Золотая клетка для Гвендолин

Что бы ни находилось здесь раньше – площадь для увеселений, где проходили городские праздники, или рынок, изобилующий специями, фруктами, овощами и мясом, теперь это место превратили в рынок рабов.

Звякнула задвижка. Клетка распахнулась. Кьаро хватал за локоть рабынь и по очереди вытаскивал их из телеги. Не побега он, конечно, боялся. Просто не мог позволить, чтобы хоть одна из пленниц упала на землю, заработала синяк или царапину или вовсе по неосторожности выбила себе зуб. Если то, что я знала о невольничьем рынке элькхе, правда, такая мелочь могла сильно сказаться на стоимости рабыни.

У помоста застыли повозки, прибывшие из других городов. Скрежет задвижек – пленниц выпустили на свободу, которую вот-вот у них же и отберут. Времени до торгов, вероятно, осталось немного. Я закусила губу, чувствуя змеей свернувшийся в животе холодный, скользкий страх.

Кьярго и прибывшие вместе с ним на лошадях чужаки одну за другой провели рабынь на помосты. Поставили возле деревянных шестов и связали за спиной руки, лишая возможности побега и позволяя покупателям по достоинству оценить живой товар. Лили, как бы ни жалась она ко мне, с какой мольбой ни взирала бы на Кьярго, оторвали от меня и привязали к шесту самой первой.

«Не бойся», – одними губами шепнула я ей.

Следом настала очередь мамы. Она безропотно позволила элькхе себя обездвижить. Стояла, невидяще глядя вперед и почти не моргая, столь непохожая на ту улыбчивую женщину, что называла меня «agapité mou», учила ее языку и увлеченно рассказывала историю своего народа. Она словно превратилась в статую, выбранную в пару к Эрмию. Статую, готовую занять свой пьедестал, свой каменный трон.

Туман в глазах мамы – опасная вещь. Сейчас он помогал ей сохранить рассудок, ничего вокруг себя не замечая. Не позволяя едкой горечи утраты разъесть душу и сердце. Но что будет, когда туман рассеется? Что будет, когда Дросида очнется?

А очнуться, рано или поздно, придется.

Меня привязали к шесту последней. Я оказалась на другом конце помоста от матери и Лили. Торги еще не начались, а нас уже разлучили.

Из книг и рассказов родителей я в самых общих чертах знала, как устроены варварские законы элькхе, столь чуждые традициям даневийцев. Рабов элькхе не держали, только наемников, ведь жизнь мужчин священна, а любой их труд требует достойной платы.

Рабыни же делились на гостевых, личных, детородных, поварих и служанок. Самые привлекательные служили «гостевыми», призванными развлекать и выполнять прихоти гостей дома, а также «личными», предназначенными для всех мужчин дома или только для его главы. Чтобы стать личной или гостевой, рабыня должна обладать яркой внешностью, детородные отличались отменным здоровьем, поварихами брали только тех, кто хорошо готовил, а все остальные обычно становились простыми служанками. Львиная доля находящихся на помосте пленниц (а их оказалась дюжина) подходили под все категории, что увеличивало шансы Кьярго заработать кучу золотых монет.

У торговли рабынями был свой заведенный порядок. Распорядитель торгов называл сначала самых ценных из них, подходящих на роль личных и детородных. Затем начинались торги. Те, кто назначал самую высокую цену, забирал рабынь в свой дом. Главы самых бедных семей обычно ждали до последнего, забирая самых неказистых, старых или неумелых.

Несмотря на то, что Эль Кхара славилась бесконечной враждой домов, а на площади находились многочисленные их представители, драк или тем более убийств во время их пребывания на невольничьем рынке не возникало. Объяснялось это несколько неоднозначным законом правителя Непримиримых Земель. Он лояльно относился к междоусобным войнам, ведь мужчинам следует демонстрировать свою силу и отстаивать свое право на власть. Однако строго карал тех, кто развязывал войны непосредственно на невольничьих рынках или на несколько лиг вокруг них. Вероятно, отныне этот закон действовал и на захваченных землях Даневии.

– Я Роуз, – нервничая, представилась стоящая рядом светловолосая девушка примерно одного со мной возраста.

Я не ответила. Мне сейчас не до новых знакомств. Да и какой в них смысл? Все равно нас разбросают по разным уголкам чужой земли.

Взгляд против воли метнулся сначала в сторону матери, а потом и в сторону Лили. Что-то холодное снова заворочалось в желудке. Я прикрыла глаза, по капле собирая жалкие остатки храбрости.

Толпа за помостом росла, вальяжных, обряженных в дорогие одежды мужчин у площади становилось все больше. Однако прежде чем была озвучена первая цена и первая пленница стала рабыней, к помосту подошел облаченный в серый балахон старик с жуткими шрамами на лице. Толпа расступалась перед ним, на лицах высокородных элькхе застыл тщательно скрываемый страх, а порой и отвращение. Шепотки вились вокруг старика, словно мухи. Они выдали и его принадлежность к эллинес, и дар, которым он обладал.

Старик медленно, словно неохотно, поднялся на помост. Его белые глаза, лишенные зрачков и радужки, меня не обманули.

Слеп и немощен Видящий не был.

***

О Видящих я знала от мамы. Они обладали зрением иного рода, превосходящим человеческое, подчас зная то, что зрячему недоступно.

Ценный дар, но не безвозмездный. В то время как Дочь Звезд и Матерь Истока просто дарили людям свое благословение, магия Эллас была жертвенной. Многие боги эллинес требовали плату за то, что делились частицами своей силы с людьми, наделяя их способностью творить чары. Многие в момент обретения силы получали и физическое уродство. Целители чахли, исцеляя других, боевые маги и сами страдали от боли, которую причиняли.

– Какой же он страшный, – содрогнувшись, сказала Роуз. – Как будто его били плетями прямо по лицу. Что он мог такого сделать, чтобы это заслужить?

Не сводя глаз с Видящего, я покачала головой.

– Его шрамы – не человеческих рук дело. Они – проявление божественной кары.

Если сивиллы слепли, чтобы по-особому видеть этот мир, плата Видящих была куда выше. Одной только слепотой расплатиться с богами они не могли. Их сила была противоестественна: Артемия, богини прорицания, сочла, что заглядывать в будущее и ясновидеть дозволено лишь ей и женщинам, которых она одаривала своим благословением.

Эллинес не смирились. Они нашли способ обойти запрет, не позволяющий им ясносвидеть, и уподобиться сивиллам. Сложный способ, включающий в себя особые ритуалы и заклинания.

– Кары? – эхом отозвалась Роуз.

– Видящие поплатились за своеволие, за тщеславие и гордыню. Всякий раз, используя магию ясновидения, они испытывают на себе гнев богини Артемии. Ее ярость не убивает их, но наносит им раны.

Роуз громко сглотнула. Теперь она смотрела на Видящего с каким-то суеверным ужасом. Наверняка ей сложно было понять, зачем платить столь чудовищную дань. Как и мне, когда я впервые услышала о магии Эллас.

«Не хотела бы я молиться таким богам», – тихо сказала тогда я.

«А я, agapité mou, молилась. – Мама смотрела сквозь окно, на Гларингел, где еще не началась война. – И порой молюсь до сих пор».

Однако жестокость богов изумляла лишь прежнюю меня, совсем еще юную. Нынешняя за магию могла бы отдать даже собственную руку. Особенно сейчас, в это самое мгновение, когда родной дом перестал быть их крепостью и остался далеко позади, отец был мертв, а мать с сестрой обездвижены и неспособны защититься.

Видящий застыл перед вереницей привязанных к шестам девушек, со страхом ждущих его вердикта. А прежде – его касания.

Первой была Лили. Обезображенный шрамами старик протянул узловатые пальцы к нежной девичьей щеке. Но они, так и не коснувшись ее, застыли на небольшом расстоянии от кожи. Лили зажмурилась.

«Не бойся, родная, – подумала я, подспудно надеясь, что сестра каким-то образом почувствует поддержку. – Он лишь взглянет на тебя, используя свое богопротивное зрение, изучит каждую клеточку твоего тела, чтобы понять, годишься ли ты на роль детородной рабыни или не принесешь ли ты магическую заразу в чужой дом».

Видящим платили не работорговцы или устроители торгов, а их участники, которых с каждой минутой становилось все больше. Это была их гарантия беспристрастности.

Ясновидцу потребовалось лишь несколько мгновений, чтобы исследовать тело Лили и заглянуть в самую ее душу. Чтобы увидеть то, что пряталось в ее глубине, сокрытое для всех остальных… но только не для него. По изуродованному лицу пробежала судорога.

– Она здорова, вынослива и действительно молода. Внешность ее – истинная, не морок.

Я поморщилась. Пора вам понять: если ваши женщины привыкли прятаться за масками, сотканными из иллюзий, мы, даневийки, не такие.

– А что с ее даром?

Голос говорившего – незнакомца, стоящего ближе всех остальных к помосту – звучал глухо, а лицо пряталось в тени глубокого капюшона.

К горлу подкатил едкий ком. Даром? Почему он спросил про дар?

Видящий, помедлив, покачал головой.

– Она пуста. В ней нет ни капли магии.

Для Лили эта фраза была сродни пощечине – и неважно, кто именно ее произнес. Она сжала губы в тонкую линию, но они предательски дрожали. Лили часто казалось, что она умеет прятать эмоции внутри, но правда в том, что они отчетливо читались на ее хорошеньком личике. А потому ее сокровенные мысли никогда не были тайной для людей, которые ее окружали. Это то, что роднило нас, двух таких разных сестер.

И пока я страдала от собственной неполноценности, Лили, как магический сосуд, была и вовсе опустошена. Она росла обычным человеком, лишенным толики магического дара, и тяжело это переживала.

Видящий тем временем подошел к другой – немолодой, измученной пленнице. Прикоснувшись ладонями к ее животу, он пробормотал себе под нос:

– Она слаба. Еще одного ребенка ей не выносить.

На лицах многих участвующих в торгах отразилось разочарование. Вероятно, они или те, на кого они работали, нуждались в детородных рабынях. Ходили слухи, что женщины элькхе в большинстве своем бесплодны. Одни твердили, что их поразила загадочная болезнь, другие – что они несли в себе печать божественного проклятия.

– К черту ребенка, – прорычал человек в капюшоне.

Участники торгов за его спиной зароптали, но он и внимания не обратил.

– Я заплатил тебе, чтобы ты нашел мне одаренную! Так хватит стоять столбом, найди мне ее!

– Они ищут одаренных, – хрипло прошептала я.

Роуз с шумным выдохом кивнула.

– Главное, чтобы в нас не обнаружили искру дара Матери Истока, – задыхаясь от волнения, сказала она. – А я, как назло, не знаю, кто мой отец. Мать точно не маг, а вот отец…

Я замерла, охваченная недобрым предчувствием.

– Что? Почему?

– Он обрюхатил ее, а потом сбежал, – скривившись, объяснила Роуз.

Я на мгновение вонзила ногти в сцепленные позади шеста ладони. Это чуть отрезвило, помогло не сорваться, не закричать на подругу по несчастью.

– Почему ты сказала про искру дара Матери Истока?

Роуз с трудом оторвала взгляд от Видящего.

– Ты не знаешь? Захватчики – эллинес, а не их цепные псы элькхе – ищут Истоки, чтобы как-то использовать в войне. Об этом все рабыни шепчутся. Я-то здесь не первый день.

Она скривилась, будто досадуя на то, что ее до сих пор никому не продали. А может, неизвестность и впрямь страшнее хомута, наброшенного на шею?

В бессмысленной попытке успокоиться я коротко хватала ртом воздух. Потом заставила себя выпустить его разом – медленно и прикрыв глаза.

Итак, дар Видящих и сивилл решили использовать в военных целях. Это логично, ожидаемо, но… Я была уверена, что большинство провидцев сидят в военных лагерях, чтобы указать генералам, куда направляется та или иная армия противников, и предположить исход того или иного боя. Быть может, так оно и было, пока им не нашли другое применение.

Хуже всего то, что использовать решили и нас. Чужачек. Пленниц. Будущих рабынь.

– С тобой все хорошо? – В голосе Роуз прорезалось беспокойство. – Я имею в виду… Ладно, хорошо – не подходящее сейчас слово. Но тебе как будто стало хуже.

Я медленно открыла глаза. Спрятаться от реальности так, как в детстве они с Лили прятались от выдуманных монстров под одеялом, уже не получится.

– Я – Исток, – безжизненно сказала я.

Роуз ахнула. Даже отшатнулась, будто боясь, что я невзначай могу заразить ее своим даром. И тогда ей придется отправиться прямиком в стан врага. Быть не просто рабыней, но воевать против своих.

Видящий подошел к маме. Поморщившись, мотнул головой. Даже зная, что в Дросиде никогда не проявлялся и след Истока, я облегченно выдохнула.

– В ней заронены зерна магической силы, но они так и не проросли.

Он ошибся. Проросли, но увяли, как только домом мамы стала Даневия. Боги Эллас не простили ей того, что молилась она уже не только им, но и иным богам, богиням своего мужа, одна из которых и одарила благословением ее младшую дочь.

Настала время другой пленницы, за ней – третьей. Чем ближе подходил Видящий, тем чаще Роуз поглядывала на меня. Будто ждала, что я с минуты на минуту сделаю нечто такое, что все изменит.

Будто я могла что-то изменить.

С каждым разом прикосновение Видящего (или то, что таилось за ним) все сильней искажало его лицо. Гримаса боли становилась все отчетливее. Провидец застывал, словно собирая по крупицам силы – не те, божественные, верней, украденные у бога, но человеческие.

– Может, вам отдохнуть?

Смешно. В голосе устроителя торгов – на мой взгляд, совершенно бездушного, как и все работорговцы, существа, даже… вида – прозвучало искреннее беспокойство. Однако стоило понимать, что он беспокоился за Видящего как за ценный инструмент и едва ли вообще видел в нем человека.

«Это у вас общее», – с ненавистью подумала я.

Ответный взгляд Видящего, казалось, мог превратить распорядителя в камень. Элькхе сглотнул, отступил на шаг, будто сраженный натиском невиданной прежде силы. Видящий, посчитав разговор законченным, коснулся ладонью очередной рабыни.

И рухнул на помост как подкошенный.

Пленницы ахнули, подались вперед. Разглядеть. Удостовериться. Но первым к провидцу подбежал распорядитель, за ним – несколько работорговцев.

– Он мертв, – ошеломленно проговорил элькхе. С запозданием сквозь шок на его лице проступила ярость. – Проклятье, он мертв!

Толпа зашумела. Человек в капюшоне в ярости сплюнул на землю.

– Что будем делать? – хмурый, как туча, спросил устроитель торгов. – Вызовем нового?

– И сколько на это уйдет времени? – вспылил один из работорговцев.

Его кивком и одобрительными возгласами поддержали другие. Взгляд устроителя торгов прошелся по рабыням.

– Он успел проверить половину. Какой шанс, что в оставшейся половине найдется Исток? Черт с ними. Продаем как обычный товар. Советнику архонта на этот раз придется перетоптаться. – Он скривился, не скрывая досады. – Платит он все равно ненамного больше.

Роуз развернулась ко мне – потрясенной, окаменевшей. В ее широко раскрытых глазах восхищение боролось с все тем же суеверным страхом.

– Твой путь освещен звездами, – прошептала она.

Что значило: «Ты счастливица. Тебе улыбается удача».

– Тебе благоволит не только Матерь Истока, но и сама Дочь Звезд.

Хотелось бы мне в это верить, вот только перед глазами упрямо вставало лицо убитого отца.

И все же… Неужели мне и впрямь улыбнулась удача? Ведь мне не придется становиться для какого-нибудь проклятого мага обезличенным подобием магического артефакта, усиливающего его собственный дар.

Я отыскала в череде пленниц Лили, на лице которой появилась бледная, неуверенная улыбка. Сглотнув, улыбнулась ей.

Это еще не победа, конечно, не спасение. Но уже кое-что.

Глава 3. Чужестранка

Хаос, воцарившийся после смерти Видящего, понемногу улегся. Тело унесли, разговоры взволнованных и испуганных рабынь затихли.

Я пошевелила руками – они начали затекать. Мельком взглянула на мужчин, собравшихся на площади и ожидающих начала торгов. От них волнами исходили предвкушение и нетерпение. Даже не глядя им в глаза, я ощущала все те же мерзкие взгляды, от которых все внутри переворачивалось.

Элькхе не терпелось приобрести живое существо, которое будет беспрекословно подчиняться их приказам.

Они дождались – вышедший на помост распорядитель объявил начало торгов.

Лили продавали третьей. Двух рабынь перед ней отдали в обеспеченные дома, если судить по деньгам, которые за них заплатили – десять и пятнадцать золотых монет. Распорядитель застыл рядом с Лили, и внутри меня все оборвалось. Сестра, что неудивительно, оказалась нарасхват – многие элькхе желали заполучить столь красивую рабыню, способную выносить здоровое дитя.

Лицо Лили было бледным, розовые губы – искусанными. Она вскрикнула, когда устроитель торгов объявил:

– Эта рабыня достается дому Браха.

Ее вскрик – наверняка не последний за этот долгий день – разнесся над площадью. Я подалась вперед. Веревки сведенных за спиной рук впились в нежную кожу запястий.

– Я найду тебя, слышишь? – хрипло сказала я, чувствуя клокочущую внутри ярость и страх, сделавший пальцы ледяными. – Лили!

На бескровном лице сестры ярко выделялись зеленые глаза. В них плескался ужас.

– Я тебя найду, – повторила я.

Лили неуверенно кивнула в ответ. И ее увели.

Я бросила взгляд на маму. Глаза ее были прикрыты. Понимала ли она, что происходит? Понимала ли, что сейчас решается судьба ее дочерей? Что их всех навсегда друг с другом разлучают?

Не навсегда – зло, упрямо, напомнила себе я.

Вскоре забрали и маму. Какой-то небогатый дом, ищущий дешевых служанок. Дешевых, мирных и безропотных.

Я окликнула маму, но она не обернулась. Не услышала или… не захотела. Просто шла вперед с прямой спиной, пока не затерялась в толпе вместе со своим будущим хозяином.

Оглушенная происходящим, я не заметила, как забрали Роуз и какой из домов это сделал. Рабынь дозволялось рассматривать вблизи, и когда настала моя очередь, этим правом незамедлительно воспользовались.

Ко мне подошел человек, облаченный в зеленый балахон с золотыми нитями, означающими принадлежность к довольно обеспеченному дому. Взяв меня за подбородок, он стиснул пальцы с такой силой, что стало ясно – синяков не избежать.

Незнакомец вертел мое лицо, стараясь рассмотреть его со всех сторон. Мне приходилось прикрывать глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом. В Непримиримых Землях женщинам – особенно рабыням – запрещалось смотреть на своих господ, и любое неповиновение каралось очень жестоко.

В конце концов, вероятно, удовлетворенный осмотром, незнакомец в зеленом озвучил свою цену.

– Даю за нее пять золотых.

Незнакомец сошел с помоста, уступая место другому. При виде его одеяния я похолодела. Черный балахон и черная повязка, закрывающее лицо до самых глаз. Знающие – одни из самых жестоких эллинес. И для этой жестокости был не один повод.

Будучи немыми, Знающие считали унизительным объясняться с другими при помощи записей, а не языка жестов, и часто вымещали свою злобу на тех, кто его не знал. Вторым поводом был дар, данный им Метис – богиней разума Эллас. Телепатия. Она позволяла Знающим читать мысли других людей, зачастую не самых лестных. И за свои мысли они расплачивались сполна. Третьим, по слухам, было уродство Знающих, которое они старательно прятали за плотными повязками. Причина ему – все та же жертвенная сторона их дара. Отчего-то обозленная на весь мужской род, Метис крала не только язык Знающих, которых за глаза порой называли Немыми, но и красоту тех, кому даровала свою силу. Женщинам-Знающим она ее милостиво оставляла.

Я нервно передернула плечами. Боялась даже представить, что боготворящие Метис делают с неугодными им рабынями.

Знающий застыл напротив, пытаясь то ли увидеть во мне нечто сокрытое, то ли прочитать мои мысли. Я же изо всех сил старалась думать о чем угодно, только не о том, как ненавижу Знающих. Возможно, у меня получилось. Незнакомец в черном балахоне отвернулся, и я увидела его взметнувшиеся вверх руки. Он рисовал пальцами в воздухе, объясняя что-то устроителю торгов.

Наконец тот провозгласил:

– За эту рабыню было предложено восемь золотых монет.

Повисла тишина. Желающих выложить за меня столь внушительную сумму не было. Восемь монет в копилку Кьарго, и я буду принадлежать Знающему. Накатила сильная слабость, граничащая с дурнотой.

Только не это, пожалуйста! Только не это…

В миг, когда до меня донесся громкий крик со стороны площади, я решила, что высшие силы услышали мои молитвы и бросились мне на помощь.

Боги, как же я ошиблась.

– Подождите, – громко заявил властный голос, – я хочу на нее посмотреть.

Забыв о правилах, я вперила взгляд в образовавшийся проход, стремясь разглядеть говорившего. На губах смуглокожего элькхе застыла холодная усмешка, в глазах – сама тьма. Я поспешно отвела взгляд.

Незнакомец рассматривал меня очень долго и… пристально. Под его взглядом я чувствовала себя обнаженной перед лицом огромной толпы. Челюсти против воли сжались от ненависти и отвращения.

– Слишком худа, – недовольно заметил незнакомец.

Не успела я вздохнуть с облегчением, как он добавил с усмешкой:

– Но красива.

Сильные пальцы развернули мое лицо. Я привычно опустила глаза.

– Посмотри на меня, – на плохом даневийском приказал ледяной голос.

Сжав губы в тонкую линию, я едва заметно мотнула головой.

– Я сказал: посмотри на меня. Хочу увидеть твои глаза.

Закусив губу, я пыталась собраться с силами. Я еще не чья-то личная рабыня, но уже невольница. Я не могла ослушаться приказа, но догадывалась, что последует за его выполнением.

«Ни он, никто другой не смогут сделать мне еще больнее».

Резко вскинув глаза, я встретилась со взглядом элькхе. Ужаснулась тому, какими черными, словно сама бездна, были его глаза. Правую щеку обожгло резкой болью. Нет, элькхе не призывал на помощь магию боли. Он просто ударил меня изо всех сил.

Почувствовав во рту металлический привкус крови, я поняла, что от удара прикусила язык. Зло сплюнула кровь прямо на площадь, ожидая нового удара. Что странно, его не последовало.

Элькхе приблизил губы к моему уху и издевательски прошептал:

– Считаешь себя сильной? Я это исправлю.

Реальность все еще тонула в дымке неверия. Осознать, что все происходящее – явь, а не сон, я до конца не могла. Слишком быстро разрушился привычный мир, оставив после себя жалкие руины. Слишком силен шок от смерти отца и разлуки с мамой и Лили. Слишком невероятным казалось то, как стремительно на смену родному дому пришел невольничий рынок на границе с чужими, незнакомыми землями.

Не верилось, что все это происходит со мной. Но страх уже заползал ледяной змеей в сердце. Сворачивался в клубок, готовый в любое мгновение пролить свой жалящий яд.

Краем глаза я увидела, как элькхе поворачивается к распорядителю.

– Даю десять золотых.

– Забирайте, – немедленно отозвался тот, зная, что больше за нее никто не даст.

От самообладания остались жалкие крохи. Силы тоже меня покинули. Скользнув по шесту вниз, я упала на колени.

– Поднимись, – приказал голос, по холодности сравнимый лишь с ужасающими ветрами Северных Земель.

Я продолжала сидеть на деревянных досках помоста. Внезапно стало так все равно… На смену ужасу пришло упоительное ощущение безразличия. Должно быть, мама чувствовала именно его?

«Нельзя, Гвендолин. Нельзя ему поддаваться. Поддашься – станешь одурманенной куклой и никогда не сможешь сбежать. И отыскать маму и сестру не сможешь».

– Я сказал, поднимайся!

С трудом, но я послушалась. Ноги дрожали, отказываясь меня держать. Мне пришлось подчиниться – теперь я принадлежала ему. Элькхе. Варвару. Устремив взгляд в пространство, я ждала заслуженного наказания за промедление.

И боль пришла.

Казалось, чьи-то темные руки проникают в самую душу и терзают, кромсают ее. Мучительная боль распространялась по телу, но, что хуже всего, она была внутри. Собственное биение сердца, ток крови и прерывистое дыхание – все приносило страдание и было окрашено в черный цвет.

Я закричала, снова падая на пол. Крик все не затихал, пока новому хозяину не надоело меня мучить.

Магия боли и темноты ушла, а элькхе презрительно произнес:

– Запомни: отныне ты – моя рабыня, и вести себя должна соответствующе, иначе… – Ухмылка исказила его и без того отталкивающее лицо. – Думаю, продолжать не стоит.

Он был прав – не стоило. Боль была лучшим объяснением, чем обернется для меня неповиновение. Униженная прилюдно, не имеющая возможности даже взглянуть в глаза своему мучителю, чтобы не получить новое наказание, я стиснула зубы так, что они заскрипели. Стояла, невидяще глядя перед собой. Слезы могли бы принести мне облегчение, забрать с собой частицу страданий.

Но мои глаза оставались сухи.

***

Пропасть… На месте выжженных чувств осталась лишь бездонная черная пропасть. В нее падали осколки разрушенного мира, который еще совсем недавно казался пусть и не безупречным, но все же понятным и родным. А теперь я в одночасье перестала узнавать окружающую реальность.