Золотая клетка для Гвендолин

Кошмары прошлого раздирали меня на части. Стоило закрыть глаза, и перед внутренним взором вставало лицо отца и его виноватый взгляд. Отца, понявшего, что его ждет смерть, что ему придется оставить своих девочек. Затем его сменяло отрешенное лицо матери в рабской повозке. А после – лицо Лили, которую забирали невольницей в чужие, незнакомые земли.

Потеряв контроль над собственными мыслями, я тонула в океане отчаяния. Оно обрушивалось на меня волна за волной, и рядом не было никого, кто мог бы протянуть мне руку. Я тосковала по уютному кокону своих воспоминаний, где радость не была чуждым чувством, где мое сердце не было ноющей пропастью. Но каждое воспоминание, каждая волна ностальгии были окрашены тенью боли. Все светлое осталось там, в далеком, далеком прошлом. А впереди меня ждала одна лишь голодная тьма.

Измученная, лишенная ориентира, я просто отдалась этому иссушающему чувству без остатка. Позволила ему себя поглотить. Я кричала внутри, а мир вокруг меня продолжал свое безразличное вращение.

С каждым мгновением мы с мамой и Лили становились все дальше друг от друга. Отец и вовсе мертв – оттого, что бросился защищать меня… нас.

Злость на собственную слабость была вспышкой, молнией, разогнавшей темные, дурманные мысли. Папа рисковал своей жизнью и проиграл. И все ради того, чтобы каждая из женщин, которых он любил – его дочери и его жена – стали рабынями? Так не может быть. Так не должно быть.

Если я и могу что-то сделать для папы, так это не умереть и не сдаться. Сделать все, чтобы его жертва не была напрасной.

Я понятия не имела, как выбраться из ловушки, из опутавших меня пут, но твердо пообещала и папе, и самой себе, что покорной рабой не станет. Не смирится со своей участью и будет бороться до последнего. Не только ради себя и ради того, чтобы женщины семьи Макграт снова воссоединились, пусть и безвозвратно потеряв нечто очень важное. Но и в память об отце.

Отчаяние – молчаливый хищник, но я не могла позволить себе проиграть. Поддаться собственной слабости не значит потерпеть поражение. Слабость проходит. И отчаяние однажды уйдет.

Я не знала, сколько времени мы уже провели в дороге – была настолько вымотана и подавлена, что умудрилась задремать. Кажется, даже пропустила момент, когда мы пересекли черту, разделяющую две страны – Даневию и Эль Кхара. И хотя меня мучил голод, я предпочла бы, чтобы это путешествие длилось вечно. А мой новый дом – моя новая тюрьма – всегда оставался недосягаемой целью.

Новый хозяин посадил меня на лошадь позади себя, но руки связывать не стал. Понимал, что мне никуда не деться. В пути из разговоров сопровождающих элькхе мужчин я узнала имя того, кто меня выкупил.

Гаен Воргат, глава одного из враждующих в Непримиримых Землях домов.

Я заставляла себя прислушиваться к разговорам, которые вели ее враги, и запоминать все, что услышит. Поначалу было непросто различать чужую речь, даже при том, что говорили они исключительно на кафа.

Когда элькхе, прежде обособленный народ со своим собственным языком и культурой, заключили союз с эллинес, стало очевидно, насколько велико влияние последних. Многие элькхе отныне поклонялись богам Эллас, а кафа давно уже прижилась в Непримиримых Землях и стала едва ли не первым по значимости языком. Во всяком случае, для высокородных элькхе.

Воргат и его собеседники говорили быстро, порой перебивая друг друга, а их голоса заглушали посторонние звуки – шум ветра, топот лошадиных копыт. Различить удавалось лишь отдельные слова и фразы. Чаще всего повторялись «боевые маги», «битва» и «дом Тинар». Судя по всему, сопровождающий Воргата крепко сложенный мужчина был никем иным, как боевым магом его дома.

Стало чуть полегче, когда элькхе остановились на привал. Пока они наслаждались горячей ароматной похлебкой, мне бросили сухую краюху хлеба, словно собаке – кость. Но шум, заглушающий их голоса, ослаб, и разговоры стали отчетливее.

Мало-помалу из разрозненных выражений и фраз, словно диковинная головоломка, начинала складываться цельная картина. Судя по всему, дом Тинар давно присматривался к дому Воргат и строил планы о нападении. И вот совсем недавно наслал на дом моего нынешнего хозяина четырех магов. О самом бое ни он, ни маг не говорили – наверняка оба участвовали в нем. Однако из их беседы удалось понять финал: магам Тинара, убивших или смертельно ранивших охранников дома Воргат, в конце концов все же пришлось отступить.

У Воргата в распоряжении осталось лишь несколько магов, довольно молодых и не слишком опытных – вероятно, не считая того, что сидел сейчас рядом с ним. Нанимать новых было непозволительной роскошью – Воргат сетовал, что боевые маги в служении стоили в разы больше почти бесполезных рабынь.

Выходит, его дом сейчас уязвим, как никогда.

Поводом для радости это не назвать. Если на дом Воргат нападут и убьют его главу, меня заберут как трофей. Законы элькхе жестоки. Не зря даневийцы прозвали их варварами.

Оставшаяся часть пути показалась мне вечностью. Отчасти оттого, что впервые в жизни мне пришлось ночевать под открытым небом, на голой земле. Но не камни, впивающиеся в нежную кожу, стали причиной моей бессонницы. Не звуки дикой природы, непривычные для той, что всю жизнь прожила в не слишком большом, но городе. И даже не голод – сухая краюха едва смогла его утолить.

Мне казалось, что, стоит только уснуть – нет, даже закрыть глаза на мгновение, – и сам Воргат или служащий ему маг решит… скрасить ее одиночество. От подобных мыслей к горлу подкатывала желчь, а желудок сводило спазмом. Я никому не позволю к себе прикоснуться… вот так, против моей воли. Лучше уж умереть.

Хотя Воргат уже прикасался ко мне против моей воли – когда ударял меня по лицу.

Мои пальцы скребли остывшую за ночь землю. Этого я никогда не забуду. И никогда не прощу.

***

Через несколько часов после рассвета мы прибыли в земли Гаена Воргата. Он приказал мне слезть с лошади, что я, довольно неловко, и сделала. Взгляд устало скользнул по роскошной вилле в три этажа, что возвышалась на вершине холма, утопая в пышной зелени. Даже архитектуру элькхе, прежде предпочитавшие лаконичность и простоту, переняли у эллинес.

Я смотрела на стены, сложенные из крупного камня с теплыми песочными оттенками, на изящные деревянные решетки, закрывающие окна, на терракотовую черепицу крыши, создающую контраст с окружающей виллу изумрудной зеленью. А видела лишь красивую, но клетку.

Тюрьму.

Боевой маг открыл перед Воргатом входную дверь. Совершенно разбитая оттого, что за всю эту бесконечную ночь так и не смогла сомкнуть глаз, я перешагнула порог вслед за ним.

Меня встретил просторный зал, увешанный гобеленами и украшенный фресками ручной росписи. Фрески, конечно же, были вдохновлены мифологией и культурой чужой страны – как Эль Кхара, так и Эллас. В любой другой ситуации я бы рассматривала их часами. Соотносила увиденное с тем, что знала из книг и рассказов матери, открывала бы для себя нечто новое…

Но сейчас мне было невыносимо находиться здесь, среди культурного наследия страны, в которую меня привезли насильно. Я с тоской вспоминала родной дом – совсем не вычурный, простой, но очень уютный.

Немолодая служанка выслушала приказ Воргата, старательно глядя в пол или в грудь хозяина, но не в его глаза. Молчаливо отвела меня в комнату под лестницей, а затем исчезла. Я бесцельно бродила по комнатушке, порой замирая у дальней стены, за которой притаилась украденная у меня свобода. Повсюду на страже стояли маги, а вокруг виллы простирались земли элькхе. Чужестранку там мгновенно узнают. А значит, бежать некуда.

Я опустилась на пол возле деревянного ящика, заменяющего, вероятно, комод, и закрыла лицо руками. В душе царило полнейшее опустошение. Ни единой мысли. Просто… тишина.

Я сидела так до тех пор, пока не услышала приближающиеся шаги. Переметнулась на кровать и превратила лицо в безучастную маску. Не могла позволить Воргату увидеть мою слабость.

Однако в комнату вошла все та же рабыня с подносом в руках. Через открытый проем я видела маячившего у порога мага в синем балахоне. Неужели приставили присматривать за мной? Смешно. И впрямь думают, что, подкрепившись, я решу сбежать?

В присутствии верного стража Воргата служанка не посмела бросить на меня и мимолетного взгляда. Глядя в пол, поставила тарелку с двумя тончайшими, почти прозрачными ломтями сыра и горбушкой чуть зачерствевшего хлеба, и ушла.

Тарелка стремительно опустела. Сейчас не время думать о гордости – силы были нужнее. После нехитрого обеда я растянулась на неудобной, узкой кровати. Поджала ноги и положила ладони под голову. На полотне закрытых век отпечатались лица матери и Лили. Где они сейчас? Что с ними? Маме вряд ли причинят вреда – ее взяли в дом простой служанкой. Но моя красивая, нежная Лили… Что, если кто-то вздумает сделать ее своей… наложницей?

Знакомый привкус подступившей к горлу желчи. Знакомая боль от ногтей, мимолетно вонзившихся в кожу ладоней.

Лили слабее. Милосерднее, мягче, но слабее. Ведь жестокий мир мужчин-хозяев и их бесправных рабынь не ценит мягкосердечности. Лили не способна сказать обидчику резкое слово, не способна ударить – ни магией, ни собственной рукой.

Прежде я, как и Лили, считала, что мира можно добиться только миром, а добра и счастья – только добром. Но что, если пришла пора судьбе доказать, как сильно я ошибалась?

Я на чужой земле, вынуждена жить по чужим законам и отдать свободу в руки пугающего незнакомца. Что, если война – единственный способ вернуть все, что у меня отняли? Прежнюю жизнь, Лили, маму, свободу…

Если так, я буду бороться. Забуду о мире и встану на тропу войны, до последнего защищая свое право на счастье.

Глава 4. Дом Воргат

Вереницей потянулись серо-черные дни, как близнецы похожие друг на друга. Каждый из них я посвящала бесконечным обязанностям – уборке, готовке и обслуживанию гостей.

Наблюдая за жизнью виллы, я ужасалась, как жестоко Гаен Воргат наказывал рабынь и с какой легкостью избавлялся от неугодных. Любые провинности карались сурово. За любые огрехи в работе служанки наказывались десятками ударов плетей, после чего целыми днями отлеживались и приходили в себя. К женщинам в Непримиримых Землях относились намного хуже, чем к псам на привязи, но так жестоко, как обращался с рабынями Воргат, кажется, не обращался никто.

Я ошибалась, полагая, что эта участь минует меня, если я буду покорной рабой. Если я буду таковой притворяться. Однако Воргату слишком нравилось наблюдать чужие страдания, потому свою порцию боли я получала каждый день. В моем случае он почти никогда не использовал плеть, предпочитая обращаться к магии. И на то были свои причины. Несколько минут выкручивающей наизнанку боли… и никаких следов на молодом теле.

Воргат хотел, чтобы именно я подавала еду во время нередких приемов гостей – нынешних или будущих союзников. Мою красоту выставляли напоказ, словно дорогой расписной платок на рыночной витрине. Оттого серый, безликий наряд служанки был подогнан таким образом, чтобы выгодно подчеркнуть стройную фигуру.

В других обстоятельствах я радовалась бы нескольким часам, свободным от работы по дому. Часам, когда не нужно быть на виду, стоять с опущенными глазами под градом стрел плотоядных взглядов, как будто элькхе были дикими хищниками, а я – их добычей. Часам, когда я могла остаться наедине с самой собой. Однако даже уединение работало против меня. Я почти не спала, но выходить из комнаты не имела права. Предоставленная самой себе, я все больше погружалась в темные мысли.

Прежде я никогда не знала одиночества, но теперь оно поглощало меня, словно неукротимый зверь, пожирающий теплые воспоминания и оставляя взамен лишь холод. Смех никогда не унывающей Лили, утешающий голос матери и уверенный и вселяющий уверенность голос отца остались в моей голове лишь слабым эхом.

Мечты, которые я лелеяла в своем сердце, рассыпались, как изъеденные молью пергаменты. Прежде я мечтала о том, что однажды смогу стать кем-то большим, нежели просто Истоком. А теперь у меня отобрали даже это. Я разом стала никем. Рабыней. Принадлежащей кому-то другому вещью. Я чувствовала себя птицей, которой подрезали крылья, неспособной взлететь, обреченной на скитания по земле. Смотрела на себя, а видела незнакомку, носящую маску притворного безразличия. Притворного, потому что мне все еще было не все равно. Жажда борьбы – с Воргатом, с несправедливой судьбой, со всем этим миром – во мне не угасла.

Просто я никак не могла отыскать способ разорвать этот порочный круг, вырваться из капкана и вырвать из него сестру и мать. Страх, боль, ненависть, злость, что захлестывали меня – безумная смесь, разрушительная для моего разума, но, к сожалению, совершенно безвредная для всех остальных.

Погрузившись в мрачные мысли, я подметала пол, стараясь не оставлять на нем ни соринки. Последнее время хозяин дома (я отказывалась называть Воргата моим хозяином даже в собственных мыслях) был не в духе. Не стоило давать ему лишний повод для наказания.

Все здешние рабыни были родом из Даневии, а потому Воргат не стеснялся обсуждать дела в их присутствии. У меня же день ото дня все лучше получалось воспринимать кафа на слух. Поэтому я была осведомлена обо всем, что происходило в Эль Кхаре.

Совсем недавно дом Воргат с успехом отразил нападение дома Тинар, убив трех магов и пленив остальных. После этого Воргат решил сразу же атаковать уязвимый теперь соседний дом, пока они не успели к этому подготовиться. Довольно легко он завладел домом Тинар, сильно ослабленным войной с домом Брега. Земли объединились, а плененные маги Тинара без лишних сомнений перешли на сторону Воргата. Им было, в общем-то, все равно, за кого воевать, лишь бы им за это платили.

Все бы ничего, если бы Брега также не отбил у соседей земли. Магов у них было на порядок больше, а влияние – выше. Это заставило Воргата затаиться в собственном доме, опасаясь нападения магов Брега. Именно поэтому он и был в последнее время не в духе.

Оттого моя жизнь, и без того не особо счастливая, стала еще хуже. Воргат придирался ко всему, каждый раз наказывая меня за малейшие провинности: незамеченный островок пыли, недозрелое яблоко, поданное к столу, крохотное пятнышко на выстиранной одежде. Тогда следующее, что я видела, это тянущиеся ко мне руки с зажегшейся на кончиках магией.

Я сжималась в ожидании новых мук и молча стискивала зубы, когда они приходили. Казалось, применяя ко мне ненавистную магию боли, Воргат получал особое извращенное удовольствие. Я знала порядки элькхе, но не знала их богов. Однако не сомневалась, что подобную силу мог создать лишь бог-мужчина.

Другие служанки в ожидании боли опускались на колени. Склоняли голову в смиренном жесте, признавая свою вину и принимая наказание. Воргату нравилась подобная покорность. Она тешила его самолюбие.

В неком, возможно бессмысленном, протесте я переносила боль на ногах так долго, как только могла. Но даже когда ноги переставали меня держать, и я падала на пол, голову не опускала. Знала, что наказание за непокорность, за нежелание подчиняться станет только суровее, но пересилить себя не могла.

После нескольких дней, проведенных в доме Гаена Воргата, я поняла: привыкнуть к боли невозможно. Она может лишь немного притупиться, но полностью никогда не уйдет.

Когда на меня обрушивались магические искры боли, я представляла, что это не мое тело мучительно страдает, а чье-то чужое. Представляла, будто присутствует при наказании человека, который не имеет к ней никакого отношения. Правда, трудно сказать, был ли в этом хоть какой-то толк.

Помрачнев, я окинула взглядом помещение, в котором находилась. На сегодня уборка закончена. Однако это никоим образом не означало, что теперь я могла бездельничать. Обязанностей у меня еще немало, а отдыхала я лишь тогда, когда спала. Пять драгоценных часов.

За пару недель, проведенных в плену дома Воргат, я похудела настолько, что стала почти прозрачной. Голова постоянно кружилась от нехватки еды, а кожа была бледнее, чем у народа Снежных земель. Собственное отражение в зеркале превратилось в незнакомку. Лицо осунулось и растеряло краски. Глаза потухли, утратив блеск.

Несмотря на слабость, я понимала – жаловаться Воргату бесполезно. А если поддамся бессилию и начну плохо выполнять свою работу, меня просто накажут.

Видя мое состояние, повариха порой улучала момент и подсовывала фрукт или хлеб. Иногда мне даже доставался небольшой ломоть мяса.

Такое своеволие грозило поварихе крупными неприятностями. Воргат не жалел денег на боевых магов и экономил на всем остальном. Маги по его приказу следили за тем, чтобы рабыня при готовке не положила в рот лишнего. Что уж говорить о том, что подкармливать меня было строго запрещено. Однако несмотря на это, мне время от времени доставался какой-нибудь лакомый кусочек. Я, в свою очередь, старалась по мере своих сил облегчить поварихе работу на кухне.

У них с поварихой, которая отчего-то не желала называть своего имени, и старой рабыней Альтид даже появился общий секрет. Они научились разговаривать беззвучно, не привлекая внимания стоящих на страже магов. Прибегать к чтению по губам постоянно опасно, да и невозможно. Однако даже пары фраз в день для рабынь, которые были невидимками для всего остального мира, вполне достаточно, чтобы ощутить незримую поддержку друг друга.

Причина их молчаливости крылась в хорошо вызубренных правилах. Рабыням запрещено долго разговаривать друг с другом. Выходить из комнаты по ночам – тоже. До момента, как проснется глава дома, собственная каморка становилась для невольниц тюрьмой. Если после заката стоящий на страже маг поймает рабыню за пределами комнаты – сурового наказания ей не избежать.

Кроме того, каждый вечер комнаты обыскивали в поисках вещей, способных причинить вред или убить. Женщины элькхе, в отличие от мужчин, магией не обладали, а оружие в Непримиримых Землях считалось устаревшим способом нападения – большинство здешних мужчин применяли магию боли. Потому орудием рабынь могли стать только подручные средства: кухонный нож, секатор, осколки стекла. Именно на наличие этих вещей и проверялись комнаты. А то, что судьба уберегла меня от проверки Видящего, побуждало боевых магов проверять мою комнату еще тщательнее, чем комнаты остальных рабынь.

Понимая все это, я, тем не менее, постоянно нарушала правила. Не те, что касались орудий убийства. Конечно же нет. Если бы в моей каморке нашли что-то подобное, меня, скорее всего, убили бы прямо на месте. Неудобства из-за нехватки рабынь в доме Воргат меркли перед извечным страхом элькхе – смерти от руки восставшей рабыни. Если хоть одна из них заставила бы хозяина усомниться в ее покорности, поплатилась бы за это немедленно. Если хоть одна восстала бы против своего хозяина и убила его, все рабыни Непримиримых Земель до скончания веков ходили бы закованные в цепи.

Слава Матери Истока, подобного еще не случалось – вероятно, из-за полнейшей затравленности рабынь.

Я в совершенстве овладела способностью быть тихой, как мышка. Я и прежде, до нападения на Гларингел, была стройна, а при нынешнем питании поправиться попросту невозможно. Потому научиться передвигаться тихо оказалось совсем несложно.

Ночью тени, что ложились на виллу, становились моими сообщниками. Прячась в складках темноты, я осторожно продвигалась вперед, чтобы проскользнуть в каморку старой рабыни Альтид и вволю там наговориться. Наверное, мне не хватало разговоров с отцом, и, особенно долгих – с мамой. Оттого и тянулась к чужому человеку, как мотылек – к свету.

Альтид рассказывала о своей земле, которую помнила еще девочкой – до того, как стала рабыней. Я рассказывала о Даневии – близкой, но такой недосягаемой.

Погрузившись в воспоминания минувшей ночи, я не заметила идущего навстречу боевого мага. Столкновение с ним обернулось сильным ударом по лицу. Я упала на колени, тяжело дыша. Пусть маг и не был полноправным членом дома Воргат, а только наемником, он был мужчиной. А потому имел полное право наказать рабыню за недостойное поведение.

Сидя на полу, я потрясла головой – в ухе звенело.

– Смотри, куда идешь, – процедил маг.

И ушел.

Мои ногти проскребли по полу. Пальцы сжались, воскрешая в памяти то мгновение, когда под моей ладонью была холодная земля. Часы, когда я была так беззащитна. Унижена. Даже не тем, что кто-то посягнул на мою честь, чего, слава Дочери Звезд, так и не случилось, а собственным бессилием.

К горлу подкатил колючий, полный острых лезвий, ком. Нет. Я не поддамся слабости. Я не плакала, когда умер отец. Не плакала, когда расставалась с сестрой и мамой. Не заплачу и сейчас.

Шумно выдохнув, я встала. Гордо подняла голову и продолжила путь. Ее жест не был никем замечен, но много значил для меня самой.

Каждый день, каждый час, каждую секунду, я доказывала высшим силам, всему миру и, в первую очередь, самой себе, что сломить меня невозможно.

Глава 5. Заговорщицы

В один из дней, пропитанных болью и ненавистью, я стояла в гостевом зале виллы. Простирая над камином озябшие руки, наблюдала за Альтид, накрывающей стол для магов Воргата. Ее руки дрожали от тяжести блюда с яблоками. Старую рабыню снедала болезнь, что с каждым днем делала ее все слабее и немощнее. я подошла к Альтид, желая помочь, пока мужчины не видят, но опоздала. Тяжелое наливное яблоко упало с блюда прямо на край стоявшей на столе хрустальной пиалы и опрокинуло ее на пол. Раздался звон стекла, разбитого на множество осколков.

Будто хищник, затаившийся в засаде, в зал влетел Воргат. Я привычно опустила глаза.

– Ты мне надоела, старая. – Во властном голосе Воргата словно застряли кусочки льда. – Я трачу на тебя еду, а ты разбиваешь посуду, которая гораздо ценнее тебя. Ронак, отправляйся на невольничий рынок и приведи мне новую рабыню.

Новую? Меня пронзила мысль, от которой тело занемело. Воргат хотел убить Альтид за разбитую посуду? В глазах старухи плескалась обреченность. Как бы ни было ужасно положение женщин в землях элькхе, каждая из них, несмотря ни на что, хотела жить.

Я не успела остановить рвущийся из горла крик.

– Подождите!

– Что ты сказала? – прорычал Воргат.

Разговаривать с мужчинами без их разрешения, разумеется, запрещалось тоже.

– Простите, господин, – выдавила я, старательно глядя в пол. Ненавидела себя за нотки мольбы, звучащие в голосе, но иначе Воргата не задобрить. – Я только хотела сказать… Это я разбила посуду. Совершенно нечаянно. Я потянулась за яблоком, и оно упало.

– Ты пыталась взять еду без моего разрешения?

Воргат повысил голос, что не предвещало ничего хорошего.

– Простите, господин, – тихо повторила я.

– Значит, я недостаточно кормлю тебя?

«Да, проклятый ты скупердяй, недостаточно».

Я открыла было рот, чтобы возразить, но Воргат не позволил.

– Ты забываешь свое место, раба. – Его тон снова стал привычным, угрожающе-холодным. – Ты пыталась украсть еду – это раз. Посмела прервать меня – это два. Заступилась за другую рабыню – это три. Ронак, я отменяю предыдущий приказ. Принеси мне плеть.

Плеть.

Я смотрела в пол, чувствуя, как тело охватывает дрожь. Подняв глаза, встретилась взглядом с Альтид. Мгновения оказалось достаточно, чтобы понять: она хочет сознаться Воргату в содеянном. Воспользовавшись тем, что элькхе отвлечен разговором с боевым магом, я медленно покачала головой и безмолвно прошептала: «Не надо».

Меня Воргат не убьет. Я молода, привлекательна, и я – его новое приобретение. Ему будет попросту жаль лишиться меня так скоро. А боль… Когда-нибудь она закончится.

– А ты чего стоишь? Накрывай на стол и убирайся. И не забудь привести зал в порядок, – обрубил ледяной голос Воргата.

– Да, господин, – хрипло ответила Альтид.

Сквозь ресницы наблюдая за тем, как она поспешно собирает осколки с пола и уходит, я с облегчением вздохнула. Лучше плеть для меня, чем мучительная смерть для старой рабыни.

– Сними платье и повернись, – приказал Воргат.

Я расстегнула пуговицы рабского платья – чуть более изящного, нежели наряды остальных рабынь. Крепко прижала ткань к груди, оголяя спину. На меня обрушилась плеть, словно жалящий, обжигающий язык. От удара на глазах проступили непрошеные слезы. Дыхание перехватило. Я стиснула зубы в ожидании следующего удара плети, но его не последовало. Зато меня пронзила знакомая мучительная боль, скручивающая внутренности в тугой узел.

И снова руки, что тянулись ко мне, и снова фиолетовые искры на кончиках пальцев. Фиолетовый, когда-то мой любимый цвет, стал для меня цветом боли.

Казалось, пытка продолжалась несколько часов, но в реальности могло пройти не больше нескольких минут. Чередуя плеть и магию, Воргат добился того, что у меня потемнело в глазах от боли. Матерь Истоки пришла, чтобы вызволить свое дитя из чужих, мучительных рук хотя бы на мгновение. Я потеряла сознание и ускользнула в спасительную темноту.