Порядочная женщина

– Не хотите ли вы сказать, что ваша камеристка – негритянка? – осведомилась Элис.

– Именно. Это идеальная для нее должность, и она прекрасно с ней справляется.

– В лучших семействах вся прислуга белая, – возразила Элис.

Альва изо всех сил старалась держать себя в руках.

– Она мне нравится, я ей доверяю, и ей все равно скоро придется устраиваться на работу. Поэтому она остается со мной.

– Она хотя бы читать умеет? – осведомилась Элис.

– Да, Лулу водила ее в школу. – Альве с трудом удалось не повысить голос.

– Надеюсь, она не совсем черная, – заметила миссис Вандербильт.

– Ее кожа довольно светлая, – начала Альва. – Вот только это совершенно ничего…

– А кто ее отец? – перебила Элис.

– Не понимаю, какое отношение это имеет к делу.

Миссис Вандербильт вмешалась:

– Это не важно. Очень мило с вашей стороны заботиться о ее положении.

– Благодарю вас, – сказала Альва, натянуто улыбаясь Элис, которая ответила ей столь же неискренней улыбкой.

– Когда у вас выдастся свободный денек, – сменила тему миссис Вандербильт, игнорируя их взгляды, – мы должны вместе заехать в агентство миссис Коулмэн и подобрать остальных слуг. Как же это захватывает! – Она посадила внучку на колени. – А ты любишь играть с кукольным домиком?

Глава 4

– Еще девять недель! – вздохнула Армида, закрывая бухгалтерскую книгу отца. У них осталось семьдесят пять долларов. В месяц расходы составляли самое меньшее девяносто пять долларов. И без того им уже приходилось перебиваться картошкой, сыром, яйцами и хлебом. Она продолжила: – Если я пока не стану платить по некоторым счетам, мы как-нибудь справимся. Я уже заплатила прачке и бакалейщику, а для остальных придумаю оправдание.

– Например, вот такое: «О господи, мы совершенно забыли об оплате, сами понимаете – вся эта суета перед свадьбой с мистером Вандербильтом», – изобразила рассеянность Консуэло.

– Отличная отговорка, – кивнула Альва. – Армида, можешь поучиться.

Они сидели в гостиной – Консуэло показывала Альве карточную игру, которую освоила в Лондоне, и наигрывала смешные мелодии на банджо. Мюррэй Смит дремал или читал наверху – он теперь редко занимался чем-то другим, поскольку любое усилие могло повлечь за собой еще один инфаркт.

– Что касается твоей свадьбы… – начала было Армида.

– Давай не будем, – попросила ее Альва. – Мы так хорошо проводим время.

Теперь, когда ее будущее и будущее ее семьи было обеспечено, бытовые вопросы казались невыносимыми – ведь ей придется покинуть дом, впервые жить отдельно от сестер. Сама мысль об этом казалась странной и пугающей – всю жизнь они были четырьмя шлюпками, связанными вместе в бушующем море, а теперь ее линь вскоре перережут.

Рядом больше не будет ворчуньи Лулу, которая присматривала за ней с самого рождения.

У Альвы будет муж, который потребует от нее исполнения супружеского долга. Она пока не вполне понимала, что именно значит «супружеский долг», но знала, что это подразумевает физический контакт, которого ждала с ужасом. Бояться этого было ее обязанностью – по крайней мере, так утверждали «Журнал для леди», мать и сам Господь Бог. Поэтому Альва убедила себя, что и вправду боится.

Замужество предполагало и появление детей, которых нужно вынашивать и рожать – процессы, сопровождающиеся несказанной болью и риском. А учитывая количество сирот в книгах и в жизни, сей риск, как сказал бы мистер Шекспир, был смертельным.

Консуэло отложила банджо.

– Нет, давайте обсудим. Ты уже выбрала платье?

– Тебе никогда не говорили, что ты совсем не понимаешь намеков?

– Постоянно это слышу, – парировала Консуэло. – Так что насчет платья?

– У миссис Бьюкенен пока нет времени. Она занята бальным нарядом для миссис Уильям Астор. Мне сообщили, она примет меня в следующий вторник.

– Ах да, конечно, – заявила Консуэло. – С заказом миссис Астор повременить нельзя, ведь это миссис Астор повелевает луной, небесными светилами и, наверное, дождями тоже. Как, безусловно, и мистер Макаллистер, ее регент.

Уорд Макаллистер, южанин, родом из Саванны, был неотъемлемым атрибутом летних месяцев, которые подруги проводили в Ньюпорте. Походил он на жизнерадостного шмеля, порхающего от одного семейства к другому, осыпая всех пыльцой своего жизнелюбия и рекомендаций. Он продолжал заниматься этим и в Нью-Йорке под бдительным надзором Кэролайн Астор.

– А мне он нравится, – сказала Альва.

Консуэло кивнула:

– Конечно, он нравится всем дамам.

– Но мистером Астором миссис Астор не командует, – возразила Альва. – Хотя кто знает…

– А мистер Астор вообще существует?

– В газетах о нем частенько пишут.

Мистер Астор, владелец паровой яхты, выполнению всех социальных обязательств предпочитал простую жизнь морского волка.

– Может, не будем совать свой нос в чужие дела? – вмешалась Армида.

– Если ты настаиваешь, – ответила Альва.

– Помимо платья важно обсудить кое-что еще, – напомнила Армида. – Мы не говорили о том, что происходит в первую брачную ночь.

Консуэло ткнула Альву в бок.

– Когда в платье больше нет нужды.

Армида продолжила:

– Хотелось бы мне быть более осведомленной… Но все же того, что я знаю, достаточно, дабы ты не осталась совершенно несведущей в этом деле. – Сестра запнулась. – Это ведь так?

– Я предпочитаю слово «непосвященная».

– Ты не можешь обойтись без подобных замечаний, да?

– Просто «несведущая» звучит уничижительно.

Консуэло вмешалась:

– Тебе следует отдать Альве должное – точность лежит в основе успеха.

– В основе успеха лежит успех, – в шутку возразила Альва.

– Воистину так – и снова она права! – поддержала подругу Консуэло.

– Именно.

– Я говорю о серьезных вещах, – обиделась Армида.

– А мы разве смеемся? Я – само воплощение серьезности, – не унималась Альва.

Армида вновь начала:

– Как вы знаете, целью любого брака является продолжение рода…

– Но цель моего брака – спасение.

– Наверняка ты получишь и то, и другое, – заметила Консуэло.

– Это правда, продолжение рода приносит спасение.

– Совсем как банковский счет.

– Девочки, прошу вас, угомонитесь. Хотя бы притворитесь серьезными.

Обе послушно сложили руки на коленях и сели ровно.

– Продолжайте, – выдала Альва с каменным лицом.

– Насколько я знаю, мужчины испытывают особые нужды, которые относятся к… – Армида остановилась. – Помнишь, у дедушки в бараках для рабов стены были обшиты такими досками со вбитыми колышками? Так вот – представь, что жена – это доска, а муж – колышек. Точнее, нет, у него есть колышек. У всех мужчин. Он находится там, где у нас…

Альва с Консуэло прыснули со смеху.

– Колышек!

– Я просто пытаюсь объяснить…

– Но он, конечно, должен быть из плоти, – заявила Альва. – Он… он похож на палец? Может, в нем есть кости? Или одна кость?

Армида нахмурилась:

– Я не знаю. Может, и так.

Альва представила что-то вроде крошечного слоновьего хобота. Однажды она видела слона в цирке Барнума. Есть ли в слоновьем хоботе кости?

– А мужчины могут им шевелить?

– Альва, о чем ты думаешь? – зарделась Армида.

– А тебе разве не интересно? Какой он длины? И куда он девается, когда мужчина не занят… продолжением рода?

Сквозь очередной взрыв хохота Консуэло Армида проговорила:

– Это не важно. Он сам знает, как эта штука работает и как с ней управляться. Вот что важно: ни в коем случае не подавай виду, будто тебе нравится то, что он делает. Доска – это метафора. Руки держи по бокам. И не… не извивайся.

– Не извивайся! – не унималась Консуэло.

Альва нахмурилась:

– Армида, как ты можешь. Я ведь не животное.

На самом деле она была животным. Как еще объяснить то, что она делала в юности? Гуляя в парке при школе в Нейи-сюр-Сен, Альва любила ложиться на поваленные деревья, прижимаясь к ним всем телом. Иногда она тайком каталась на пони без седла, обхватив его за бока ногами. Купаясь в ванной, она нарочно терла то место, до которого запрещено дотрагиваться без необходимости. Маман была твердо убеждена, что, потакая столь грязным желаниям, девушка себя губит. Альва себя губить не хотела, однако и поделать с собой ничего не могла – ощущения, которые она испытывала, были чудесными, и, поскольку никто после этого не начал относиться к ней иначе, продолжала это делать. Ровно до того дня, когда мать зашла в ванную и застала ее за этим занятием. Она выволокла Альву из ванны и, не позволив ей даже закутаться в полотенце, поставила лицом к рукомойнику и подняла расческу…

«Неужели моя дочь – животное?» (Удар.)

«Моя дочь никогда не будет вести себя подобным образом» (Удар.)

«Похоть – это смертный грех!» (Удар.)

«Если ты сделаешь это еще раз, ни один приличный мужчина не женится на тебе. Ты все поняла?»

Альва все поняла.

Армида тем временем продолжила:

– Дело, в том, что когда мужчины делают это с женщинами, они поддаются своим животным инстинктам. Они хотят заниматься… непотребствами. И твоя задача – этому помешать.

– Непотребствами?

Сестры обменялись беспомощными взглядами. Армида пожала плечами:

– Так говорила мадам Уитакер.

Мадам Уитакер жила по соседству с ними в Париже. Армида бывала в ее салоне по средам, когда модные леди и джентльмены собирались там выпить коньяка и мадеры и немного посплетничать.

Армида сказала:

– Предположим, это значит, что они ведут себя низко.

– И низко значит?..

– Я не знаю. Не знаю! Не важно. Я рассказываю тебе все это только потому, что порой ты ведешь себя не так, как положено леди, и…

– Что за чушь! – воскликнула Консуэло. – Мы же не в Средневековье живем…

Армида закрыла рот Консуэло ладонью.

– Альва, если твоему мужу покажется, что ты не вполне целомудренна…

– Не покажется. Я буду доской.

– Потому что одеревенеешь от страха! – засмеялась Консуэло.

– А кто бы не одеревенел? – проговорила Армида.

Спустя несколько дней расстроенный Уильям пришел, чтобы сообщить – его племянница, Элис, скончалась. Вся семья не могла оправиться от случившегося – у малышки начался жар, доктор не увидел в этом ничего серьезного. Однако угасла девочка так стремительно, что не успели даже послать за священником. И хотя, слушая Уильяма, Альва сочувствовала убитым горем родителям и переживала за собственную судьбу, поскольку свадьбу пришлось отложить, она не могла отделаться от другого чувства, которого стыдилась, – чувства облегчения.

Ведь о том, что происходит, когда в платье больше нет нужды, можно было не думать – по крайней мере, пока.

Глава 5

Чувство облегчения не покидало Альву до тех пор, пока погожие деньки не закончились, а вместе с ними в кладовой не иссякли летние запасы. В январе Альве пришлось ограничиться двумя приемами пищи в день, чтобы Дженни и Джулии, которые еще росли, доставалось больше. Альве уже стало безразлично, что произойдет с ней и в первую брачную ночь, и в любую другую. В желудке постоянно было пусто. Ключицы и скулы у нее настолько выдались, что однажды на воскресной службе миссис Уошберн отвела ее в сторонку со словами:

– Мисс Смит, вы страшно исхудали и ужасно бледны. Я должна спросить: у вас туберкулез?

– О господи, нет, со мной все в порядке, – уверила Альва. – Просто нервничаю перед свадьбой.

– Но нельзя же забывать о еде!

О еде Альва помнила всегда – во снах она видела дымящиеся пироги с мясом, жаркое с соусом, свежайшие пирожные… Чтобы, проснувшись, столкнуться с суровой реальностью в виде одного-единственного яйца или тарелки каши, слабенького кофе и ворчания Джулии:

– Зачем только этому ребенку надо было умирать?

Альва ее ругала:

– Нельзя думать только о себе, ты должна ее пожалеть.

– Что толку ее жалеть – она ведь уже мертвая. А я хочу есть. Дома все время холодно. Весь уголь уходит на папину комнату.

– Ты предпочла бы, чтобы твой больной отец замерз?

– Мы прокляты, – не унималась Джулия. – Раньше мы жили так хорошо, а теперь мне приходится спать в одной кровати с Дженни в комнате, где изо рта идет пар.

– Но ведь вдвоем спать теплее.

– У нее нос свистит. Почему все неправильно? Когда папа поправится? Он ведь не умрет, правда? Я не переживу, если он умрет. Это нечестно.

У Альвы не было сил терпеть все это еще три месяца. Она могла бы попросить Уильяма выделить ей часть средств, которые будут причитаться ей в будущем, – он, безусловно, не откажет. Но ведь она и так терзалась, оттого что выходит замуж по расчету, – просить у него помощи еще до того, как она станет ему принадлежать, было чересчур. Однако обращаться к мистеру Изнаге или дальним родственникам ей тоже не хотелось. Отцу это было бы неприятно, да ей и самой не хотелось, чтобы посторонние мужчины решали ее проблемы. Альва совершенно не походила на тех представительниц своего пола, которые предпочитали оставаться беспомощными. Знатные дамы, судьбы которых мало отличались от судьбы перышка в порывах ветра, ее не привлекали. Она сумеет помочь себе сама.

Чтобы сэкономить на угле, отец оставался в постели, окруженный грелками, подушками и стегаными одеялами. Когда Альва вошла, он лежал на левом боку (доктора сказали, что это способствует кровообращению), открыв рот, в котором на месте коренных зубов темнела пустота. Даже во сне он дышал с трудом. Альва поставила поднос на бюро и услышала, что отец проснулся.

– Любовь моя, это вы?

– Это Альва, папа, – сказала она, поворачиваясь к нему. – Я принесла вам ленч.

Он приподнялся на локте.

– Можете передать отцу, что я согласен. Я сделаю, как он велит.

– Папочка, о чем вы говорите? – Пустая бутылочка от страмониума[19] лежала на прикроватном столике. Фаулеров раствор[20] тоже закончился. Альва положила пузырьки в карман. – У вас был еще один приступ? Вам больно?

– Я уйду из права и стану работать на него в Мобиле. Если вы этого желаете. Хотя, видит бог, я не продавец.

Альва опустилась на колени у кровати.

– Папочка, я – Альва. Твоя дочь.

Она потянулась к его запястью, чтобы посчитать пульс.

Отец оттолкнул ее руку:

– Фиби, вам нельзя здесь оставаться. Уходите, пока кто-нибудь вас не увидел.

– Папа, перестаньте. Я Альва. Мама умерла. Сейчас тысяча восемьсот четвертый год…

– Уходите, прошу вас, – прошептал он. – Если моя мать увидит вас здесь, вы погибли. Пожалуйста. Уходите.

– Хорошо. – Альва с трудом сдержала слезы. Отец сильно опух, был ужасно бледным, только на щеках играл лихорадочный румянец, который тоже не предвещал ничего хорошего. Возможно, он и четырех месяцев не протянет. А может быть, и четырех дней. – Я ухожу. – Она подошла к бюро, взяла из нижнего ящика шкатулку и выбежала из комнаты.

Узкую шкатулку, обтянутую синим бархатом и украшенную изящными золотыми узорами, маман называла своей сокровищницей. В ней хранилось восемь украшений, которые сестры должны были унаследовать. Мама любила доставать их из шкатулки и аккуратно раскладывать на туалетном столике. Девочки собирались вокруг и, затаив дыхание, смотрели, как на столике один за другим появлялись короткая нитка жемчуга, три броши с самоцветами, кольцо с бриллиантом и рубином, изумрудные серьги, золотой браслет, инкрустированный опалами, и булавка для платка с эмалевым павлином. Глаз павлина был сделан из крохотного, но очень яркого бриллианта, а по хвосту рассыпаны разноцветные камушки. У каждой из сестер имелось свое любимое украшение, только Джулия никак не могла определиться с выбором. Впрочем, это было не важно – сестрам казалось, что украшения никогда им не будут принадлежать, ведь для этого они должны потерять маму, что представлялось им просто невозможным. Когда же это все-таки случилось, Армида спрятала шкатулку.

– Маман сказала, что каждая из нас получит одно украшение на свадьбу и одно – в честь рождения первенца.

Так и будет. Но сперва Альва отнесет их в ломбард и постарается выторговать за них побольше денег. Потом, как только они с Уильямом поженятся, она выкупит их, а сестрам скажет, что нечаянно упаковала украшения со своими вещами, когда готовилась к переезду. Прекрасный план.

Надев уличное платье, Альва положила шкатулку в старенькую полинявшую меховую муфту, которую носила разве что не с детства. Когда она проходила мимо гостиной, Армида поинтересовалась:

– Куда ты собралась? Там ужасная погода – мокрый снег…

– Нужно зайти в аптеку, – бросила Альва через плечо, пряча шкатулку в муфте. – У папы закончились лекарства. А потом меня наконец-то примет миссис Бьюкенен.

Армида запахнула шаль поплотнее и отложила книгу.

– Свадебное платье… я забыла, что это сегодня! Я только возьму накидку…

– Нет, тебе лучше остаться. Папе нездоровится, а Лулу вышла с девочками.

– Но я не хочу, чтобы ты шла туда одна. А где Консуэло? Может, она с тобой сходит?

– Она все еще на Кубе с матерью. Спасибо за помощь, но я справлюсь. Честно.

– Но ведь показываться в обществе без компаньонки…

– Я всего лишь выйду в город.

– Сейчас не время рисковать репутацией.

– Не переживай, все будет хорошо. Проверяй иногда, как там папа. Он… в общем, он перепутал меня с мамой. Отнеси ему кофе, он поможет рассеять туман в голове.

Армиду взволновали ее слова – именно этого Альва и добивалась. Теперь сестра думала только об отце, и Альва могла без помех приступить к выполнению своего плана.

Когда она вышла на улицу, тучи уже рассеивались. В воздухе витали запахи намокшей шерсти и едкого дыма. Солнце, проглядывающее из-за бегущих облаков, не спасало от порывов холодного ветра. Альва подумала – может, Уильям предпочел бы проводить летние месяцы в более теплом климате, скажем, в Марселе. Марсель стоило посетить хотя бы ради местной кухни – буйабес, кролик по-провански, «ножки в мешочках»…

Купив лекарства, Альва села на конку, чтобы добраться до центра города. Рабочие девушки из трущоб устремили на нее презрительные взгляды из-под челок и замызганных шляпок. Альва отвернулась.

Улицы заполонили повозки и телеги, камни мостовой еще не просохли после дождя. Владельцы магазинов раскладывали козырьки. Перед кафе стояли столики со стульями – неубедительное подражание парижской улочке. Альва многое бы сейчас отдала, чтобы оказаться в Париже, где на берегу Сены играет аккордеон и вокруг раздаются чарующие звуки le français[21], рядом с ней – обожающий ее муж, слоеные пирожки с яблоками и кофе с молоком, изысканная кованая решетка балкона в ее доме, откуда она будет любоваться прекрасными экипажами с их не менее прекрасными пассажирами…

На Чемберз-стрит конка накренилась – лошади резко остановились. Впереди перевернулась повозка, потянув за собой упряжь. Повсюду разлетались грязь и навоз, перекресток был заблокирован, мужчины ругались, вокруг собралась толпа зевак. Заплакал ребенок. Девушки, сидевшие рядом с Альвой, встали и направились к выходу.

– А вы лучше не выходите, – заметила одна из них. У нее был русский акцент. – Еще запачкаетесь.

– Да, вы для этой улицы слишком важная особа, – поддержала ее компаньонка.

Важная особа? Какой же обманчивой может быть внешность. Однако Альва промолчала – возразить ей было нечего, ведь отец ее жениха раз в месяц ужинал с самим президентом.

Альва дождалась, пока девушки выйдут, поднялась и вслед за ними окунулась в толпу.

Ей пришлось изрядно поработать локтями, чтобы добраться до противоположной стороны улицы. Упавшие лошади ржали то ли от боли, то ли от страха. Люди спешили их обойти, налетали друг на друга, что-то кричали. Шляпка Альвы сбилась, и она потянулась ее придержать.

Какое счастье снова оказаться на тротуаре, вне хаоса и грязи! Остановившись у табачной лавки, Альва подняла руки и принялась поправлять шляпку, высматривая среди витрин ломбард…

Руки…

– Нет! – вскрикнула она, напугав двух стоявших неподалеку мужчин.

Наверное, муфта упала, когда она пробиралась сквозь толпу.

Альва ринулась обратно в людской поток, наталкиваясь на одних, отпихивая других, не отрывая взгляда от брусчатки… Тщетно.

Конка! Она еще стояла на месте. Альва поспешила туда, забралась внутрь. Сердце ее стучало как барабан, пока она обыскивала сиденья и пол.

– Она должна быть здесь!

– Мисс? – Водитель вышел из кабины в вагон.

– Муфта, вы не видели здесь муфту? Или шкатулку, синюю бархатную шкатулку?

– Я нашел только половинку сандвича…

Альва выбежала из вагона и вновь принялась искать шкатулку на мостовой, моля бога, чтобы пропажа нашлась. Все было напрасно.

Вернувшись на тротуар, она вытерла слезы и решила, что больше не будет плакать. «Я со всем разберусь потом. Обязательно». А сейчас есть дела поважнее. Нельзя появляться у миссис Бьюкенен заплаканной и чумазой.

Альва сунула руку в карман пальто, чтобы достать денег на экипаж до магазина на Четырнадцатой улице.

Кошелек тоже пропал.

По дороге к миссис Бьюкенен Альва сосредоточилась на предстоящем разговоре, а не на своей глупости и утрате. Дурацкая гордость. Полюбуйтесь, как она решает самостоятельно любые проблемы! Браво, Альва Смит.

«Перестань, – говорила она сама себе. – Что сделано, то сделано. Потом что-нибудь придумаешь».

Чтобы договориться о цене с миссис Бьюкенен, ей ни в коем случае нельзя показывать волнение. Нужно убедить портниху создать образ современной невесты, доселе невиданный вне дворцовых стен. И, как было оговорено, превзойти при этом Маргарет Вандербильт-Шепард. Альва договорится о выгодной цене, а отец оплатит счет, когда после свадьбы получит деньги. И если в животе у нее заурчит, она сделает вид, что этого не было.

Переступив порог магазина, Альва услышала:

– Полагаю, к нам пожаловала будущая миссис Вандербильт! Приятно познакомиться!

Миссис Бьюкенен поспешила к ней навстречу и пожала кончики пальцев. Она оказалась гораздо моложе и красивее, чем Альва представляла. Немного за тридцать. Внимательные серые глаза, русые волосы, нос с круглым, как ягодка, кончиком. Она напомнила Альве белку.

– Я читала о вашей помолвке с «юным принцем Вандербильтом» – они его прямо так и называют, и, судя по иллюстрации, именно так он и выглядит! Давайте я помогу вам снять пальто! А теперь присаживайтесь и поведайте мне во всех деталях, как мы сделаем вашу свадьбу по-настоящему незабываемой.

«Если она состоится», – подумала Альва, усаживаясь на жаккардовую кушетку и расстегивая перчатки. Миссис Бьюкенен села на другой конец.

– Если вы имеете в виду платье… – произнесла Альва, откалывая шляпку и кладя ее в сторону. Мать научила ее раздеваться до того, как это предложат сделать. Что, по ее словам, свидетельствует о светской искушенности. Опыте. Создает впечатление, что тебя не удастся провести ни с тканью, ни с ценой. Тогда, стоя перед портнихой в одном корсете и нижнем платье, готовая к снятию мерок, ты почувствуешь, что все под твоим контролем, и не будешь стесняться.

– Вырез в форме сердца, – заявила миссис Бьюкенен и жестом подозвала строгую женщину, которая сновала по мастерской. – Записывайте. Бледно-зеленый сатин…

– Белый, – произнесла Альва. – Белый цвет – это не обсуждается.

– Ах, и вы из англофилов? Я так надеялась, что Виктория быстро выйдет из моды, но она не сдает позиций.

– С пышными оборками, – добавила Альва.

– С буйством оборок! И декольте, чтобы подчеркнуть грудь. Встаньте, дорогая.

Альва встала.

– Не уверена, стоит ли еще больше подчеркивать мою… – Она опустила глаза.

– Мода диктует свои правила. Мы должны подчиняться.

– Но моему мужу…

– Ему очень понравится, я уверена, и всем его друзьям-джентльменам тоже – лучше не придумаешь!

– Но платье должно быть скромным, – возразила Альва и, показывая на линию декольте, предложила: – Может быть, сюда добавить кружево?

– Конечно! Нижнюю блузку из тончайшего кружева, сотканного самими ангелами! И я подберу для вас шелк такой гладкий, как будто его наливают из бутылок. Для лифа, конечно же, японский китовый ус и… хм… – Миссис Бьюкенен положила руки Альве на бедра и повернула ее в одну сторону, потом в другую. – Мелкий жемчуг? Или опалы?

– Опалы будут лучше всего. – «И дороже», – подумала Альва. Но с деньгами, которые достанутся ее отцу по брачному договору, они смогут все оплатить. – Принц Альберт очень любил опалы.

– Запишите это, – кивнула миссис Бьюкенен своей серьезной помощнице.

Они обсудили отделку рукавов, швы, вышивку и пуговицы. Закончив со снятием мерок (попутно миссис Бьюкенен отчитала Альву за чрезмерную худобу), портниха сообщила:

– Набросок платья будет готов к следующему понедельнику.

– Прекрасно. Я так благодарна, что вы уделили мне время. Прошу прощения, что нашу встречу пришлось отложить.

– Но ведь это произошло не по вашей вине. Ужасное событие… Все, что нам остается в подобных случаях, – искать светлую сторону… Значит, приходите в понедельник, часов в…