у отца подрабатывал. Не за деньги. Денег у него всегда было впрок и даже больше. Он мог заглянуть в мое окно в пятницу вечером, сказать: «мы с тобой уезжаем на два дня», потом шлепнуть чем-то по подоконнику. Я смотрел – билеты на поезд, который через два часа отправлялся. А Андрей в это время продолжал: «бери чистые трусы и отчаливаем».

– Ну? – вмешалась я. – И ты ведь ехал? Человек, который вовсе без шлюшеского мышления.

Ваня даже улыбнулся. По-доброму!

– Ехал, конечно, – сказал он. – С тяжелым сердцем каждый раз. А в последний – отказался.

Я выдохнула на грани с рычанием, сложила руки на груди, и откинулась на спинку стула, всем своим видом показывая, как недовольна таким выбором.

– На самом деле… – снова начал Ваня.

– …вы оказались совсем непохожими, – закончила вместо него Анюся.

Ваня кивнул и умолк. Предался воспоминаниям – это было видно по его затуманенному взору.

– Ничего не понимаю, – сказала я себе под нос.

– Что не понимаешь? – сказала Анюся. – Почему они перестали общаться?

– И это тоже. Но главное: почему он работал?

Ваня оживился. Чуть склонился ко мне, насколько стол это позволял, и с фанатичным блеском в глазах заговорил:

– Ему было просто интересно. Представляешь? Он работал там, в казино, в ресторане при казино, в отеле, просто потому что ему было интересно, как все это действует изнутри. А работал он класса с девятого… На школу забил. Ему можно – сын богатенького папы. Но как-то так вышло, что экзамены он хорошо сдал… Но никуда не поступил. Получил аттестат, и остался в Крамольске. Но и без ВУЗа его будущее прекрасно. Семейное дело ему отойдет. И я считаю, нет на свете человека более достойного этой империи, нежели он.

Звучало как тост. Мне даже захотелось похмелиться. Честно говоря, я думала об этом с того мгновения, как выползла из кровати Андрея. Но не стала этого делать. Проходила уже такой этап. Ничего хорошего в нем нет, какой бы безрадостной не казалась жизнь.

– Я так и не поняла, зачем он работал… – быстро произнесла я. – Но скажи, почему ты от него ушел? Я так понимаю, это твоя инициатива была?

Я правда не понимала, зачем работать человеку, у которого с рождения перед ногами весь мир… Черт возьми! Сколько всего можно делать вместо работы, если у тебя неограниченное количество денег!

– Ну ты же знаешь его, – сказал Анюся, кивнув на Ваню. – Он не может уважать тех, кто занимается такими… вещами. Это же Ваня.

Я перевела взгляд с Анюси на Ваню. Тот мелко и часто кивал, поджав губы.

– Че, правда? – скривилась я. – Только из-за этого?

Ваня снова кивнул, но теперь один раз и уверенно.

– Я всю жизнь, сколько себя помню, мечтал стать полицейским. Я правда считаю, что рано или поздно справедливость восторжествует, добро победит зло… ну и так далее. И я не мог… Ну пойми меня! Я просто не мог дружить… Даже просто смотреть на человека, семья которого развращает правоохранительные органы моего родного города.

Ваня запнулся. Смотрел вроде на меня, но и как бы сквозь. Я понимала – он не ловит и даже не замечает лучи неодобрения, которые я ему посылаю. Молодец, конечно, Ваня. За справедливость. Но только далеко с такими идеалами не уедешь.

Я выдохнула и снова откинулась на спинку стула. Теперь Ваню было жаль. Он не поборет систему. Как бы ни старался. Система поглотит его, пожует и выплюнет. Но сейчас, пока ему мало лет, может, и стоит попытаться.

– Удачи тебе, – сказала я.

Ваня притих. Я и сама себе подивилась. Искренне пожелала Ване удачи… Не было такого никогда, и скорее всего никогда не будет. Просто он меня разжалобил своими речами.

– Ты же думаешь, что можешь что-то с этим сделать? – уточнила я, чтобы Ваня правильно меня понял.

Он кивнул и уверенно, и неуверенно. Резко, но как бы вбок.

Интересный он, конечно, человек. И Анюся тоже. Интересные, но мудрости житейской ни на грам. Всегда будут жить в таком вот домишке с невысокими грязно-белыми потолками и плесенью на сантехнике. Сначала собак выращивать, потом детей – в количестве равном стае собак. Мне было бы их жаль. Но они сами свой путь выбирают.

Я же себе выбираю совсем другой путь. Я по головам пойду только бы не жить больше в бедности… Нет, правда. Я готова ради этого абсолютно на все.

– И все же, – вдруг сказала я. – Это не может быть он… Тот парень вчера и Андрей, про которого ты рассказываешь…

– Почему?

Ваня не собирался доказывать мне что-то. Он спрашивал чисто из любопытства.

– Потому что тот парень был… хорошим? – Сказала я, словно сама у себя спрашивала. – Не бывает хороших богачей.

Вместе со словами в голову заползли воспоминания со вчерашний ночи. Я даже засмущалась. Абсолютно невозможное для меня действие. Особенно если я на виду у людей. Но как-то так ощущались эти воспоминания, что делиться ими казалось кощунством.

Ваня рассмеялся. Неожиданно для всех, кроме себя. Анюся даже дернулась и глянула на Ваню, прищурив глазки.

– Ты чего? – спросила я.

Ваня чуть успокоился и лишь затем заговорил:

– Это точно он!.. – Ваня снова ненадолго рассмеялся. – Узнаю Андрея! Единственный во Вселенной хороший парень, которому дают!

Анюся фыркнула. А я улыбнулась, расчесывая пальцами волосы у лица так, чтобы пряди закрыли румянец на щеках.

Глава 3

Ты не знаешь меня даже по имени

Но я снова у тебя за спиной

Где ты – Три дня дождя

Дома у Анюси и Вани я пробыла до вечера. Уходить не хотелось в основном потому, что идти было некуда. Дома меня прирежут, ведь денег я не раздобыла. К тому же мне хотелось есть. Немного брезгуя, я поела перловки, которую кушал Ваня. Анюся сказала, что вовсе не для собак ее варила. Я вначале ей не поверила. Но обнаружив, сколько Ваня съедает за раз, поняла, что Анюся не врала. Как и всегда.

Ваня не выгнал меня из их дома лишь потому, что ушел спать. Я вообще удивлялась, как ему после ночной смены хватило сил на колкости и на такой длинный рассказ.

Он ушел, пригрозив мне кулаком, чтобы я убралась до того, как он проснется, и чтобы не вздумала его будить. Я не испугалась. Очевидно, что спать он будет долго и крепко. Так что мы с Анюсей спокойно разговаривали, даже не стараясь прикрутить громкость. Анюся мыла посуду, а я развлекала ее беседой. После мы пошли заниматься питомником. Точнее Анюся им занималась: кормила животных, чесала их за ушком, обнаруживала клещей и блох. Первых вытягивала, над вторыми тяжко вздыхала. А я работала радио – болтала что-то без умолку, только бы Анюся не припрягла меня к работе. Она пару раз тонко мне намекнула, что, в целом, если у меня есть желание, и если меня это не затруднит, то я могу помочь ей придержать пакет, пока она сыплет корм. И все в таком духе. У меня желания не было, меня это «труднило», так что я не откликалась на неловкие просьбы Анюси. Я и за плату работаю нехотя. А тут бесплатно! Анюся, конечно, мой лучший друг. Но это не достаточный аргумент, чтобы одеть на меня упряжку.

Короче, я засиделась. Темнело очень поздно. Я как-то не успела привыкнуть, что в девять вечера последние лучи солнца еще не спрятались за горизонтом.

Я брела по мягкой, размоченной дождем грязи, надеясь, что опоздаю на электричку. Тогда придется заночевать у Анюси. А я на все готова, даже на ночевку под одной крышей с Ваней, только бы домой не идти. Но на электричку я не опоздала. Пришла, как отличница, за десять минут. Купила билет на Анюсины деньги, и зашла в пустующий вагон. Людей было мало. Оправдание этому одно – их тут всегда мало. Я без интереса рассматривала бабулю с саженцами, которые как любопытные песики выглядывали из ее клетчатой сумки, свесив уши-листья. Потом отвернулась и прижалась щекой к стеклу. Надо бы умыться. И вообще помыться. Отчего-то у меня не хватило наглости попроситься в душ у Анюси. Обычно у меня ее на все хватает.

Только на получасе дороги, я вспомнила, что оттягивает карман шорт и жжет бедро. Часы. Я украла часы.

Оглядевшись, словно кому-то было до меня дело, я убедилась, что на меня никто не смотрит, и вытянула часы из кармана. Кровь быстрее побежала по венам, когда этот золотистый циферблат блеснул перед моими глазами под блеклым светом вагона электрички. Красивые. Без единой царапинки. Величественные, они оттягивали мне руку. Казалось, чем дольше я на них смотрю, тем больше они весят. От часов не хотелось избавляться. Я любовалась ими, думая, как же здорово ощущать на руке богатство изо дня в день, из года в год.

Я надела часы на левое запястье, вытянула руку перед глазами, покрутила ею, глядя, как скачут мутно-желтые лучи лампы на идеальном стеклышке над циферблатом.

На самом деле часы мне не шли. Они были явно мужскими. К тому же на моем тонком запястье выглядели как кандалы…

От этой мысли я хохотнула. Наверное, бабка с щенками-ростками с подозрением глянула на меня, но было все-равно. Кандалы! Это я так подумала про эту совершенную, прекрасную, дорогущую вещь.

Все еще улыбаясь, я сунула ладони под кофту: левую – в рукав правой, и наоборот. Теперь мое сокровище хотелось скрыть от мира. Я понимала, что очень скоро попрощаюсь с ним. Но пока есть такая возможность… Пускай холодный каучук ремешка насытиться теплом моего тело. Вдруг это сработает, как монетка, которую бросили в фонтан? Дам часам частичку себя, и они потом ко мне вернутся?

Нет, эти дорогие вещи плохо на меня действуют. Начинаю сказочки придумывать и, что хуже, верить в них.

Я вытянула ладони из-под кофты, и сунула их в карманы шортов. Так привычнее.

Покинув электричку, я зашагала по улице, которая вела к центру Крамольска, к модному району, где, спускаясь в страну чудес, сутками пропадали богачи. На самом деле я не собиралась до него добираться. Вероятно, Андрей сейчас где-то там. Встретить его с ворованными часами на запястье не хотелось. Крамольск не маленький. Но и не большой. Он сможет меня найти, ведь разглядеть успел хорошо – целую ночь этим занимался. Поэтому я должна поскорее избавиться от часов.

По-хорошему, надо было сделать это, как только я вышла из его квартиры. Но я как-то не подумала… Наверное, подсознание решило не напоминать мне о часах, чтобы подольше чувствовать близко к себе такую дорогую вещь. И ладно. Прощаю ему. К тому же, вряд ли Андрей (или вовсе не Андрей) заметил, что часы исчезли. Наверняка у него таких сто штук. Одними больше, одними меньше… Не обязательно он подумает, что это связано со мной, ведь так?

Но, не совсем сознавая это, я ускорилась. В Крамольске полно ломбардов. Осталось найти ближайший.

Такой обнаружился минут через семь быстрой ходьбы. Уже совсем стемнело. Было часов десять вечера. Телефон разрядился, поэтому точное время я сказать не могла… Нет, вообще-то могла. У меня ведь часы на запястье. «Хубло», как никак. Наверняка они настолько точные, насколько вообще могут быть точными часы. Но все время ночной прогулки я натягивала рукав кофты на них. Вдруг кто увидит? Поймут ведь сразу, что они ко мне попали не честным путем. Видно же по мне, что я таким имуществом располагать не могу.

Не стала бы девушка с часами «Хубло» носить рваные джинсовые шорты, которые заканчиваются так высоко, как у некоторых, более приличных девушек, заканчиваются трусы. И кофту такую носить не стала бы. Застиранную, так что цвета не черного, а темно-серого, с вытянутыми, еще более светлыми пятнами. Еще и катышками на рукавах. Нет, не стала бы. Все поймут, что часы я украла. Не то что мне было дело, что обо мне подумают. Но если кто-то узнает часы… У меня будут проблемы посерьезнее увольнения. Дорогие вещи ведь в «лицо» узнают. У них даже паспорта есть… Паспорта! Зря я их украла.

И если бы я не вышла прямо сейчас к ломбарду, то бросила бы наворованное прямо на асфальт, не переживая, что трещинка пробежит, соединяя семь часов и два часа, или, например, пять часов и десять, или двенадцать и шесть…

– Здравствуйте! – крикнула я в окошко.

Говорить приходилось громко, чтобы заглушить страх. Я ощущала, как дрожат мои руки. Надо же. Не думала, что избавляться от часов будет труднее, чем красть их.

Из окошка показалась женщина лет шестидесяти. У нее были короткие черные волосы, которые она неаккуратно взбила рукой, пока я смотрела на нее. Платье у нее было типичное, бабское – синее в мелкий белый горошек.

Несколько секунд мы глядели друг на друга одинаковыми перепуганными взглядами, а потом женщина произнесла на удивление высоким голосом:

– Здравствуйте, но мы уже закрываемся…

Женщина потянулась к створке окошка, но я ловко перехватила ее запястье. Левой рукой. Манжет кофты, натянутый до пальцев, спрыгнул до середины предплечья. Часы сверкнули в ярком свете лампы, которая свисала с козырька ломбарда. Она привлекала мошек в паучьи сети, которые соединяли крышу козырька и стены. Мошек было так много, что гул, который они создавали, показался мне шумом крови в ушах, какой бывает, когда давление высокое. Высокое давление меня сейчас не удивило бы. Я была напугана, словно вот эта мошка, которая билась в липкой сети.

– Дело срочное, – сказала я. – Просто… Срочно… Завтра за квартиру платить… А долг с зимы, понимаете?

Я врала плохо, неубедительно, хотя умела иначе. Но женщина меня не слушала. Она пялилась на часы. И отчего-то она тоже была напугана, хотя, как правило, работники ломбарда не самые эмоциональные люди. Она кивнула. Провела рукой под столешницей, а потом посмотрела на меня. Я медленно убрала руку, осознав, что женщина не собирается закрываться, и примет меня, последнего клиента ломбарда на сегодня.

Я стала расстегивать часы и, хотя застежка у них была не хитрая, провозилась я чуть ли не минуту. Просто пальцы дрожали и не слушались, словно я руку отлежала. Увлеченная дурацкой застежкой, я не замечала, что женщина пялится на меня, изучает мое лицо. Так внимательно, что даже чуть склонила голову.

– Часы… – зачем-то сказала я. – Сдать.

Подняв голову, я снова встретила перепуганный взгляд. Меня это напрягло. Сперва я подумала, что женщина испугалась внезапности, с которой я бросилась перехватывать ее запястье. Но сейчас мне казалось, что дело тут в другом. Хотя в чем еще? Мы видим друг друга в первый раз и…

О нет. Кажется, она догадалась, что часы краденые. Что-то сейчас произойдет, да? Тот же паспорт на драгоценность попросит… Ладно, придется сказать, что это не оригинал. Так денег меньше получу. Но лучше мало денег и отсутствие судимости, чем наоборот.

Но женщина вдруг пришла в себя. Перестала выглядеть такой испуганный, рот прикрыла, и стала типичной работницей ломбарда.

Я знала, как сдаются вещи в ломбард. Не первый раз это делала. Женщина выдала мне бумажки, а сама куда-то отошла. Наверное, покурить. Я сосредоточилась на бумажках. Концентрация была отвратительной. Мошки отвлекали непрерывным жужжанием. А тетка, оказывается, причмокивала, когда разговаривала.

– Да, да, – повторяла она полушепотом в телефон. – Они, да…

Я не вслушивалась. Усталость накатила на меня. Я хотела поскорее покончить с часами, забрать деньги, и больше никогда не вспоминать, что когда-то мое запястье носило такую вещь. Если не помнишь – значит, не было. Правильно?

Дальше я возилась с бумажками под равнодушным взглядом женщины. После телефонного разговора она переменилась. Взгляд ее стал слегка надменный. Я надеялась, что не мне он посвящается, а человеку с того конца телефонного провода. Но, кажется, все же мне, судя по тому, что надменность в ее глазах не тухла, а понемногу росла с каждой заполненной мною строчкой.

В этот раз мне показалось, что тягомотина с бумажками была длиннее, чем во все прошлые. Тетка расспрашивала меня о всякой ерунде. А потом заявила:

– Сейчас в кассе таких денег нет. Приходите завтра.

– Но… – выдохнула я.

На секунду я почувствовала, что вот-вот разрыдаюсь. Но в следующее мгновение меня окатила ярость.

– Какого хуя? – закричала я. – Думаете, я просто так ночью прихожу в ломбард сдавать дедушкины часы? Самую ценную вещь, которая осталась у меня от родственников?

Теперь ложь звучала правдиво. Женщина приоткрыла рот, с которого к концу рабочего дня стерлась помада, остался только карандаш. Она хотела что-то сказать, причем взгляд ее оставался надменным. Но я не дала ей и звука проронить.

– Просто дайте мне денег, чтобы хватило за коммуналку, блядь, заплатить, и поесть пару дней! Все! Я могу даже не возвращаться за остатком…

Ну с последним я погорячилась. Конечно, я вернусь. Это сделать гораздо легче, чем на новую работу устроиться. А жить на что-то надо. И лекарство покупать тоже надо, а то бабка совсем плохая.

Больше мы с женщиной ни слова друг другу не сказали. Она лизнула палец и отсчитала мне несколько купюр. Кажется, она их даже не посчитала. Я тоже не стала. Тут я поняла, что ни на какой остаток мне надеяться не стоит. Ну и хуй с ним. Мне и так крупно повезло, что ворованное в ломбарде приняли.

Не прощаясь, и уж тем более не благодаря, я свернула пополам тощую пачку денег, и сунула ее в карман. Затем я зашагала прочь от этого мерзкого гомона стаи мошек.

Сейчас уже совсем стемнело. Фонари работали, но как будто сами на себя. Они освещали лишь свои ножки, а расстояние от одного фонаря до второго тонуло в темноте.

Я темноты не боялась. Меня всегда удивляли рассказы о том, как дети, бывает, до шестнадцати лет спят со включенным светом. Я никогда не боялась ни подкроватных монстров, ни вампиров, ни оборотней, ни прочей чепухи. В этом мире я боялась лишь двух вещей. Боли и бедности. С первой ясно – все ее боятся. А вторая… Плохая еда, плесень, запах старья, и немытого тела. Вот что страшно. Главным образом, потому что бедность, в отличии от вампиров – реальна.

Но сейчас на меня почему-то не действовали доводы разума о нереальности потустороннего, которое может поджидать в темноте. Меня волновали сгустки тьмы между домами, до которых не добирались ни свет, ни полутень от фонарей. Я вглядывалась в проулки, чувствуя, как по спине, осторожно касаясь кожи холодным щупальцем, ползет страх.

Если бы телефон не сел, я бы позвонила кому-нибудь, чтобы говорили со мной, пока я иду. Анюсе или… Да, больше и некому.

Я ненадолго остановилась, чтобы проверить телефон. Тот молчал, сколько бы я ни жала на кнопку блокировки. Тогда я сунула руки в карманы и зашагала еще быстрее. Я бы побежала, но это значило самой себе признаться, что мне страшно.

Но только через сотню метров я услышала, что не одна иду этими темными аллеями. Закончились ряды магазинов и торговых центров, да и там людей я почти не встречала. К тому же все они шли навстречу мне, а не вдогонку. В отличии от этих.

Фигура… или фигуры были где-то за моей спиной. Достаточно далеко, чтобы не вызывать подозрений. Но я все равно чувствовала угрозу, которая от них исходила.

Чуть погодя, я оглянулась. Мужчина шел один. И, уже не скрывая этого, шел он прямо за мной.

Стиснув в кулаки скрытые карманами ладони, я ускорилась еще немного. Уже почти бежала. Мужчина тоже ускорился.

Я вдруг поняла, как болят мои челюсти – слишком сильно стискивала зубы. Нужно было что-то выдумывать, иначе… Иначе что? Может, мне просто кажется? Паранойя развилась из-за этих сраных часов. Только у меня их больше нет. Так что дело точно не в них.

При погоне нужно нырять в магазин, где есть люди. Только все уже закрылись. Я подергала за ручку ближайшего, постучала в окно, но мне не открыли. Хотя, может, открыли. Просто я останавливаться не стала. Времени на это не было.

Потом я решилась побежать. Это я умею. В любом случае буду быстрее этого мужчины, высокого и грузного, какие в кино играют телохранителей.

Только едва я подалась вперед, как из следующего сгустка тьмы, из следующего проулка, кто-то шагнул на меня. Я вскрикнула, но грубая, шершавая ладонь накрыла мой рот. Я и не собиралась долго кричать. Просто от неожиданности вырвалось. Я бы и не смогла кричать. От страха язык перестал меня слушаться.

Меня сгребли за живот, а потом той же рукой, что закрывала рот, прижали мой затылок к груди преследователя. В нос ударил запах пота и табака. Я даже не пыталась вырваться. Одни только руки этого мужчины весили больше меня. Я не справлюсь. С такими не поборешься – от них только убежать можно. Сейчас уже не можно. Но и досадно мне не было. Просто чувства атрофировались. В этом плане страх влиял на меня благотворно.

Первый мужчина, который недолго меня преследовал, нагнал нас почти сразу. Но лица я не разглядела. То, что он подошел, я узнала по шагам. А до этого мне на голову надели мешок.

Никогда такого со мной не происходило. Хотя я, наверное, заслуживала. Были на моем счету несколько краж. Не сосчитать сколько раз я… плохо себя вела в общественных местах. Один раз я сидела в обезьяннике – но совсем недолго, так что не считается.

Но чтобы на голову мне нахлобучивали мешок… Пах он чем-то грязным, но чем именно – я разобрать не сумела. Отвлеклась на другие органы чувств. Мужчины не разговаривали между собой. Они действовали четко и слаженно, словно по давно разработанному сценарию. Мешать им было даже как-то неловко.