Не доводи меня

Питомник Анюси встретил меня лаем. Как и всегда. Я уже почти не боялась его. Страшно было лишь за то, как я буду оттирать кеды от грязи. Прогулка по проселочной дороге, размякшей за часы непрерывного дождя, плохо повлияла на мою одежду. Она и так выглядела и, кажется, пахла не очень хорошо после ночевки вне дома. А сейчас, наверное, превратилась в тряпки, на подобии которых Анюся выстилала собакам будки.

Самый большой и страшный пес питомника был не на привязи. Абсурдно, но Анюся никогда никого не привязывала. Ей хорошо – на нее животные не кидаются. Мне же с моей аурой здесь приходилось не сладко.

– Дуралей, уйди от меня! – крикнула я.

Но жуткая псина перепрыгнула через заборчик и с лаем понеслась ко мне. Я бы со страху сознание потеряла, если бы не знала, что этот дуралей – добряк. Выглядит жутко. Но на самом деле добрый. Породу я так и не запомнила, а ведь Анюся мне ее тысячу раз называла. Дуралей среди питомцев Анюси был самым породистым. И звали его Денди, а не Дуралей. Просто у меня язык не поворачивался называть его так элегантно. Длинная шерсть этой собаки была повсюду. Как и слюни. Мордой и окрасом он напоминал сенбернара, длинными лапами – немецкого дога, и еще у него был хвост-бублик. В родословной Денди было не меньше пяти парод. И да, с этим набором он все еще был самым породистым.

Он подбежал ко мне, размахивая хвостом, насколько бублик это позволял. Если бы земля и так не была мокрой, то эта машина по производству слюны смочила бы ее. Денди тявкнул радостно, словно и правда был рад меня видеть. А затем он подлез мне под руку. Я фыркнула и отдернула ладонь. Гладить собак мне не нравилось. Мне вообще никого гладить не нравилось. Кроме стальных мужских кубиков пресса, разумеется.

Одно в Денди радовало – если он рядом, то и Анюся поблизости. Они почти не расставались. Денди вроде даже спал в комнате Анюси. Он – единственный, кому из животных приюта позволялась эта роскошь.

Глядя на Денди, чтобы он снова не застал меня врасплох, я занесла руку над дверью. Хотела в очередной раз постучаться, но дверь распахнулась.

Увидев меня, Анюся уж как-то слишком сильно обрадовалась.

– Привет! – воскликнула она. – Я думала не ждать тебя на этой неделе!

Анюся бросилась меня обнимать, поэтому я толком не успела ее рассмотреть. Хотя разве я и так не знала каждую ее черточку? Мы знакомы с первого класса – вместе учились в отстойной школе для отстойных детей. Вообще, она называлась среднеобразовательная школа №1. Но по сути была далеко не на первом месте. Меня и Анюсю записали туда по месту проживания. С годами наши одноклассники становились нашими бывшими одноклассниками – переводились в другие школы. Их родители больше пеклись об их образовании и, как следствие, будущем. А мы с Анюсей, невезучие по части выбора семьи, в которой рождаться, проучились вместе до одиннадцатого класса. Анюся поступила на ветеринара. Я – на работу в конторку, названия которой сейчас не вспомню. Анюся проучилась много лет, я проработала меньше года. Так уж получается, я ни на одной работе не держусь слишком долго. Кажется, в Крамольске скоро не останется контор, где бы я не работала. Хотелось бы мне думать, будто это значит, что работать – не мое. Но что точно мое – это тратить деньги. А без работы они не появляются.

– Я и не собиралась заезжать, – сказала я честно. – Просто у меня проблемы.

С Анюсей я всегда была честной. Была в ней эта сверхспособность – Анюся знала, врешь ты ей или нет. Она не гневалась на ложь, и не стыдила за нее. Но так расстраивалась, обнаружив вранье, что у меня сердце сжималось. Я не помню, когда последний раз лгала Анюсе. Ведь познакомились мы маленькими детьми, не знающими, что такое враки. А желание не разочаровать Анюсю возникает при первом же разговоре с ней. Кажется, Анюся была буквально единственным человеком, которого я не хотела разочаровывать. Правда, мне это не то чтобы удавалось.

– Что случилось? – сказала Анюся, пропуская меня в дом.

Ее голос стал обеспокоенным. Даже от такого ее тона на душе становилось легче. Анюся лечила одним своим присутствием. Понятно теперь, почему смертность в приюте такая низкая.

Я не стала сразу все вываливать. Поджала губы, мол, дай вдохнуть.

– Только идем, пожалуйста, в операционную. Я котят прокапываю… О! Ты же не знаешь! Фифа родила недавно…

Я хмыкнула. Можно было догадаться. Во-первых, Фифа постоянно рожает. Во-вторых, когда я видела ее в последний раз, она была беременной.

Возражать я, конечно, не стала, и пошла за Анюсей вглубь дома. Ее светлые волосы, пористые и слегка вьющиеся, словно бы плыли за ней по воздуху, как шлейф за феей. Анюся раз обернулась, чтобы проверить, иду ли я за ней. И от этого ее волосы взвились, и плавно опустились на плечо. Я была не высокой, а Анюся и меня ниже. Полторашка. Максимум метр пятьдесят пять.

Отворив дверь, почти такую же мощную, как входная, Анюся пропустила меня вперед.

Операционная выглядела убого, и все равно была лучшей комнатой этого одноэтажного бревенчатого домика. На продолговатом металлическом стеллаже, как на троне, восседала Фифа. Она вылизывала одного котенка, пока остальные искали грудь. Котята не были слепыми, но все еще выглядели достаточно юными, чтобы я спросила:

– А не рановато их вакцинировать?

Анюся закончила мыть руки в умывальнике, которые находился тут же, в «операционной», и, когда стих шум воды, ответила:

– Это не вакцина. А просто средство от клещей. Рановато, конечно. Но у нас тут условия дикие. Один клещ и котеночек умер.

С последними словами Анюся взяла котенка и подняла почти к лицу. Она сюсюкала с ним, а я поджимала нос от отвращения. Как можно с животными так? Они же мерзкие и противные. Ходят по земле босиком, грязнеют. Еще и этим языком, которым котенок лизнул Анюсе палец, между ног моют.

Я села на табуретку, пошатнулась вместе с ней, и поднялась. Не хватало еще упасть. У меня и так после вчерашней ночи вертолеты. Не знаю даже отчего конкретно. Из-за эмоций, в основном негативных, которых за вчера было многовато даже для меня. Или от того, что мы вино и водку мешали.

Я прислонилась к стене, и сложила руки на груди. Потерла одним кедом о другой, но комья мокрой земли не отпадали. Казалось, обе ноги, наоборот, стали грязнее.

– Так что случилось? – спросила Анюся, улыбнувшись.

Улыбка была одновременно печальной и бодрящей. Я приосанилась. Но тут же помрачнела – вспомнила, какие новости принесла.

– Меня уволили.

Анюся как раз выдавливала котенку на холку какую-то жижу с ядреным запахом. Бедные кошки с их острым нюхом – как терпят это?

Услышав меня, Анюся не отложила шприц без иглы, не отпустила котенка. Она продолжила обрабатывать холку. Лишь по тому, как дрогнула ее губа, тонкая, как у тех же котят, я поняла, что Анюся мной недовольна. Примерно раз в полгода она получала от меня такие вести. Каждый раз тишина после моих слов длилась чуть дольше. И каждый раз Анюся разрушала ее одной и той же фразой:

– Что на этот раз?

На этот раз все было ровно так же, как и в предыдущие. Грубость. «Я бы даже сказал хамство» – ответил бы мой больше не начальник.

Мне не нравилось работать с людьми. А выше администратора с одиннадцатью классами никуда не брали. Меня и на эту должность брать не должны. Но как-то мне удавалось очаровать отдел кадров, или непосредственно начальника, если я устраивалась в контору, где отдела кадров не было.

Анюсе я не ответила. Она и без меня знала ответ.

– Ты… – начала Анюся, но запнулась.

Котенок в ее руках мявкнул, и она разжала пальцы, извинившись перед этим комком.

– Что «я»?

Я плотнее обхватила себя руками, словно защищаясь от будущих слов Анюси. Та решалась, прежде чем заговорить. Затем все же выдала:

– Тебе нужно поучиться вести себя… хорошо.

Я хмыкнула.

– Я нормально себя веду. Просто люди меня выводят! Мне нужна другая работа. Вот и все.

Несмотря на браваду, мне было неприятно. Люди выводили меня, докапывались до меня, раздражали меня. И учиться себя вести тоже надо мне! Абсурд.

– Ты сама посуди, – осторожно сказала Анюся. – Почему остальные помногу лет на одних предприятиях работают, а ты… тебя… ну, выгоняют постоянно.

Прищурившись, я смотрела на очередного котенка, которого обрабатывала Анюся. Фифа делала то же самое. Дождавшись, когда Анюся отпустит ее ребенка, Фифа оттаскивала его, и принималась вылизывать, словно от касания человеческих рук котята становились грязными.

Я молчала. Анюся тоже не наседала. Обе мы знали, что она права. Только вот сказать «веди себя хорошо» гораздо легче, чем и вправду начать так делать. Главной сложностью было то, что я искренне не считала, что плохо себя веду. Если не буду отвечать на грубости других людей, то буду чувствовать, что предаю себя. Я не терпила. Уж не знаю, плохо это или хорошо. Наверное, все-таки плохо. Терпилы, как сказала Анюся, помногу лет на работах держатся, в отличии от меня.

Но совсем не прислушаться к очевидному совету Анюси тоже было глупо. Я не преувеличивала, когда говорила, что в Крамольске не осталось мест, где бы я не работала. Конечно, было еще казино… Но туда я не пойду. Не из-за моральных принципов! Конечно, нет! Просто туда девчонок с улицы не берут. А если и есть точное описание меня, так это «девчонка с улицы».

Я молчала и потому Анюся стала поглядывать на меня. Пыталась понять, о чем я думаю. У Анюси не было сверхспособности читать мысли людей. Вся ее паранормальщина сублимировалась в умение различать ложь. Но меня Анюся знала так хорошо, что иногда мне казалось, будто она все же может читать мои мысли.

– Плохо выглядишь, – сказала Анюся.

И снова эта ее печальная улыбка, от которой легчает. Слова Анюси меня не обидели. Я сама сознавала, что выгляжу не очень хорошо. Я кивнула. Анюся продолжала на меня поглядывать. Наверное, уже поняла, что я что-то ей недоговариваю, потому как ее улыбка стала чуть шире.

– И рановато пришла, – продолжила Анюся, взглянув на часы. – Вывод напрашивается один.

Тут я тоже не выдержала и заулыбалась.

– Как его зовут? – спросила Анюся.

Я пожала плечами.

– Не знаю.

Анюся замерла, не замечая, что котенку не нравится, когда его душат. Заметив, что я не пытаюсь вспомнить его имя, что я правда не знаю, Анюся сказала:

– Это что-то новенькое. Даже для тебя.

Я ухмыльнулась.

– Ни к чему мне знать его имя, – сказала я. – Лишняя информация. Помнила бы всех – у меня бы голова уже давно лопнула.

Анюся не стала улыбаться, хотя я рассчитывала отшутиться. Она едва заметно поджала губы – выдала неодобрение.

– А как вы познакомились?

Я прикусила губу. Этот вопрос тоже был дежурным. Анюся тысячу раз слышала на него ответ. Как правило, один и тот же. Но сегодня было исключением. Я так и не придумала, как бы подать правду так, чтобы Анюся не расстраивалась еще больше. Поэтому сказала, как есть.

– Он меня спас.

Анюся нахмурилась. С котятами она наконец-то закончила, и теперь гладила длинную белую шерсть Фифы, что той не нравилось, еще с возраста, когда она была просто фифочкой.

– От кого? – сказала Анюся.

– От чего, – поправила я.

Анюся стала совсем как грозовая туча. Она замерла и посмотрела на меня. Фифа выползла из-под ее руки и легла на край «кушетки». Котята, спотыкаясь друг об друга, падали и вставали, пытаясь добраться до второго завтрака. Только один котенок оставался буквально в хвосте и игрался с ним. Фифа дергала хвостом, словно муху отгоняла, а котенку это только нравилось.

Я наблюдала за ним, делая вид, что не замечаю вопросительный взгляд Анюси.

– Так от чего? – сказала она наконец.

Я немного помолчала, но под грустным взглядом больших Анюсиных глаз долго не продержишься.

– Я не хотела больше так жить.

Анюся пару секунд стояла молча. А потом бросилась ко мне. Я хотела сказать, что сейчас уже все хорошо. Не надо бояться за меня, грустить, и уж тем более жалеть. Я больше на крышу не полезу, только если вдруг захочу закатом полюбоваться.

Сжав меня в объятиях, Анюся сначала не шевелилась. А потом я почувствовала, как ее плечи задрожали.

– Да все в порядке, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал бодро, или весело, ну или хотя бы не перепугано.

– Как может быть все хорошо, если ты…

Анюся не договорила. Она отстранилась от меня, но продолжила сжимать мои плечи вытянутыми руками.

– Ну, – сказала я. – Вчера не было хорошо. А сейчас, Анюся, клянусь, все окей.

Я видела, что она мне не верит. Глядит прищурившись, и пытается что-то высмотреть в моих глазах. Не знаю, что у нее получилось там найти. Но Анюся отпустила меня так же резко, как доселе притянула, и сказала:

– Идем на кухню. Расскажешь подробности.

Кивнув, хотя Анюся уже меня не видела, я последовала за ней.

Кухня в этой хатке была довольно большой. Убранство – отвратительное, как и во всем доме. Но хотя бы чисто. На плите варилась перловка в огромной кастрюле. Для собак, как я сразу поняла. Под плитой, на ручке духовки, висело замызганное, некогда светло-розовое, полотенце с вышитым в углу котенком, который прыгал за бабочкой.

Анюся, не оборачиваясь на меня, поставила на плиту чайник, достала две кружки и бросила в них заварку. Потом вытащила из ящичка пакет с бубликами. Начатый. Я подумала, а не животные ли вскрыли пачку? И не стала есть бублики. Я и так не любила сладости. Хотя бублики назвать приличной сладостью – язык не поворачивается.

Я села на табуретку, потому что ноги устали, и уставилась на Анюсю.

– Ну? – сказала она, сложив руки на груди.

Глянув на закрытую дверь, словно убеждаясь, что путей к отступу нет, я стала рассказывать Анюсе, как прошел вчерашний день. Она лишь раз отвлеклась, чтобы наполнить чашки.

Когда я закончила, Анюся недолго молчала. Потом открыла рот, но сказать, что думает обо мне, не успела. Мы услышали, как скрипнула входная дверь.

– Ванюша пришел! – воскликнула Анюся.

Она подобрела, хотя после моего сегодняшнего рассказа была мрачнее, чем после всех тех, которые я успела ей поведать за всю жизнь.

Анюся выскочила из кухни, и вскоре я услышала, как она взвизгнула. Я не собиралась бежать встречать Ванюшу, как она его называла. Больно много чести. И неважно, что я в гостях. Гостей, наоборот, не нужно напрягать.

Я сербала чай, который был слишком горячим, чтобы пить нормально. Слушала визг Анюси, к которому прибавился низкий мужской голос. Я пыталась услышать, о чем они говорят. Но мне это не удавалось, как бы я ни прислушивалась.

Вскоре оба зашли в кухню. Анюся вприпрыжку, Ваня – еле ступая. Наверное, после ночного дежурства. Добравшись до стола, Ваня швырнул передо мной фуражку, на которой, как бриллиант на кольце, сверкнул милиционерский значок. И словно только после этого заметил меня.

– О, и ты здесь.

Я кивнула. Не хотелось тратить на него буквы. Пуская даже всего шесть, из которых состоит «привет».

Плюхнувшись на стул напротив меня, Ваня вытянул длинные ноги. Сидя, он был того же роста, что Анюся стоя. По крайней мере так казалось. Его светло-русые волосы прилипли к голове. Наверное, в фуражке летом жарковато. Или дождь их намочил. Или пот.

При последней мысли я скривилась. В это же мгновение Ваня посмотрел на меня. Он улыбнулся уголком рта чисто из вежливости. Я чисто из вежливости не стала его посылать. Смотрел на меня Ваня недолго. Неудивительно. Зачем долго пялится на то, что не нравится? А затем сказал:

– Что-то она сегодня не болтливая.

Анюся суетилась над завтраком для Вани. Или над ужином, если учесть, что он только со смены пришел.

– У нее горе, – сказала Анюся, не оборачиваясь.

Оставлять нас с Ваней без присмотра было опасно. Но и готовить еду, не глядя на плиту, тоже плохая идея.

– Надо же? – сказала Ваня, вскинув брови, и заулыбавшись как-то иронично. – Что же случилось?

– Она пыталась покончить с собой.

– И как? Удачно?

Я громко цокнула языком, а Ваня захохотал. Собственная тупорылая шутка так ему понравилась, что Анюсе пришлось наступить на его ногу, чтобы он заткнулся. Словно в наказание она убрала один ломоть хлеба с тарелки, но Ваня этого не заметил. Он принялся за еду с аппетитом бродячего лишайного пса. С удовольствием я отметила, что кашу Анюся ему дала ту, которую варила собакам.

– Приятного аппетита, Ванюша, – сказала я, стараясь смочить голос ядом, чтобы хоть как-то отыграться.

Ваня так обалдел, что жевать перестал. Поднял на меня ошеломленный взгляд, а потом посмотрел на Анюсю.

– Анюся, неси камеру. Твоя подружка первый раз в жизни побыла вежливой. Надо запечатлеть этот исторический момент.

– Когда я ем, я глух и нем, – ответила Анюся.

Ваня не возражал. Еда явно интересовала его больше, чем я. Повисла тишина. Меня она не напрягала – можно спокойно пить чай, не поддерживая светские беседы. Правда, вскоре я пожалела, что на кухне нет хотя бы радио. Ваня так громко чавкал, что мне захотелось оглохнуть. Что-то мне подсказывало: в мирное время он нормально ест. А передо мной сейчас, так сказать, рисуется. Видит, как я кривлюсь, и старается все больше.

– Ванюша, – сказала я на Анюсин манер. – Как смена прошла?

Ваня перестал есть. Не понял, что именно этого я и добивалась. Он пару секунд пристально смотрел на меня, так что я подумала, что мы играем в гляделки. Но потом Ваня сказал:

– А твоя работа как? Уже больше месяца держишься… Не уволили еще?

– Вопросом на вопрос отвечать невежливо, – сказала я.

Одновременно со мной заговорила Анюся:

– Уволили! Она именно из-за этого чуть не…

Я злостно глянула на Анюсю, и она умолкла на полуслове. Не хотелось, чтобы о моей слабости распространялись. Но Анюся в слабостях видела повод помочь, а не повод поострить. В отличии от Вани.

– Надо же какая ты тупая, – сказал он, все поняв, хотя Анюся не договорила. – Так и не научилась доводить начатое до конца.

За это Ване прилетел подзатыльник от Анюси, от меня испепеляющий взгляд, но он снова так был доволен собственной хохмой, что не заметил всего этого. С дедовским «о-о-ой» он вернулся к еде.

– Но ее спасли, – сказала Анюся. – Принц на белом «Порше».

– Сером, – мигом уточнила я, не уяснив сразу, что Анюся выдала своему дурачку еще одну мою слабость. – Цвета мокрого асфальта, если совсем точно…

Ваня озадачился. Даже есть перестал. Он с едой за щекой, как хомяк, посмотрел сначала на меня, потом на Анюсю, и заговорил, ни к кому не обращаясь:

– Только один человек в Крамольске владеет «Порше».

Секундочку все молчали, осознавая, что это значит. Причем Ваня с каждым мгновением становился вся более мрачным, Анюся – озадаченной, а я – счастливой. Поэтому, наверное, первой пришла в себя.

– Хотите сказать, что я трахнулась с сыном владельца казино?

Отчего-то радости не было предела. Я даже не расстроилась, что этим своим возгласом расстроила Анюсю.

– В моем доме, пожалуйста, без выражений, – сказала она.

Ваня ее словно не услышал, хотя голос у Анюси был тонкий – ее слышно было всегда и везде, даже если она говорила шепотом.

– Фу, – скривился Ванек. – Вы еще и трахались… Он тебе хоть денег оставил?

Я вскочила, наклонилась над столом, и зарядила Ване пощечину, звонкую, как писк комара. На все это мне потребовалось меньше мгновения. Ване, походу, больно не было. Может, я его ударила не так сильно, как мне казалось? След от ладони на его лице не проступал. Но у Вани лицо всегда было красноватое, особенно по кромке волос. Он так удивился моему выпаду, что даже жевать перестал.

– Ванюш! – возмутилась Анюся, и с тем же тоном обратилась ко мне: – Что вы творите?

– Он меня шлюхой обозвал! – сказала я.

При этом я показала пальцем на Ваню, словно непонятно было, кто кого обижает.

– Просто называю вещи своими именами.

– И вещью!

Опираясь на стол, я так сжимала его, что скатерть поехала, и вместе с ней – Ванина тарелка. Он даже не замечал, что та убегает. Смотрел на меня спокойно, отчего я бесилась еще больше. Я сжимала челюсти, чтобы не начать обзывать Ваню. Мне было чем! «Полицай», «мусор», «шпала», «нищий»… Все это крутилось на языке, но я молчала. Не потому, что была такой уж сдержанной. И точно не боясь задеть чувства Вани. Я держалась ради Анюси. У той уже глаза покраснели и губы задрожали. Она еле держалась, чтобы не зарыдать. Не удивительно. Во-первых, Анюся всегда слишком остро переживала ссоры, даже чужие. Во-вторых, ужасно, когда два твоих самых близких человека терпеть друг друга не могут.

Она хотела что-то сказать, но не находила слов. Ваня накрыл рукой ее ладонь в качестве извинений, а я сказала:

– Прости меня. Я и правда должна перестать обращать внимание на дураков.

Анюся, наверное, не поняла двусмысленности моих слов. Либо думала, что я не решусь огрызаться в извинении. Она протянула мне руку, и я сжала ее пальцы.

– Правда, прости, Анюся. – Вторил мне Ваня. – Просто я, честно говоря, не думал, что Андрей когда-нибудь скатится до половых тряпок.

Анюся и в этот раз не заметила двусмысленности. Либо у нее такая стратегия была: если она не заметила оскорблений, то и мы их не заметили.

– Значит, Андрей, – сказала я, чтобы Анюсю отвлечь от ссоры, Ваню от меня, и себя от Вани. – Сын владельца казино…

После моих слов еще на минуточку повисла тишины.

– Может, это кто-то приезжий? – сказала Анюся, прервав тишину неожиданно для всех. – К нам же часто богачи приезжают… Ну, чтобы в казино поиграть.

– Не знаю, – сказала я. – Обычно приезжают не на своем транспорте. А тут… Хотя он из отеля выскочил. Так что все может быть.

Ваня качнул головой и поджал губы, давая понять, что все мои догадки – ерунда, и что он лучше знает. Как будто это он вчера шагал под дождем к «Эмпирею» с нехорошими намерениями.

– А ты откуда его знаешь? – спросила Анюся.

– Он мой друг…

Я захохотала. От абсурдности слов Вани у меня снова из глаз брызнули слезы смеха. Ваня и Андрей. Что за пара! Эти люди не могли быть друзьями! Они такие же разные, как Андрей и я… И вообще, никакой он не Андрей. Очевидно, что Ваня обознался.

– … когда-то был, – закончил Ваня, когда я отсмеялась, и утерла уголки глаз.

– Это был не он, – сказала, как отрезала, я.

– Ну опиши его.

Это Ваня ко мне обратился. Без издевки, иронии и даже прямого обзывательства. Меня это поразило, но дивилась я всего секунду. Потом чуть нагнулась над столом, уставилась Ване прямо в глаза и заговорила:

– Волосы и глаза темнее, чем у тебя, он выше, плечистее, в общем, красивее, квартира у него хорошая, в центре, возле комплекса, а не у черта на куличках, с жирными пятнами на потолке, зубы белые и ровные, вместо мопеда «Порше»…

– Достаточно, – сказала Анюся.

Наверное, она хотела показаться грозной. Но ее голосок охрип, и звучала Анюся, как простывшая, тявкающая собачонка.

Я замолчала, довольная содеянным, и медленно опустилась обратно на табуретку. Ванек молчал, словно пристыженный. Или мне это только показалось? Он вдруг сказал совершенно спокойно:

– Да, это он.

Из-за этого тона с меня слетела вся спесь.

– Сын владельца казино? – сказала я. – Твоя бывший друг? Андрей?

Все это, кроме «Андрей» звучало как-то неправильно. Не может этого быть, нет… Анюся права: скорее всего это залетный мажорчик. Порезвился на неделе, и уедет домой ближайшим поездом, или автобусом… хотя нет, на машине своей, на «Порше».

Я прикусила губу. «Порше». Вот бы и меня увез… Нет, не стоит об этом даже думать. Мечтать – вредно, думать много – тоже. Я всем этим себя не утруждала. Жила сегодняшним днем. Carpe diem, как говорится, memento more.

Правда, эта философия завела меня в похмельное утро в дом-сарай-питомник, где парень-мент моей лучшей подруги уже несколько раз завуалированно или прямо назвал меня шлюхой.

– Да, – сказал Ваня. – Он.

Я бросилась спорить. Но Анюся опередила меня на мгновение. Она спросила:

– Как так получилось, что вы дружили? И почему поссорились?

– Долгая история… – протянул Ванек.

Я цокнула языком. Ненавижу, когда так говорят. Как будто мы все тут депутаты, у которых куча дел. Раз спросили – значит интересно, разве не так?

– Рассказывай, – сказала Анюся. – Нам хочется знать.

Мне прилетело по ступне, но с нежностью, и я поспешила поддакнуть:

– Да! – воскликнула я резковато, так что Анюся скривилась от громкого звука. – Интересно!.. Не, правда, интересно.

Ваня кивнул и заговорил:

– Мы учились в школе вместе. Вокруг Андрея… тогда еще Андрюши, всегда вертелось много ребят. И девчонок! Девчонок, конечно, еще больше. Он всегда был душой компании. Такой добряк. Я тоже хотел с ним дружить. Только мне всегда казалось, что я этого… ну, что такой хороший человек, как Андрей, не захочет со мной водиться.

Ванек притих. Вспоминал что-то. Мы с Анюсей тоже молчали. Она с любопытством слушала абсолютно все, что говорил Ваня. Я же слушала, не перебивая его, и не зевая, лишь потому что речь шла о моем вчерашнем спасителе.