Не доводи меня

– Почему ты все это делаешь для меня? – шепнула я.

Я понимала, он ждет что-то взамен. Мое положение удивительное, но не сказочное. Сказок не бывает. Если кто-то тебе помогает, он ждет что-то взамен. Я даже догадывалась, что. Андрей ведь понял уже, что у меня ничего нет, кроме себя самой. Но ответ был неожиданным.

– Я не врал, когда сказал, что восхищен тобой, – сказал он.

Прозвучало так непосредственно. Почти по-детски. Что это значит? Я не понимала, сколько бы не вглядывалась в Андрея.

Он тем временем вглядывался в меня. И этот взгляд я ни с чем бы не спутала. Знала его досконально. Такой бывает только перед поцелуем. Перед суетливыми движениями, когда он не знает, как тебя коснуться. Спина, колено? Куда класть руку? Когда ты хочешь, чтобы тебя поцеловали, этот взгляд кажется волшебным. Когда нет, ты видишь, какой он дурацкий. Иступленный и растерянный. Ужасное сочетание.

В это мгновение Андрей казался беззащитным. Я сумею проникнуть под его броню. Если правильно все обстряпать, Андрей сможет дать мне то, в чем я нуждаюсь. Нужно лишь догадаться, как его побороть. Силой не смогу, значит, нужно хитростью.

Вот только Андрей даже не пытался бороться. Глупо. А ведь он таким быть не может. Неужели он правда… восхищен мной? Что же такого он увидел во мне? Наверное, свою полную противоположность.

Он оперся одной рукой о мое колено, а второй обхватил затылок, запустив пальцы в волосы. Я не поддавалась ему, но и не пыталась отстраниться. Запах дождя окутал меня плотнее, я почти его полюбила. Что-то было в Андрее, что притягивало меня к нему. Но, вероятно, это «что-то» срабатывало на всех девочках. Что-то такое банальное, как сочетание красоты внешней и внутренней.

За мгновение до того, как приникнуть к моим губам, Андрей блеснул той улыбкой, какая бывает у людей, которые привыкли получать все, что им хочется.

Я не терпела, но и удовольствия не получала. Вчера вечером все было иначе. Я устала и была разбита. Андрей просто подвернулся под руку. Будь на его месте кто-угодно другой, я бы вела себя так же. Вчера мне было все-равно, понравлюсь я ему или он забудет меня, едва я покину его квартиру. Сейчас вдруг все переменилось.

Я понимала, что вступаю в игру с огнем. Или не понимала?

Плохая идея играться с человеком, который просто чтобы проучить меня, организовал похищение. Но соблазн был так велик. А что мне оставалось? Бабка загнется, если я не достану денег. Мне и самой, бывало, хотелось кушать. А Андрей… Вот он сидит, готовый помочь мне, хотя я пока даже не прошу его об этом. Не просила ведь я о работе – а он взял и предложил ее. Еще, конечно, меня никуда не взяли, но… Андрей не голословный, это чувствовалось.

К тому же что плохого может сделать мне человек, который доселе был так добр? А рассказы Вани подтверждают, что Андрей хорошо себя ведет не только со мной. Нет. Он добрый по натуре. Со школы такой значит вряд ли изменится. Конечно, бывает, что людей перемыкает. Но если с Андреем и произойдет что-то подобное, то вряд ли из-за меня и, скорее всего, в это время я буду далеко.

А эти глаза? Неужели у них есть свойство смотреть хоть на кого-то с ненавистью?

Я наконец подалась к Андрею. Провела языком по его губе, а потом скользнула в рот. От удивления, ведь до этого я почти не шевелилась, он то ли охнул, то ли застонал. Словно получив одобрение, я взобралась ему на колени, не прерывая поцелуй. Одной рукой обхватила его шею, а вторую положила на грудь так, чтобы пальцы коснулись голой кожи груди. Я ощущала, как ускоряется его сердцебиение. Мое сердцебиение было стабильно. Меня прикосновения Андрея волновали ровно также, как вчера, когда я была пьяная и почти ничего не чувствовала. А вот он явно ощущал все иначе.

Не помню, когда последний раз кто-то так ревностно пытался забраться мне под кофту. Обычно я раздевалась сама. Не любила, чтобы меня раздевал кто-то. Это так странно ощущается. Не возбуждает ни капельки, а наоборот. Я сразу вспоминаю, как возвращалась из садика, и бабушка стягивала с меня шапку, случайно дергая за волосы. Потом еще собачка молнии кусала кожу подбородка…

Вспомнив о бабке, я словно очнулась. Мигом спал жар в животе, который начал разгораться, не советуясь с моим мозгом. Истома расползалась внутри лишь от близости тела, которое хотело мое тело.

Я сползла с Андрей, и глубоко вдохнула. Щеки пылали, хотя стыдно не было. Я резко повернула голову и всмотрелась в Андрея. Потом застегнула кофту, и заправила за уши длинные пряди челки, которые тут же выскочили.

– Давай… перенесем, – сказала я. – Мне срочно нужно домой.

Андрей словно не услышал меня. Он в глаза мне не смотрел – только на губы и чуть ниже. Потом спохватился и закивал:

– Да, да, конечно…

Он провел рукой по волосам, и засуетился, оправляя рубашку. Я не отрывала от него взгляд, даже когда он вышел из машины, чтобы сесть за переднее сиденье. Не хотелось его обламывать, ведь мне не отталкивать его надо, а привлекать. Но мне правда пора домой. Если не ошибаюсь, инсулин закончился еще вчера. А я денег раздобыла, так что домой мне теперь можно.

Андрей долго не мог завести машину. Пальцы не слушались. И лишь когда я отвернулась, у него получилось.

Ехали в молчании. Андрей предложил довести до дома. Я согласилась, но адрес назвала ненастоящий. Не хочу, чтобы он знал, где я живу. Не в целях безопасности. Просто, боюсь, «восхищаться» мной после увиденного, Андрею станет сложнее. С моей новой целью я не должна этого допустить. Немного лжи, немного терпения, и мне больше не придется думать, где взять денег. Они будут рядом, и так много, что плакать я смогу лишь от счастья.

Через вечность напряженной тишины мы подъехали к торговым рядам, от которых до моего дома было пешком минут десять. Я быстро выскочила, чтобы не дать Андрею шанс завести прощальную речь. Он открыл окно водительского сиденья, хотел меня окликнуть. А я вспомнила, что забыла кое-то узнать. Поэтому обогнула машину и заглянула в окно.

Фарфоровая кожа его лица чуть желтела под светом уличного фонаря. Волосы растрепались от ветра, и я быстрым жестом пригладила их.

– Лиза… – начал Андрей.

Я его перебила. Не хотелось лирики. Потом наслушаюсь ее. Сейчас нужно сбегать поскорее, пока полночь не наступила, и я в оборванку не превратилась… Впрочем, наверное, уже поздно. Оборванкой я была со вчерашнего вечера.

– Как ты узнал мое имя? – сказала я.

Андрей улыбнулся уголком рта. Затем он вытянулся, приподняв таз над сидением, чтобы удобнее было в карман залезть. Несколько секунд, и он вытянул белый листок. Я сразу его узнала. Но сообщить об этом не успела, потому что Андрей тут же начал читать:

– Я, Раскина Елизавета Александровна…

– Дай сюда!

Я ловко выхватила у Андрея листок. Вглядываться в него не стала. Знала, что это заявление о передачи вещи в ломбард. Оно оказалось у него. Так же быстро, как часы. Нет, я правда ввязываюсь в опасную игру.

Только меня это не страшило, а скорее наоборот – раззадорило. Но это я потом поняла. А тогда сказала искренне:

– Ты меня пугаешь.

Голос сорвался – я звучала испуганно. Андрей лишь мило улыбнулся.

– Я просто хотел тебе понравиться.

Затем он так быстро закрыл окно, что удивленный взгляд я бросила на тонированное стекло. Может, не так уж быстро. Просто с реакцией у меня сейчас было плохо. Я два дня на ногах, прошлую ночь плохо спала. Еще я сильно нервничала, и это еще мягко сказано.

Андрей включил фары автомобиля, потом выключил, и снова включил, словно подмигивая мне. Я улыбнулась, махнула рукой тонированному стеклу, и побрела прочь. Сперва пройдусь до аптеки, а потом уже домой.

Машина Андрея уехала. Наверное. Я не слышала звук двигателя, но это лишь потому, что дорогие машины ездят бесшумно… Ведь так?

Глава 4

Хочу тебя потрогать, закинуть как таблетку

Ты вкуса одинокой, дешёвой малолетки

От луны и до неба – МУККА

Я всегда оставляла окно в своей комнате открытым, но редко этим пользовалась. Сегодня моя предусмотрительность помогла мне впервые за долгое время.

Мы жили на первом этаже. Это чертовски помогало. Если бы не это, татуировок, то есть шрамов, которые они перекрывают, было бы в разы больше. Я часто сбегала через окно, не зная, когда вернусь домой. Сан Саныч у нас непредсказуемый. Сегодня ты для него маленькая сестренка. Завтра подколодная кобра. И «кобра» в сравнении с другими моими прозвищами еще довольно нежное.

Я так устала, что влезла в окно лишь со второго раза. Хотя не нужно быть человеком-пауком, чтобы забраться ко мне, при первой попытке нога соскользнула с подоконника. Ничего удивительного. Мое сознание плыло, хотя алкоголь выветрился давным-давно. Я еле держалась руками за раму окна. Что уж говорить про ноги?

Спать легла, не раздеваясь. Остаток сил ушел на подъем в окно. Я даже забыла кинуть бабкин инсулин в холодильник.

Обычно, когда я сильно уставала, сон не приходил и, заснув под утро, я просыпалась рано. Но в этот раз было иначе. Я продрыхла до полудня. Проснулась от духоты. Несмотря на открытое окно, во сне я вспотела, отчего ощущала себя совсем мерзко.

Первым делом я потянулась к телефону, чтобы узнать, который час. Очень долго я не понимала, почему телефон мне не отвечает. Я тыкала и тыкала кнопку блокировки, и лишь спустя полминуты вспомнила, что он разряжен еще со вчерашнего утра.

Поставив телефон на зарядку, я закрыла окно, чтобы духота не поступала, и села на кровать. Облокотившись на колени, я подперла ладонями подбородок. Выходить из комнаты не хотелось. Надо было как-то разузнать обстановку: ушел Сан Саныч или еще нет. Он приезжал к нам всего два раза в месяц – в дни обязательных медицинских осмотров бабки. Я сразу сказала, что не буду всем этим заниматься. И не соглашалась, как бы Сан Саныч ни заливал мне о том, что мне водить бабку по врачам сподручнее, ведь мы живем вместе. Легко ему – всего пару раз сходит с ней ко врачам, а так все время в собственном доме с женой. А все остальное – уколы и бабкины капризы – терпеть мне.

Просидев на кровати лишь минуту, я покинула комнату, гонимая нуждой. В квартире было тихо. Но радоваться я не спешила. Может, он просто затаился?

Тем не менее все свои дела я провернула тихо, стараясь даже воду из стакана пить беззвучно. Затем я вернулась в свою комнату, взяла инсулин, и снова двинулась на кухню. Там я расставила лекарства, взяла одноразовый шприц, и пошла в комнату бабки.

Едва я открыла дверь, на меня дохнуло чем-то кисловатым. Такой запах есть только в жилищах стариков. Хотя он был не материальным, боли причинял столько же, сколько удар в солнечное сплетение. Бабку я не любила. Но из всех в мире – меньше всего. Как бы там ни было, она старалась ради меня и Сан Саныча. А ошибки все допускают.

Как закостенелому разуму бабки принять то, что детей бить нельзя? Я ей это прощала. Сейчас ее удары были совсем слабыми. Это меня даже расстраивало. Чем слабее бьет – тем ближе к ней смерть. Я чувствовала ее на пороге комнаты, отчего неосознанно разогнала рукой воздух, словно отгоняя ее.

Смерть ушла. Надолго ли? Странно, что я не чувствовала ее позавчерашней ночью. Наверное, смерть заранее знает, умрешь ты сегодня или попозже. И вызвать ее своим желанием – невозможно.

– Доброе утро! – сказала я слишком бодро.

Бабка полулежала на кровати, опираясь спиной на ворох подушек. Она была в халатике в цветочек, задравшемся до колен, так что хорошо видны были ее бледные, венозные ноги. Как и всегда, на бабке были очки с толстенными линзами в такой грубой оправе, что не сразу ясно было, она спит или ее глаза открыты.

Я успела подойти к кровати и распаковать шприц, как поняла две вещи. Первое, бабка еще спит. Второе, Сан Саныч дожидается меня в кресле с разодранной на подлокотниках обивкой, которое стояло в углу комнаты. Он словно специально прятался. Я не увидела его сразу, как зашла, поэтому вздрогнула от страха, и выронила шприц. Благо, он упал на простыню, а не на пол, и не пришлось идти за новым.

– Где ты была, маленькая шлюха? – спросил Сан Саныч.

Подняв шприц, я медленно обернулась. С каждым разом, как я видела его, Сан Саныч выглядел все хуже и хуже. Еще пара лет, и он станет похожим на старого деда не только бесконечным недовольством и брюзжанием, но и внешностью. Он старше меня всего на семь лет, но выглядит на пятьдесят. Ведет себя также: кроме своей жены не хочет никого знать.

Сан Саныч сидел, закинув нога на ногу. Мне не нравилось, как самодовольно он улыбался.

– Полегче в выражениях, – сказала я, опуская глаза.

Я почти никогда не отводила взгляд первой. Но с Сан Санычем редко побеждала в гляделки. Взгляд его пытливых глаз, темно-зеленых, как торфяное болото, подавлял меня. Я знала, что у меня глаза такие же. И все моего взгляда боялись так же, как я – взгляда Сан Саныча.

Я занялась инсулином, чтобы казалось, будто я не просто так глаза опустила, а делом занялась.

– Разве я что-то не то сказал? – сказал Сан Саныч. – Совесть есть? Бабка умирает, а ты шляешься.

Он растягивал слова, говорил медленно, словно все его изречения были такими мудрыми, что скажи он их быстро – никто ничего не поймет. Меня эта манера бесила. Но если скажу об этом, он станет разговаривать еще протяжнее.

Я молчала. Чувствовала, как вскипаю, но молчала. Под конец речи Сан Саныча я разбудила бабку. Это было тяжелее, чем я думала, ведь мне казалось, что она дремлет, а не крепко спит.

– Ты где была? – сказала она, едва открыла глаза.

Наверное, хотела поругать, но ее голос был совсем не грозным.

– Дома, ба, – сказала я, устанавливая шприц.

– Я тебя звала.

– Да? – сказала я, даже не пытаясь звучать правдоподобно. – Я не слышала.

Не стоило лишний раз ее волновать. Поэтому я лгала, даже не раскаиваясь.

Бабка молчала, а я надела новую иглу. Затем выпустила воздух, и сказала бабке переворачиваться. Она делала это медленно, прямо как Сан Саныч слова произносил. Так что у меня было время глянуть на него.

– Где деньги? – сказал он.

Я отсалютовала ему иглой со шприцом. Я много потратила на лекарства. Много, но не все, разумеется.

– Это все?

– Меня уволили.

Сан Саныч хохотнул, словно это была хорошая новость.

– И что же ты наделала? Опять кого-то послала?

Я молчала. Потом поняла, что бабка перестала кряхтеть. Я обернулась и увидела, что она готова к уколу. Тогда я задрала ее халат, стянула до бедер трусы, и защипнула кожу пальцам. Я так часто делала ей уколы, что мои действия были механическими. Раньше я переживала из-за всего: что колю не под сорок пять градусов, а, например, под шестьдесят. Но со временем синяки от уколов не появлялись, бабка не шипела от боли, и я успокоилась.

– И что же ты теперь будешь делать? Боюсь, тебе остается лишь блядовать.

Моя рука дрогнула, отчего бабка ойкнула.

– Закрой рот, Сан Саныч, – спокойно сказала я, хотя внутри все клекотало.

– Я просил меня так не называть, – мигом отозвался он тоном школьного задиры.

– Не могу иначе.

Сан Саныч хоть и было его настоящим именем, в моих устах звучало как унизительное прозвище. Слишком официально звучало, и потому бесило его.

Я еще немного подержала шприц, а затем достала его и сразу сняла иглу.

– Все, ба, готово. Иди кушай.

Бабка не поблагодарила меня за укол. Сказала, что больно было. Я пробормотала неискренние извинения и помогла ей подняться. Затем бабка, шаркая тапками, вышла из комнаты. Мы с Сан Санычем остались одни.

– Я в последний раз прихожу к вам, – сказал он, как только дверь закрылась.

– Слава тебе, господи! – воскликнула я, и вправду радуясь. – С чего это мне такое счастье привалило?

Сан Саныч лишь поджал губы, а потом сказал:

– Тему одну нашел. Мы с Милой переезжаем.

Он не сказал куда, а я не уточнила. Было все равно.

– Я рада… – сказала я.

Надо было закончить фразу словами «за тебя». Но радовалась я за себя, а на Сан Саныча было все равно.

– Ты зря такая счастливая, – сказал Сан Саныч. – Тебе теперь с бабкой шарахаться по врачам. А еще, если ты не заметила, она умрет вот-вот, и ты будешь первой, кто увидит это.

– Я готова к этому.

– Все так говорят.

Тут Сан Саныч отвел взгляд первым, и я удивленно захлопала глазами.

– Родственник болеет, ты морально готовишься. Но потом увидишь его мертвого и как накроет…

Сан Саныч говорил проникновенно. Мне его слова были понятны, ведь то, о чем он говорил, мы с ним пережили уже дважды. Я плохо помнила маму с папой и, честно говоря, радовалась этому. Сан Саныч был постарше, когда они умерли, поэтому лучше их помнил и тяжелее пережил их уход. У меня же с трех лет вместо мамы была бабка, а вместо папы – старший брат. Такая себе семейка, но я ее не выбирала. Могла бы – ни за что не выбрала. Если и есть кто-то виноватый в том, что из меня вышло, то это дует моих родственничков.

– Замолчи, – попросила я, поднимаясь с кровати.

Живот заурчал, мне хотелось есть. Еще и с кухни потянуло чем-то жареным. Бабке нельзя такую пищу, но она не слушалась. Конечно, она тоже понимала, что ей не долго осталось. Поэтому не собиралась тратить остаток жизни на пророщенное пшено. Раз уж все смертники, почему хотя бы не кушать вкусно?

– Сядь, – приказал Сан Саныч.

Если бы он добавил «пожалуйста», я бы, может, послушалась. Но я не обратила на него внимания. Сложив руки на груди, я вздернула подбородок, и прошла к двери.

Глупо было думать, что Сан Саныч спокойно примет неповиновение. Но я отвыкала от его повадок за те полмесяца, что не видела его. От плохого всегда отвыкаешь быстро.

Когда я положила ладонь на ручку двери, Сан Саныч резко дернулся к моей ноге. Схватил за бедро, и я зашипела от боли. Я пыталась вырваться, но становилось лишь больнее от того, что на моей коже все сильнее сжимались пальцы Сан Саныча.

– Тебе давно пора взяться за ум, – грозным шепотом, так, чтобы бабка не услышала, сказал он. – Прекрати шляться, и задержись, наконец-то, хоть на какой-то работе. Не будет такого, что кто-то придет и спасет тебя…

Сан Саныч отпустил меня, но удрать я не успела. Он тут же схватил меня за запястья. Я брыкалась, извивалась, и, пытаясь освободиться, правда напоминала кобру. Но Сан Санычу за тридцать, он взрослый мужик. Конечно, все мои попытки победить его были детским лепетом.

– Убери, блядь, руки! – Кричала я, наоборот, желая, чтобы бабка слышала, как он со мной обращается.

Я рыкнула от досады, и еще разок дернулась, так, чтобы перед собой стыдно не было, что я не пыталась ему противостоять. За это Сан Саныч резко поднял руку, которой держал мои запястья. На мгновение мне показалось, что мои руки вылетят из суставов, что они, как у куклы Барби, провернутся по кругу на все триста шестьдесят градусов. От боли, но больше от обиды, из глаз брызнули слезы.

– Все в твоих руках, – шепнул мне Сан Саныч на ухо, и я ощутила неприятный табачный запах из его рта. – Будь добра, не просри все, что осталось.

Затем он снова вздернул руку с моими запястьями, но уже не так высоко, и от того не так больно. Я попыталась лягнуть его ногой. Но Сан Саныч уже отпустил меня, и с невиданной прытью выскочил из комнаты.

Я осталась одна. Терла запястья, которым сильно досталось за последние сутки. Сначала наручники, теперь, вот, Сан Саныч забавлялся. Что это вдохновило его на такую мотивационную речь? Неужели его новая должность – это коуч? Ха-ха. Да кто к такому пойдет? Сан Саныч – обычный работяга, с женой, без детей, но со вспышками агрессии. Надеюсь, моя жизнь никогда не будет такой, как у него. Хотя мы вылезли из одной матки, хотелось бы мне думать, что мы совершенно не похожи, и что пути наши тоже не будут одинаковыми.

Звук, с каким хлопнула входная дверь, был хоть и резким, но принес мне облегчение. Ушел. Еще две недели не появится. Хотя, если верить ему, он не появится еще долго. Надеюсь, в этот раз он не врал. Мне было абсолютно все-равно, что он там придумал с заработком. Но пожелаю ему удачи. Если у него все получится, то я его в ближайшее время не увижу. Разве что на похоронах у бабки.

Я еще недолго постояла, вслушиваясь в звуки многоэтажного дома. Слышно было лишь как скворчит на сковородке бабкина еда. Судя по запаху оладьи.

Главное – не слышно шагов Сан Саныча.

Покачавшись с носка на пятку, я выждала еще полминуты, и тогда поняла, что нахожусь в безопасности. Временной и относительной. Тогда я вышла из комнаты, пропахшей кислятиной.

– Чего вы разорались? – спросила бабка.

Я не хотела надолго задерживаться дома. Здесь я привыкла только ночевать. Но есть хотелось, и этот запах бабкиных оладьев так дразнил. Я не удержалась и села за маленький кухонный стол, приставленный длинной стороной к стенке.

– Сан Саныч меня уму разуму пытался учить.

– Как вижу, безуспешно?

Аккомпанируя словам, бабка ляпнула оладушком по тарелке. Получилось грозно.

Я устало вздохнула. Не было смысла спорить с бабкой. Она любила нас с Сан Санычем одинаково, но не равномерно. То я у нее была лучшей девочкой. То Сан Саныч любимым внучком. Это определялось тем, что мы для нее делали. Когда я была помладше, старалась «заработать» расположение бабки. Но осознав, что от моих действий бабкины пристрастия не зависят, перестала стараться. Сейчас просто терпела.

Откушали мы молча. Я обожгла язык, и пару раз подавилась, но справилась с оладьями быстро. Мне пора была бежать. Я всегда себе кучу дел придумывала, только бы дома не сидеть. Но сегодня дела сами меня нашли. Они даже были важными.

***

Собравшись, я выскочила из дома, и понеслась к торговому центру, а оттуда, спустя несколько часов, к Анюсе. Она и Денди, как всегда, были рада меня видеть. Ваня и Фифа, как всегда, промолчали, лишь глянули с пренебрежением.

– Мне нужна твоя помощь! – сказала я. – О!.. И вот, держи!

Я дала Анюсе деньги. Наверное, я ей гораздо больше торчала. Но я и так разорилась за время, что провела в торговом центре. Так что пусть этим довольствуется.

Анюся глянула на деньги, которые я положила на комод, не взяла их, а потом перевела взгляд на меня.

– Откуда они у тебя? – спросила она.

Уяснив, о чем разговор, Ваня вытянул шею. Этого было мало, и он перевернулся на диване, отчего тот заскрипел. Теперь в телевизор уставился его зад, а руки облокотились на спинку дивана. Разглядев деньги, он прикинулся восторженным зрителем – медленно и глухо захлопал в ладоши.

– Можно я не буду отвечать? – сказала я.

Анюся едва заметно кивнула. Ее взгляд был рассеянным. Она не смотрела на деньги. Сомневаясь в законности того, как они ко мне попали, Анюся боялась даже взглядом их трогать.

– Я знаю! Я! – Восклицал Ваня.

При этом он тянул руку вверх, как отличник на уроке.

Я решила не обращать на него внимания. Это редко срабатывало так, что и Ваня переставал мной интересоваться. Но сейчас мне очень не хотелось с ним пререкаться.

– Андрей дал! – все же не удержался Ваня. – За услуги интимного характера!

Прозвучало даже забавно, но я не смела улыбаться. Анюся тоже. Большое ей за это спасибо.

– Идем на кухню, – сказала она. – А то этот балбес нам жизни не даст.

Она махнула рукой куда-то в сторону, и я не поняла, кого она имеет в виду: Ваню или Денди. Но оба этого не заметили – продолжали пялиться в экран, и время от времени чесать какую-нибудь часть своего тела.

Мы зашли на кухню. Анюся сразу поставила чайник.

– Что случилось?

Ее голос был уставшим. Я постаралась не расстроиться из-за этого. Мне очень-очень нужна была ее помощь. Повозится Анюся со мной сегодня, а потом не буду ей докучать хоть месяц! Еще и Ваню порадую своим отсутствием.

Я заговорщицки улыбнулась, и полезла в пакет, который держала у груди, хотя он был с ручками. Просто мне спокойнее было, так вот прижимать его к себе.

– Та-да! – воскликнула я.

Вытащив платье из пакета, я взяла его за бретели, и оно красной змеей скользнуло к полу.

Анюся улыбнулась, разглядывая его, но вымученно. Тогда я засуетилась, стала раздеваться, чтобы надеть платье. Надо было сразу его надеть. В сложенном виде оно казалось совсем не выразительным. Напоминало слишком широкую атласную ленту. Я быстро его натянула, и раскинула руки, довольно улыбаясь.

– Ну как?

Анюся смотрела, как завороженная. Голову склоняла то на правое плечо, то на левое. И наконец-то заулыбалась искренне.

– Хорошее, – сказала она. – Только великовато.

– Я за этим и пришла к тебе! – воскликнула я.

Стянув платье на талии сзади, я повиляла бердами, призывая Анюсю снова рассмотреть меня. Она кивнула. Ее взгляд стал еще более усталым. Я сделала вид, что не заметила этого, и сказала:

– Подошьешь? Тут делов на полчаса…

Я не разбиралась в шитье. Но «подшить» звучит как что-то плевое, поэтому я не сомневалась, что у такого профессионала, как Анюся, это займет мало времени.