Порядочная женщина

– Не хочу расстраивать вашу маму. Буду рада остаться.

Ночью, в постели, после неудачных попыток заснуть, Альва зажгла лампу и повернулась к Армиде:

– Проснись. Мне нужно кое в чем признаться.

Не открывая глаз, Армида проворчала из-под одеял:

– Альва, спи.

– Я решилась на это только из-за трудностей. Я хотела все исправить.

– О чем ты говоришь?

– Я потеряла украшения.

Армида открыла глаза и села в кровати.

– То есть…

– Да, сундучок с сокровищами. Только не начинай меня отчитывать, мне и без того тошно, а сделать уже ничего нельзя. Я собиралась сдать их в ломбард, по дороге случилась авария, там было много людей, и кто-то украл у меня шкатулку. Не вздумай рассказывать об этом девочкам. Потом, когда у меня будут деньги, я все верну.

– Но это будет не то! Это ведь были наши семейные реликвии…

– Значит, куплю что-нибудь еще красивее и с хорошей историей.

– Но это будет чужая история!

– Это все, что я могу сделать. Мне ужасно жаль.

Армида тяжело вздохнула:

– Я знаю.

Альва задула лампу, и они какое-то время лежали молча, хотя она чувствовала, что сестра тоже не спит.

– Как бы мне хотелось, чтобы он мне нравился больше.

– Кто?

– Уильям. Он хорош собой, очень мил, но… в общем, он не особенно интересный. Я всегда думала, что мой муж будет образованным, тонким и остроумным, что его будет интересовать не только спорт.

Армида повернулась лицом к Альве:

– Ты не обязана выходить за него. Мы сможем заработать себе на жизнь самостоятельно, даже если и придется жить поскромнее. Уговорим папу перебраться за город, заведем огород и…

– Что? Ни в коем случае! – Альва вспомнила все, что читала о пропавших урожаях, бродягах-мародерах и постелях, кишащих блохами. – Мне кажется, со временем он начнет мне нравиться. У него отличные зубы.

За два дня непрерывного снегопада дороги покрыл целый фут снега, и повозкам на смену пришли сани. Вечером перед самым Балом Патриархов снег прекратился, из-за облаков показалось усыпанное звездами небо. Альве нравились улицы Манхэттена, дышащие свежестью и белизной. Снег делал город по-настоящему праздничным. Отовсюду раздавалась перекличка бубенцов на упряжках. Извозчик Уильяма помог ей сесть в сани. Сам Уильям, укутанный в бобровую шубу, тоже забрался в сани и уселся рядом. Извозчик сел на козлы, взял в руки поводья, и сани тронулись.

Мистер Макаллистер посоветовал Альве приехать попозже – тогда у него будет возможность сразу представить их миссис Астор.

– Она должна увидеть вас прежде, чем о вас услышит. И помните – достаточно лишь добиться ее признания. Наша цель – небольшое вторжение на ее территорию.

Небольшое вторжение этим прекрасным снежным вечером, под руку с весьма привлекательным джентльменом. Джентльменом, который, судя по всему, до сих пор хотел взять ее в жены, который не собирался жениться на рыжеволосой наследнице серебряных рудников и, возможно, никогда этого не хотел, не катался на яхте Гордона Беннета и не сомневался, что Альва ему подходит. Так это или нет, мисс Лидия Рузвельт, сама того не ведая, оказала им большую услугу, внушив Альве сомнения на сей счет.

– Волнуетесь?

Альва кивнула:

– А еще я очень рада. Это ведь огромный вклад в наше будущее.

– Да! Вы бы видели, как суетилась Лила, – поправляла галстук, подбирала запонки…

– Она хочет, чтобы все прошло идеально, ведь от нашего успеха зависит и ее будущее. И будущее Флоренс и моих сестер. Я уверена, им когда-нибудь удастся составить прекрасную партию.

– И они должны благодарить за это вас, моя дорогая. Мне не терпится увидеть наши имена в завтрашней газете. Не удивлюсь, если отец повесит ее в рамке на стену.

Впервые мистер Макаллистер дал Бал Патриархов несколько лет назад. Он и группа нью-йоркских джентльменов составили список из двадцати пяти человек (включая их самих), чьи семьи входили в манхэттенское общество задолго до Британского вторжения 1776 года[23] и доходы которых в настоящий момент достигали не менее миллиона долларов. Способы получения дохода джентльменами не обсуждались. Группа получила название «Общество Патриархов». Каждый член общества мог пригласить на бал, проводившийся в конце зимы, двенадцать гостей – из числа тех, чьи семьи жили в Нью-Йорке по меньшей мере в течение двух, а еще лучше – трех поколений.

Перед балом печатали пригласительные билеты, на которых патриарх (а чаще его жена или секретарь) собственноручно писал имя приглашенного. Назначалась тема бала. Гостям предписывалось прийти в парадном платье. Без пригласительного билета попасть на бал было невозможно, поэтому, как и надеялся мистер Макаллистер, они стали самой желанной добычей светской элиты. Запретный плод всегда сладок.

Последним штрихом стало предложение Кэролайн Астор стать лицом Общества, его формальным руководителем и символом превосходства. Лучший выбор и представить сложно – ее предки жили здесь во времена, когда индейцев на острове Манхэттен было больше, чем белых людей. Помимо того, Кэролайн считалась любимицей Макаллистера – с глазу на глаз он называл ее «моя мистическая роза». По крайней мере, так говорили.

С ростом числа богачей – новоявленных миллионеров, разжившихся на золотой и серебряной лихорадках, на биржевых спекуляциях, продаже земель или войне – Нью-Йорк захлестнула волна неотесанных, а частенько и вовсе неумытых крикливых нуворишей, которые считали, что непременно должны стать частью высшего общества. Большинство этих людей не знали разницы между суповой ложкой и десертной, совершенно не умели говорить по телефону, у них отсутствовало малейшее понятие о приличиях. В светской хронике нередко появлялись сообщения о том, что кто-то из них приходил в Академию музыки на громкие премьеры и требовал лучшие места. Получив отказ, они пытались выкупить ложи у их владельцев.

Альва понимала, что мистер Макаллистер считает сложившееся положение вещей не только увлекательным, но и выгодным для себя, ведь таким образом внутри общества создавалась определенная иерархия, а он помогал отчаявшимся матерям улучшить положение своих дочерей в свете – этот процесс сопровождался тратой тысяч долларов, от чего сам он немало выигрывал.

Мистер Астор, по обыкновению, бал пропускал. Каждую зиму он отправлялся на своей яхте во Флориду, к приветливым берегам Джексонвилла, и оставался там до самой Пасхи, когда приличия требовали его появления в церкви рядом с женой. Поэтому на всех балах Кэролайн Астор сопровождал мистер Макаллистер. Поприветствовав гостей, она, как правило, проводила остаток вечера, сидя на бархатном диванчике, стоящем на возвышении, окруженная избранным кругом приближенных. Оттуда она наблюдала за танцующими, роняя то хвалебные, то осуждающие реплики. Она выслушивала «новости» и высказывала свое мнение на их счет – леди, наносящие визиты знакомым, потом неделями разносили ее слова по домам лучших семейств.

Если Альве этим вечером удастся завоевать расположение миссис Астор (какой-то шанс на это все-таки имелся), она сможет расслабиться, пока данное расположение сохраняется. Возможно, на годы. А может быть, и навсегда. Ну, в самом деле, что помешает миссис Астор посчитать их с Уильямом достойными присоединиться к высшему свету?

Мистер Макаллистер не хотел, чтобы Альва питала слишком большие надежды, это понятно. Тем не менее во всем Нью-Йорке не найти более достойных претендентов, чем она и Уильям. А раз так, то миссис Астор, если она и в самом деле столь мудра и проницательна, как о ней говорят, должна с готовностью взять их под свое крыло.

К одиннадцати часам, когда прибыли Уильям и Альва, три сотни гостей наводнили бальный зал. По его периметру расставили стулья, а полы натерли до зеркального блеска. С узкой верхней галереи доносились звуки камерного оркестра. Гостей хватало и в салоне – там можно было насладиться изысканным ужином а-ля фуршет от шеф-повара Ранхофера.

Альва заметила мистера Макаллистера – тот с кем-то беседовал. Как и остальные джентльмены, он облачился в накрахмаленную белую рубашку с воротничком и белым шелковым галстуком, черный фрак-визитку и черный цилиндр. Однако, в отличие от прочих, выбрал бледно-желтый жилет – довольно неожиданно для столь консервативного мероприятия. Альва подумала – он не отказался бы припудрить лоснящийся лоб, щеки, подбородок и нос, как это делали дамы и французы в старые времена. При французском дворе он чувствовал бы себя как дома – хотя и здесь, в эрзац-монархии Кэролайн Астор, мистер Макаллистер справлялся прекрасно.

Он устремился поприветствовать новоприбывших.

– Доброго вечера вам обоим! – Отступив на шаг, он внимательно рассмотрел наряд Альвы: – Сама простота и элегантность! Цвет немного темнее, чем я предлагал, но, вынужден признать, гранатовый вам к лицу. Изысканная отделка в тон – я ведь говорил, что мисс Донован сделает все как надо. А это декольте – какая изящная линия!

Шлейф платья тоже был скромным, без воланов, и Альва просто перекинула его через руку.

– Мисс Смит, я вами горжусь – и вами тоже, сэр, – добавил мистер Макаллистер, обращаясь к Уильяму. – Вы производите прекрасное впечатление, мой юный друг. Просто прекрасное.

– Благодарю вас. За приглашение в том числе, – поклонился Уильям.

– Не стоит благодарности! Я подумал, что джентльмен, которому удалось завоевать самую прекрасную юную леди в Нью-Йорке, меня не разочарует – так и есть!

Альве хотелось его расцеловать.

– Вы сегодня тоже настоящий франт, – сказала она.

– Я заказал костюм у Мэтью Рока, выложил за него пятьдесят долларов – совершенно издевательская цена. В Лондоне с меня взяли бы вполовину меньше – хотя, конечно, мне для этого пришлось бы отправиться в Лондон, а у меня пока что совершенно нет времени на путешествия! Помимо подготовки приема у Марты Вашингтон, балов Старой гвардии и Французского общества, я полностью посвятил себя сегодняшнему вечеру. Как-никак, это главное событие зимнего сезона, я не мог доверить его посторонним людям. Но что же это я! Идемте, я представлю вас миссис Астор. У меня хорошее предчувствие: вино сегодня течет рекой – итальянский Пьемонт тысяча девятьсот пятьдесят второго года, если не ошибаюсь. Отличный был год для неббиоло, если верить господину Ранхоферу.

Мистер Макаллистер провел молодых людей к возвышению в центре зала, где расположилась Кэролайн Астор в компании госпожи Купер и госпожи Дрессер. Румянец, игравший на щеках госпожи Астор, и ее слегка рассеянная улыбка свидетельствовали о том, что вино ей пришлось по вкусу.

– Позвольте представить вам мисс Альву Смит и мистера Уильяма Киссэма Вандербильта, свадьба которых состоится этой весной.

Уильям поклонился, Альва протянула руку – а Кэролайн Астор, не удостоив их даже взглядом, обратилась к мисс Купер с вопросом:

– Дорогая, как вам понравился кофе в Калькутте? Одни его превозносят, другим же он кажется отвратительным. Что вы думаете на этот счет?

Альва почувствовала, как лицо ее становится пурпурным в тон платья. Она, разумеется, не рассчитывала на радушные объятия, но подобное обращение… Просто возмутительно! Так оскорбить ее, так унизить, и притом совершенно незаслуженно! Ее, Альву Смит, юную леди с безукоризненной репутацией, такую изящную, так прекрасно воспитанную, официально приглашенную на этот бал. И ее жених не уступал ей ни в чем. Альва уже собралась высказать вслух все, что думает, однако господин Макаллистер ловко подхватил ее под руку и увел в сторону, взглядом приказав Уильяму следовать за ними. На ухо Альве он произнес:

– Она нарочно ведет себя бестактно, не позволяйте ей себя спровоцировать. Я вас предупреждал, это будет вторжением на ее территорию. Оставайтесь выше этого, мисс Смит, пусть все убедятся в вашем благородстве. У вас есть прекрасная возможность продемонстрировать утонченные манеры.

Альва взяла себя в руки, приосанилась, улыбнулась жениху и произнесла громко и отчетливо, так, чтобы услышали все окружающие:

– Как жаль, что госпоже Астор начали изменять зрение и слух.

Господин Макаллистер не стал дожидаться реакции публики и потянул Альву к буфету, причитая на ходу:

– Святые небеса… Дитя мое, вы меня удивляете! Вынужден признать – те, кто умудряется заскучать в свете, просто невнимательны. Вот это драма – словно решаются судьбы империй!

Альве было нехорошо. Ее гордость снова оказалась сильнее. Она так надеялась на этот вечер, представляя, как они с Уильямом завоюют симпатию миссис Астор. Следовало внимательнее отнестись к словам мистера Макаллистера.

И все же на лице Уильяма она увидела неприкрытое восхищение. Стоящие вокруг смотрели на нее с таким же выражением.

– Только представьте, что будет с Командором и отцом, когда они об этом услышат! Позвольте, я принесу вам шампанского.

Глава 6

В середине апреля Альва отправилась на встречу с миссис Вандербильт на Сорок четвертую улицу – в дом, куда ей до сих пор не дозволялось заходить. Ей было наказано готовиться к грядущей свадьбе, а заботы о доме оставить будущей свекрови.

Уильяма Альва тоже последний раз видела в конце зимы. Вместе с друзьями он отправился на яхте Гордона Беннета в Сент-Огастин. Иногда он присылал ей из портовых городов весточки на открытках по два пенни: «Чудесный день на море! Думаю о вас», «Куплю себе яхту и назову «Альва»!», «Мама писала, что готовит для вас сюрприз. До чего ей нравится возиться с дочерьми». И последняя открытка: «Возвращаюсь на следующей неделе. Вы скучали по мне? Скоро увидимся».

Альва аккуратно отправляла ответы на почту Сент-Огастина. Скорее всего, Уильям получал сразу несколько. «Попутного ветра!» или «У нас уже совсем весна – ветер теплый и на деревьях бутоны».

Банальности, но что еще она могла написать?

«Какой ваш любимый цвет?»

«Однажды я задержала дыхание так надолго, что мама дала мне затрещину, чтобы я начала дышать».

«Вы знаете, что делать в нашу брачную ночь? А вы знаете, как это делается?»

Потому что – нет, на самом деле Альва по нему не скучала. Она ждала его возвращения лишь потому, что измучилась в ожидании свадьбы (и первой брачной ночи) и тех перемен, которые за ней последуют.

После пяти лет непрерывных потрясений – им пришлось уехать из Парижа, заболела и умерла мать, теперь болел отец, их семья потеряла все свое состояние, потом Альва изо всех сил пыталась найти подходящего жениха – ей хотелось только покоя и защищенности.

– Добрый день! – Миссис Вандербильт махала рукой, стоя в дверях четырехэтажного особняка.

Здание из бурого песчаника выглядело тесноватым и простым, совершенно непримечательным, впрочем, относительно новым и достаточно приятным на вид (беднякам выбирать не приходится). Улица тоже была неплохая: один ее конец выходил на Пятую авеню, другой – на Шестую. Тротуар выложен кирпичом, мостовая ровная, почти без выбоин. На кленовых деревцах распускались первые листочки, лимонно-зеленые в лучах солнца.

– Здравствуйте! – Альва взбежала по ступеням. – Я остановилась полюбоваться домом. Какое чудное место!

– Вам нравится? Я надеюсь, вы с Уильямом будете довольны. Я хочу, чтобы все мои дети были довольны. Я, наверное, слишком многого прошу, не правда ли? Учитывая изменения, которые сейчас происходят чуть ли не каждый день. – Она поцеловала Альву. – Но не слушайте меня. Заходите!

В салоне, стоя плечом к плечу, их ожидали шестеро слуг. Когда миссис Вандербильт представляла их Альве, они кланялись и делали реверансы. Первыми были представлены дворецкий и экономка, которые прежде служили в других домах Вандербильтов. Затем повар, лакей и горничная. Последней была дочь Лулу – Мэри, которая нервно улыбалась. Стоя рядом с остальными, она выглядела темнее, чем обычно казалась Альве. Возможно, все дело было в горничной, ирландской девушке по имени Бриджет, – ее кожа розовела, как снег на заре.

– Очень рада с вами познакомиться. Кроме Мэри – с ней я знакома с рождения. Ее мать заправляет хозяйством в нашем доме – то есть в доме моего отца. А вот вы, полагаю, должны быть рады с ней познакомиться.

Эти шестеро людей обеспечат существование Альвы. Она будет в ответе за их благополучие, а они – за ее. Необходимо соблюдать гармонию. Залог гармонии – правильное применение власти и авторитета. Поэтому, несмотря на чувство неловкости и свой юный возраст, Альва продолжила:

– Надеюсь, вы будете относиться друг к другу с уважением и добротой, тогда всем обитателям дома будет здесь хорошо. Вы все очень важны для меня. То есть для нас – меня и мистера Вандербильта – и для всего дома.

Ее лицо пылало – она слишком долго говорила и потому сочла нужным добавить серьезным тоном:

– И самое главное: я не потерплю в доме… гиппопотамов. Обладателей гиппопотамов я буду казнить без суда и следствия.

Слава богу, они улыбнулись, и Альва со спокойной душой попросила миссис Вандербильт показать ей дом.

Пройдя прекрасно обставленные комнаты первого этажа, миссис Вандербильт направилась к лестнице.

– Мне не терпится показать вам вашу спальню. Мы с Лилой очень постарались.

Комната слева от лестничной площадки окнами выходила на улицу. Оттуда просматривалось раскинувшееся на пять акров Кротонское водохранилище. Ближе, на углу Сорок второй улицы и Пятой авеню, темнели руины Приюта для цветных детей-сирот, который сожгли протестующие против призыва 1863 года[24]. Альву всегда поражало жестокое отношение бунтовщиков к детям. К детям! На них напали только из-за того, что цвет кожи у них был такой же, как у тех, кого белые сделали рабами. Потом президент запретил брать их в рабство. Южанам-рабовладельцам не понравилось, что им указывают, и они развязали войну, в которую оказались втянуты небогатые северяне. Разъяренные белые люди, которые вымещали свой гнев на беззащитных негритянских детях. Люди, которые считали себя христианами. Альва не винила их за нежелание участвовать в войне, однако то, каким образом они выражали свой протест, было непростительно. Впрочем, ей даже понравилось, что вид из окна станет напоминать ей о том, на что способны разозлившиеся люди, дабы она не принимала за должное свое положение в обществе и ту защиту, которую оно давало.

Окна спальни были задрапированы занавесками из чинца[25] в бело-розовую полоску. Им же были отделаны нижняя часть стен, туалетный столик, кровать и балдахин. Выглядело чудовищно.

– Как мило! – проговорила Альва.

Миссис Вандербильт с облегчением улыбнулась.

– Как же я рада, что вам понравилось. Надеюсь, вам здесь будет хорошо.

– Конечно! Вы столько сделали ради меня, я этого совершенно не заслужила. Мне не хватает слов, чтобы выразить вам свою признательность.

Это, по крайней мере, было правдой.

Одетая в ловко перешитое свадебное платье матери, Альва зашла в комнату отца попрощаться.

Он сел и посмотрел на нее.

– Фиби…

– Нет, папа, я Альва. Ваша дочь.

Отец в недоумении заморгал, потом прищурился.

– Я… – Он потер лицо, снова моргнул и облокотился на подушки, не отрывая от нее взгляда. Через несколько мгновений узнал: – Да, точно, Альва. – Он замолчал. – У тебя сегодня свадьба?

– Свадьба. – Она сжала его руку. – Через минуту я отправляюсь в церковь.

– Простишь мне, что я все пропускаю?

– Папа, ну что вы такое говорите! Я ведь знаю – вы непременно поехали бы, если бы могли.

– Жаль, что твоя мать сейчас не с нами. Ты так на нее похожа в этом платье.

Мисс Донован сделала юбку менее пышной, избавившись от двух рядов оборок и изящно задрапировав турнюр, добавила белый шлейф из тончайшего, почти прозрачного шелка. Он же пошел на рукава-крылышки и отделку по линии декольте. Ни бантика, ни ленточки, ни кружева – безукоризненно простое платье, как того и требовало событие. Надев его, Альва почувствовала себя настоящей невестой из сказки.

– Похожа, я знаю, – прошептала она и поцеловала отца.

В вестибюле ее ждали Армида и Лулу, которая протянула Альве букет со словами:

– Золотарника здесь нет.

Альва улыбнулась:

– Лулу, как же я буду скучать по твоему командирскому тону.

– Теперь вы будете командовать собой самостоятельно. Помню, как вы забрались на фонтан в Тюильри, вам было лет десять, раскинули руки в стороны и заявили: «Я буду императрицей!» А потом повернулись и упали спиной прямо в воду. Другая девочка расплакалась бы, но только не вы – вы тут же встали в промокшем платье, с прилипшими к лицу волосами, и произнесли: «Лулу, une serviette, s’il vous plaît»[26].

Альва рассмеялась:

– Я этого не помню, ты выдумываешь!

– Все так и было! Идите же, извозчик Вандербильтов не будет ждать весь день.

– Конечно, – кивнула Альва. Она глубоко вдохнула и выдохнула. – До встречи! Мы с Мэри будем присылать вам открытки из Саратога-Спрингс!

Прибыв в церковь, сестры встретили в притворе Консуэло и ее отца, который любезно согласился провести мисс Смит к алтарю. Он взял Альву под руку, Армида же присоединилась к Дженни, Джулии и другим подружкам невесты, ждавшим в церкви.

– Да ты вся сияешь! – заметила Консуэло. – Неужели и правда влюбилась?

Альва оставила вопрос без ответа. Ее сияние было обманчивым – она не чувствовала того волнующего тепла, которое наполняло Элизабет Беннет при мысли о мистере Дарси, и не считала, что ее с Уильямом союз превратится в идиллическое единение родственных душ. Скорее наоборот – Альва начинала сомневаться в необходимости брака с кем бы то ни было. В церкви ее ждал привлекательный, но совершенно неинтересный джентльмен, которому через несколько минут, согласно Закону Божьему и законам этой страны, она будет принадлежать. Он сможет делать с ней все, что посчитает нужным. В «Джейн Эйр» мистер Рочестер, узнав, что жена сошла с ума, запер ее на чердаке, а сам стал искать внимания других женщин. Если через несколько часов, когда наступит ночь и они останутся наедине, Уильям захочет заняться непотребством (что бы это ни значило), что она с этим поделает? Ничего. Если ему что-то не понравится, вдруг он запрет ее или прогонит? И даже ударит?

«Нет, он ни за что меня не ударит. Уильям Киссэм Вандербильт – хороший человек».

Она должна полюбить его. Будь сейчас на месте Альвы Тереза Фэйр, у нее голова бы кружилась от счастья. Что ж, может быть, и у Альвы закружится, только немного позже. Она ведь старше Терезы Фэйр, многое повидала, ее не так легко вывести из равновесия, как молоденькую девушку. Просто нужно время, чтобы получше узнать друг друга, вот и все.

Раздались звуки органа. Двери отворились, Консуэло произнесла: «Начинаем!» – и выступила в проход между рядами.

Представители высшего общества заполнили все скамьи. По случаю свадьбы они облачились в лучшие весенние наряды. Банты и бутоньерки из белых лент виднелись на каждом ряду. Подружки невесты были хороши, как ангелочки, друзья жениха – безупречно элегантны. Сам Уильям светился от радости. После мессы они будут принимать поздравления от десятков гостей в доме ее новоиспеченных родственников. Упряжка из шести лошадей повезет из церкви украшенный лентами экипаж сначала домой, а потом на Центральный вокзал, где они с Уильямом сядут в личный вагон Вандербильтов и отправятся в Саратога-Спрингс.

Мистер Изнага взял Альву под руку:

– Прошу?

Быть может, причина ее учащенного пульса и сбивчивого дыхания не только нетерпение, но и любовь? Просто она еще не научилась ее распознавать. Интересно, что сейчас чувствует Уильям? Что, если, пройдя в двери, а затем к алтарю, она обнаружит, что пока она сама завоевывала внимание его семьи, пыталась пережить отсрочку брака и планировала свадьбу – Уильям влюбился в нее без оглядки? Но узнает она об этом не сейчас, когда они будут давать клятвы перед Богом, а в конце дня, в отеле в Саратога-Спрингс.

Когда Альва и Уильям остались одни, предоставленные только самим себе, оба не знали, что делать.

Они подъехали к отелю «Гранд Юнион» и вошли внутрь. Уильям расписался в журнале, и их проводили в номер. Они сняли шляпы. Альва стянула перчатки и сжала их в руках. Гончие Уильяма улеглись у его ног. Мэри и Максвелл – камердинер Уильяма – молча стояли неподалеку.

– Думаю, сейчас самое подходящее время, – сказал Уильям, глядя на Альву.

Она ждала продолжения. Он тоже чего-то ждал.

– Для чего?

Уильям повернулся к Максвеллу:

– Шкатулка.

– Ах, да.

Максвелл выбежал из гостиной в спальню, предназначавшуюся для Уильяма, и тут же вернулся с плоским деревянным ящичком.

Уильям взял шкатулку и протянул Альве со словами:

– Небольшой подарок в честь праздника. Надеюсь, вы не разочаруетесь.

Держа шкатулку одной рукой, Альва открыла крышку. Внутри, на подкладке из темно-синего бархата лежала свернутая нить сверкающего жемчуга.

– О господи…

– Вам понравится история ожерелья: его первой владелицей была Екатерина Великая. Позже оно принадлежало императрице Евгении, но, думаю, ей пришлось пожертвовать им в силу жизненных обстоятельств.